О лингвистической контрреволюции

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

О лингвистической контрреволюции, ее причине и постчеловеческих перспективах (размышления над книгой А. Нилогова «Философия антиязыка» СПб., «Алетейя». 2013)

Кутырев Владимир Александрович доктор философских наук, профессор, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского

Аннотация

В сфере гуманитаристики нарастает критика языка. Разрозненные выпады выливаются в контрлингвистическое движение. Один из элементов его - книга «Философия антиязыка» А.С. Нилогова. Причиной этих тенденций являются процессы технологизации и сциентизации современного мира. Рассматриваются превращенные формы их отражения в гуманитарном сознании. На первом уровне лингвистической контрреволюции «антиязыком» можно считать языки программирования и дигитальной коммуникации, что в свое время в завуалированной форме было представлено в работах Ж. Деррида. На втором происходит трансформация коммуникации в «коммутацию», параллельно «слипанию» мира в нерасчлененное тождество Иного. Математическое, техническое, в пределе - бессловесное мышление как бы незаметно, но довольно быстро становится господствующим, нормой, своего рода парадигмальным способом отношения к миру. Это отказ от собственно гуманитарных форм человеческого бытия, который не все готовы принимать с открытыми глазами.

Отсюда технологизм современного гуманитарного сознания, даже философского, его трансформация, с одной стороны, в чистое «зомбическое мышление», а с другой - хаотизация, склонность к перверсии и самообману в представлении о происходящих процессах. В статье ставится задача преодоления этих самоубийственных для человека тенденций путем культивирования экологии языка.

Ключевые слова: язык, антиязык, лингвистика, лингвистическая контрреволюция, дигитализм, программирование, коммуникация, коммутация, сциентизация, экология языка

Abstract

There is a growing tendency towards critisizing the role of language in the sphere of the humanities. These tendencies form some kind of a counter-linguistic movement. One of the examples is the book 'Philosophy of Anti-Language' written by A. Nilogov. The main causes of these tendencies are the processes of technification and scientization of the modern world. The author of the article describes how these tendencies are presented in the humaities. The first level of so called 'linguistic counterrevolution' consists of the programming and digital communication languages which was implicitly demonstrated in Jacques Derrida's works. The second level presents trasnformation of communication into 'commutation' and 'syncretizing' of the world into undivided equation of the Other.

Arithmetic, technological and speechless reasoning becomes the norm and creates a certain paradigm attitude to the world. This creates the grounds for technologization of modern humanities (even philosophy) and transformation of modern humanities into purely 'zombic' thinking on one hand and choatization and inclination to perversions on the other hand. The author of the article emphasizes the need for overcoming these suicidal tendencies through protecting the language.

Keywords: language, anti-language, linguistics, linguistic counterrevolution, digitalism, programming, communication, commutation, scientization, protection of languages

Отрицание чего-нибудь еще не есть определение.

А.Ф. Лосев

В философии всегда есть и будет все, что присуще природе человека и соответствует его исторической идентичности. В ХХ веке основную роль продолжала играть метафизика - онтология, гносеология, матери(иде)алистические трактовки достижений естествознания, субъект-объектная схема общественного развития и т.д. Но это в общей массе, in toto. На передовых рубежах произошло, как известно, два крутых поворота: антропологический и структурно-лингвистический. Повороты были в прямо противоположных направлениях. Одни теоретики пошли в сторону человека, призывая всех о(т)ставшихся обратиться к нему, думать об его свободе, экзистенции, идентичности, другие, напротив, его отрицали, боролись с субъектностью, растворяли ее в объективных структурах. Для начала, такой априорной, но еще естественной, чувственной, снимающей, но как бы еще представляющей целостного человека структурой, стал язык.

Поскольку повороты были в противоположных направлениях («бытие языка обнаруживает себя не иначе, как в исчезновении субъекта» - М.Фуко), они соперничали за влияние. На первых порах, будто на равных, но потом с все большей очевидностью стал побеждать структурализм, прежде всего языковый. Заговорили об охватившей теоретическое сознание лингвистической революции. Притом, если исходно язык брался в виде живой речи, то постепенно его начали считать некой универсальной смыслообразующей сетью (для) любой межсубъектной коммуникации. На обосновании парадигмальной роли языка передовые гуманитарии истерли все свои языки. Великие языки. Не говоря о структурной лингвистике, ставшей авангардом гуманитарного познания (отцы-основатели Ф. де Соссюр, К. Леви-Стросс), собственно философские знаковые фигуры ХХ века (Л. Витгенштейн, М. Хайдеггер) ее ключевым фактором тоже считали язык. Язык - «наше все», он заменил, экранирует как природу, так и общество, когда в их понимании хотят дойти «до конца», до последнего смысла. Это священная корова любого прогрессивного мировоззрения и критиковать язык, противопоставляя ему природу, любую непосредственно чувственную реальность, решались только отсталые консерваторы, догматики и традиционалисты. Да и то, не критиковали, а просто «не использовали». Не умели. На ХХIII Всемирном философском конгрессе в Афинах в 2013 году (последнем, самом актуальном по времени), открывавший его Э. Агацци, обсуждая перспективы современной философии, подчеркнул, что ядром ее методологии является лингвистика, «в каждом философском дискурсе должен быть лингвистический момент, анализ языка».

Казалось, так будет всегда, ибо идти глубже языка, по крайней мере, в гуманитаристике - некуда. Уведет либо в натурализм-эмпиризм, либо в мистику. Однако, человечество не знает более жестокой истины, чем «ничто не вечно под солнцем». И вот, кто имеет уши, слышит, а глаза видит, как исподволь, но неуклонно среди чутких к глубинным веяниям истории теоретиков нарастает критика языка, множатся выступления против его не только парадигмально-познавательной, но и бытийной роли. Не с позиций традиционной метафизики, а с каких-то совершенно новых, точнее, новейших представлений. В искусстве, среди концептуалистов и интеллектуалов, бывших завзятых адептов языкового конструирования мира, в целом в постмодернистской культуре зазвучали суждения, что «пора вырваться из плена языка», надо отказаться от сакраментального: «В начале было Слово» и что, по-видимому, вообще наступает «конец библейского проекта». Слышны отдельные более грубые выкрики о «структурно-лингвистической катастрофе», «смерти языка и индивида», заявления типа, что чем наше мышление больше связано с языком, тем мы глупее, а чем дальше от него, тем умнее.

С каких позитивных позиций это говорится не ясно, в том числе самим критикам языка, но что на ХХI век в гуманитаристике, вообще в современном познании формируется антиязыковая установка, возникло противосемантическое движение и подняла голову лингвистическая контрреволюция, пришла пора заметить (на Всемирном конгрессе ее не увидели, отсталость?). Затем пытаться понять, почему это происходит, что значит, куда ведет.

И вот соблазнительный случай высказаться по злободневной проблеме, избавляющий, кстати, от необходимости подтверждать ссылками вышеприведенные антиязыковые выпады. Перед нами книга, в которой эти мотивы звучат в явной форме, дерзко объявляющая о начале великой борьбы с языком, желании его ниспровергнуть, лишить какого-либо значения для современности. В литературе с корабля современности сбрасывали, как известно, Пушкина, теперь предлагается сбросить саму литературу, основанную на ней культуру, живую речь, родные и мировые, устные и письменные формы словесного языка, который позволяет нам мыслить и общаться друг с другом, сделал нас людьми и отличает от всего иносущего в мире. Предлагается особая «философия антиязыка». Событие. Скандал!

Разумеется, задача создать «философию антиязыка», автором не решена. Потому что в таком виде она не решаема - в силу своей отрицательной природы. По крайней мере, по двум причинам: 1) непонятно, что за явление это «анти». Из чистого отрицания следует что угодно - неязык, противоязык, пост-язык, сверх-язык, подъязык и т.п. 2) об антиязыке, если такой существует, он говорит и пишет на уничтожаемом им «языке». Это оксюморон. Тогда каким образом обсуждать проблему, чтобы ее прояснить, а не еще больше запутать? Первую преграду, можно, по-видимому, устранить, если задачу переформулировать как: «вместо-язык». После нескольких страниц догадываешься, что предлагается философия чего-то, что должно заменить обычный естественный язык в жизни человека. Что речь идет о «философии вместо-языка».

С такой позиции легче концептуализировать хаотические атаки на язык как слово, ведущиеся под флагом «антиязыка». Исходя из нее, опираясь на положение, что «антиязык» - это нечто «по ту сторону языка», может быть ослаблена, устранена и вторая трудность: рассматривая антиязык не как «всё», а как экспансию другого языка или просто неязыковую реальность, мы получаем право сравнивать и оценивать их на основе традиционного языка. Говорить и писать на нем «законно». Наконец, отличие нашего понимания антиязыка от выражаемого в книге в том, что мы делаем упор на раскрытие не столько того, какой он феномен сам по себе, сколько: что у автора за ним, за всей этой подрывной работой стоит. Невольно или вольно.

Книга сложена из двух частей: 1) Преодоление философии языка от Мартина Хайдеггера и 2) «Вечное дежавю» философии. Названия точные, так как в борьбе с языком философия Хайдеггера действительно главное препятствие, а вторая часть из ранее публиковавшихся текстов, что, правда, не способствует цельности представлений об обсуждаемой проблеме.

Так что же такое по А.С. Нилогову «антиязык» и почему он должен заменить традиционный, словесный, «наш» язык? Веер противоречивых предположений и утверждений. В предисловии, где обобщается содержание всей работы (кратком, на 1,5 стр.), поставлено три цели: «Первое , что мне хотелось сделать, это чтобы книга хотя бы в какой-то, пусть небольшой степени, помогла повысить культуру молчания в нашей стране… Вторая цель вытекает из первой, ибо представляет собой, с моей точки зрения, единственную и саму главную возможность сделать молчание духовной силой, способной улучшить человека и мир… Третья цель заключается в том, чтобы с помощью идеи безмолвия обратить внимание людей на огромные возможности, заключающиеся в медитации» ^[1,6-7].

Исходя из заявленного, можно подумать, что антиязык - это (в)падение в бессознательное, в переживание бытия, что вообще-то не противоречит онтологическим интенциям хайдеггерианства. Однако содержание книги фактически «не про то» и направлено не к бытию, а на отрыв от него. Это видно из предшествующей предисловию аннотации, дающей читателю прямо противоположную установку. «Философия антиязыка» - книга об универсальном языке, который философы всегда жаждали найти, даже не подозревая о том, что он когда-то был утерян… «Назад к именам» - таков философский призыв антиязыковой методологии, отчуждающейся от онтологии присутствия/отсутствия к вездесущностному языку, на котором можно поименовать все без исключений» ^[1,4]. В аннотации к одноименной с книгой статье из второй части (опять берем аннотацию, потому что в них более определенные формулировки, с восприятием самого текста большие трудности - влияние «антиязыка» на авторе сказывается), он говорит: «Антиязык - это совокупность классов антислов. Он помогает именовать такие вещи, которые невозможно называть с помощью обычного естественного человеческого языка. Антислово нельзя выразить посредством звуков. Антиязык - это подводная часть айсберга. Верхушка айсберга - все наличные человеческие языки. Примеры антислов отсутствуют, ибо невозможно произнести антислово на естественном языке… Антиязык предоставляет возможности для невербальной коммуникации, а также для телепатии и чтения мыслей» ^[1,208].

Как видим, смысл в рассуждениях об антиязыке есть, но что ему соответствует, каков референт представить нелегко. Может, в силу самоотрицательности данного феномена, никакого значения у него не должно и быть? Нет, референты антиязыка усиленно ищутся, на их роль предлагается молчание, сон, бессмыслица, медитация, пустота, однако что-то похожее на убедительность возникает только, когда дело приближается к обсуждению постструктуралистской тематики. «Антислово - это номинатор-означаемое без означающего или с частичным означающим (например, при переходных явлениях между языком и антиязыком - название для трансцендентного числа пи). В настоящее время лексикон антиязыка насчитывает свыше сотни классов, первым среди которых стал класс футурологизмов. Класс футурологизмов всегда превышает весь наличный лексикон естественного общечеловеческого языка, поскольку такой класс невозможно объективировать по модели Дерриды в прото-письмо…» ^{[1, 147-148]}. И наконец, чтобы стало яснее, к чему все клонится, как достичь этого вожделенного вездесущностного состояния антиязыка: «Путь к генерализации языка может быть проложен только через деантропоморфизацию (жирный курсив автора) как бытия, так и языка» ^[1,178].

Имея в виду данную установку, становится легче понять, почему главным объектом философии преодоления естественного человеческого языка и замены его чем-то другим объявляется учение о бытии М. Хайдеггера: «О какой языковой компетентности Мартина Хайдеггера можно вести речь, если у него не было даже интуиции об антиязыке?» ^{[1, 54]}. В самом деле, о какой, если основной заботой некомпетентного в языке Хайдеггера была судьба Sein и Dasein, а теперь компетенцией философии предлагается считать деантропоморфизацию бытия и наше ничто. Соответственно, идеей фикс в борьбе с традиционной филолог(софи)ией не на жизнь, а на смерть является отказ от признания наличия онтологического фундамента языка и вытекающего из него принципа «изначального опоздания».

Изначальное опоздание - это принцип различения плана содержания и плана выражения, причем первый «по определению» предшествует второму. В нем фактически воспроизводится традиционная метафизическая установка на отражение мира человеком. Ему/ей противопоставляется принцип «изначального опережения» когда сначала выражение (чего?), а потом - содержание (какое?). А такое, что «если принцип «изначального опоздания» представляет собой изначальное опознание неистинности языкового высказывания, то выход из неистинности видится не в немотствовании, а в антиязыковом решении - выражении плана содержания посредством ментальной сигнификации на уровне внутренней речи, про себя» ^{[1, 92]}. Сигнификация без языка возможна, поскольку «изначальное опережение» допускает существование выражения без выражаемого и его можно считать уже антиязыком, который теперь первичен. Сигнификация без языка (антиязык) «футурологична», т.е. не выражает наличных предметов, она «без присутствия». В отличие от языка, она больше не «дом бытия», а само бытие, однако не «прежнее», а какое-то новое, никому, в том числе автору, неизвестное.

Итак, антиязык, это тоже язык, но универсальный, изначальный, «прото» и «архе», своего рода океан, в котором могут быть острова в виде «естественных» языков, слов и понятий, да и то в прошлом, а в будущем, когда место фундаментальной онтологии займет «фундаментальная темпорология» он станет всем. Но если антиязык - это тоже язык, зачем городить огород? Чем и как они отличаются друг от друга? Тем, что подобно тому как труп или робот уже не человек, а постчеловек, неживое, человек, но все-таки не камень, дерево или животное, а бывший человек или будущие функции человека, его на(по)наследник, так и антиязык, это не речь, (не)язык, язык, но не другие вещи, предметы или явления, а бывший или будущий, новый бессловесный язык, его на(по)следник. Смертию смерть поправ, на(в)месте языка возникает не что-то совсем другое, а его «свое Иное» …

Ну и хватит, довольно запутывающего суть дела, «сам-не-знаю-о-чем» умствования: оторвемся от текста книги (читатель успел оценить ее общий замысел и стиль), чтобы сказать прямо: в философско-спекулятивной, пре(из)вращенной форме речь в ней фактически идет о коммуникации, медиареальности (the medium is the message - М. Маклюэн), онтологии сетей, наступающей на нас иной форме бытия. Котор(ая)ое может выражаться и преимущественно будет выражаться не на естественном словесном языке (логосе), как было с появления Homo genus, а, соответственно, другими способами. Самый распространенный из этих способов - число, цифра (матезис), возникшие несколько тысяч лет назад и которыми действительно «можно поименовать все». Сейчас они составляют основу, «субстанцию» программирования, а также взаимодействия компьютерных систем.

Насчитывается примерно 8,5 тысяч языков программирования, наиболее известные из них Алгол, Фортран, Паскаль. «Язык программирования отличается от естественных языков тем, что предназначен для передачи команд и данных от человека к компьютеру, в то время как естественные языки используются для общения людей между собой»^[2]. А поскольку после информационно-технологической революции люди все больше работают на компьютерах, «общаются» посредством Интернет, то естественно, что искусственные языки наступают. «От слова к цифре» - лозунг, который я каждый день вижу над кафедрой вычислительной математики, проходя через ректорский корпус своего университета.

Это и есть пресловутый «вездесущностный» и универсальный язык=антиязык по А.С. Нилогову, объявляемый им океаном, долженствующим затопить все. Посредством него мы должны воспринимать любую окружающую реальность. (Даже кроссворды (крестословицы) вытесняются «судоку», где вместо слов надо составлять комбинации из девяти цифр, за которыми уже не стоят какие-либо смысловые образы). Признается, правда, как мы видели, что в этом «вездесущностном антиязыке» остаются острова естественного языка, но дни их сочтены.

Поднимаются волны атак на них, вот-вот готовые превратиться в девятый вал (для гуманитаристики, лингвистики, философии языка в шторм, который отправит их ко дну). Математическое, техническое, в пределе - бессловесное мышление как бы незаметно, но довольно быстро становится господствующим, нормой, своего рода парадигмальным способом отношения к миру. Это отказ от собственно гуманитарных форм человеческого бытия, который не все готовы принимать с открытыми глазами, или, кто видит, не хотят сопротивляться ему. Отсюда технологизм современного гуманитарного сознания, даже философского, его трансформация, с одной стороны, в чистое «зомбическое мышление», недалекий характер (не дальше хода е-2 - е-4), а с другой, хаотизация, склонность к перверсии и самообману в представлении о происходящих процессах.

Таким образом, источником и движущей силой лингвистической контрреволюции, все шире распространяющейся дискредитации языка, слова, вырождения эстетического в литературе, искусстве и всего «человеческого, слишком человеческого», превращения культуры в информацию является дигитально-технологическая революция, означающая вступление нашей цивилизации в стадию торжества Искусственного. Для доразумного живого она несет смерть как прямое вытеснение из реальности, для человечества она опосредована «влечением к смерти» - эпохой Mortido ^[3].

В ее в основном стихийном, превратном и лишь иногда более-менее сознательном мировоззренческом выражении А.С. Нилогов не одинок, он в хорошей, прогрессивной компании. Раньше, тоньше и изощреннее его это было сделано в рамках постмодернизма, особенно в работах Деррида, его учении о письме (грамматологии). В отличие от ближайших коллег по деконструкции метафизического философствования, Деррида не остановился на ней, а предложил позитивную программу, выработав «субстанцию» для построения (конструкции) нового мира. Это была идея их замены «письмом», теория грамматологии как отказа от звукового языка и буквенного текста.

Письмо или грамматологическое мышление есть знаковые, чисто формальные, математические способы обработки реальности. Грамма как единица следа и различия, черточка и пробел - это «бит» (10011100…), спекулятивно-гуманитарный аналог технической записи информации. Полу-и полностью автоматизированное мышление-коммуникация. В нем нет предметного референта, образов и смыслов (в этом смысле оно транс-цендентальное, инобытийное), от которых оно только отталкивается в начале или они «вышелушиваются» в его конце. Первая часть знаменитой, достойной считаться одной из знаковых в ХХ столетии, работы Ж. Деррида называется: «Конец книги и начало письма». Кажется, название парадоксальное. Ему удивляются. Но это, кто не видит амбивалентности информационно-когнитивной революции и трансформационного характера ее отражения в философии постмодернизма. Парадокс исчезает, если мы поймем, что письмо в данном случае «архе» и «прото», на основе нового, уже постлогоцентристского = безбуквенного алфавита (trase and differanse).

Это дигитальное письмо-матезис. Оно действительно «после книги» и на «антиязыке». Борьба с Языком нужна для утверждения Числа, топоса, оцифровывания существующей и создания новых виртуальных и вообще постчеловеческих реальностей. Других миров. Пресловутая борьба с этно-фалло-фоно-логоцентризмом, а теперь добавим: лингвоцентризмом (антропо-тело-эмпирио-словоцентризмом) была борьбой за утверждение техно-интелло-инфо-цифроцентризма. Так осуществляются «мысли о немыслимом»: «мыслить без мысли о том, что мыслит человек» (М. Фуко). Это пост(анти)-языковое мышление или постчеловеческая рациональность, в пределе есть язык и субстанция Искусственного Интеллекта. Так осуществляется так чаемая всеми прогрессивными без(д)умно-(на)учеными людьми деантропоморфизация человеческого бытия. Трансмодернизм. И вытекающий отсюда трансгуманизм. Самоапокалипсис…

До чего мы, люди, дожили!

Насколько оригинален вклад нашего автора в идеологию разрушения человеком своего Lebenswelt (жизненного мира) вплоть до отрицания собственной телесности и живых форм общения? По тексту видно, что хотя о заслугах Дерриды в этом плане он знает, идеи антиязыка рождались самостоятельно. Более того, увидев (или указали критики, в том числе говорил я), что у Дерриды они давно разработаны и более фундированы, он задним числом пытается включить их в свою философию, утверждая, что понятие антиязыка шире «письма-программирования». «Антиязык является неким феноменом, в отношении которого протописьмо (Деррида) аналогично письму естественного языка, а грамматология входит в состав антилингвистики» ^[1,106].

Согласимся, что шире, «входит», ибо как всякое «анти» феномен антиязыка неопределеннее, размытый, (с)мутный и ему можно приписать любое состояние. Согласимся, но если до конца и только критически, это будет несправедливо. Несправедливо, если упустить, что у автора намечается уровень отрицания языка, которого у Дерриды не было. Именно, когда ему противопоставляется не дигитализация и программирование как формализованная коммуникация, а нечто принципиально беззнаковое, нерасчленяемое и неноминабельное (намеки на что можно «вывести» из Предисловия). «Если антиязыковая коммуникация обеспечивает ресурсный базис бессознательного, проявляясь не в виде паралингвистических казусов, а пронизывая всю фундаментальную антропологию (в отличие от фундаментальной онтологии, опирающейся на (анти)язык бытия), то измененные состояния сознания можно редуцировать в качестве антиязыковой бессознательности,представляющей собой антиязыковый поток вне семиотической структуры…» ^[1,129]. Антиязык как «поток вне семиотической структуры». Запомним!

И опять, теперь окончательно, оторвемся от текста, в котором еще много чего есть, включая споры с другими теоретиками, тоже ратующими за уничтожение живого языка и замену слова цифрой: М. Эпштейном, с его «скрипторикой» ^[5], который только упоминается и С.Е. Шиловым, с его «риторической теорией числа» ^[6], которого он хотел бы включить в философию антиязыка, а тот, в свою очередь, обещает найти антиязыку местечко в РТЧ. Оторвемся, чтобы о чем толкует и в превратной форме предвидит А.С. Нилогов, говоря то о медитации, то о бессознательной телепатии с телепортацией, подверстывая их под антиязык, сказать проще. Без псевдофилософского тумана. И современнее. Чем все это вызвано или как перерастание общества в Технос искажает сознание гуманитарных теоретиков.

Уже наличные признаки развития современной технологии показывают, что в пределе формальное мышление-исчисление, превращаясь в безъязыково-бессловесное, будет осуществляться «от мозга к мозгу». Об этом день и ночь мечтают адепты так называемого «открытого церебрального общества» (когда будет прямая = внесемиотическая передача и чтение мыслей, которое пока в экспериментах). От мозга к мозгу, от чипа к чипу, от чипа к мозгу и наоборот - такой в идеале видится не опосредованная какой-либо внешней фиксацией передача сигналов. Над ее осуществлением полным ходом идет работа. По сути это не программирование, вообще не «язык», даже формальный, несловесный, потому что бессубъектная передача импульсов не коммуникация, а «коммутация». Просто замыкание контуров. Да и все. Пульсация электрических сигналов внутри неких био или кремниевых субстратов (ах, какая скорость, кричащие об онтологии коммуникаций новаторы не знают о том, что становятся консерваторами).

Уже сейчас достаточно много людей, которые в традиционном мире только присутствуют, а (не)живут «там», в качестве питательного бульона для интернет-матрицы. Чтобы совсем не отлипать от компьютера, они и питание себе придумали, получают по системе 3D какие-то растворы в пробирках; если нечаянно выйдут на улицу, то в очках-насадках, чтобы по-прежнему воспринимать мир не предметов, а фантомов и прямо на сетчатку глаза; секс тоже в виртуальных объятиях - в никому и в никуда; вот вам и «желание письма» вместо желания другого (первый уровень), а далее «тело без органов», «шевелящаяся протоплазма», - как видим, введенные постмодернизмом концепты были философским предвидением теперь действительно происходящего. Зачем при подобном образе жизни живой язык? Так формируется «язык» для поколения next+ без слов и звуков, в молчании, как информация без выведения «вовне», которая, поскольку ее никто не воспринимает, редуцируется до цепочки бегущих электрических импульсов. Вот он - подлинный антиязык, если говорить в подобных, как у А.С. Нилогова, приблизительно нащупываемых понятиях, когда мы вступим во второй, более фундаментальный этап лингвистической контрреволюции. В буквальном смысле слова «анти», т. е. на всю глубину, без коммуникации. Антикоммуникация. (Не)коммуникация.

Таков конечный итог борьбы с живым общением: от естественных языков (речи) к письменным текстам и структурам, от них к дигитальной коммуникации через «различание» (протописьмо, биты, скрипторика и риторика числа, программирование), далее к новому тождеству в виде неких киберорганизмов, Матрицы или World Wide Grid. Или, например, мечтают почему-то еще не сбросившие с себя человеческий облик технократы: об о(за)хватывающих Землю «галактических информационных полях»^[9], распластанном по ней «ландшафтном разуме» ^[10], по(на)крывающем ее «мыслящем океане» в духе Ст. Лема. Конец Логоса, ненужного при дигитальной коммуникации, потом даже Числа, ненужного при прямой коммутации. Если смысловые эпохи истории человечества характеризовать предельно широкими мазками, то это будет: язык - коммуникация - коммутация. Конец семиотической реализации возможных миров! В борьбе с Бытием Хайдеггера через Ничто и нигитологию Дерриды по ленте Мебиуса приходим в ту же точку бытия, но Иного. Конец Света. Нашего. Впереди = после - Тот свет, о котором могут быть только футурологические фантазии, конкретизировать которые не решался даже Ст.Лем, а мы считаем их роковыми. Потому что постчеловеческие.

Когда летней ночью мотыльки, один за другими и целыми стаями летят на огонь, сгорая в нем, думаешь, вот глупые создания, что их туда влечет - на очевидную смерть. Почему не видят, не чувствуют? Не так ли сейчас люди «летят на новое», стремясь к нему только потому, что оно «прогрессивное», дает сиюминутные выгоды и комфорт, не отдавая отчета в его опасности. Не желая, боясь оценивать ее, даже думать о ней.

Иногда, правда, посетуют: что делать, «прогресс не остановишь». Структура фразы выдает суть процесса: «от смерти не уйдешь». Так хотя бы не отождествляйте его/ее с благом. И в отличие от мотыльков воспользуйтесь разумом, чтобы смотреть дальше своего носа, подчиняя научное сознание и технологические достижения задачам поддержания жизни. Особенно те, кто считает себя философами, должны им пользоваться не как рефлексом, а для рефлексии. Мыслить с одновременным пониманием, о чем и куда ведет мысль. Так им положено по профессии. Иначе мы не будем знать, когда нас не будет. Какие-нибудь мотыл(ьк)и, особенно теоретические, на которых хорошо клюют большие рыбы, скажут, это хорошо: смерть-то счастливая, эвтаназия. Но она досрочная и наркотическая, зачем ее, безвременную, считать за «хорошо»? Благо живых людей - жизнь, которую надо защищать.

При знакомстве с работами авторов, увлеченных поток(п)ом технических достижений, видно, что их сознание похищено силами иного и не воспринимает экологических аргументов, отбрасывая их как проявление консерватизма. Но остается надежда, что на этапе прямого демонтажа родовой идентичности человека их может отрезвить угроза своему индивидуальному существованию и свойственная сциентистам способность к последовательности суждений. Тем более, если они глубокие или хотя бы честные. Тогда, подняв и держа голову над водой, они увидят, что их несет к водопаду. Что они не субъекты, а объекты, материал прогресса, а самое страшное в современной цивилизации, это ее успехи. И захотят стать борцами со своим временем. Стать Личностями. Или хотя бы сохранить достоинство Разумных существ. Да, были на Земле такие, они умерли в борьбе, а не в бессознательном состоянии, сделав для сохранения на ней жизни все, что могли.

В нашем случае надеяться на консервативно-бытийный поворот есть определенные основания. Несмотря на жест(о)кую критику, которая у нас по русской пословице, кого люблю, того и бью, или, как говорил Ницше, на кого нападаю, того уважаю, осмелимся дать молодому автору первой книги совет: ему надо отречься от философии антиязыка, проклясть ее как проявление слабости и предательства (по образованию он филолог), вызванного тенденцией к превращению цивилизации жизни в постцивилизацию техники, которая на первых порах его захватила, и перейти на сторону философии сопротивления. По возможности показа опасности без(д)умного инновационизма, его, где удается, саботажа, особенно и хотя бы в сфере образования. Конкретно, к экологии языка и защите Слова от перерождения в дигитальную коммуникацию или поглощения мертвой = бессмертной техногенной субстанцией. Обогатить экологию языка знанием причин его гибели. В эпоху Mortido. Поняв, что она собой представляет и где рождается ветер, дующий на корабле человечества в паруса «воли к смерти». Поэтому сжигать книгу необязательно. Лучше написать другую: «Философия живого языка».

В пользу подобной перспективы говорит то, что, несмотря на измену божественному «Слову», которое было «В Начале» и несло на себе всю человеческую историю, замену его «Цифрой», несущей нас в иной, искусственный мир, он демонстрирует уникальное чувство языка. Настоящую «любовь к врагу», которая то и дело прорывается. Хотя в целом текст ненужно сверхсложный, неудобочитаемый, многие выражения и находки в нем вызывают восхищение. Хайльдеггер (какая тонкая, злая ирония), осевое бремя (углубление смысла изменением всего одной буквы), сучность бытия (философское остроумие на грани хулиганства), птичий антиязык (убойная самокритика), сплю, следовательно, существую (над столь неожиданным парафразом Декарта я смеялся целый день и лег спать воодушевленный), тоталерантность (уничтожающая оценка идеологии политкорректности одним словом). И т.д., до тех пор, когда мотылек станет высоко парящим дальнозорким орлом.

Надежда живет последней.

антиязык нилогов технологизм коммутация

Библиография

1. Нилогов А.С. Философия антиязыка. СПб., 2013.

2. Список языков программирования

3. Кутырев В.А. Время Mortido. СПб., 2012.

4. Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000.

5. Эпштейн М. Творческое исчезновение человека. Введение в гуманологию. //Философские науки. 2009. № 2.

6. Шилов С.Е. Риторическая теория числа. М., 2013.

7. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004.

8. Конструирование постчеловека. Томск, 2009.

9. Панов А.Д. Галактический сверхразум и программа SETI.//Земля и Вселенная. 2003. № 3.

10. Чеклецов В.В. Топологическая версия постчеловеческой персонологии: к Разумным Ландшафтам. // Философские науки. 2010. № 6.

Размещено на Allbest.ru