Роль меметической информации в формировании "обманных" медиа-смыслов

Размещено на http://www.allbest.ru/

РОЛЬ МЕМЕТИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ В ФОРМИРОВАНИИ «ОБМАННЫХ» МЕДИА-СМЫСЛОВ

А.А. Романов, Л.А. Романова, О.Н. Морозова

Тверская государственная сельскохозяйственная академия, г. Тверь

Люди понимают друг друге не потому, что передают собеседнику знаки предметов, и даже не потому, что взаимно настраивают друг друга на точное и полное воспроизведение идентичного понятия, а потому, что взаимно затрагивают друг в друге одно и тоже звено чувственных представлений и початков внутренних понятий, прикасаются к одним и тем же клавишам инструмента своего духа, благодаря чему у каждого вспыхивают в сознании соответствующие, но не тождественные смыслы.

В. фон Гумболъдт

Что бы мы ни делали, мы все время общаемся и взаимодействуем;

раппорт - средство прямого доступа в чужое сознание.

Эль Иблис Шах. Книга полуправды.

Меметика как наука о репликационных свойствах её составляющих - мемах - получила своё распространение и новое прочтение в связи с выходом в свет работ Р. Докинза (Докинз, 2012; Dаwkins, 1976), Р. Броди (Броди, 2001; Brodie, 1996), А. Менегетти (Менегетти, 2002) и глобальным и интенсивным развитием электронных коммуникаций.

Особую актуальность и новую трактовку идея меметичности приобрела в исследованиях, посвященных проблемам конструирования посредством СМИ «дискурсивной реальности» или «коммуникативной реальности как реальности другого - второго - порядка» (Романов, 1984а; 1988; 2002; 2002а; 2011; 2011а; 2014; 2015; Романов, Романова, 2001; 2001а; 2010; 2012; Романова, 2009) и распространения на этой основе эффективной коммуникации в современной медийной сфере, участвующей в формировании глобального информационно-сетевого общества, в котором главным средством информационного воздействия на массовое и индивидуальное сознание, способным порождать социальные катаклизмы и преобразования на почве межнациональных, религиозных, экономических противоречий и конфликтов, становится система электронных СМИ - Интернет, IP-телефония, телевидение, электронные печатные издания и т.д.

Бурное развитие в области электронных коммуникаций, в частности, Интернет и другие варианты сетевых коммуникаций с использованием цифровых медиа и современных IT-технологий, открыло путь глобальному присутствию и культивированию в медиапространстве определенных нетрадиционных ценностей и разнонаправленных, - а порой даже и контрарных в культурно-историческом плане - поведенческих норм, что позволяет через увеличение информационных потоков разнообразных СМИ усиливать возможности воздействующей коммуникации и обеспечивать её возрастающие мощности в сфере формирования и контроля общественного мнения, а также разрушительного манипулирования культурным наследием и моральными ценностями, нравственными устоями, личностными установками и исторически сложившимися отношениями между гражданами, регионами, странами (см., например: Романов, Морозова, Носкова, 2007: 24-25, 29-30, 175-178, 188-195; Романов, Романова, Малышева, 2014: 227-234; Романов, Ульянич, 2014:15-25). О значимости, важности и осторожности использования в манипулятивно-коммуникативных процессах разнообразных областей национального культурно-исторического наследия пророчески высказалась Куба на всемирной конференции ЮНЕСКО в Гаване в 1998 году, предложившая в своём заявлении считать культуру «оружием XXI столетия» (цит. по: Беккер, 2002: 6).

И практически два десятилетия спустя, становится очевидным, что глобализация массмедиа кардинально меняет подход к пониманию роли самой информации и к выстраиванию своего нового облика коммуникации, в котором последняя всё больше становится похожей на «обманную коммуникацию, и одновременно все менее отличимой от пропаганды», определяемой «орудием манипуляции символами в целях влияния на взгляды», на историю, традиции, культурно-национальное наследие и разрушительно-таранным средством в информационных противостояниях - атаках, сражениях, «войнах» - за ресурсы, за мировое влияние, за ведущую и бенефициарную роль в переустройстве мира, за миграционную и туристическую привлекательность, за репутационный капитал в глазах мирового сообщества (ср.: Беккер, 2002; Бодрийяр, 2007; Кастельс, 2000; Луман, 2005; Менегетти, 2002; Романов, 2002; 2002а; Уэбстер, 2004; Fiske, 1991).

Поэтому вполне понятно, что в современных условиях глобализации и компьютеризации мирового сообщества основной уклон делается на коммуникативное противостояние как в глобальной системе международных медиа, так и в сети Интернет между участниками (субъектами, государственными «игроками») информационных сражений, так как в наши дни эта информационная среда все активнее вытесняет и заменяет привычные (традиционные) электронные и печатные СМИ, повышая свою роль и значимость в социально-политических процессах формирования информационных структур с целью монополярного мироустройства.

Для этих целей в массмедийном пространстве создаются различные информационные структуры, которые самораспространяются подобно «вирусному размножению» в массовом сознании среди людей. Такого рода распространяемая информация обусловливается функционированием «тонких» механизмов психологического порождения «обманных» медиа-смыслов, способных провоцировать широкое разнообразие интерпретаций, в которых без ноэтического или аутоноэтического типов знания вообще (о данных типах знания подробнее см.: Бескова и др., 2010) и знания контекста в частности практически невозможно оценить предпочтительный вариант интерпретационного выбора. Но если для обыденной коммуникации выбор того или иного варианта интерпретации не столь значим, то для ситуации порождения и распространения «обманных» медиа-смыслов сомнение в предпочтительном варианте интерпретативного выбора крайне актуален.

Отметим однако, что в контексте нашего рассуждения «обманный» не обязательно означает «ложный», так как при определенной подготовке и благодаря многозначности смысловых посланий, а также размытости контекстов их интерпретации получатель информационных посланий (т.е. адресат) нередко способен и готов обманываться сам (Романов, Морозова, Романова, 2015а). В этом плане практически любую коммуникацию можно рассматривать как частично обманную, т.е. не полностью высказанную, не полностью принятую и не полностью понятую в результате проявления феномена «коммуникативной воронки» (см.: Романов, 1995: 13-15; 1996: 12-17; Романов, Ходырев, 2001: 38-52). Ср. у Ф.И. Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь».

В качестве примера функционирования таких механизмов порождения «обманных смыслов» можно привести обсуждение в интернет-пространстве опроса, проведенного телеканалом «Дождь» 26 января 2014 года, накануне 70-летней годовщины прорыва блокады Ленинграда, когда на его сайте был поставлен вопрос: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы спасти сотни тысяч жизней?», на который следовало ответить либо «да», либо «нет».

Данный опрос вызвал ожесточенную дискуссию в интернете. В течение достаточно короткого времени своё мнение на интернет-ресурсах высказали многие политики, общественные деятели, историки, блоггеры, журналисты. Дискуссии велись на форумах и сайтах многих известных средств массовой информации, на страницах социальных сетей, в твиттере, а также на сайте телеканала «Дождь». Спустя несколько часов телеканал «Дождь» удалил с собственного сайта данный опрос и принес извинения своим зрителям и читателям. При этом 54% проголосовавших зрителей выбрали первый вариант ответа: "Да, нужно было сдать Ленинград».

Несмотря на очевидную сложность в интерпретации предложенного выбора, тем не менее, многие участники дискуссии увидели и - что характерно - распознали функциональный механизм психологического порождения «обманных» медиа-смыслов, способных провоцировать широкое разнообразие интерпретаций и тем самым многократно тиражировать эти смыслы в саморазмножающихся («реплицирующихся», по Р. Докинзу) формах. Ср., например: Сергей 28.01.2014, 1:07

«Нормальный вопрос информационной войны. Да, подлый, да, мерзкий, как и всё (или почти все), что делает этот канал. Он ведь и создан для ведения информационных войн. Теперь этого врага (информационного) мы знаем в лицо. Нам просто повезло: враг сам сказал, что он враг. И что бы теперь не говорили, поздно. Провокатор опознан!» Ещё точнее высказался участник под именем Aleksandrovich Dmitry (26 минут назад):

«На самом деле, вы не безграмотные дилетанты. Вы грамотные пропагандисты. Приёмчик, правда, довольно простой, но действенный. В вопрос же заложена по умолчанию связь: "сдать Ленинград" = "сберечь жизни". Как будто это само собой разумеется. Конечно, начинается возмущение кощунственностью самой постановки вопроса... какого? О том, что можно было сдать Ленинград, город, жители которого выдержали страшную блокаду и не сдались. А подсознательно у многих логическая связь остаётся: если бы сдали, то не было бы этих смертей. А возмущение выливается в сотни и тысячи перепостов, и мысль эта тиражируется и тиражируется...» (курсив - наш).

Очевидно, что постановку вопросов вне должного контекста можно рассматривать как одну из разновидностей технологи создания «обманных вирусных смыслов», что вполне подходит к разновидности понимания «обманной коммуникации», которая, как свидетельствуют участники дискуссии на сайте телеканала «Дождь», может иметь большое разнообразие манифестационных форм своего проявления и, соответственно, выполнять различные прагматические задачи (подробнее о специфике использования синтаксического, семантического и функционального разнообразии вопросительных конструкций или вопросов см.: Романов, 1979: 112-120; 1980: 154-160; 2015: 32-50: Романов, Ходырев, 2001: 125-154).

К числу таких манифестационных форм (или их разновидностей) и функциональных проявлений можно отнести дискурсивные акты двусмысленности, полуправды, ложного направления в рассуждениях, наррациях и атрибутивности, недосказанности, преувеличения, притворства, умолчания, насмешки, иронии, опирающаяся в своём выражении на сходные лингвистические модели. Отдельно в этом ряду следует выделить вербальные механизмы притворства, которые могут присутствовать в ряде других ментальных процессов (например, опровержение фактов или атрибуция в практике телепатии и психотерапии; подробнее см.: Романов, 2015а; 2015б) или коммуникативных актах лаудативной направленности: комплименты, похвала, восхищение, юбилейные поздравления, тосты, а также в речевых актах канючения, выклянчивания, самооправдания и настаивания.

Становится понятно, что в условиях формирующегося «сетевого общества» манипулятивная «орудийность» скользящих интерпретаций (по аналогии со «скользящим означаемым» Ж. Лакана) и реплицирование «обманных» медиа-смыслов посредством использования средств массовой коммуникации многократно усиливает возможности такого комплексного, «орудийно-реплицированного» воздействия как на психику отдельного человека, на большие группы людей, так и в целом на население страны. Ведущая роль в этих процессах отводится «меметической» (саморазмножающейся, «вирусной») информации, вплетенной в общую систему манипулятивной («обманной») коммуникации. Поэтому распространение «вирусной» информации в медийных посланиях становится крайне эффективным и малозатратным, так как вновь распространяемые «информационные вирусы» копируют уже имеющийся исходный шаблон (т.е. фреймовую матрицу), являясь его стереотипичным информативным мемом или регулятивом.

Характер дискуссии по опросу телеканала «Дождь» показал, что саморазмножающаяся информация конкретных «обманных» медиа-смыслов, вызывающих противостояния и конфликты, содержит в себе определенные функциональные единства или блоки, схожие с таковыми в «информационных структурах биологических вирусов», которые также саморазмножают или «реплицируют свою информацию» (Докинз, 2012). Такого рода информация, самораспространяющаяся среди людей и существующая в массовом сознании, была названа «психическим вирусом», а её распространение - «психическим заражением» (см.: Беккер, 2002; Броди, 2001; Докинз, 2012; Менегетти, 2002).

Свойство автоматического распространения (саморазмножения и аутораспространения) «обманных» смыслов в коммуникативном взаимодействии через перенос «прошивающих насквозь сознание идей» или «живущих идей», «идей-стартеров», «стартерных регулятивов» (Романов, 1988; 2002; 2002а; Романов, Морозова, Романова, 2015) позволяет в условиях глобального функционирования различных масс-медиа рассматривать их в качестве «информационно-психологического орудия» и оружия как инструмента организации и реализации манипулятивного - в том числе и суггестивного - программированного воздействия на эмоционально-волевую сферу личности, на индивидуальное и массовое сознание (подробнее о направленном механизме суггестивного воздействия в психопрограммировании см.: Романов, 2002: 58-129; Романов, 2015а; 2015б; Романов, Романова, Федосеева, 2013; Романов, Романова, Воеводкин, 2000: 72-100; Романов, Черепанова, 1998: 7-49; Романов, Черепанова, Ходырев, 1997: 22-35, 80-89).

В этом плане суггестивная специфика направленного посредством медиа воздействия практически не отличается от библиотерапевтической, психотерапевтической или иной другой суггестии, ибо в любой из перечисленных разновидностей используется комплекс (в том числе и компьютерных) технологий как нейролингвистического программирования (НЛП), так и эриксоновского гипноза с подбором определенных подстроек и «ключей» к подсознанию индивида или группы индивидов. Как правило, для этих целей подбирается или конструируется (задаётся) нейросемантический гипертекст, включающий в себя наиболее значимые и эмотивно окрашенные слова, фразы и сообщения с меметическими («вирусными») смыслами для суггестируемого индивидуального или коллективного адресата. С учётом использования в Интернет-коммуникации объектов виртуальной реальности (т.е. зрелищного визуального «видеомира») этот процесс становится ещё более изощренным, технологичным и эффективным в плане управления восприятием и интерпретацией семантического пространства передаваемых сообщений-посланий.

Уместно заметить, что техники эриксоновского гипноза, например, имеют много общего с технологической реализацией одного из политических подходов к смене императива глобального влияния, когда демонстрируется не политика силового, массированного политического давления и жёсткого «выкручивания рук» своим оппонентам, а используется «гибкое» («мягкое») влияние для решения социальных программ как глобального, так и социального масштаба. И если императив жёсткого давления ведет к открытой конфронтации и противостоянию с определенными обоюдными потерями («сопутствующим ущербом»), то второй подход обладает большей гибкостью и устойчивостью, что затрудняет противодействие и деконструкцию (разрушение) его и не вызывает открытого противодействия меметически окрашенной манипуляции со стороны адресата.

Поскольку меметика интересуется тем, что именно мы передаем, то в этом проявляется её сходство, связь и взаимообусловленность с манипуляцией, которая совместно с меметичностью «чаще всего интенсифицирует информативные элементы, повторяя их, присоединяя усиливающие ассоциативные связи или соответствующим образом выстраивая высказывание; или же «скрадывает» их, опуская, отвлекая внимание, вызывая смущение» (Менегетти, 2002: 23). Поэтому целесообразно рассмотреть истоки лингвистической меметичности, проявляющейся в масс-медиа, и прояснить функциональную природу её базовой единицы - мема.

Отметив меметические свойства масс-медийной информации и обозначив функциональную роль меметичности в описании механизма конструирования медиа-смыслов информационного противостояния, нельзя не признать, что в лингвистической литературе идея меметичности (т.е. лингвистической меметичности) давно вошла в научный обиход и нашла своё применение, например в области пресуппозитивной семантики и регулятивной динамики коммуникативно-дискурсивного взаимодействия (Романов, 1982: 115-117; 1983: 188-190; 1984: 102-104; 1986: 12-15; 1991: 82-85; 2002: 59-62, 101-110; 2002а: 24-28; 2004; 2005: 98-125; 2011а; Romanov, Romanova, 2012: 322-325), несмотря на то, что сегодня довольно часто можно встретить утверждения о «появлении в когнитологии совершенно нового научного направления - меметики» (Kujawa, 2015: 78; Григорьев, 2008).

В частности, примером использования идей меметичности в лингвистике - в семантическом синтаксисе как разделе языкознания (см.: БЭС, 1998: 396) и формальной логике - может служить такая последовательность: если суждение S логически имплицирует суждение S1 (если S, то S1), а отрицание (S/ не - S) также логически имплицирует S1 (если не -S, то S1), то S1 является пресуппозицией для S. Поэтому пресуппозицией для предложений (S) Моя сестра учится в музыкальной школе; (не - S) Моя сестра не учится в музыкальной школе является: У меня есть сестра (S1). При этом предложение S1 (У меня есть сестра) является истинным и непротиворечивым как для первого предложения S, так и для второго предложения (не - S).

Несмотря на то, что меметика (как наука о мемах) обеспечивает, по мнению ряда исследователей, «основу для понимания эволюции общества до его сегодняшнего состояния» и «дает реальные инструменты для его изменения, а также технологию, с помощью которой мы может строить наше будущее так, как мы хотим» (Броди, 2002: 6, 9-10, 35, 63, 70; Менегетти, 2002: 3, 5-6, 11-12, 19-21), важно, однако, понимать, что меметика не занимается всеми глобальными проблемами одновременно. В частности, лингвистическая меметика не занимается напрямую вопросами «истинности или ложности переносимой в мемах информации», так как она не связана напрямую с исследованием чисто семантических проблем по описанию структуры значений лингвистических объектов, хотя в настоящее время в своих теоретических основах и перемешанных научных истоках меметика признается представителем «новой формы когнитивизма, которая ещё полностью неизвестна самим когнитивистам» (Менегетти, 2002: 4-7, 11).

В этой связи Антонио Менегетти критически отмечает, что «меметическая теория пока не преуспела в решении проблемы, ставшей камнем преткновения для различных специалистов по меметике», а именно - «не нашла ответы на главные вопросы: «Откуда берутся мемы?» и «Кто их создает»? Поэтому можно сказать, что и по сей день изучение мемов не поставлено на твердую почву, опираясь лишь на плавучие пески. И каждый, кто пробовал говорить о меметике, забивал свои сваи в столь зыбкую основу» (Менегетти, 2002: 3-4; курсив - наш).

И хотя в рамках данной работы не ставится задача подробно рассматривать историю традиционного интереса исследователей к феномену меметичности в различных научных направлениях, парадигмах и школах и описывать существующие точки зрения и взгляды на природу меметичности, начиная с античных времен и до настоящего времени, тем не менее, представляется целесообразным использовать существующий теоретический инструментарий меметики и принять во внимание тот факт, что идея меметичности уже получила своё широкое распространение и новое прочтение в связи с выходом в свет работ Р. Докинза (Dаwkins, 1976/2012), Р. Броди (Brodie, 1996 / 2001), А. Менегетти (Менегетти, 2002). Поэтому не учитывать уровень её внедрения в проблему медийности эффективной коммуникации и успешного (целенаправленного) взаимодействия её участников было бы неоправданным шагом, ибо, как отметил Эль Иблис Шах в своей «Книге полуправды», «что бы мы ни делали, мы все время общаемся и взаимодействуем», и результативность коммуникативного воздействия и взаимодействия определяется раппортом - «средством прямого доступа в чужое сознание».

Отметим вновь, что необходимость учёта такого внедрения обусловливается каждодневной интенсивностью научного и технологического развития в области электронных коммуникаций, в частности, Интернет и других сетевых коммуникаций, цифровых медиа и IT-технологий, которые открывают путь глобальному присутствию в медиа-пространстве определенных нетрадиционных ценностей и поведенческих норм и дают возможность эффективно обеспечивать возрастающие мощности в сфере контроля за общественным мнением посредством разнообразных СМИ и через увеличение потока воздействующей коммуникации. Выше уже отмечалось, что гобализация масс-медиа изменила подход к пониманию информации, которая становится сегодня «все менее отличимой от пропаганды», определяемой как «манипуляция символами в целях влияния на взгляды» (ср.: Беккер, 2002; Бодрийяр, 2007; Менегетти, 2002; Fiske, 1991).

Особая роль в этом глобальном процессе отводится Интернет-комму-никациям, которые благодаря чрезвычайной быстроте своих потоков информации затрудняют её осмысление, что позволяет порождать «сконструированные» информационные послания (сообщения) с меметическими («вирусными») смыслами. Вездесущий охват быстрых потоков сетевой информации экономит внимание на рефлексивную обработку сконструированных ценностей, меметическое содержание которых позволяет направлять восприятие на определенные области, выставлять одни аспекты в выгодном (бенефициарном) свете, а другие оставлять в тени, расширяя функциональное поле манипулятивным технологиям в инфосфере.

Бенефициарные манипуляции в инфосфере обусловлены функциональными характеристиками меметического механизма конструирования медиа-смыслов, способствующие формированию фокуса внимания, который заставляет (каузирует, причиняет, побуждает) исчезать (или быть неактуальным) всё постороннее (контекстное, культурно-фоновое, приобретенное разновидностями ноэтического и аутоноэтического знания), что не входит в предопределенный горизонт скоординированных, сконструированных (фрей-мированных) событий. Опорой такого механизма является разновидность аноэтического знания, когда сознание ограничено во времени конкретной текущей (т.е. преподносимой сконструированной) ситуацией. Оно позволяет человеку лишь фиксировать перцептивно воспринимаемую информацию и реагировать своим поведением на сфокусированные в медиа-посланиях изменения окружающей среды, нередко - с использованием доксического знания, полученного чувствами, в противоположность умопостигаемому «знаю-щему» знанию. Поэтому для эффективного конструирования медиа-смыслов достаточно когнитивных ресурсов процедурной памяти, которая сохраняет знания, относящиеся к привычным навыкам и умениям.

Больше того, при помощи медиа-смысловой фокусировки внимания потребителей информационных посланий оказывается практически лишней (ненужной, невостребованной) постановка ими вопросов об истинности / ложности фактуальной (референтной) реальности, потому что в качестве истинной остается только медийная (сконструированная, дискурсивная) реальность, информация о которой распространяется, реплицируется и закрепляется как в индивидуальном, так и в массовом сознании благодаря меметическим свойствам её носителей и распространителей.

Представляется, что нет особой необходимости подробно останавливаться на обсуждении давней традиции интереса к исследованию феномена меметичности в различных научных направления, парадигмах и школах и описывать существование различных точек зрения на природу меметичности, начиная с античных времен и до сегодняшнего времени. Тем не менее, используя существующий теоретический инструментарий меметики, целесообразно принять во внимание тот факт, что идея меметичности уже получила своё распространение и новое прочтение в связи с выходом в свет работ Р. Докинза (Dаwkins, 1976), Р. Броди (Brodie, 1996 / 2001), А. Менегетти (Менегетти, 2002), а сами понятия «мем» и «меметика» уже включены с 1988 г. в Oxford English Dictionary - словарь, задающий нормативные категории научной и информационной сферы, ср.: «Меmе: an element of a culture that may be considered to be passed on by non-genetic means, esp. Imitation».

В дополнение к этому отметим, что широта распространения и толкования данного явления подтверждается появлением в сети Интернет ряда серверов, посвященных этому научному направлению, ср., например, сервер по адресу, а также сервер по адресу: и публикации материалов телеконференции alt.memetics.

Что касается появления самого термина «мем» в научной литературе, посвященной проблеме феномена меметичности, то нередко можно встретить укоренившееся утверждение о том, что данный термин («мем») был образован путем транслитерации греческого слова и использован в 1904 году немецким эволюционным биологом Ричардом Семоном в работе «Die Mne-mische Empfindungen in ihren Beziehungen zu den Оriginalenеmpfindungen», переведённой позднее на английский язык в 1921 году как «The Mneme» (ср., например: Григорьев, 2008: 14).

Однако А. Менегетии (2002: 11) считает, что «слово «мем» может быть возведено к французскому "moi mйme" («я сам», «равное для равного»), или же к греческому "мнмбщ" («имитировать», «имитация», «подражание»). По его мнению, «речь идет об элементарной единице информации, способной повторять себя, размножаться в параллельных или ей подобных системах. Мем - это единица, устанавливающая бесконечные связи». Больше того, для Менегетти «мем - единица культуры, нечто вроде энграммы, сочленяющей память по такому же принципу, по которому одно слово вызывает другие, влечет за собой комплексы воспоминаний и информации. Мем - это идея, которая попадает в приютивший её головной мозг и, вызывая определенные события, начинает воспроизводить копии самой себя, подключающиеся к другим умам» (Менегетти, 2002: 11; ср. понятие «регулятив» как «единицы когнитивного уровня в условиях результативного / успешного коммуникативного взаимодействия, порождающей в определенных условиях коммуникации свои копии в умах других» в: Романов, 1982: 115-117; 1988: 20-26; 2002; 2002а: 24-28; 2005: 98-125).

Приведенные А. Менегетти определения мема основаны, в большей степени, на проведенном Ричардом Броди (2001; Brodie, 1996) анализе подходов и дефиниций к данному феномену. Называя «мем - шифром человеческого поведения, камнем из Розетты», Р. Броди отмечает, что термин «мем» ввел в 1976 году биолог из Оксфорда Ричард Докинз в книге «Самолюбивый ген» (R. Dowkins. «The Selfish Gene») и это определение появилось позже во многих публикациях из области эволюционной биологии, психологии, а также науки о познании, в числе которых работы Генри Плоткина, Дугласа Хофштадтера и Даниела Деннетта, занимающихся исследованиями по подтверждению биологических, психологических и философских импликаций этой новой модели сознания и мысли» (Броди, 2001: 13).

Основываясь на отмеченных аспектах теоретического изучения мема в пределах «меметики как лучшей модели деятельности мира», в рамках которой описывается «деятельность мемов: их вазимодействие, репликацию (саморазмножение) и развитие», Р. Броди (2001: 14) предлагает типологизировать соответствующие направления и подходы по определению единицы такой модели. Он уточняет: «В сфере психологии меметика является аналогом генетики, занимающейся - в рамках биологии - аналогичными исследованиями генов. Биологов больше всего интересуют те мемы, которые касаются поведения» (2001: 14).

Поэтому для Р. Броди логично, что «биологическое определение мема» опирается на идеи Р. Докинза о сходстве (аналогии) между мемами и генами. Исходя из такой аналогии, Докинз определяет мем как «основную единицу культурной трансмиссии (передачи), т.е. имитации». Сам Р. Докинз подкрепляет своё определение мема утверждением о том, что «передача культурного наследия аналогична генетическое передаче: будучи в своей основе консервативной, она может породить некую форму эволюции (Докинз, гл. 11). Поэтому, согласно данному определению, «всё, что мы называем культурой, складывается из мемов, словно материя из атомов».

«Мелодии (модные песенки, шлягеры), модные словечки и расхожие выражения, способы варки похлебки или сооружения арок», «фасоны одежды и обуви (модные туфли на шпильках), искусство и архитектура, способы производства посуды или постройки куполов, техника и технология», «вера в загробную жизнь», «представление о Боге», «идеи», иначе говоря, всё то, что психологически привлекает, - это примеры мемов, которые выделяет Р. Докинз. Вопрошая, «почему идея обладает такой высокой выживаемостью», он отвечает, что «выживаемость хорошего мема, входящего в мемофонд (по аналогии с генофондом - авторы.), обусловливается его большой психологической привлекательностью. По Р. Докинзу, «психологическая привлекательность означает привлекательность для мозга…. В чем, в конечном счете, главная особенность генов? В том, что они являются репликаторами». И поскольку гены являются репликаторами, то и подобно генам мемы также обладают свойствами воспроизводства, долговечности, плодовитости и точности копирования.

Следующее определение мема, названное Р. Броди (2001: 15) психологическим определением, опирается на гипотезу Генри Плоткина о когнитивных истоках мема. Г. Плоткин определяет «мем как единицу культурного наследия, как внутреннее представление знания».

В приведенной дефиниции очевидно сходство с идеями Р. Докинза, особенно оно проявляется в части подчеркивания аналогии между мемами и генами, «химическими узорами на нитях ДНК». Также подчеркивается, что если гены определяют всякие внешние черты, например, у человека - цвет глаз или волос, группу крови и др., то мемы, сидящие в голове человека, определяют его поведение. Одним словом, если сравнить разум с компьютером, то мемы будут программным обеспечением (software), а гены - оборудованием (hardware). Из этого следует, что обиталищем мемов будут не столько внешние атрибуты культуры, сколько сам ум.

Психологическая дефиниция мема предполагает, что для поведения человека они являются тем, чем гены являются для тела, то есть «внутренним проявлением определенной информации, приносящей определенные внешние результаты». Мемы - это скрытые внутренние частицы знаний, которые обусловливают при участии среды внутреннее поведение и возникновение произведений культуры, таких как юбка или мосты.

Последующим определением мема Р. Броди (2001: 16-18) считает «познавательное определение», данное Даниелем Деннеттом, психологом и философом: «Мем - это сложное понятие принимающее характерный легкий для запоминания образ. Материальные проявления мема являются средствами его распространения». Другими словами, мем является сложной составной идеей, которая самоорганизуется в отдельную запоминаемую единицу. Она развертывается посредством внешних проявлений, которые являются выражением мема. Д. Деннетт приводит пример, раскрывающий идею воза для перевозки зерна или другого груза на колёсах со спицами, который перевозит не только груз, но и саму идею колёс со спицами от одного ума к другому.

Оценивая данную Д. Деннеттом дефиницию мема, Броди подчеркивает следующее: «Только это определение полностью представляет мир перспектив мема». Он предлагает обратить внимание на выражение «принимающий образ» в связи с тем, что «понятия сами по себе не принимают какой-то образ». Это определение - «одна из возможных научных моделей, построенных на базе термина «мем». Допустим, пишет Р. Броди, человек, в уме которого появится мем колёс со спицами, сделает воз с такими колёсами. Если кто-то его увидит, то может «заразиться» этим мемом и смонтировать такую же машину. Эта ситуация имеет право повторяться бесчисленное множество раз» (Броди, 2001: 17).

Главным отличием данного определения от биологического является то, что в нем высказана идея о принадлежности мемов к «невидимому миру - программного обеспечения разума -, в котором они ждут очереди материализации: принятия такой формы, которая понесет их зародыши к другим людям. Мемы - это внутренняя программная база человека». Такое понимание даёт возможность «узнать, каким образом мы усваиваем чужие программы: как мемы попадают в наши умы».

Сам Ричард Броди предлагает такое определение мема, которое он называет «упрощенное рабочее определение»: Мем - содержащаяся в уме (в сознании - А.Р., Л.Р.) единица информации, которая, влияя на ход определенных событий, способствует возникновению своих копий в других умах». К этому определению Броди добавляет, что любой мем должен, главным образом, «обладать внутренним представлением какой-либо информации». Например, зевание - это поведение, но оно не является мемом, так как не обладает указанным свойством мема. Кроме того, «зевание не приводит к возникновению копий какой-либо информации. Зевая, люди подражают другим, но при этом зевание ничего не меняет у них внутри» (2011: 18).

Нельзя не упомянуть уже приведенные выше рассуждения о мемах и меметике в работе А. Менегетти (2002), в которой автор, опираясь на типологию определений мемов Р. Броди и полемизируя с его выводами и оценками, вносит некоторые коррективы и уточнения в определение мема, не меняющие, однако, сути общего представления о меметике как науки о мемах.

В обозначенной череде определений мема и научных подходов к выявлению природы меметичности заслуживает внимание к обозначенной проблеме иной - коммуникативно-функциональный - подход, связанный с феноменом регулятивности диалогического общения в трактовке А.А. Романова. В рамках предложенной концепции (Романов, 1988; 2002а: 24-25; 2002б: 133-137; 2006: 188-192), которую в свете обсуждаемой проблемы можно отнести к разновидности направления лингвистической меметики, где в качестве основной функциональной единицы диалогического (т.е. регулятивного как диалогоорганизующего, диалогоформирующего, диалогоконтролирующего, диалогонаправляющего, диалогопрогнозирующего, планирующего целевую связь и взаимосвязь участников коммуникативной интеракции и их действий) общения выступает «регулятив» или регулятивное действие. В этом смысле «диалогический регулятив» представляет собой содержащуюся в «психосфере», по В. Гумбольдту, говорящей личности единицу информации, которая, влияя на ход определенных событий в процессе типовой дискурсивной интеракции (воздействия), способствует как возникновению своих «копий» в умах участников такой интеракции, так и генерированию всей системы регулятивных единиц (системы - дискурса), находящихся в «архиве» ментального пространства («вместилища») и используемых участниками диалогической коммуникации, развивающейся по типовому (фреймовому) сценарию.

Материальным проявлением регулятива в семиотическом пространстве диалогической - в широком смысле этого термина - коммуникации выступают средства его распространения как на уровне языковой системы (языковые единицы), так и за её пределами на уровне языкового сознания («языковой ментальности». Поэтому «регулятив» как единица дискурсивной интеракции реализует себя в актах диалогической коммуникации комплексно: на поверхностном уровне он репрезентирует себя в виде определенных (иногда готовых, шаблонных, стереотипных) языковых конфигураций и в виде типовых моделей речевого и неречевого поведения, а на глубинном уровне - в виде структурированного в психике говорящего субъекта функционально-семантического представления (ФСП) знаний об опыте (опытных образцах) реализации этих форм речевого и неречевого поведения в соответствующих (складывающихся, сложившихся) ситуациях реального мира.

Как единица речевого и неречевого (в целом человеческого) поведения регулятив представляет собой своеобразный шифр жизнедеятельности говорящего субъекта, дающий ключ к пониманию сути проявлений как общественной (политика, культура, трудовые и экономические отношения, управление и т.п.), так и психической организаций. При этом психическая составляющая регулятивного действия как единицы конкретной реализации типового регулятива предполагает внутреннее проявление определенной информации, приносящей определенные внешние результаты, в то время как языковая составляющая выступает в качестве маркировки речевых и неречевых действий участников коммуникативного взаимодействия.

В актах коммуникативного взаимодействия регулятив - это внутренняя «программная база» («программное обеспечение разума») говорящего субъекта, отражающая результаты речевого поведения всех участников коммуникативно-интерактивного процесса и способ репрезентации их влияния (воздействия) друг на друга. Вплетенные в систему коммуникативного семиотического пространства регулятивы взаимодействуют друг с другом согласно «сценарию» развертывания ФСП типовых актов общения (призывы, обвинения, обращения, самопрезентации и т.п.), порождая тем самым прагматическую информацию о других регулятивах и создавая систему метарегулятивов» (подробнее см.: Романов, 1988: 6-26; 2002а: 25).

Взаимосвязь между типовыми или конкретными регулятивами и мета-регулятивами в такой системе осуществляется различными способами: от противопоставления, поддержки, указания «маршрута» связей - регулятивы поддержки, тематические, финальные, стартерные регулятивы до регулятивов конкуренции за место в системе и в сознании говорящего, противодействия, соперничества (подробнее о типологии регулятивных действий см.: Романов, 1988: 69-114; 2002а: 24-27; 2002б: 133-137; 2006: 188-192).

Учитывая функциональные проявления указанных взаимосвязей, складывается представление о формировании «регулятивной реальности» (сущности) в пространстве диалогического (дискурсивного) взаимодействия, когда в процессе речевого (дискурсивного) взаимодействия и сама структура взаимодействия, и характеристики, и определения вещей, и формы поведения участников регулятивной коммуникации суть функциональная деятельность регулятивов и метарегулятивов. И тогда любая прагматограмма речевого (дискурсивного) взаимодействия (подробнее о понятии «прагматограмма» см.: Романов, 1991), раскрывающая специфику прагматического сцепления иллокутивных блоков в диалогическом дискурсе, может представлять собой определенный комплекс (цепочки) регулятивов, обслуживающих тот или иной тип коммуникативного общения (Романов, 2002а: 26).

Сравнивая истоки меметической теории и её роли в распространении информации с концепцией регулятивности диалогического общения, нетрудно заметить, что приведенное выше определение и функционально - семантическая характеристика «регулятива» как диалогического «каузатора - репликатора» подобных себе образов действий, опираются на идею В. фон Гумбольдта о «процессе понимания участниками общения друг друга», в котором они достигают понимания и взаимодействия не потому, что «взаимно настраивают друг друга на точное и полное воспроизведение идентичного понятия», а потому, что они «взаимно затрагивают друг в друге одно и тоже звено чувственных представлений и початков внутренних понятий (т.е. «понятий» не в смысле conceptus, а концептов в смысле concеptum как «зародыш, зернышко», из которого произрастают все содержательные формы его воплощения - А.Р., Л.Р.), прикасаются к одним и тем же клавишам инструмента своего духа, благодаря чему у каждого вспыхивают в сознании соответствующие, но не тождественные смыслы» (см. эпиграф к статье).

Отмечая общность перечисленных выше подходов к определению функциональной роли «мема» и «регулятива» в коммуникативно-информа-ционных процессах, важно обобщить и выделить то общее и отличительное в подходах к феномену меметичности вообще и специфике медиальной меметичности (меметической информации) в частности, чтобы ещё рельефнее очертить функциональное поле и принципы механизма конструирования медиа-смыслов. Анализ типологии меметических дефиниций показал, что:

- мем есть, прежде всего, метафора, теория для понимания распространения сформированных, сконструированных идей, взглядов, верований, которые снабжены дополнительными значениями и готовы к активному распространению в социальной среде;

- в функциональном плане понятие «мем» аналогично понятию «ген» в уподоблении общего свойства активного распространения, а также плодовитости, долговечности и точности копирования;

- в метафоричности свойств копирования, плодовитости, быстрого распространения, долговечности и точности копирования мемы функционально-прагматически сравниваются с вирусами: инфицируя («заражая») своих носителей (сообщений, посланий, высказываний, призывов, слоганов, лозунгов и т.п.), они превращаются в них, продолжая распространяться дальше, проникая в сознание людей, «прошивая насквозь» и поражая;

- мемы являются фундаментально-воспроизводящимися единицами (репликаторами) культурной эволюции (культурного наследия). Мемы как «зараженные» информационные послания (паттерны, шаблоны, стереотипы), попадая в определенную благодатную среду, «паразитически» воспроизводятся, инфицируя сознание людей и видоизменяя их поведение, меняя ценностные установки и заставляя этих людей как носителей неосознанно распространять такие послания (паттерны);

- мемы как информационные кванты могут являть себя в виде сформулированных идей, лозунгов, религиозных догм, моды на тот или иной стереотип поведения, музыкальных мотивов, литературных клише и оборотов, ТВ-программ, Интернет-посланий различной природы (от фейков до троллинга);

- идеи или информационные послания (сообщения, паттерны) не является мемом до тех пор, пока не заставят носителей реплицировать их, повторять их в ком-то еще, чтобы привести (побудить, каузировать) к возникновению копий какой-либо информации, к форме поведения, к нужной оценки, мнению и изменению внутреннего содержания;

- мемы, реплицируясь, представляют собой основные «строительные блоки» культуры. В глобальном масштабе (окружении) мемы являются строительными блоками культуры, языков, обществ, религий, верований, обрядов, представлений, а в личном масштабе (на микроуровне) они суть строительные блоки каждого человеческого сознания.

Выделив ряд сходных с мемами свойств (информационность, реплицированность, каузативность возникновения копий, каузативность изменения внутреннего содержания и отношений между участниками коммуникативного процесса, «материальная» основа культуры и человеческого сознания), понятие диалогического «регулятива» обладает следующими отличительными свойствами:

- регулятив есть теоретическая основа для формирования образной общности семиотического конструкта в виде типового функционально-семантического представления (ФСП) и понимания механизма их вербального распространения на основе иллокутивного потенциала набора («архива», «системы-дискурса») вербальных каузаций, отражающего идеи, взгляды, верования и эмоции, которые могут быть снабжены дополнительными значениями и которые готовы к активному распространению в социальной среде;

- в функционально-информационном плане регулятив опирается не на биологическую (генетическую) природу, а на коммуникативную основу согласованного (т.е. не противоречивого) взаимодействия участников диалогической дискурсии;

- сценарно реплицируясь в информационном пространстве, регулятив участвует в построении новой коммуникативно-информационной - регулятивной - реальности участников общения с учётом той или иной разновидности - «аноэтического vs незнающего», «ноэтического vs знающего» и «автоноэтического vs знающего о себе» - сознания (ср.: Бескова и др. 2010);

- регулятив есть своеобразный шифр жизнедеятельности говорящего субъекта, дающий ключ к пониманию сути проявлений как общественной так и психической организаций и учитывающий условия и специфику создания механизма «своего понимания социального опыта»;

- регулятив - это внутренняя «программная база» («программное обеспечение разума») говорящего субъекта в коммуникативно-информационном обмене, отражающая результаты речевого поведения всех участников коммуникативно-интерактивного процесса и способ репрезентации их влияния (воздействия) друг на друга;

- функциональная эффективность и результативность регулятивов обусловливается стратегическими задачами выбора участниками коммуникативно - информационного обмена конкретной типовой разновидности регулятивов и метарегулятивов.

Итак, в самом широком смысле меметичность можно трактовать как некое многократно-целевое (или многократно-повторяющееся, целевое) наложение усвоенного в социуме доксального (обыденного) знания условий жизнедеятельности индивида в виде шаблонов, стереотипов, повторяющихся ситуаций на дискурсивную (информативно-коммуникативную), сконструированную для адресата посредством различных медиа-носителей реальность как реальность другого (второго) порядка с отсечением (отбрасыванием и выводом из поля внимания, фокуса) всех нюансов референциального пространства, чтобы с опорой на типовую схему этой ситуации сохранить в ней как основные, так и привнесенные в неё самовоспроизводящиеся и самораспространяющиеся смыслы и способствовать их репродуцированию. В качестве функциональных единиц - носителей или сущностей социокультурного медиа-пространства могут выступать мемы или регулятивы, способные не только транслировать меметические (привнесенные, манипулятивные) смыслы информационных посланий, но и самовоспроизводить себя в ментальном пространстве других индивидов.

общение мемезис языковый регулятив

Литература

1. Бауман З. Текучая современность. - СПб.: Питер, 2008. - 240 с.

2. Беккер К. Словарь тактической реальности. Культурная интеллигенция и социальный контроль. - Vienna: Selene, 2002. - 61 с.

3. Бескова И.А., Герасимова И.А., Меркулов И.П. Феномен сознания. - М.: Прогресс-Традиция, 2010. - 367 с.

4. Бодрийяр Ж. Фантом современности. Тени молчаливого большинства, или конец социального // Ясперс К., Бодрийар Ж. Призрак толпы. - М.: Алгоритм, 2007. - С. 180 - 280.

5. Большой энциклопедический словарь (БЭС). Языкознание. 2-е изд. - М., 1998. - 685 с.

6. Броди Р. Психические вирусы. Методическое пособие для слушателей курса. Пер. с англ. - М.: Центр Психологической культуры, 2001. - 192 с.

7. Волошинов В.Н. По ту сторону социального // Звезда. - 1925, № 5. - С. 186-214.

8. Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии. К вопросу о социологической поэтики // Звезда. - 1926, № 6. - С. 244 - 267.

9. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке о языке. - Л.: Прибой, 1929. - 157 с.

a. Волошинов В.Н. Конструкция высказывания // Литературная учеба. - 1930, № 3. - С. 65-87.

10. Волошинов В.Н. Слово и его социальная функция // Литературная учеба. - 1930а, № 5. - С. 43-59.

11. Григорьев В.Р. Информационные вирусы - новое оружие массового поражения // Информационные войны. - 2008, № 3 (7). - С. 2 - 29.

12. Докинз Р. Эгоистичный ген. Пер. с англ. Н. Фоминой. - М.: АСТ: Corpus, 2012. - 512 c.

13. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с анл. под ред. О. Шкаратана. М.: ГУ-ВШЭ, 2000. - 608 с.

14. Луман Н. Медиа коммуникации. Пер. с нем. - М.: Логос, 2005. - 280 с.

15. Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека / Пер. с англ. В. Николаева; 3акл. ст. М. Вавилова. - М.; Жуковский: «КАНОН-пресс-Ц.», «Кучково поле», 2003. - 464 с.

16. Мак-Люэн Г.М. Галактика Гуттенберга. Сотворение человека печат-ной культуры. Пер. с англ. - Киев: Ника-Центр; Эльга, 2004. - 431 с.

17. Менегетти А. Онтология и меметика. Пер. с итал. Е. Ус. Под общ. ред. П. Бернабей. - М.: Писхологическое издательство, 2002. - 149 с.

18. Монич Ю.В. К истокам человеческой коммуникации: Ритуализованное поведение и язык. - М.: Акад. гуманит. исслед., 2005. - 443 с.

19. Романов А.А. Коммуникативно-прагматические и семантические свойства немецких высказываний-просьб: дисс. … канд. филол. наук (10.02.04). - Калинин: Калининский гос. ун-т, 1982. - 168 с.

20. Романов А.А. Фреймовая семантика в аспекте автоматической обработки текстов // Международный семинар по машинному переводу. Тез. докл. - М.: Всесоюзный Центр Переводов, 1983. - С. 188 - 190.

21. Романов А.А. О формальном представлении смысловой организации текста // Текст как объект лингвистического анализа и перевода. Сб. научн. трудов / Отв. ред. А.А. Романов, А.М. Шахнарович, Ю.В. Ванников. - М.: ИЯ АН СССР, 1984. - С. 102 - 111.

22. Романов А.А. Прагматические особенности перформативных высказываний // Прагматика и семантика синтаксических единиц. Межвузовск. сб. научн. трудов. - Калинин: Калининский гос. ун-т, 1984а. - С. 86-92.

23. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. - М.: ИЯ АН СССР, Калининский СХИ, 1988. - 183 с.

24. Романов А.А. Иллокутивные знания, иллокутивные действия и иллокутивная структура диалогического текста // Текст в коммуникации. Сб. научн. трудов. Отв. ред. проф. А.А. Романов, проф. А.М. Шахнарович. - М.: ИЯ АН СССР, 1991. - С. 82 - 100.

25. Романов А.А. Грамматика деловых бесед. - Тверь: Фамилия, 1995. - 240 с.

26. Романов А.А. Управленческая коммуникация. - Тверь: ЦПП АО Тверьэнерго, 1996. - 239 с.

27. Романов А.А. Политическая лингвистика: Функциональный подход. - М.- Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2002. - 191 с.

28. Романов А.А. Языковой портрет политика в суггестивной парадигме // Ars Linguistica. К 75-летию профессора И.П. Сусова. Межвуз. сб. научн. трудов. Отв. ред. проф. А.А. Романов. - М. - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, ТГСХА, 2002а. - С. 23 - 30.

29. Романов А.А. Регулятив как комплексная единица диалогического общения. К 20-лети авторской динамической (регулятивной) модели диалога // Повышение качества подготовки специалистов региона. Материалы 18-й юбилейной научно-практической конференции. - Тверь: ТГСХА, 2002б. - С. 133-137. Репринт в: Романов А.А. Лингвистическая мозаика. Избранное. - ИЯ РАН, ТГСХА, 2006. - С. 188 - 192.

30. Романов А.А. Суггестивная модель речевого общения: Манипуляция или игра со смыслами? // Homo mendax / Человек лживый. Межвуз. сб. научн. трудов. Отв. ред. проф. А.А. Романов. - М.- Тверь: ИЯ РАН, ТГСХА, 2004. - С. 3 - 26.

31. Романов А.А. Семантика и прагматика немецких перформативных высказываний-просьб. - М.: ИЯ РАН, 2005. - 153 с.

32. Романов А.А. Мемезис перформативного знания о функционировании естественно-языковых практик [Электронный ресурс] // «Мир лингвистики и коммуникации»: Электронный научный журнал. - Тверь: ТГСХА, ТИПЛиМК. - 2011, № 2 (23). - Режим доступа: http://tverlingua.ru

33. Романов А.А. Миметическая природа перформативных практик социальной интеракции // Функциональная лингвистика. Научный журнал. - Крым: Крымский республиканский институт последипломного педагогического образования. - № 2, т. 2, 2011а. - С. 161 - 162.

34. Романов А.А. Рецензия на книгу: Серио П. Valentin Nikolaeviи Voloљinov. Marxisme et Philosophie du Langage. Les prob-lиmes fondamentaux de la mйthode sociologique dans la science du langage / йdition bilingue traduite du russe par Patrick Sйriot et Inna Tulkowski-Ageeva. - Limoges: Lambert-Lucas, 2010. - 600 р. // Мир лингвистики и коммуникации: Электронный научный журнал. - 2013, № 3. - Режим доступа: http://tverlingua.ru

35. Романов А.А. Матричная технология в манипулятивной Интернет-коммуникации. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// jf.spbu.ru/ conference/4279/4313; htmlhttp://rus.jf.spbu.ru/conference/3090/3107.html, свободный. - Загл. с экрана. - Яз. рус., 17.03.14.