Герменевтико-переводческий методологический стандарт в зеркале трансдисциплинарности

Размещено на http://allbest.ru

Высшая школа перевода (факультета) МГУ имени М. В. Ломоносова

Герменевтико-переводческий методологический стандарт в зеркале трансдисциплинарности

Э.Н. Мишкуров, доктор филологических наук,

профессор, заслуженный работник высшей школы РФ



Аннотация

Настоящая статья завершает тематический цикл «О «герменевтическом повороте» в современной теории и методологии перевода» и «Герменевтико-переводческий методологический стандарт в зеркале трансдисциплинарности», выполненный в рамках нового научно-исследовательского направления в деятельности Высшей школы перевода, Было установлено, что переводческая рефлексия редуцирует уподобление транслята оригиналу путём последовательной эксплицитной или имплицитной реализации четырёх базовых когнитивных констант - предпонимания, понимания, интерпретации и переводческого решения. Последнее - суть концептуально оптимальный вариант способа и формы дискурсивно эквивалентного/адекватного уподобления транслята оригиналу, рационально приемлемого для данного текстотипа и его функционально-стилистического жанра.

Плюральность переводческих решений, касающихся исходного текста, объективно зависит от заданной межъязыковой ситуации целеполагания и предназначения переводного текста определенному разряду реципиентов или субъективных интенций переводчика.

Ключевые слова: герменевтико-переводческий стандарт; трансдисциплинарность; исходный текст; переводной текст; переводческое решение; плюральность переводов



В переводах из Гёте мы хотим видеть Гёте, а не его переводчика;

если бы сам Пушкин взялся переводить Гёте,

мы и от него потребовали бы, чтобы он показал нам Гёте, а не себя.

В Г. Белинский

По нашему предположению, появлению, закреплению и широкому употреблению термино-понятия «переводческое решение» в значительной степени способствовала так называемая «Теория принятия решений», получившая широкое хождение в XX в. в различных «точных» естественно-научных дисциплинах. Это научное направление базируется, в частности, на следующих постулатах:

• решение -- это выбор определённого сочетания цели, действий, направленных на достижение этой цели, и способов использования имеющихся ресурсов;

• в рамках социально-экономических систем решение -- это результат анализа, прогнозирования, оптимизации и выбора альтернативы из множества вариантов достижения конкретной цели;

• в узком смысле принятие решений -- это заключительный акт анализа вариантов, результат выбора;

• в широком смысле -- это процесс, протекающий во времени. Это совокупность всех этапов и стадий по подготовке решения, включая этап непосредственного принятия решения [см.: Теория принятия решений].

В настоящее время термино-понятие «переводческое решение» по своему контекстному употреблению в соответствующих разделах специальной литературы является обязательным, а потому -- архи- частотным

Однако проблема заключается в том, что с категориальной, в том числе и с герменевтико-феноменологической точек зрения в теории и методологии перевода оно до самого последнего времени использовалось походя, как само собой разумеющееся, так сказать ad hoc!

При этом его исследовательское пространство оказалось безграничным, фактически равным всей переводческой процедуре -- от восприятия оригинала и до отчуждения переводного текста (ПТ) реципиенту в различных ипостасях.

Так, к примеру, в «Кратком словаре переводческих терминов» -- приложении к монографии Миньяр-Белоручева «Общая теория перевода и устный перевод» читаем: «Процесс перевода. Деятельность переводчика от восприятия исходного текста до порождения текста перевода», а ниже: «Решение на перевод. Выбор синонимической замены (как правило на другом языке) к единице перевода» [Миньяр-Белоручев, 1980: 228].

В этой связи напомним близкое по смыслу высказывание знаменитого учёного и писателя Умберто Эко, который как-то в интервью корреспонденту “Le Figaro” на вопрос: “Un traducteur, dites-vous, doit savoir `nйgocier'?”, ответил буквально следующее: “Il est impossible de traduire parfaitement, d'une langue а l'autre, il n'y a jamais de synonymie exacte. Mon ouvrage a pour titre Dire presque la mкme chose, c'est dans le «presque» que se joue la nйgociation. Ce nest pas le seul terme problйmatique. Quelle est la «chose» que l'on traduit? Une sйrie de mots ou quelque chose de plus profond? Imaginons qu'un йcrivain, pour illustrer la sottise d'un personnage, lui fasse faire un jeu de mots stupide Faut-il traduire les jeux de mots, sachant qu'ils sont gйnйralement intraduisibles? Non. La «chose», cest l'imbйcillitй du personnage. Le traducteur doit donc trouver un autre jeu de mots, йquivalent. Apparemment, il n'aura pas йtй fidиle au texte de dйpart. Au fond, si. Car la «chose» n'йtait pas le jeu de mots original, mais un jeu de mots comme rйvйlateur de l'imbйcillitй du personage” («Вы утверждаете, что переводчик должен владеть искусством «переговоров»? -- Абсолютно точный перевод с одного язык на другой невозможен, стопроцентной синонимии не существует Мой труд называется `Сказать почти то же самое', и именно вокруг этого `почти' и происходят переговоры. Это -- не единственный проблематичный термин. Что такое это `то', которое мы переводим? Цепочка слов или нечто более глубокое? Представьте себе, что писатель, желая показать, как глуп его персонаж, вкладывает в его уста дурацкий каламбур. Нужно ли переводить каламбур, зная, что игра слов по большей части переводу не подлежит? Нет. В данном случае `то' -- это глупость персонажа Соответственно, переводчик должен найти другой, эквивалентный каламбур. Внешне он не будет точно следовать букве оригинала. Но по сути будет. Ибо `то' -- это не изначальный каламбур, а игра слов, выявляющая глупость персонажа») [см.: Le Figaro, November 05.2007].

Системно проблему переводческого решения рассматривал Л. К. Латышев в своём учебном пособии «Технология перевода», в котором он сформулировал понятие оптимального переводческого решения как «наилучшего из возможного». Он полагает, что обычно об «оптимальном решении» речь идёт в тех случаях, когда оно в максимально возможной мере удовлетворяет ряду «взаимо-противоречащих условий». Поэтому «оптимальное решение чаще всего представляет собой компромисс. А точнее -- наилучший его вариант»

В этой связи переводчик должен:

«1) воспроизвести (интеллектуальный, эмоциональный, художественный, побудительный и т. д. ) потенциал воздействия исходного текста;

2) сохранить при этом насколько возможно «идентичность авторской речи», текстуальную (семантико-структурную) близость перевода к оригиналу

Первая, глобальная, цель при этом достигается:

а) путём максимально точного воспроизведения содержания ИТ;

б) путём адаптации воспроизводимого содержания и языкового оформления переводного текста к новым условиям восприятия сообщения: к иной языковой системе и языковой норме, иному узусу и иному преинформационному запасу адресатов перевода».

При этом, констатирует автор, «между частями переводческой задачи (1 и 2, а и б) часто возникают противоречия, «примирение» которых в отдельных случаях требует от переводчика определенного мастерства Переводческое решение, наилучшим образом разрешающее означенные противоречия, и есть оптимальное переводческое решение, оптимальный вариант перевода»

Между тем, сожалеет автор, «наука о переводе пока не в состоянии описать алгоритм нахождения оптимального переводческого решения и вряд ли сможет сделать это в обозримом будущем, поскольку переводчик решает задачи со слишком большим количеством переменных, которые лишь частично выявлены и пока что поверхностно исследованы. Поэтому в обозримом будущем единственным «компасом», указывающим переводчику путь к сложному решению, будет комплекс приобретённых им умений, базирующихся на его интеллекте и интуиции» [Латышев, 2005: 252-253].

Обзор эволюции взглядов отечественных и зарубежных исследователей на феномен переводческого решения частично представлен в статье А. О. Негановой «Современные воззрения отечественных и зарубежных учёных на трактовку переводческого решения», в которой автор справедливо отмечает, что в большинстве проанализированных ею работ задача дефиниции искомого термино-понятия целенаправленно не формулируется и не решается Вместе с тем А. О. Неганова вычленяет из рецензируемых работ следующие существенные результаты авторских разысканий: «Ряд отечественных и зарубежных исследователей делают вывод о том, что переводческое решение можно исследовать как результат. Так, Ф. Гюттингер, ставя вопрос о возникновении нескольких вариантов перевода одного и того же текста, выявлял три фактора:

1) различная интерпретация текста разными переводчиками;

2) несовпадение значений соответствующих слов в двух языках;

3) выбор переводчиком той цели, которую он стремится достигнуть. Именно эти факторы влияют на выбор решения переводчиком В.М. Жигалина в своём исследовании рассматривает переводческое решение как результат деятельности переводчика по созданию в тексте перевода условий для создания реципиентом перевода тех же смыслов, что и в оригинале, и противопоставляет его переводческой ошибке <...>

Систематизируя процесс принятия переводческого решения, Е.Л. Марьяновская предлагает использовать три уровня анализа текста: лингвистический, прагматический и прагмакогнитивный. На лингвистическом уровне выполняется подбор эквивалентов. Прагматический уровень отвечает за определение замысла автора и функций текста.

Находясь на прагмакогнитивном уровне анализа текста, переводчик исследует всю фоновую информацию, заключённую в тексте (культурные реалии, традиция, картина мира). Автор обращает внимание на то, что на практике эти уровни анализа текста реализуются в обратном порядке».

В числе зарубежных учёных, обращавшихся к проблеме переводческого решения, Неганова упоминает исследования И. Левого, который в конечном счёте разделяет этот процесс на три этапа: «постижение подлинника, интерпретация подлинника, перевыражение подлинника» Вслед за И. Левым, Ж. Делиль «также выделяет три этапа процесса принятия переводческого решения: понимание (comprehension), переформулировка (reformulation) и проверка пробных переводческих решений (verification)» [Неганова, 2015: 47-50].

В этой связи заметим, что, опираясь на труды вышеупомянутых западноевропейских учёных, а также А Дервиша, С Лоффера и других А.А. Воюцкая провела обстоятельное экспериментальное исследование, целью которого было «выявление различий в подходах к принятию решений у разных переводчиков», а также установление «факторов, влияющих на эти различия», которые вытекают из особенностей их индивидуальной творческой рефлексии.

Автор установила, что «решение каждого переводчика стремится к оптимальности, однако объективные и субъективные различия в поведении переводчиков свидетельствуют о том, что представление об оптимальности также варьируется у разных переводчиков» [Воюцкая, 2018а: 853-856; 2018б]. Значение данного исследования усматриваем в его вкладе в разработку широкомасштабной проблемы плюральное™ переводов одного и того же произведения как одним и тем же переводчиком или разными собратьями по профессии. Известно, что субъективный фактор в переводе -- это «вещь в себе»: менталитет переводчика, его личностные творческие пристрастия, степень владения родным и иностранным языками, лингвокультурологическая подготовка, а также ситуация общения, общественный заказ и т. д. -- все эти обстоятельства непременно найдут своё отражение в конечном продукте -- переводном тексте. Неслучайно академик М.Л. Гаспаров подчёркивал, что переводы «Гамлета» Пастернаком и Лозинским нельзя совместить в одной постановке на театральной сцене [Гаспаров, 2001].

В 2009 г. Л.В. Енбаевой была защищена кандидатская диссертация на тему «Переводческое решение речевой многозначности (на материале литературы нонсенса)», в которой приводится авторская дефиниция искомого понятия: «Переводческое решение» -- это «осуществлённый переводчиком рациональный выбор из переводческих операций и средств переводящего языка или вариантов перевода с целью разрешить противоречия, обусловленные межъязыковой асимметрией и выражающиеся в лингвистических и социокультурных ограничениях переводимости, а также как результат этого выбора» [Енбаева, 2009: 12].

В 2015 г. на работу Енбаевой появились в целом положительные отзывы, лишний раз свидетельствующие о своевременности и необходимости введения данного термино-понятия в переводоведческий оборот ГПМС. Так, М.В. Плотникова и А.И. Томилова в совместной статье «О роли переводческого решения в достижении эквивалентности (на примере французских художественных текстов и их переводов на русский язык)» цитируют приведённое выше определение «переводческого решения» Енбаевой, применяя его постулаты к исследуемой ими проблеме эквивалентного перевода франкоязычных художественных текстов на русский язык через призму использования переводчиками соответствующих переводческих трансформаций.

Их авторский пафос в русле заявленной нами проблематики сводится к следующим важным постулатам:

* понятие переводческого решения актуально в современном переводоведении, однако оно всё ещё не получило широкого теоретического освещения в работах учёных;

• поведение переводчика при принятии переводческого решения зависит, с одной стороны, от лингвистической и социокультурной компетенции переводчика, а с другой стороны, от типа текста, авторской позиции и основной сюжетной линии;

• несмотря на то, что перевод является специфическим, репродуктивным видом речевой деятельности и перед переводчиком прежде всего стоит задача точно передать особенности оригинала на другом языке, а также максимально подстроиться под авторский стиль, ему всё же не всегда удаётся полностью свести на нет речевые проявления его собственной личности;

• допуская сознательно искажение какого-либо параметра текста, переводчик решает при этом переводческую сверхзадачу, а именно -- устанавливает соответствие переведённого текста исходному, следуя собственной идеальной модели «хорошего перевода». Однако в любом случае подобные осознанные переводческие действия не могут квалифицироваться как ошибочные, а результат перевода -- как «неправильный»;

• разновидностью переводческого решения правомерно считать переводческие трансформации; очевидно, что переводческое решение может содержать целый спектр трансформаций и преобразований;

• единицей переводческого решения, как и перевода в целом может стать любая языковая единица (фонема, графема, морфема, лексема, синтагма, фраза, текст); выбор той или иной единицы перевода во многом определяется жанрово-стилевой принадлежностью текста оригинала [Плотникова, Томилова, 2015: 191-194]. В статье А. О. Негановой речь также шла о работах Л. В. Кушниной -- научного руководителя Л. В. Енбаевой, а также о трудах последней, в которых по интересующим нас проблемам, говорится следующее: «По мнению Л. В. Кушниной, «поиск оптимального переводческого решения совершается как особого рода эвристический процесс, аксиологической доминантой которого выступает гармония».

Таким образом, ещё раз подчёркивается, «что принятие переводческого решения -- это не механический процесс подбора эквивалентов другого языка, но процесс творческий, в котором переводчик является активным действующим лицом, анализирующим как лингвистические, так и экстралингвистические факторы.

По мнению Л. В. Енбаевой, можно ввести понятие гармоничного переводческого решения, которое представляет собой осуществляемый переводчиком выбор из средств переводящего языка В современном переводоведении корректным считается употребление в метаязыке соответствующих текстов выражение «язык перевода», а не «перево-дящий язык». В этой связи Р. Р. Чайковский в одной из его последних статей пишет следующие: «Ещё одна проблема лингвистической теории перевода, которую нельзя обойти, это анормальный квазитермин «переводящий язык». Термином это слово-сочетание -- несмотря на его распространённость -- назвать вряд ли можно <...> Большая часть авторов писем [касающихся этой проблемы] не предполагают впредь использовать эту терминологическую абракадабру. Это естественно: говорящего языка нет, пишущий язык науке не известен, слышащий язык ещё не обнаружен, читающий язык не изобретён, а «переводящий» язык существует в российском переводоведении уже более полувека» [Чайковский, 2016: 18-19]. оптимальный и согласовывающийся со всем комплексом принятых решений, сбалансированный, участвующий в создании не противоречащих оригиналу системы образов и продиктованный целью создания гармоничного текста перевода <...> Вся деятельность переводчика есть процесс принятия последовательных решений относительно выбора средств переводящего языка и их организации в целостное произведение» [Неганова, 2015: 48-49].

Поскольку в 2018 году Енбаева предложила «исправленный и дополненный» монографический вариант своего исследования, все дальнейшие аналитические процедуры и цитирование источника мы будем осуществлять по её книге [см. : Енбаева, 2018].

К перечню авторов, многие из которых в своём обзоре упоминает А.О. Неганова в части касающейся непосредственно сущности переводческого решения, можно добавить ряд имён из списка Енбаевой, -- С. Росс, О. Каде, Х. П. Крингс, В. Виллс и др. отбиравшей их, по-видимому, по следующим критериям:

• различное понимание переводчиком текста оригинала, служащее основанием для плюральности их толкования;

• толкование плюральности переводческих решений, обусловленное многообразием применяемых переводческих стратегий как способов решения разнообразных искомых задач;

• требование различных нормативов заданности действий переводчика, обусловленных особенностями объективных языковых и переводческих норм, с одной стороны, и субъективностью переводческого поведения, с другой и т. д. [Енбаева, 2018: 37-38].

Вышеуказанные критерии выбора переводческого решения особых возражений не вызывают А, с другой стороны, Енбаева довольно скептически относится к исследованию перевода в западноевропейском переводоведении

Автор считает, что «философская ориентация в русле герменевтического и постмодернистского направлений <.> осложняет задачу переводчика, так как способствует высокой продуцируемости вариантов перевода.

Бесконечность смыслопорождения наводит на мысль о невозможности выбора одного из вариантов, так как выбор означал бы остановку. Мысль о высокой и бесконечной вариативности понимания и толкования получает логическое продолжение в постмодернист[с]ких идеях деконструкции, игры структуры, коллажа, лабиринта, ризомы, «смерти автора» [Там же: 38].

По ходу заметим, что герменевтика и постмодернизм -- это хотя и соприкасающиеся, но всё-таки различающиеся по концепциям и методологии исследования проблем перевода. Любопытно, что, в целом негативно относясь к философской герменевтике, Енбаева вынуждена так или иначе прибегать к её термино-понятиям и их интерпретации. Так, в работе читаем: «Каламбур -- это вид языковой игры...» (курсив наш. -- Э.М.).

Несмотря на то, что автор в своей библиографии указывает одну из работ М. Хайдеггера, нигде в тексте на неё прямо не ссылается. Она упоминает его фамилию в ряду других философов, а также несистемно использует его термин «предпонимание», заимствуя его из другого источника [Там же: 9, 75, 141].

В этой связи только замечу, что именно «художественный нонсенс» как разновидность языковой игры послужил материалом для авторской работы Енбаевой [Мишкуров, 2012].

Искомая терминология широко используется в трудах западноевропейских переводоведов. Так, датский учёный Я. Энгберг в своей работе “Legal translation as knowledge communication -- the relevance of knowledge structures” («Юридический перевод как общение посредством знания: релевантность структур знания») системно использует терминологические словосочетания типа “possible solution to translation problems”, “relevant [translation] decisions”, “Translators' task is to make their decision.”, “suggested solutions to translate task” и т. д. [Engberg, 2018: 56-57].

В заключение обзора литературы вопроса обратимся к программным статьям Н. К. Гарбовского и О. И. Костиковой, которые квинтэссенцию «системологической модели» переводческого процесса видят в фазе «Переводческое решение»: «Системные отношения определяют как характер процесса перевода, так и его результат -- текст перевода <...> Постоянное системное взаимодействие благодаря свойству эмергентности, т е «системному эффекту», заключающемуся в возникновении в системе особых свойств, не присущих её подсистемам и блокам, обусловливает рождение в процессе перевода его главного элемента -- переводческого решения (курсив наш. -- Э.М.). Решение переводчика не смогло бы сформироваться изолированно только как реакция на текст оригинала без взаимодействия сознания переводчика с внешней, социальной, средой. Переводческое решение, которое находит своё эксплицитное выражение в тексте перевода, его форме и содержании, предполагает определение целей акта перевода и возможностей его успешной реализации в конкретных социальных условиях, нахождение и оценку альтернатив, выработку решения, его реализацию и, наконец, самооценку успешности реализации решения и возможных последствий» [Гарбовский, 2015; Гарбовский, Костикова, 2018: 18-19].

Возвращаясь к работе Л. В. Енбаевой, уже изданной в виде монографии, процитируем ещё раз её сущностное определение понятия «переводческое решение»: «Мы считаем возможным определить переводческое решение как осуществлённый переводчиком рациональный выбор из переводческих операций и средств переводящего языка или вариантов перевода с целью разрешить противоречия, обусловленные межъязыковой асимметрией и выражающиеся в лингвистических и социокультурных ограничениях переводимости, а также как результат этого выбора.

Такая трактовка относит переводческое решение к категориальному аппарату операционного описания переводческой деятельности» [Енбаева, 2018: 43]. Однако вот незадача! Как нам быть со знаменитыми контроверзами Т. Сэвори, который в своей книге «Искусство перевода» составил любопытную подборку мнений учёных о том, как переводить, в частности, художественную литературу и особенно поэзию. Очевиден разнобой мнений и предложений о способах и приёмах перевода, казалось бы, однозначно понимаемых смыслов одних и тех же отрывков в прозаических произведениях и поэтических строфах.



1. A translation must give the words of	1. Перевод должен передавать слова
the original.	оригинала.
2. A translation must give the ideas of the	2. Перевод должен передавать мысли
original	оригинала
3. A translation should read like an origi	3. Перевод должен читаться как ориги-
nal work.	нал
4. A translation should read like a trans-	4. Перевод должен читаться как пере-
lation	вод
5. A translation should reflect the style of	5. Перевод должен отражать стиль ори-
the original	гинала
6. A translation should possess the style	6. Перевод должен отражать стиль пе-
of the translator.	реводчика
7. A translation should read as a contem	7. Перевод должен читаться как произ
porary of the original.	ведение, современное оригиналу.
8. A translation should read as a contem	8. Перевод должен читаться как произ-
porary of the translator.	ведение, современное переводчику
9. A translation may add to or omit	9. Перевод может допускать добавле
from the original.	ния и опущения.
10. A translation may never add to or	10. Перевод не должен допускать добав
omit from the original	лений и опущений.
11. A translation of verse should be in	11. Перевод стихов должен осуществ
prose	ляться в прозе.
12. A translation of verse should be in	12. Перевод стихов должен осущест
verse	вляться в стихотворной форме.
[Savory. 1957: 49].

Концепция Т. Сэвори включает 4 вида перевода:

• совершенный перевод -- перевод чисто информационных фразообъявлений;

• адекватный перевод -- перевод сюжетных произведений, где важно лишь содержание, а как оно выражено, несущественно. Переводчик свободно опускает слова или целые предложения, смысл которых ему кажется неясным, перефразирует смысл оригинала (детективы, книги Дюма, Боккаччо, Сервантеса и Л. Толстого.);

• перевод классических произведений -- форма так же важна, как и содержание. Естественно, что он не может быть «совершенным» и требует длительного времени и больших усилий для своей реализации;

• близкий к «адекватному» -- перевод научно-технических материалов, имеющий практическую значимость и требующий хорошего знания переводчиком предмета, о котором идёт речь в оригинале.

Т. Сэвори утверждает, что при выборе переводчик должен последовательно ответить на 3 вопроса:

1. Что сказал автор?

2 . Что он хотел этим сказать?

3 . Как это сказать?

Таким образом, Т Сэвори наряду с содержанием и формой оригинала выделяет в качестве объекта перевода и то, что теперь называют коммуникативным намерением автора.

Рассматривая формулировки, выдвигаемые различными авторами, Т. Сэвори приходит к парадоксальному выводу, что каких-либо общепризнанных принципов перевода вообще не существует. Т. Сэвори отказывается от формулирования каких-то новых принципов перевода. Он ограничивается указанием на то, что переводчик должен находить средний путь между буквальным и свободным переводом Т Сэвори обратил внимание, на тот факт, что выбор варианта перевода зависит от предполагаемого типа читателя.

Этот вывод, получает у Т. Сэвори своеобразную трактовку Он различает 4 типа читателей:

1) совершенно не знающий ИЯ;

2) изучающий ИЯ, отчасти с помощью перевода;

3) знавший ИЯ, но почти полностью забывший его;

4) хорошо знающий ИЯ.

Подобная классификация реципиентов перевода не получила развития в теории перевода, но сама идея зависимости переводческого процесса от реципиента вошла в концептуальный аппарат современного переводоведения. Очевидно, что найти закрытый перечень единообразных типов переводческого решения для всех разновидностей текстов и их жанров в единой формуле пока не удаётся. Напомним, что именно по этой причине А. А. Реформатский в своё время имел неосторожность заявить, что общая теория перевода невозможна, поскольку переводческие решения для разных типов двуязычной коммуникации абсолютно несовместимы [см.: Реформатский, 1952: 12].

Здесь уместно вспомнить трактовку В. Н. Комиссарова эквивалентности/адекватности перевода с точки зрения его нормы как фактора, непосредственно влияющего на выбор адекватного переводческого решения ИТ Он аргументированно утверждал, что «переводческая норма не может быть сформулирована в виде единого требования, которое должно выполняться во всех видах межъязыкового общения. Скорее, она должна складываться из нескольких разновидностей нормативных установок, обязательность которых будет меняться в зависимости от задач и характера переводческого акта» [Комиссаров, 2007: 151].

Другими словами, в термино-понятиях теории «переводческого решения» следует констатировать, что для разных типов текстов в их жанровой разновидности будут применяться различные требования, которые детерминируются «характером оригинала», а также стилистическими требованиями, которым должен отвечать перевод

С другой стороны, Ортега-и-Гассет пришёл к выводу, что «перевод -- не копия оригинала текста» и что «он не является, не должен претендовать на то, чтобы являться тем же произведением, но с иной лексикой», ибо «перевод - не само произведение, путь к нему (курсив наш. -- Э.М. )».

Этот путь он видел в плюральности переводческих решений, обусловленных разной целевой установкой -- то формовоспроизводящей, то смыслоориентированной, совокупность которых давала бы более или менее полное представление о тексте-источнике: «каждое произведение неповторимо, а перевод -- лишь орудие, приближающее нас к нему... из этого следует, что один и тот же текст допускает несколько переводов», так как «невозможно, по крайней мере в большинстве случаев, приблизиться к оригиналу сразу во всех измерениях».

Выход из положения он видел в том, чтобы «разделить работу и сделать несколько различных переводов одной и той же вещи в соответствии с теми гранями, которые мы хотели бы точно передать». Так, к примеру, «если мы хотим создать представление о... художественных качествах [оригинала], -- поясняет Ортега, -- мы должны отказаться почти от всей материи текста, чтобы передать его формальное изящество».

В существующих переводах трудов Платона Ортегу, к примеру, крайне раздражало «не то, что в переводе улетучилась чарующая сладость платоновского стиля, а потеря трёх четвертей предметов, тех самых предметов, которые действуют в высказываниях философов, которые он то едва намечает, то любовно выписывает.

Поэтому он так скучен для современного читателя, а вовсе не потому, что, как принято считать, при переводе пострадала его красота. Как он может быть интересным, если из текста выкинули все содержимое, оставив лишь тонкую оболочку, бесплотную и холодную» [Ортега-и-Гассет, 1930: 9-13].

Воистину! Заказчик требует искомый перевод по профессиональным потребностям, а переводчик же исполняет заказной перевод по профессиональным возможностям. Однако неправильное «переводческое решение» всегда приводит подчас к переводческим казусам.

Так, в словаре русского языка читаем: «Ленивый -- 1. Склонный к лени, к праздности, избегающий труда; 2. Медлительный, неторопливый (о движении, походке и т.п.); 3. Приготовленный более быстрым способом (о кушаньях).Ленивые голубцы, вареники <...> ленивые щи» [Словарь русского языка, 1982: 174].

Но если для первого и второго значений в английском языке без труда находятся прямые переводческие соответствия (ср.: lazy person/ lazy bootes/ lazy bones; unhurried movements и т.д. ), то с «ассоциативным подвохом» 3-го значения составители «Нового большого русского-английского словаря» явно попали впросак: они убеждают пользователей словарём, что «ленивые голубцы» -- это “lazy cook's goloubtsi”, букв. «голубцы ленивого повара.» [см.: Ермолович, Красавина, 2006: 377].

Между тем переводческое решение практически всегда включает элемент манипуляции оригиналом по самым различным причинам. Так, например, обратимся к басням И. А. Крылова якобы переведённых с французского языка на русский.

Как известно, басня Эзопа стала источником басни Лафонтена, которая послужила основой для басни Крылова «Стрекоза и муравей», которая в подлиннике, в подстрочном переводе и в русскоязычной интерпретации баснописца выглядят следующим образом:

La Cigale et la Fourmi (1668)	Цикада и Муравей (Муравьиха)	Стрекоза и Муравей (1808)
La cigale ayant chantй	Цикада, пропев	Попрыгунья Стрекоза
tout l'йtй,	всё лето,	Лето красное пропела;
Se trouva fort dйpourvue	оказалась лишённой всего,	Оглянуться не успела,
Quand la bise fut venue:	когда пришёл холодный ветер:	Как зима катит в глаза.
Pas un seul petit morceau	ни одного кусочка	Помертвело чисто поле,
De mouche ou de vermisseau	мухи или червячка	Нет уж дней тех светлых боле,
Elle alla crier famine	Она пошла жаловаться на голод	Как под каждым ей листком
Chez la fourmi sa voisine,	к муравьихе, своей соседке,	Был готов и стол и дом.
La priant de lui prкter	прося её ей одолжить	Всё прошло: с зимой холодной
Quelque grain pour subsister	несколько зёрен, чтоб прожить	Нужда, голод настаёт;
Jusqu'а la saison nouvelle	до весны	Стрекоза уж не поёт;
Je vous paierai, lui dit-elle,	-- Я заплачу вам, -- говорит она ей,	И кому же в ум пойдёт
Avant l'aoыt, foi d'animal,	до августа, даю слово животного,	На желудок петь голодный!
Intйrкt et principal	процент и основной долг.	Злой тоской удручена,
La fourmi n'est pas prкteuse,	Муравьиха не любит давать в долг,	К Муравью ползёт она:
C'est lа son moindre dйfaut	такого недостатка у неё нет	«Не оставь меня, кум милый!
Que faisiez-vous au temps chaud?	-- Что делали вы летом? --	Дай ты мне собраться с силой,
Dit-elle а cette emprunteuse	Спрашивает она просительницу займа	И до вешних только дней
Nuit et jour а tout venant	Ночь и день, для каждого прохожего	Прокорми и обогрей!»
Je chantais, ne vous dйplaise. --	я пела, с вашего позволения	-- «Кумушка, мне странно это:
Vous chantiez! J'en suis fort aise,	-- Вы пели! Я очень рада	Да работалаль ты в лето?»
Eh bien, dansez maintenant.	Что ж, танцуйте теперь	Говорит ей Муравей.
		-- «До того ль, голубчик, было!
		В мягких муравах у нас
		Песни, резвость всякий час,
		Так что голову вскружило».
		- «А, так ты... »
		— «Я без души
		— Лето целое всё пела».
		— «Ты всё пела? Это дело:
		Так поди же, попляши!»

В.Г. Гак, анализируя франкоязычную и русскоязычную версии басни, констатирует: «И. А. Крылов... неточно отобразил свойства своей героини -- стрекозы, назвав её попрыгуньей, хотя она прыгать не может, но лишь порхает, перелетая с места на место. Однако образ попрыгуньи-стрекозы прочно вошёл в сознание русского читателя. На основании смыслового параллелизма басен Крылова и Лафонтена возникло представление о параллелизме персонажей, и цикада, проводящая большую часть своей жизни, сидя на ветке дерева, стала ассоциироваться с попрыгуньей-стрекозой, непрерывно летающей в жаркие часы дня <.>

Различия внешнего кадра двух культур проявляются и в описании природы О приближении зимы Лафонтен говорит «когда пришёл холодный ветер», Крылов -- «помертвело чисто поле». Холодный ветер, дождь -- главный признак наступления зимы во Франции, в России -- увядание природы, снег <.> Второй культурологический фактор может быть связан с самим языком. В баснях большое значение приобретает грамматический род названия животного; при олицетворении образуются наименования лиц мужского или женского пола: формальный род переходит в семантический. Л.В. Щерба, анализируя лермонтовский вариант стихотворения Гейне “Ein Fichtenbaum stecht einsam”, показал, как замена рода при олицетворении может изменить всю тональность произведения. С аналогичным явлением мы встречаемся при переходе от французского варианта басни к русскому. Русские педагоги отмечали, что, несмотря на простоту и прозрачность мысли, заложенной в басне, при разборе стихотворения сочувствие школьников часто бывает на стороне «непутёвой» стрекозы, а не хозяйственного и предусмотрительного муравья. Возможно, здесь сыграл свою роль и грамматический род имён персонажей.

Во французском языке la cigale и la fourmi -- слова женского рода, они олицетворяют двух женщин, французские художники, иллюстрируя басню, нередко изображают двух беседующих женщин: муравьиху, аккуратно одетую хозяюшку в чепце и фартуке, и цикаду -- молодую особу с гитарой и в шали. Русское слово муравей -- мужского рода и при персонификации выходит, что жадный и недобрый мужик отказывает в помощи бедной, беззащитной, по-своему симпатичной женщине. Это не может не вызывать подспудно отрицательного отношения к муравью.

Другие особенности басен обусловлены уже собственно историко-культурными факторами. Отношения между лафонтеновскими персонажами более официальны и дистантны, чем между крыловскими. Цикада и муравьиха разговаривают на «вы», тогда как их.

Крыловские коллеги -- на «ты». Конечно, французские «вы» и «ты» не вполне соответствуют функционально русским. Иногда, особенно в текстах прежнего времени, французское «вы» равнофункционально русскому «ты». (В романе «Война и мир» Л. Н. Толстого супруги порой говорят между собой по-французски на «вы», а в русском переводе, сделанном самим Толстым, -- на «ты»). Но всё же текст двух басен не оставляет сомнения: социальные отношения между персонажами во французском варианте более формальны, чем в русском.

Цикада и муравьиха -- не более как соседки. Цикада просит у муравьихи извинения за то, что побеспокоила её своей просьбой. В словах муравьихи чувствуется глубинное жёсткое и неприязненное отношение к просительнице, раздражение, вызванное цикадой: Vous clianticz! Jen suis fort aise! Она не понимает и презирает тех, кто не накапливает запасов. Сам автор говорит о ней без симпатии, подчёркивая, что она не любит давать в долг. Брать деньги в долг она считает недостатком и гордится тем, что у неё такого недостатка нет. Жестокость и отсутствие милосердия делают муравьиху малопривлекательной, несмотря на то, что она должна репрезентировать мораль басни.

Отношения между стрекозой и муравьём в русской басне менее формальны Они не только соседи, но и кумовья, обращающиеся друг к другу со словами, принятыми среди близких людей: кум милой; кумушка; голубчик. В словах муравья слышится не столько раздражение против просительницы, сколько то «весёлое лукавство ума» и насмешливость, которые Пушкин считал характерной чертой народных крыловских персонажей. Но наиболее показательным расхождением между двумя вариантами басни является содержание просьбы цикады и стрекозы.

Цикада просит муравьиху дать ей зерна в долг, до нового урожая (до августа), обещая вернуть ей и основной долг, и процент. Просьба крыловской стрекозы совершенно иная: она не ведёт речи ни о займе, ни о процентах, она говорит только о гуманитарной помощи.

Она просит муравья «прокормить и обогреть» её, то есть взять к себе в дом до весны, ведь они -- кумовья, близкие люди. Во всём этом отражается большее чувство взаимопомощи у русских персонажей, а также, быть может, и менее развитый уровень товарно-денежных отношений в российской среде того времени: речь идёт не о займе, а о безвозмездной помощи. По-разному выглядят сами просительницы. Цикада летом занималась в известной мере полезным трудом: она пела, развлекая прохожих, но не подумала о своём будущем: ей свойственна непредусмотрительность. Стрекоза же отличается полной беззаботностью: все лето она пела и резвилась, ни о чём не думая («без души»), не совершая никакой полезной работы. Она могла рассчитывать только на участие и взаимопомощь, свойственные русской общине того времени. Если попытаться продолжить историю, то скорее всего цикада ничего не получит от муравьихи. Русский вариант басни производит иное впечатление: пожалуй, муравей всё же сжалится над стрекозой. Это больше соответствовало миропониманию простых русских людей того времени <...> В баснях Лафонтена и Крылова отражаются национально-культурные особенности соответствующего общества определенной эпохи.

Но вместе с тем они в равной степени ставят вопрос и об общечеловеческих ценностях. Мы говорили о том, что крыловский муравей не вызывает особой симпатии у русского читателя. То же касается и французской муравьихи, которую читатели склонны осуждать за суровость и нежелание помочь ближнему. Оба варианта басни, осуждая непредусмотрительность или безделье, вместе с тем осуждают и отсутствие милосердия» [Гак, 1998: 760-763].

В этой связи известный российский когнитивист Н. Н. Болдырев справедливо подчёркивает, что «перевод представляет собой один из видов межкультурной коммуникации и в этом его качестве должен учитывать не только собственно языковые данные, но и когнитивно-интерпретационный аспект, предполагающий владение знаниями о характере познавательных процессов и их языковой репрезентации в контексте разных культур» [Болдырев, 2018: 36].

Как известно, самое сложное -- переводить философские, религиозные, художественные и тому подобные тексты. Каждое слово в них бывает так «нагружено» смыслом, что переводчику приходится не столько воспроизводить текст на другому языке, сколько создавать его заново.

О подобной ситуации писал, в частности, К. А. Свасьян -- переводчик, редактор и комментатор знаменитого философского трактата «Так говорил Заратустра» Ницше. В авторе он отчётливо усматривал личность яркого, архисложного «языкового игрока», который своими новациями может свести с ума любого переводчика «Читатель, -- пишет комментатор, -- знакомый с оригиналом, сразу же согласится, что перевод «Заратустры» -- вещь весьма условная. Это настоящая сатурналия языка, стало быть, языка не общезначимого, не присмирённого в рефлексии, а сплошь контрабандного, стихийного и оттого безраздельно тождественного со своей стихией. Лучше всего охарактеризовало бы его то именно, что не подлежит в нём переводу, его непереводимость, именно, трёхступенчатая непереводимость «лексико-семантического слоя», «эвфонического слоя» и «эвритмического слоя» [Свасьян, 1990: 771-777].

Французский учёный Филипп Фонтен в своей работе «Le dйfis de la traduction» сокрушается, что поскольку языки по своему синтаксическому строю и словарю весьма не схожи, то, как это не прискорбно, приходится поневоле отказаться от идеала совершенного перевода. Но при любых обстоятельствах качество переводческого решения определяется степенью преодоления когнитивного диссонанса между автором оригинала и иноязычной аудиторией.

Переводческое решение есть свидетельство выбора оптимального, по мнению переводчика, текста для данного оригинала в заданных хронотопных условиях варианта, полученного путём выбора наиболее редуцированного подхода к стратегии и тактике решения проблемы «непереводимости», преодоления чуждости ИТ на соответствующих когнитивно-коммуникативных и прагмалингвистических уровнях взаимовосприятия ИТ и ПТ. герменевтический переводческий транслят оригинал

Переводческое решение символизирует творческую победу по преодолению чуждости ИТ и презентации ПТ как вторичного иноязычного шедевра на иноязыке читательской аудитории



Заключение

Заключая указанный предметно-тематический цикл исследования, мы констатируем, что герменевтическая парадигма перевода обеспечивает оптимальные способы и приёмы работы переводчика по созданию окончательного переводного текста на основе собственного переводческого решения, базирующегося на общепереводческих принципах.

При этом сохраняются индивидуальность переводчика и стилистика его переводного текста, отчуждаемого реципиенту

В результате применения герменевтико-переводческого методологического стандарта переводческая рефлексия редуцирует уподобление транслята оригиналу путём последовательной реализации четырёх базовых когнитивных констант -- предпонимания, понимания, интерпретации и переводческого решения.

В отличие от философско-герменевтической трактовки интерпретации смыслов одноязычных штудий как завершающего этапа феноменологической редукции таковой в переводческой деятельности является стадия принятия переводческого решения.

Последнее нацелено на разработку итогового иноязычного воплощения авторского cognitio в виде «вторичного» переводного текста. Переводческое решение -- это порождение окончательного результирующего «дискурсивно эквивалентного/прагматически адекватного» переводного текста, отчуждаемого в сферу читательской рефлексии.

Все указанные стадии переводческого процесса не отделены друг от друга «китайской стеной», а находятся в отношениях когнитивнофункциональной дополнительности

Перевод -- сложный, многоуровневый феномен, неподдающийся, как показал опыт многих поколений переводчиков, однозначной трактовке, и он всегда, как указывал знаменитый теоретик и практик перевода Е. Г. Эткинд, «невозможен без жертв и замен» [Эткинд, 2019: 20]. А переводчик воистину всегда выступает в роли великого страстотерпца чужих мыслей.

По-видимому, ему в своей творческой деятельности следует руководствоваться мудрой максимой академика-«еретика» М. Г. Гаспарова, который говорил, что «...перевод есть равнодействующая того, что переводчик должен, может и хочет: что он должен, задаёт подлинник, что он может, определяют средства его языка; что он хочет -- это его предпочтения и вкусы, по которым он отбирает что-то из этих средств»!



Список литературы

1. Болдырев Н.Н. Перевод как проблема выбора когнитивных доминант. Вып. XXXIV: Со§пШо и СошшишсаЯо в современном глобальном мире. Материалы VIII Международного конгресса по когнитивной лингвистике 10-12 октября 2018 года. МГУ имени М. В. Ломоносова; Неолит Москва, 2018. С 33-37.

2. Воюцкая А.А. Объективные и субъективные различия в подходах к принятию переводческого решения. Вып. XXXIV: Со§пШо и СошшишсаЯо в современном глобальном мире. Материалы VIII Международного конгресса по когнитивной лингвистике 10-12 октября 2018 года. МГУ имени М. В. Ломоносова; Неолит Москва, 2018а. С. 854-856.

3. Воюцкая А.А. Процесс принятия решения в переводе: приемлемость и предпочтительность // Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода, 2018б. № 3. С. 3-16.

4. Гак В.Г. Языковые преобразования. М. : Школа «Языки русской культуры», 1998 768 с

5. Гарбовский Н.К. Системологическая модель науки о переводе. Транс- дисциплинарность и система научных знаний // Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода, 2015. № 1. С. 3-20.

6. Гарбовский Н.К., Костикова О.И. Перевод и общество // Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода, 2018. № 1. С. 17-40.

7. Гаспаров М. Л. Записки и выписки. М. : Новое литературное обозрение, 2001.416 с.

8. Енбаева Л.В. Переводческое решение речевой многозначности. авто- реф. дисс.... канд. филол. наук. Тюмень, 2009. 13 с.

9. Енбаева Л.В. Переводческое решение речевой многозначности. Сопоставительное исследование: монография. М. : ФЛИНТА, 2018. 292 с.

10. Ермолович Д.И., Красавина Т.М. Новый большой русско-английский словарь / Под общим руководством Д. И. Ермоловича, 2-е изд. М. : Русский язык -- Медиа, 2006.

11. Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. Изд. 2-е, доп. М. : Издательство ЛКИ, 2007. 176 с.

12. Латышев Л.К. Технология перевода. 2-е изд. перераб. и доп. М. : «Академия», 2005. 320 с.

13. Миньяр-Белоручев. Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. М. : Воениздат, 1980. 237 с.

14. Мишкуров Э.Н. «Герменевтика перевода (теоретико-методологический стандарт)» / Э. Н. Мишкуров. М. : Военный ун-т, 2018. 299 с.

15. Мишкуров Э.Н. Язык, «языковые игры» и перевод в современном лингв о философском и лингвокультурологическом освещении // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода, 2012. № 1. С. 5-15.

16. Неганова А.О. Современные воззрения отечественных и зарубежных учёных на трактовку переводческого решения // Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета Проблемы языкознания и педагогики, 2015. С. 46-51.

17. Ортега-и-Гассет Х. Нищета и блеск перевода (1930 г. ). http://www. pseudology. org/Psyhology/Gasset/NischetaBleskPerevoda. htm (дата обращения: 08.02.2013). 12 с.

18. Плотникова М.В., Томилова А.И. О роли переводческого решения в достижении эквивалентности (на примере французских художественных текстов и их переводов на русский язык) // Педагогическое образование в России, 2015. № 10. С. 191-195.

19. Реформатский А.А. Лингвистические вопросы перевода // Иностранные языки в школе. 1952. С. 12-22.

20. Свасьян К.А. Примечания: Так говорил Заратустра / Ф. Ницше. Соч. : в 2 т. Т. 2. М. , 1990. С. 770-777.

21. Теория принятия решений https://www rea ru/ru/org/cathedries/ mathmek/Documents/ТЕОРИЯ%20ПРИНЯТИЯ%20РЕШЕНИЙ. pdf (дата обращения: 09.07.2019). 13 с.

22. Чайковский Р.Р. Нищета перевода, или нужно ли переводчику элементарное филологическое образование. http://www. em-remarque.ru/library/ perevod-i-perevodchi (дата обращения: 08.02. 2013). 5 c.

23. Чайковский Р.Р. Свет и тени современного российского переводове- дения // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2016. № 4. С. 5-25.

24. Эткинд Е.Г. Об условно-поэтическом и индивидуальном (Сонеты Шекспира в русских переводах). http://lib. ru/SHAKESPEARE/shks_etkind. txt_with-big-pictures.html (дата обращения: 06.07.2019). 24 с.

25. EngbergJ. Legal translation as knowledge communication -- the relevance of knowledge structures. Вып. XXXIV: Cognitio и Communicatio в современном глобальном мире. Материалы VIII Международного конгресса по когнитивной лингвистике 10-12 октября 2018 года. МГУ имени М. В. Ломоносова; Неолит Москва, 2018. С. 55-59.

26. Fontaine P. Les dйfis de la traduction / http://lyc-sevres. ac-versailles.fr/eee. tice. 09-10. PhF.pdf (дата обращения 11.07.2019). 18 p.

27. Savory T. The Art of Translation. London: Johnathan Cape, 1957. 159 p.



References

1. Boldyrev N.N. Perevod kak problema vybora kognitivnykh dominant [Translation as a problem of choosing cognitive dominants], Vyp. XXXIV: Cognitio i Communicatio v sovremennom global'nom mire. Materialy VIII Mezhdun- arodnogo kongressa po kognitivnoy lingvistike 10-12 oktyabrya 2018 goda. MGU imeni M. V Lomonosova; Neolit Moscow, 2018, pp. 33-37 (In Russian).

2. Chaykovskiy R.R. Nishcheta perevoda, ili nuzhno li perevodchiku elementa- rnoe filologicheskoe obrazovanie [Poverty of translation, or whether the translator needs an elementary philological education], http://www. em-remarque. ru/ library/ perevod-i-perevodchi... (data obrashcheniya: February 08.2013). 5 p. (In Russian)

3. Chajkovskij R.R. Svet i teni sovremennogo rossijskogo perevodovedenija [Light and Shadows of Modern Translation Studies in Russia]. Vestn. Mosk. un- ta. Ser. 22. Teorija perevoda, 2016. No. 4, pp. 5-25 (In Russian).

4. Fontaine P. Les dйfis de la traduction / http://lyc-sevres. ac-versailles. fr/eee. tice. 09-10. PhF pdf (дата обращения: July 11.2019). 18 p.

5. Gak V.G. Yazykovye preobrazovaniya [Language Transformations], Moscow: Shkola «Yazyki russkoy kul'tury», 1998. 768 p. (In Russian).

6. Garbovskiy N.K. Sistemologicheskaya model' nauki o perevode. Trans- distsiplinarnost' i sistema nauchnykh znaniy [The systemological model of the translation studies. Transdisciplinarity and the system of scientific knowledge]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Ser. 22. Teoriyaperevoda, 2015. No.1, pp. 3-20 (In Russian)

7. Garbovskiy N.K., Kostikova O.I. Perevod i obshchestvo [Translation and Society], Vestnik Moskovskogo universiteta. Ser. 22. Teoriya perevoda, 2018. No. 1, pp. 17-40 (In Russian).

8. Gasparov M.L. Zapiski i vypiski [Notes and extracts]. Moscow: Novoe liter- aturnoe obozrenie, 2001. 416 p. (In Russian).

9. EnbaevaL.V. Perevodcheskoe reshenie rechevoy mnogoznachnosti [Translation decision speech polysemy]. Extended abstract of candidate's thesis filol. nauk. Tyumen, 2009. 13 p. (In Russian).

...