Попытка осмысления феномена культуры в рамках нового концептуального аппарата

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

ПОПЫТКА ОСМЫСЛЕНИЯ ФЕНОМЕНА КУЛЬТУРЫ В РАМКАХ НОВОГО КОНЦЕПТУАЛЬНОГО АППАРАТА

ATTEMPT TO COMPREHEND THE PHENOMEN OF THE CULTURE IN A NEW CONCEPTUAL APPARATUS

Ю.А. Сорокин

Институт языкознания Российской Академии Наук, г. Москва

Y. A. Sorokin

Linguistics Institute of Russian Academy of Science, Moscow

Ключевые слова: интеркультурное общение, этнический портрет, этнический автопортрет, институциональный автопортрет, институцио-нальный портрет, этнический тип

В статье рассматривается структура этнических и институциональных портретов и автопортретов и прослеживается та предпочтительность, благодаря которой этническое и институциональное сознание приобретает специфическую (приоритетную) конфигурацию.

Keywords: intercultural interaction, ethnic portrait, ethnic self-portrait, institutional self-portrait, institutional portrait, ethnic character

The article deals with the structure of the ethnic and institutional self-portraits and portraits. The preference by which ethnic and institutional consciousness gets specific (priority) configuration is traced.

автопортрет институциональное сознание речевая конфигурация

В настоящее время становится очевидным, что для эффективного изучения интеркультурного общения необходима интенсивная фокусировка внимания на этнической синментальности (следовательно, существует потребность в синэтнопсихолингвистике) и палеоментальности (следовательно, существует потребность в палеоэтнопсихолингвистике), а также на формах взаимосвязи между этими двумя видами ментальности (см., например, работы Гумилева, Гуревича, Ле Гоффа, К. Леонтьева, Хейзинги, Ясперса).

По-видимому, наиболее надежной для такого изучения является пассионарная теория Л.Н. Гумилева (исходя из нее, допустимо считать пассиорему основной операциональной единицей синментальности и палеоментальности) наряду с игровой теорией Хейзинги, диалогическими установками Бахтина и его идеей хронотопа (вернее, хорохрона - син- и палеоментального), в рамках которого осуществляется противопоставление сущего и должного, тленного и вечного, или интерпретативными процедурами, предлагаемыми Гадамером (этнопсихолингвистическая герменевтика).

Если понимать пассиорему как единицу описания классов неречевых поступков (не отнюдь не действий), указывающую на реорганизацию этнического пространства за счет ментально-культурологических взрывов (по Лотману), изменяющих модусы взаимосвязей синментальности и палеоментальности (в этой связи особую важность приобретает проблема потерь и компенсаций в этнических утилитарно-ценностных «картинах мира»), то (этнопсихо)бихевиолектему/(этнопсихо)семиолектему следует считать единицей описания класса речевых действий. Иными словами, этническое пространство/этническое поле есть не что иное, как когерентная совокупность пассиорем (как форм, в которых реализуются когиолекты) и бихевиолектем/семиолектем. (ПРИМЕЧАНИЕ: В свою очередь, бихевиолектемы/семиолектемы целесообразно подразделять на синэтнопсихологемы и синэтнопсихолингвемы, палеоэтнопсихологемы и палеоэтнопсихолингвемы).

Именно понимание этнических пространств/полей как бихевиолектных/семиолектных позволяет уяснить способы их построения и взаимодействия - их межличностную и межгрупповую конгруэнтность, указывающую на пределы идентификации. (ПРИМЕЧАНИЕ: По-видимому, следует отличать структурную идентификацию от мимикрирующей в зависимости от дифенсиальных (защитных) свойств этноса. Структурная идентификация сигнализирует о слабой, а мимикрирующая - о сильной самозащите этнического организма от предполагаемых или реальных этносов-конкурентов). Если это так, то для изучения процессов идентификации особенно важным является моделирование бихевиолектной/семиолектной структуры личности - ее палеоэтнопсихолингвистических и синэтнопсихолингвистических свойств. И особо важную роль в таком изучении могут, по-видимому, сыграть прецедентная аксиология и прецедентная праксиология - методики установления и интерпретации прецедентности.

Не менее чем структура личности важна для изучения син- и палеопространства/полей установка на понимание их как «локусов» бессознательной объективности и прогрессии (ср. с сознательной субъективностью и прогрессией у Пятигорского), а также понимание сознания как процесса созерцания, характерным образом специфицирующего каждый этнический организм (отсюда - важность соотнесения одного типа созерцания с другим) и противопоставленного разуму как процессу рационализации.

Можно предположить, что сосуществование - в противопоставлении созерцания и рационализации создает соответствующее напряжение в син- и палеопространствах/полях, причем преобладание созерцания над разумом создает предпосылки для формирования толерантного этнического характера (ментальная интрузивность), а преобладание разума над созерцанием - предпосылки для формирования агрессивного этнического характера (ментальная инвазивность).

(ПРИМЕЧАНИЕ: В связи с этим важными представляются типы связей между интузивностью и инвазивностью и конфессиональными контекстами, в которых они существуют. Не менее важны и связи интрузивности или инвазивности с микромоделями (речевого и неречевого) поведения, диктуемого различиями (например, по Фромму) между оральным, анальным, генитальным и рыночным субхарактерами).

(ПРИМЕЧАНИЕ к примечанию: При изучении ментальной интрузивности и инвазивности следует, конечно же, учитывать и такие продуктивные идеи, как, например, идею Сартра о свободе как об онтологическом признаке подлинного человеческого существования или соображения Камю и Кьеркегора о метафизическом бунте (показательны в этом отношении и рассуждения Шестова) как о символе поисков смысла бытия (его креативности или деструктивности) - бытия, вопрошаемого самосознанием тех, кого Гумилев называл пассионариями и которых можно было бы назвать интрузивными личностями).

Из понимания ментальных пространств как интрузивных или инвазивных следует, что интрузивные пространства являются, очевидно, пространствами-донорами, а инвазивные - пространствами-реципиентами. Состояние игры-борьбы между ними (и в самих этих пространствах) диктует использование соответствующих син- и палеоэлементов, позволяющих судить о правилах (этикете) этой игры на основании, например, анализа структуры и языка символов и снов (этнических снолектов), способов маскирующегося говорения (лжи), паремиологических «привычек» (указывающих на фундаментальные соотношения и противопоставления в рамках этнического опыта) и тактик чтения соматологических и ландшафтных карт.

(ПРИМЕЧАНИЕ: Можно предположить, что в исследованиях такого рода немаловажным окажется и выяснение характера прототипов/концептов (по Рош и Вежбицкой), их бихевиолектной/семиолектной ауры, изменяющейся в зависимости от нахождения их в синпространствах (синпрототипы/синконцепты). В связи с этим, несомненно важным является изучение бихевиолектных/семиолектных антонимов и синонимов, характерных для некоторых двух сопоставляемых синпространств или палеопространств, ибо наличие первых свидетельствует, по-видимому, о запрете на совершение соответствующих ментальных поступков, а наличие вторых - о возможных, но нереализованных ментальных поступках. Иными словами, представляется целесообразным создание этнопсихолингводелической драматургии (син- и палеодраматургии), в рамках которой могли бы исследоваться реализованные возможности этнического развития, а также реконструироваться несостоявшиеся этнические сценарии/сюжеты и выясняться причины их неприятия).

В настоящее время не менее очевидным становится тот факт, что изучение вышеуказанной совокупности проблем не может осуществляться - ибо оно неэффективно и непродуктивно - с помощью аналитических методов. Необходимы нормативно-оценочные подходы, позволяющие «объяснять» метафору метафорой, строить метафорическую речь-исследование, исходя из того, что культура есть синергетическая и синестезическая данность, чье восприятие, понимание и объяснение возможно лишь, говоря словами Хайдеггера, как прыжок в «несокрытое» (как «непременное-себя-удержание-от-проявления в пользу воспринимаемости дара …»), который подготавливается и осуществляется именно такой речью.

Позволительно утверждать (см., например, статьи Мамардашвили, посвященные рассмотрению проблем культуры), что вышеупомянутые понятия не будут отторгаться культурософскими/семиософскими контекстами и окажутся в достаточной мере эвристическими. Возможно, таковыми окажутся понятия: культурогенетика (основные базовые единицы - культуроген, культурон (по аналогии с кодоном) и стоп-культурон (сопоставьте это понятие с идеей о запрещенных сценариях/сюжетах)), культуросема и культуроплазма (как ядро и периферия культуры), культурогенная эволюция, в рамках которой следует, очевидно, различать имажетику/имажетивику, ориентированную на изучение образов сознания и самосознания, и ресивику, ориентированную на изучение тех же образов, но существующих опредмеченно (в вещах и поступках - в том числе и текстовых поступках), культурогенные карты и культуроемкие «технологии». В высшей мере эвристическими и полезными окажутся, на мой взгляд, и следующие понятия: культурокинез (деление тела культуры), культурогенная транскрипция и трансляция (синтез пассиогем и бихевиолектем/семиолектем и приписывание им соответствующих когитивных (син- и палео) маркеров) и культурогенотип.

Наряду с использованием новых концептов-понятий и рассмотрением их креативных возможностей представляется необходимым (особенно сейчас) проведение интенсивных экспериментальных исследований, ориентированных, с одной стороны, на установление валидности предлагаемых новых концептов-понятий и, с другой стороны, на выяснение того, какие иные, кроме вышеперечисленных, концепты-понятия могут оказаться полезными для изучения процессов интер- и интракультурного общения (а, тем самым, и культуры).

Например, изучая структуру этнических и институциональных портретов и автопортретов русских, американцев и японцев, удалось выяснить (конечно же, эти выводы носят предварительный характер), что и портреты (американцев, увиденных глазами русских, и русских, увиденных глазами американцев), и автопортреты представляют собой противоречивый, но целостный набор качеств, в котором можно выделить ядро и периферию. По аналогии с проксемическим пространством эти качества можно рассматривать как ментальное пространство сознания, предопределяющее конструктивный или деструктивный характер вербального и/или невербального человеческого поведения. Причем, если считать, что это - «круговое пространство», то по аналогии с герменевтическим кругом - можно говорить о существовании ментально-этнического круга (понимания), а если считать это пространством линейным, то - по аналогии с горизонтом понимания (герменевтическим горизонтом) - можно говорить о существовании ментально-этнического горизонта понимания. В свою очередь, ядро качеств в портретах «А» (американцы, увиденные глазами русских) и «Р» (русские, увиденные глазами американцев) состоит из ряда «сгустков» (квазикластеров). Эти качества однородны в том смысле, что отсылают - за редкими исключениями - к миру положительного. В этом отношении они противопоставлены периферийным качествам - неоднородным и амбивалентным, отсылающим как к миру положительного, так и к миру отрицательного (ср. расчетливые и умные, ограниченные и целеустремленные - портрет «А» и заботливые и агрессивные, добрые и ленивые - портрет «Р»). В ряде случаев в этническом портрете оказываются совмещенными противоположные по своему характеру признаки: гостеприимные и меркантильные/корыстные (портрет «А»), ленивые - много работают, добрые - агрессивные (портрет «Р»).

Аналогичным образом структурированы и автопортреты - автопортрет «А» (американцы о себе) и автопортрет «Р» (русские о себе).

При сопоставлении портрета «А» (американцы, увиденные глазами русских) и автопортрета «А» (американский этнический стереотип) выяснилось, что некоторые качества оказываются совпадающими - ср. предприимчивые, меркантильные, корыстные, прагматичные (портрет «А») и материалисты, индивидуалисты, живут своими проблемами, ориентированные (только) на себя (автопортрет «А»). По-видимому, такого рода качества являются базой, на которой может «строиться» общение и выбираться те или иные нормы - жесткие (антитолерантные/отрицательные) и мягкие (толерантные/положительные). Жесткие формы будут, очевидно, выбираться в тех случаях, когда эти качества не присущи какому-либо другому автопортрету, а отсутствие их - по тем или иным причинам - осознается как этническая дефектность (этнический недостаток). Именно такое осознавание и служит одной из причин возникновения этнических конфликтов.

Мягкие формы выбираются тогда, когда эти качества, если они даже не присущи какому-либо другому автопортрету, осознаются как компенсированные другим набором качеств, оцениваемых столь же положительно (или еще выше).

Показательно также, что антропонимический фрагмент коллективного портрета японцев (японцы глазами русских), как и антропонимический образ русских в американской аранжировке, является неоднородным и гиперредуцированным (этот феномен можно было назвать феноменом антропонимического разрежения или персонифицирующей недостаточности).

Эти результаты позволяют предположить, что: 1) базовые и периферийные качества есть поле взаимных замен, степень и скорость которых свидетельствуют о мере влияния институциональной (цивилизационной) среды и указывают на изменения в структуре этнического характера, 2) антропонимические фрагменты (во всяком случае, русские) тех или иных портретов и автопортретов являются «шифрами», ключи к которым представлены базовыми качествами. Иными словами, любое из имен в антропонимическом фрагменте следует рассматривать как интерпретанту, а базовые качества как интерпретирующее.

Коллективные этнические и институциональные портреты и автопортреты являются элементами того, что можно было бы назвать этническими типами (по аналогии с психологическими типами Юнга). В связи с этим целесообразным представляется использование понятия этнического раппорта и резервата этнического характера (в истолковании понятий раппорта и резервата личности я опираюсь на Юнга), ибо наблюдается - несмотря на различие - несомненное сходство и в способах структурирования портретов и автопортретов, и в характере их когнитивно-аксиологических составляющих. Не менее ясно прослеживается в портретах и автопортретах и предпочтительность в выборе базовых качеств, а также сфер деятельности - та предпочтительность, благодаря которой этническое и институциональное сознание приобретает специфическую (приоритетную) конфигурацию.

Размещено на Allbest.ru