Аргументация и ценности

Размещено на http://www.allbest.ru/

Аргументация и ценности

1. Ценности и эпистемология

Существенным недостатком современной теории аргументации является то, что в ней почти не уделяется внимания ценностям. По старой, ошибочной традиции оценки истолковываются как частный случай описаний, не представляющий самостоятельного интереса. Способы аргументации, применяемые в случае описаний, считаются автоматически приложимыми и к оценкам. Своеобразие аргументации в поддержку ценностей остается пока совершенно не исследованным См. об этом: Perelman Ch. Logika prawnicza. Nowa retoryka. -- Warszawa, 1984. Rozdzial «Nowa retoiyka i wartosci»..

Оставляя в стороне ценности, теория аргументации повторяет ошибку эпистемологии, интерес которой к ценностям был до недавнего времени минимальным.

Проведение ясного различия между описаниями и оценками -- необходимая предпосылка правильной трактовки ценностей в теории аргументации. Убедить аудиторию в приемлемости какого-то описательного утверждения значит прежде всего продемонстрировать ей истинность или по крайней мере высокую правдоподобность этого утверждения. Совершенно иначе обстоит дело с оценочными утверждениями. Они не являются ни истинными, ни ложными и пытаться по аналогии с описаниями продемонстрировать аудитории истинность оценочного утверждения, значит потратить силы впустую.

Лучший способ убеждения -- абсолютное или сравнительное обоснование. Однако между обоснованием описательных утверждений и обоснованием оценочных утверждений имеется существенная асимметрия. Оценочные утверждения не допускают прямого и косвенного эмпирического подтверждения: в строгом смысле оценки не поддерживаются ни непосредственным наблюдением (приведением фактов), ни подтверждением в опыте их логических следствий. Оценочные утверждения не могут обосновываться и построением объяснений, поскольку посылки последних всегда являются описательными утверждениями. Применительно к оценкам бессмысленно говорить о фальсификации, неуспех которой мог бы истолковываться как свидетельство их обоснованности. Не могут быть поставлены и вопросы о принципиальной возможности эмпирического подтверждения и эмпирического опровержения оценок. И наконец, оценки нельзя обосновывать путем дедукции их из истинных описаний: они вообще не выводимы логически из описаний.

С другой стороны, есть способы обоснования оценочных утверждений, не приложимые к описаниям. Прежде всего, это целевое подтверждение, являющееся параллелью косвенного эмпирического подтверждения описательных утверждений. Оценки могут быть составными элементами актов понимания, параллельных актам объяснения. Адекватное понимание сложного явления -- одно из важных средств утверждения той общей оценки, которая используется в акте понимания. И наконец, оценка может быть обоснована путем дедукции ее из других оценок, что невозможно для описаний. Описательные заключения вообще не выводимы из оценочных посылок.

Коротко говоря, описательные утверждения обосновываются принципиально иначе, чём оценочные утверждения, и, соответственно, аргументация в поддержку описаний должна быть другой, нежели аргументация в поддержку оценок.

Возвращаясь к первой главе, можно сказать, что и описательные, и оценочные утверждения должны иметь «достаточные основания». Эти основания обеспечиваются процедурами абсолютного и сравнительного обоснования (обоснования и рационализации). Характер обоснования, а значит и характер опирающейся на него аргументации, зависит от того, к какому из употреблений языка относится обосновываемое положение. Процедура обоснования радикально меняется в зависимости от того, идет ли речь об обосновании описательных утверждений или же об обосновании оценок.

Понятие ценности является столь же важным для эпистемологии и методологии науки, как и понятие истины. Эпистемология Нового времени сделала осью всех своих рассуждений о знании истину, ценностная сторона процессов познания ушла в глубокую тень. Естественные науки оказались оторванными от гуманитарных, теоретическое освоение мира -- от практического, предметного его преобразования. По знание утратило характер деятельности и превратилось в пассивное созерцание.

Современная эпистемология -- и в последние десятилетия это особенно заметно -- все более фокусирует свое внимание на деятельностных, и тем самым ценностных аспектах научного познания. Становится все более очевидным, что, вопреки старому убеждению, знание не сводимо к истине и включает также ценности. Знать -- значит иметь представление не только о том, что есть, но и о том, что должно быть.

Понятие ценности стало вторгаться в философские рассуждения с середины прошлого века. Было бы неточным связывать становление проблемы ценностей с каким-то одним философским направлением, скажем с неокантианством или философией жизни. Эта проблема складывалась в широком контексте философского анализа человеческой деятельности.

Ценности -- неотъемлемый элемент всякой деятельности, в каких бы формах она ни протекала. Научное познание как особый вид деятельности также насквозь пронизано ценностями и без них немыслимо. В эпистемологию ценности входили однако не без трудностей. Во многом это было связано с распространенностью неопозитивистского в своей основе тезиса, что наука не должна содержать ценностей.

В начале XX века М.Вебер выдвинул требование свободы социологической и экономической науки от ценностей. Обоснование его внешне было простым. Единственным критерием познания должна быть истина. Ценности вводятся в науку исследователем. Выражая его субъективные пристрастия и установки, они искажают научную картину мира. Ученый должен поэтому четко осознавать ценности и нормы, привносимые им в процесс познания, и очищать от них окончательный результат См.: Weber М. Der Sinn der «Wertfieiheit» der soziologischen und оkonomischen Wissenschaften // Gesammelte Aufzаtze zur Wissenschaften. -- Tdbingen. -- 1951. -- S. 475-526..

Тезис свободы от ценностей получил широкий резонанс, особенно среди сторонников неопозитивизма. «Ценностные суждения, -- писал Р.Карнап, -- являются не более, чем приказами, принимающими грамматическую форму, вводящую нас в заблуждение... Они не являются ни истинными, ни ложными. Они ничего не утверждают, и их невозможно ни доказать, ни опровергнуть» Camap R. Philosophy and Logical Syntax. -- L., 1935. -- P. 24--25.. Как таковые, ценностные суждения не имеют, конечно, никакого отношения к научному познанию. Наука вправе говорить о том, что есть, но не о том, что должно быть, и не о том, чему лучше быть. Она не может содержать ценностей и оценок. «Существует познание, -- говорил М.Шлик, -- и ничего, кроме познания, его цель -- только истина» Schlik М. Fragen der Ethik.--Wien, 1930. -- S. 1..

Неопозитивистская идея о том, что включение оценочных элементов в науку является отступлением от идеала чистой науки, продолжает жить даже в условиях нынешнего упадка неопозитивизма.

Вместе с тем имеются многочисленные попытки так-то ослабить жесткий отказ от ценностей в научном познании и оправдать их правомерность если не во всех науках, то хотя бы б социальном познании. В частности, Г.Мюрдалем был выдвинут известный постулат о допустимости в науках об обществе явных оценок: ученый вправе делать оценки, но он должен ясно отделять их от фактических утверждений. «Для устранения пристрастности в науках об обществе, -- писал Мюрдаль, -- нельзя предложить ничего, кроме совета открыто признавать факт оценивания и вводить явно сформулированные оценки в качестве специфических и надлежащим образом уточненных оценочных посылок» Murdal G. An American Dilemma. Appendix II: A Methodological Note on Facts and Valuation. -- N.Y. -- L., 1944. -- P. 1043.. И в другом месте: «Мы можем сделать наше мышление строго рациональным, но только путем выявления оценок, а не с помощью уклонения от них» Ibid. - P. 1064.. Этот постулат нередко представляется как «оптимальная» позиция, не зависящая от исхода спора о роли ценностей и оценок в науке Cm.: Ossowska M. Rola ocen w ksztaltowanin pojfc // Fragmenty filozoficzne: Seria trzecia. -- Warszawa, 1967..

Очевидно, однако, что это и подобные ему «ослабления» неопозитивистской доктрины ничего не меняют в ее существе. Несомненна также утопичность постулата Мюрдаля. Ни одна реально существующая научная теория, включая и науки об обществе, не строится так, чтобы утверждения оценочного или описательно-оценочного характера отделялись в ней сколь-нибудь ясно от чисто описательных утверждений.

С точки зрения неопозитивизма, научное познание беспредпосылочно, полностью сводимо к непосредственному опыту и не зависит ни от «дурной метафизики», ни от социокультурного контекста, в котором существует. Научная теория берется только в статике, анализ ее возникновения и развития выносится за рамки методологии. Отбрасывается иерархизация теоретических утверждений, факты считаются независимыми от теории и в совокупности составляющими тот безусловный фундамент, к которому должны сводиться теоретические положения. Это особенности неопозитивистской методологии фатальным образом сказались на трактовке ею ценностного измерения познания.

С кризисом неопозитивизма заметно активизировалась критика требования исключать ценности из науки. Хотя само слово «ценность» употребляется в эпистемологии относительно редко, тема ценностей, входящая с разнообразными иными понятиями, является сейчас центром большинства методологических дискуссий.

Критика неопозитивизма в рамках так называемой «исторической» школы в методологии науки во многом изменила отношение к ценностям. Были подняты вопросы о ценностях, входящих в контекст, в котором существует и развивается научная теория, о ценностных компонентах тех образцов, которыми руководствуются в науке, и т.д.

Парадигма Т.Куна как образец научной деятельности в определенной области представляет собой не только описание прежней практики теоретизирования, но и критерий оценки новой практики См.: Кун Т. Структура научных революций. Гл. V, Приложение 1969 г.. Конвенционально принятое, а потому «неопровержимое» жесткое ядро исследовательской программы И.Лакатоса, противостоящее как «позитивной эвристике», так и аномальным фактам, тоже носит двойственный, описательно-оценочных характер Lakatos L History of Science and Its Rational Reconstructions // Boston Studies in the Philosophy of Science. -- Dordrecht, 1970.. Романтическая эпистемология П.Фейерабенда с ее максимой «Все допустимо» является, по сути дела, попыткой резко расширить круг тех ценностей, которыми принято руководствоваться в формирующейся теории. «Историческая школа» в методологии науки порвала с неопозитивистской традицией не замечать ценностей в научном познании,и в особенности в естественных науках.

Однако и в «исторической школе» отсутствует общая схема подхода к исследованию ценностей, нет ясного определения самого понятия ценности, нет анализа связи ценности и истины. Сами ценности истолковываются по преимуществу субъективно-психологически, как намерения, цели, установки и т.п. отдельного индивида или узкой, изолированной группы. Но как раз индивидуальные, частные ценности наименее интересны и важны, даже если иметь в виду самого индивида. Ценности в научном познании носят, как правило, коллективный, групповой характер, начиная с ценностей определенного научного сообщества и кончая ценностями культуры в целом, существующими и действующими века и остающимися в большей своей части неосознанными.

Л.Витгенштейн, чувствуя недостаточность понятия объяснения, ввел наряду с ним также понятие оправдания Wittgenstein L. On Certainity. -- Oxford, 1969.. Утверждение считается оправданным, если оно не может быть отброшено без того, чтобы не были затронуты другие утверждения, которые «крепко удерживаются» нами и сами не подвергаются оправданию. Оправдание возможно только внутри определенной «практики познания». Оно связано с иерархическим характером принятой системы утверждений; в нем участвуют утверждения двух разных уровней, причем оправдываемое утверждение относится к более низкому уровню: оправдание, как и объяснение, является приведением доводов, из которых следует оправдываемое утверждение.

В сущности, «оправдание» Витгенштейна является установлением ценностного отношения между утверждениями некоторой теории, или «познавательной практики». Эти утверждения иерархически упорядочены. Те из них, за которые мы «крепко держимся» и не считаем нужным особо оправдывать, -- это стандарты оценки. Подводимое под них утверждение является меньшей ценностью и должно относиться поэтому к более низкому уровню в иерархии. С логической стороны оправдание есть дедукция, выведение ценности более низкого уровня из ценности более высокого уровня.

Трактовка понимания в философской герменевтике с самого начала содержала в зародыше идею, что понимание неразрывно связано с ценностями. Уже В.Дильтей говорил о «принципе нераздельности понимания и оценки» См.: Dilthey W. Gesammelte Schriften. -- Leipzig, 1924. -- Bd. V. -- S. 317., хотя, впрочем, ключевое положение, что понимание -- это подведение под ценность, так и не было сформулировано герменевтикой с необходимой общностью и ясностью.

В феноменологии жизненный мир является в конечном счете ценностной основой всех «объективных» действий, всех идеальных образований и построений науки Любое конкретное действие сознания, направленное на освоение действительности, всегда исходит, по мысли Э.Гуссерля, из «глухой скрытой атмосферы основополагающих ценностей, из того жизненного горизонта, в котором Я по своему желанию может реактивировать свои старые переживания, осознанно достичь апперцептивного прояснения и превратить их тем самым в созерцание» (Husserie Е. Husseiiiana. Den Haag, 1950--1975. -- В. 5. -- S. 152)..

Уже этот беглый перечень понятий, имеющих отчетливо выраженную описательно-оценочную природу, показывает важность общей темы ценностей для современной эпистемологии. И вместе с тем из самого перечисления крайне разнородных понятий, схватывающих лишь отдельные аспекты этой темы, ясно, что это только начало движения по пути отказа от идеала науки, чистой от каких бы то ни было ценностей.

Без ценностей нет социальных наук, которые, подобно этике, политической экономии, теории права и т.д., ставят своей непосредственной задачей обоснование и утверждение определенных ценностей. Без ценностей нет естественных наук: понимание природы является оценкой ее явлений с точки зрения того, что должно в ней происходить, то есть с позиций устоявшихся, опирающихся на прошлый опыт представлений о «нормальном», или «естественном», ходе вещей. Без ценностей нет, наконец, логико-математического знания, прескриптивная интерпретация которого является даже более обычной, чем его дескриптивная интерпретация.

Поворот эпистемологии к исследованию ценностей и их роли в познании должен сказаться и на теории аргументации. Одной из основных тем последней должен стать анализ тех многообразных способов аргументации, которые применяются для поддержки ценностей.

2. Описание и оценка

Платоновский Сократ считал соответствие того, что познается, своему понятию, особым критерием истины, а не определением ценности См.: Платон. Федон 100.. Разумеется, никаких двух видов истины нет. Вещь, соответствующая своей идее, представляет собой такую вещь, какой она должна быть, т.е. попросту говоря, хорошую вещь.

У И.Канта неоднократно встречается мысль, что истина двойственна: она означает соответствие мысли тому предмету, которого она касается, и вместе с тем соответствие самого предмета той мысли, которая высказана о нем См.: Философия Канта и современность. -- М., 1973. -- С. 151..

Подмена истинностного отношения ценностным и истины добром лежит в основе всей философской концепции Г.Гегеля. «Обыкновенно, -- пишет Гегель, -- мы называем истиной согласие предмета с нашим представлением. Мы имеем при этом в качестве предпосылки предмет, которому должно соответствовать наше представление о нем. В философском смысле, напротив, истина в своем абстрактном выражении вообще означает согласие некоторого содержания с самим собой. Это, следовательно, совершенно другое значение истины, чем вышеупомянутое» Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. -- Т. 1. -- М., 1974. -- С. 126.. Гегель полагал, что более глубокое (философское) значение истины «встречается отчасти также и в обычном словоупотреблении; мы говорим, например, об истинном друге и понимаем под этим такого друга, способ действия которого соответствует понятию дружбы; точно так же мы говорим об истинном произведении искусства. Неистинное означает в этих выражениях дурное, не соответствующее самому себе. В этом смысле плохое государство есть неистинное государство, и плохое и неистинное вообще состоит в противоречии между определением или понятием и существованием предмета» Там же..

Мысль Гегеля ясна, но ошибочна. Имеются два понятия истины. Истину как соответствие представления своему предмету Гегель именует «правильностью» и противопоставляет другому, якобы более глубокому, пониманию истины как соответствия предмета своему понятию. Однако это второе определение, фиксирующее «согласие некоторого содержания с самим собой», говорит о том, какими должны быть вещи, и является на самом деле определением не истины, а позитивной ценности, или добра. В подтверждение явной подмены истины добром, или «должным», Гегель ссылается на обычное словоупотребление, на случаи, когда мы говорим об «истинных друзьях», «истинных произведениях искусства» и т.п. Действительно, слово «истинный» иногда используется не в своем обычном смысле, а означает «настоящий, подлинный, очень хороший», короче -- «такой, каким и должен быть по своему понятию». Но эта особенность обычного языка (многозначность слова «истинный») говорит только о том, что в обычной жизни истинностный и ценностный подходы тесно переплетены, что, конечно же, не означает подмены истины добром, а добра -- истиной.

Выделение двух видов истины -- это не некая типичная особенность «глубокого» философского мышления, на что намекает Гегель, а ставшая уже традиционной путаница между истиной и добром.

Ценность, как и истина, не существует вне связи мысли и действительности.

К примеру, сопоставляются строящийся город и его план. Если за исходное принимается сам город, то несоответствие плана городу должно характеризоваться как ложность плана, а соответствие -- как его истинность. Если же за исходное принимается план, то город рассматривается как его реализация и расхождение между планом и городом оценивается как недостаток города, а соответствие его плану -- как его достоинство. План, соответствующий городу, является истинным; город, отвечающий плану, является хорошим, т.е. таким, .каким он должен быть.

Еще один пример возможности двух разных направлений соответствия между словами и миром принадлежит Г.Энскомб См.: Anscombe G.E.M. Intention. Oxford, 1957. -- Ch. 1.. Предположим, что некий покупатель наполняет в супермаркете свою тележку, ориентируясь на имеющийся у него список. Другой человек, наблюдающий за ним, составляет список отобранных им предметов. При выходе из магазина в руках у покупателя и его наблюдателя могут оказаться два одинаковых списка, имеющих совершенно разные функции. Цель списка покупателя в том, чтобы, так сказать, приспособить мир к словам; цель списка наблюдателя -- привести слова в согласие с действительностью. Для покупателя отправным пунктом служит список; мир, преобразованный в соответствии с последним, будет позитивно ценным (хорошим). Для наблюдателя исходным является мир; список, соответствующий ему, будет истинным. Если покупатель допускает ошибку, для ее исправления он предпринимает предметные действия, видоизменяя плохой, не отвечающий списку мир. Если ошибается наблюдатель, он вносит изменения в ложный, не согласующийся с миром список.

Цель описания -- сделать так, чтобы слова соответствовали миру, цель оценки -- сделать так, чтобы мир отвечал словам. Это -- две диаметрально противоположные функции. Очевидно, что они несводимы друг к другу. Нет оснований также считать, что описательная функция языка является первичной или более фундаментальной, чем его оценочная функция.

Иногда противопоставление описаний и оценок воспринимается как неоправданное упрощение сложной картины употреблений языка. В частности, Дж.Остин пишет, что «наряду со многими другими дихотомиями надо отменить и привычное противопоставление “нормативного или оценочного фактическому”» Остин Дж.Л. Слово как действие. -- С. 117.. Дж.Серль также говорит о необходимости разработки «более серьезной таксономии, чем любая из тех, что опираются на весьма поспешные обобщения в терминах таких категорий как “оценочный” / “описательный” или “когнитивный” / “эмотивный”» Серль Дж.Р. Что такое речевой акт? -- С. 169..

Сам Остин выделяет пять основных классов речевых актов: вердикты, или приговоры; осуществление власти, голосование и т.п.; обещания и т.п.; этикетные высказывания (извинение, поздравление, похвала и т.п.); указание места высказывания в процессе общения («Я отвечаю», «Я постулирую» и т.п.) См.: Остин Дж.Л. Слово как действие.. Однако все эти случаи употребления языка представляют собой только разновидности оценок, в частности оценок с предполагаемыми санкциями, т.е. норм.

Д.Серль говорит о следующих пяти различных действиях, которые мы производим с помощью языка: сообщение о положении вещей; попытка заставить сделать; выражение чувств; изменение мира словом (отлучение, осуждение и т.п.); взятие обязательства сделать См.: Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов.. Однако здесь опять-таки первый и третий случаи -- это описания, а остальные -- разновидности оценок (приказов).

Описание и оценка являются двумя точками тяготения всех других употреблений языка. Между «чистыми» описаниями и «чистыми» оценками существует масса переходов. Как в повседневном языке, так и в языке науки имеются многие разновидности и описаний, и оценок. «Чистые» описания и «чистые» оценки довольно редки, большинство языковых выражений носит двойственный, или «смешанный», описательно-оценочный характер. Все это должно, разумеется, учитываться при изучении множества способов употребления языка. Но нужно учитывать и то, что всякий более тонкий анализ употреблений языка движется в рамках исходного и фундаментального противопоставления описаний и оценок и является всего лишь его детализацией.

Истинностный и ценностный подходы к вещам не тождественны друг другу. Они имеют противоположную направленность и уже поэтому не могут совпадать. В случае истинностного подхода движение направлено от действительности к мысли. В качестве исходной выступает действительность, и задача заключается в том, чтобы дать адекватное ее описание. При ценностном подходе движение осуществляется от мысли к действительности. Исходной является оценка существующего положения вещей, и речь идет о том, чтобы преобразовать его в соответствии с этой оценкой или представить в абстракции такое преобразование.

Истинностный и ценностный подходы взаимно дополняют друг друга. Ни один из них не может быть сведен к другому или замещен им. История теоретического мышления показывает, однако, что попытки такого сведения были в прошлом обычным делом. Более того, редукция истинностного подхода к ценностному, или наоборот, едва ли не всегда рассматривалась как необходимое условие правильного теоретизирования.

В средневековом теоретизировании, двигавшемся по преимуществу от теоретического мира к реальному, явно преобладал ценностный подход. Здесь были все его атрибуты: рассуждения от понятий к вещам, дедукции из «сущностей», разговоры о «способностях» исследуемых объектов, введение явных и скрытых целевых причин, иерархизация изучаемых явлений и утверждений по степени их фундаментальности и т.п.

В теоретическом мышлении Нового времени в первый период безраздельно господствовал истинностный подход. Казалось очевидным, что ценностей нет и не может быть в естественных науках; ставилась задача очистить от них и гуманитарные науки, перестроив их по образцу естественных. В этот период сложилось представление о «чистой объективности» научного знания, об «обезличенности», бессубьектности науки. Все проблемы рассматривались только в аспекте истинности-неистинности.

Однако, начиная с Лейбница, ценности допускаются сперва в метафизику, а затем и в гуманитарное знание. У Лейбница сущее (монада) определяется не только перцепцией, но и стремлением, влечением и охватывает в своем воспринимающем представлении совокупность мирового сущего. Лейбниц говорит даже о «точке зрения», присущей этому стремлению См.: Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. - Т. 1. - М., 1982. -- С. 301--302, 404..

У Канта и Гегеля общее понятие ценности отсутствовало. В качестве параллели сущему оно было введено в 60-е годы XIX в. ГЛотце и Г.Когеном. Истолкование сущего по преимуществу в свете ценностей привело в конце XIX в. к появлению «философии ценностей» -- направления неокантианства, связанного с именами В.Виндельбанда и Г.Риккерта.

Ф. Ницше представил всю историю западноевропейской философии как полагание ценностей. Он видел источник ценностей в «перспективности сущего» См.: Nietzsche F. Werke. -- Leipzig, 1894--1912. -- Bd. 15. - § 12.. Ценности полагаются человеком «из практических соображений, из соображений пользы и перспективы» и являются «пунктуациями воли», размеряющей и размечающей пути своего возрастания Ibid. - Bd. 16. - § 715.. Ценность есть в конечном счете просто то, что признается волей значимым для себя. Воля к власти и полагание ценностей представляют собой, по мысли Ницше, одно и то же. Наука, истина, культура оказываются в итоге только частными ценностями: они являются лишь условиями, в которых осуществляется порядок всеобщего становления -- единственной подлинной реальности. И лишь само по себе становление не имеет ценности.

К концу XIX в. в западноевропейской философии сложился, таким образом, ясно выраженный дуализм истинностного и ценностного подходов к действительности. В методологии естественных наук человек, как правило, низводился до роли пассивного, созерцательного субъекта. В «философии истории», герменевтике В.Дильтея и особенно в философии «воли к власти» Ф.Ницше он оказался творцом не только истории и культуры, но и самой реальности «Физики, -- писал Ницше, -- сами того не зная, кое-что в своей системе опустили: именно необходимый перспективизм, благодаря которому всякий центр силы -- и не только человек -- из себя конституирует весь остальной мир, то есть мерит, осязает, формирует его мерой своей силы... Они позабыли включить в истинное бытие эту полагающую перспективу силу, или, говоря школьным языком, бытие в качестве субъекта» (Ibid. -- Bd. 15. -- § 306)..

Во многом этот дуализм -- противопоставление истины и ценности, созерцания и действия, теории и практики, естественных и гуманитарных наук -- сохраняется в философии и в наше время. Это -- вчерашний день, продолжение той традиции, которая была характерна для теоретического мышления предшествующей эпохи Дух и культура как целенаправленные и культивируемые типы человеческой деятельности, -- пишет М.Хайдеггер, -- существуют лишь начиная с Нового времени, а «ценности» как установленные масштабы такой деятельности -- только с новейшего времени» (Heidegger М. Der europaische Nihilismus. -- Pfulingen, 1967. - S. 25)..

3. Многообразие оценок

Ценностное отношение мысли к действительности находит свое выражение также в разнообразных нормах. Их область крайне гетерогенна и включает законы государства, правила всякого рода (правила игры, грамматики, ритуала, исчислений и т.п.), команды, директивы, технические (или целевые) нормы, моральные нормы и т.д. О многообразии и разнородности норм см.: Wright G.H. von. Norm and Action. A Logical Inquiry. -- London, 1973. -- Ch. 1. Г. фон Вригт выделяет три главных типа норм: правила (их прототипом могут служить правила игры; к правилам относятся, по всей вероятности, законы логики и математики); предписания (например, законы государства) и технические нормы, говорящие о том, что должно быть сделано для достижения определенного результата. Помимо этих трех групп, фон Вригг выделяет также обычаи, моральные принципы и правила идеала. Последние группы норм занимают как бы «промежуточное» положение между главными типами норм..

Обычно нормы противопоставляются и описаниям, и оценкам. Попытки установить связь оценок и норм редки, причем заранее предполагается, что вопрос об этой связи весьма сложен. Чаще всего утверждается, что оценки как-то лежат в основе норм или каким-то образом влекут нормы. Попытки выявить точный механизм этой связи приводят обычно к громоздким и содержательно неясным конструкциям См., например: Szewczyk /. Zagadnienie zaleznosci wzajemnej ocen i norm // Studia fflozoficzne. -- 1964. -- N 3..

В действительности эта связь проста. Нормы представляют собой частный случай ценностного отношения между мыслью и действительностью. Как таковые они являются частным случаем оценок. Именно тем случаем, который представляется нормативному авторитету настолько важным, что он находит нужным установить определенное наказание за приведение действительности в соответствие с оценкой. Норма -- это социально навязанная и социально закрепленная оценка. Средством, с помощью которого оценка превращается в норму, является санкция, или наказание, в широком смысле слова.

Формально идею, что нормы -- это частный случай оценок, можно реализовать по-разному. В частности, может быть принято определение: Обязательно A =Dr Хорошо, что А, и хорошо, что если не-А, то наказание.

Этим определением норма, предписывающая какое-то действие, разлагается на две оценки. Одна из них -- это позитивная оценка самого действия, другая -- позитивная оценка условной связи между воздержанием от данного действия и наказанием См. об этом: Ивин А.А. Ценности в научном познании // Логика научного познания. Актуальные проблемы. -- М., 1987. -- С. 242; Ивин А.А. Логико- философское исследование ценностей // Исследования по неклассическим лоткам. -- М., 1989. - С. 268--270..

Наказание многолико и разнородно, начиная с лишения жизни и кончая осуждением историей. Соответственно, и граница области норм не является четкой. В частности, правовые нормы -- это жестко закрепленные социальные оценки со строго фиксированной санкцией. Методологические правила -- оценки, отказ от реализации которых грозит возникновением каких-то, не оговоренных заранее затруднений в исследовательской деятельности. Правила игры -- оценки со своеобразной санкцией: человек, пренебрегающий ими, выбывает из игры («играет в другую игру»). Грамматические нормы -- оценки с расплывчатой санкцией, во многом сходной с наказанием за нарушение правил игры, и т.д. Разнообразие возможных видов человеческой деятельности -- от преобразования природы и общества до игры в крестики и нолики -- лежит в основе разнообразия тех наказаний, которыми сопровождается нарушение норм, и разнородности поля самих норм.

Нормы как оценки, стандартизированные с помощью санкций, являются достаточно узким классом оценок. Нормы касаются человеческих действий или вещей, тесно связанных с деятельностью, в то время как оценки могут относиться к любым объектам. Нормы направлены в будущее, оценки могут касаться как прошлого и настоящего, так и того, что существует вне времени.

Многие выражения имплицитно включают нормативный и, значит, оценочный элемент.

Вопросы, имеющие характер требований, просьб или рекомендаций предоставить определенную информацию, неявно содержат оценку.

Существенным является различие между реальными и номинальными определениями. Первые представляют собой описания. Они претендуют на соответствие действительности и являются истинными или ложными. Вторые -- это, в сущности, завуалированные предписания. Они требуют употреблять определяемый термин в задаваемом ими значении, не считаясь с особенностями реальной ситуации. Более того, сама эта ситуация в случае необходимости должна быть преобразована так, чтобы не приходилось отступать от предписанного значения. Номинальные определения не имеют истинностного значения К.Айдукевич определяет реальное определение как однозначную характеристику предмета, а номинальное -- как терминологическую конвенцию. Первое является истинным или ложным, второе не имеет истинностного значения (Ajdukiewicz К. Tizy pojfcia definicji // Jfzyk i poznanie. -- Warszawa, -- 1965. -- T. 2). Истолкованные таким образом реальные определения являются описаниями, а номинальные определения -- предписаниями.. Как предписания номинальные определения являются оценками и представляют собой обычную форму неявного введения ценностных отношений и оценок.

Хорошо известные трудности разграничения реальных и номинальных определений -- это только частный случай тех затруднений, с которыми почти всегда связано различение истинностного и ценностного типов сопоставления мысли и действительности. Зачастую языковое выражение в одном контексте звучит как реальное определение, а в другом выполняет функцию номинального. Иногда реальное определение, описывающее какие-то объекты, обретает оттенок требования, как употреблять термин, соотносимый с ними. Номинальное определение может нести отзвук описания. Из психологии восприятия известны графические фигуры, которые при пристальном их рассматривании предстают то выпуклыми, то вогнутыми. Сходным образом одно и то же определение при вдумывании в него может казаться то реальным, то номинальным.

Еще одна форма неявного вхождения оценок -- конвенции всякого рода. Все они являются предписаниями и находятся в ценностном отношении к миру. Конвенциями могут вводиться новые понятия, но гораздо более важную и интересную роль в научном познании играют конвенции, ограничивающие или расширяющие уже употребляемые в науке понятия, а также конвенции, отождествляющие разные совокупности признаков. Далеко не всегда научная конвенция представляет собой открытое, специально выработанное и одобренное научным сообществом соглашение. Напротив, в большинстве своем конвенции функционируют неявно и не осознаются как таковые теми, кто их использует. Обычно только после научной революции, приводящей к отказу от старой теории или ее ограничению, порождающей новое видение мира, становится ясно, как много не совсем удачных и эффективных условностей и соглашений принималось в старой теории.

«Чистые» конвенции -- такая же редкость в науке, как и «чистые» номинальные определения. Гораздо более часты своеобразные дескриптивно-прескриптивные единства -- соглашения, содержащие описания с конвенциональными элементами. К примеру, утверждение, что жидкость есть такое состояние вещества, при котором давление передается во все стороны равномерно, в течение какого-то времени признавалось фактической истиной. Универсальная его приложимость ко всем, в том числе к не изученным еще жидкостям, опиралась на конвенцию. В дальнейшем оно превратилось в одно из следствий более глубоких представлений о жидкости и перестало нуждаться в поддержке со стороны.

Ценностное по преимуществу отношение находит выражение также в аналитических высказываниях, являющихся необходимым элементом всякой теории. Эти высказывания несут, однако, и определенное дескриптивное содержание. Было бы неправомерно поэтому считать их, как это иногда делается, чистыми соглашениями об употреблении понятий или об их значении.

Говоря о формах, в которых воплощается ценностное отношение, следует отметить, что многие понятия как обычного языка, так и языка науки, имеют явную оценочную окраску. Их иногда называют «хвалебными», круг их широк и не имеет четких границ. В числе таких понятий «наука» как противоположность мистике и иррационализму, «знание» как противоположность слепой вере и откровению, «теория», «система», «труд», «рациональность», «факт» и т.д. Сами понятия «истина» и «ценность» во многих своих употреблениях имеют явный оценочный оттенок. Введение подобных понятий редко обходится без одновременного привнесения неявных оценок.

Но ценности входят в рассуждение не только с особыми «хвалебными» словами. Любое слово, сопряженное с каким-то устоявшимся стандартом, вводит при своем употреблении неявную оценку. Называя вещь, мы относим ее к определенной категории и тем самым обретаем ее как вещь данной, а не иной категории. В зависимости от названия, от того образца, под который она подводится, вещь может оказаться или хорошей или плохой. Хорошее здание, заметил как-то Спиноза, -- это всего лишь плохие развалины. Все, что кажется древним, прекрасно, все, что кажется старым, прекрасным не является (Ж.Жубер). Глупое сочинение становится блестящим и остроумным, если только предположить, что глупость -- сознательный прием (Жан-Поль). Называние -- это подведение под определенное понятие, под представляемый им образец вещей определенного рода и, значит, оценка. Назвать привычную вещь другим именем значит подвести ее под другой образец и, возможно, иначе ее оценить.

То, что давая вещи название, мы тем самым неявно оцениваем ее, и что вещь, хорошая в свете одного названия, может оказаться посредственной или даже плохой, будучи названной иначе, замечено очень давно. Как раз с этим связана, судя по всему, старая доктрина «выправления имен» Конфуция: все явления и все вещи должны соответствовать тому смыслу, который вложен в их название. По поводу этой своеобразной доктрины можно заметить: вещь, отвечающая своему названию, т.е. стандарту, стоящему за ним, является хорошей, или позитивно ценной; если бы все вещи соответствовали своим названиям и не было возможности называть их иначе, плохих вещей просто не было бы.

Таким образом, не только «хвалебные», но и, казалось бы, оценочно нейтральные слова способны выражать ценностное отношение. Это делает грань между описательной и оценочной функциями языковых выражений особенно зыбкой и неустойчивой. Вне контекста употребления выражения, как правило, невозможно установить, описывает ли оно или оценивает или же пытается делать и то, и другое сразу.

«Чистые» оценки и «чистые» нормы почти не встречаются в теориях, которые не ставят своей специальной задачей их выработку и обоснование. В обычные научные теории оценки входят, как правило, только в виде «смешанных», описательно-оценочных утверждений. Обилие последних в науке создает иногда обманчивое впечатление, что в ней вообще нет «чистых» описаний и что в каждом дескриптивном утверждении имеется элемент оценки.

Очевиден, в частности, отчетливо двойственный, дескриптивно-прескриптивный характер наиболее общих принципов теории. Они описывают и объясняют некоторую совокупность фактов. В качестве описаний они должны соответствовать эмпирическим данным и эмпирическим обобщениям. Вместе с тем принципы являются также стандартами оценки как других утверждений теории, так и самих фактов Если роль ценностной составляющей в общих принципах научной теории преувеличивается, они становятся лишь средствами для упорядочения результатов наблюдения и вопрос о соответствии данных принципов действительности оказывается некорректным. Так, Н.Хэнсон сравнивает общие теоретические суждения с рецептами повара. Как рецепт лишь предписывает, что надо делать с имеющимися в наличии продуктами, так и теоретическое суждение следует рассматривать скорее как указание, которое дает возможность осуществлять те или иные операции с некоторым классом объектов наблюдения. «Рецепты и теории, -- заключает Хэнсон, -- сами по себе не могут быть ни истинными, ни ложными. Но с помощью теории я могу сказать нечто большее о том, что я наблюдаю» (Hanson N.R. Perception and Discovery. -- San Francisco, 1969. -- P. 308)..

Ценностно нагруженными являются не только общие принципы, но в той или иной мере и все законы научных теорий. Научный факт и научную теорию невозможно строго отделить друг от друга. Факты истолковываются в терминах теории, их содержание определяется не только тем, что непосредственно устанавливается ими, но и тем, какое место в теоретической системе они занимают. Теоретическая нагруженность языка наблюдения и выражаемых в нем фактов означает, что и факты не всегда являются ценностно нейтральными.