От малинового берета до шведских перчаток: семантика модных аксессуаров в художественном тексте

Размещено на http://www.allbest.ru/

От малинового берета до шведских перчаток: семантика модных аксессуаров в художественном тексте

Г.Н. Боева

Санкт-Петербургский государственный университет промышленных технологий и дизайна, Россия, Санкт-Петербург. Доктор филологических наук, доцент

Аннотации

В статье прослеживается функциональное и семантическое многообразие деталей художественного текста, представляющих собой репрезентацию модного аксессуара / предмета гардероба. На примерах из произведений классиков ХІХ в. и писателей Серебряного века показывается, что "модная деталь" может помогать в изображении психологического состояния героя и его социального статуса, в трансляции авторских идей, в сюжетообразовании, а также становиться метонимическим субститутом героя или символом, поддающимся самым разнообразным интерпретациям, включая фрейдистские.

Ключевые слова: мода, аксессуар, художественный текст, семиотика, знак. аксессуар гардероб семантический

Saint Petersburg State University of Industrial Technologies and Design, Russia, S.-Peterburg. Dr. of Philological Sciences, Associate Professor.

FROM RASPBERRY BERET TO SWEDISH GLOVES: SEMANTICS OF FASHION ACCESSORIES IN ARTISTIC TEXT

The article traces the functional and semantic diversity of the details in an artistic text, which represent a fashionable accessory or an item of the wardrobe. On examples from the works of classics of the nineteenth century and writers of the Silver Age, it is shown that the "fashionable detail" is able to help depict the psychological state of the character and his / her social status, convey the author's ideas, participate in the plot formation, and also become a metonymic substitute of the character or a symbol that can be interpreted in a wide variety of ways, including Freudian ones.

Keywords: fashion, accessory, artistic text, semiotics, sign.

Мода - высокосемиотичный механизм, влияющий на все сферы человеческой жизни [4, с. 125-127]. Знаковые свойства костюма делают его конвенциональным языком [2, с. 7], которым активно пользуется в своих целях художественная словесность. Разумеется, речь идет, прежде всего, об эстетическом воздействии, которое предполагает пересотворение действительности на новых основаниях. Модные аксессуары, наряду с другими художественными деталями, в тексте выступают знаками и несут информацию, подлежащую перекодировке. В зависимости от эстетических установок автора и литературной формации, к которой принадлежит текст, в нем по-разному используется и модная деталь.

Аксессуар в тексте реалистической ориентации зачастую играет роль социально-психологического "ключа", некого "свернутого" послания, позволяющего дать емкую характеристику персонажа, его статуса, состояния. В пространстве пушкинского романа "Евгений Онегин" малиновый берет Татьяны Лариной - знак ее внешнего преображения (из провинциальной барышни - в петербургскую даму, княгиню), не затронувшего внутренней цельности и верности себе. Попутно заметим, что, во-первых, бархатный / атласный берет вошел в моду именно в 20-е гг. ХІХ вв., а значит, был модной новинкой, подходящей для пушкинского замысла подчеркнуть новый статус героини, а во-вторых, такой берет носили только замужние дамы [2, с. 37].

А вот в "Красном и черном" Ф. Стендаля, тоже одном из первых европейских реалистических романов, ажурные чулки мадам де Реналь становятся как раз знаком ее внутреннего изменения: полюбив, она становится более внимательной к своему туалету, бессознательно делая выбор в пользу модных аксессуаров. Ажурные изделия, как свидетельствует специалист по костюму, вошли в моду в первой трети ХІХ в. - именно в годы создания романа (он был опубликован в 1930 г.) [2, с. 13].

В другой главе "Евгения Онегина", в знаменитом рассуждении о "панталонах, фраке, жилете", автор-повествователь упоминает об этих элементах модного мужского гардероба с иной целью - полемики с современниками о судьбе языка и декларации своих взглядов на его развитие (как известно, не "архаист" и не "карамзинист", Пушкин придерживался в этом вопросе "золотой середины"). "Одевая" же в "Капитанской дочке" императрицу в "душегрейку" поверх утреннего платья, Пушкин делает ее образ нарочито народным, "домашним", тем самым выражая свои симпатии милосердной монаршей власти, персонифицированной в Екатерине Второй. Напомним, что душегрейка / душегрея - предмет русского народного костюма (исконно русское и его название). В изысканном и дорогом "исполнении" душегрея могла быть и городской одеждой, но в этом случае она как раз "служила признаком сохраняемых связей с деревней, с традиционным костюмом" [2, с. 96].

В русской литературе, которая, по выражению, приписываемому Ф.М. Достоевскому, вышла из "гоголевской шинели", предмет одежды часто - по принципу метонимии - становится субститутом героя - как в повести о несчастном Акакии Акакиевиче. "Гардеробный образ" разрастается до символа, в котором высвечивается воплощенный в литературе магистральный конфликт русской жизни: между живой личностью человека и могущественными требованиями государства, казенного мундира.

Метонимический принцип переноса мог предполагать и не столь сгущенную символизацию. Вспомним гирлянду анютиных глазок на корсаже и в волосах ("своих, без примеси") в лаконичном туалете Анны Карениной на московском балу в начале романа: перекликающиеся с именем героини цветы на черном фоне платья намекают на ее дальнейшую трагическую судьбу. Хотя значительно чаще в художественном мире Л.Н. Толстого внимание к деталям, в том числе деталям гардероба, - прием портретной характеристики, психологической нюансировки. Уже в своем дебютном произведении - первой части автобиографической трилогии, повести "Детство", - Толстой мастерски использует деталь как сюжетную пружину, позволяющую раскрыть характер героя какой-либо гранью. Так, Николенька Иртеньев, танцуя с Сонечкой Валахиной, обнаруживает, что его перчатка рваная, но преодолевает условности и ведет себя естественно - и тем нравится своей маленькой даме. Для современного читателя, разумеется, факт обязательности перчаток даже на домашнем дворянском балу и даже для ребенка, - сам по себе факт многозначительный.

Еще один интересный контекст, в котором фигурируют наименования "модных деталей", обнаружим в романе Достоевского "Бедные люди". В одном из последних писем Вареньки Доброселовой к Макару Девушкину встречается не менее десяти различных терминов, преимущественно французских, касающихся женского гардероба: "Скажите мадам Шифон, чтобы блонды она непременно переменила, сообразуясь со вчерашним образчиком, и чтобы сама заехала ко мне показать новый выбор. Да скажите еще, что я раздумала насчет канзу; что его нужно вышивать крошью. Да еще: буквы для вензелей на платках вышивать тамбуром; слышите ли? тамбуром, а не гладью. Смотрите же не забудьте, что тамбуром! Вот еще чуть было не забыла! Передайте ей, ради Бога, чтобы листики на пелерине шить возвышенно, усики и шипы кордонне, а потом обшить воротник кружевом или широкой фальбалой" [1, с. 103]. Чрезмерная концентрация слов, относящихся к гардеробу, в т. ч. иноязычных - "канзу" (вид легкой кофточки), "фальбала" (оборки), - выдают в героине "исступленное состояние" (измененное состояние в ситуации стресса) [6] накануне ее вынужденного замужества, которое воспринимается и ее корреспондентом, и автором и читателем как трагический исход.

Функция детали-аксессуара зависит и от жанра. Так, в авантюрноприключенческой литературе она играет важную, часто сюжетообразующую роль, но не индивидуализирована. Иными словами, на месте бриллиантовых подвесок королевы у Дюма-отца вполне представимо другое украшение. Точно так же обстоит дело в новелле. В "Дарах волхвов" О. Генри важно подчеркнуть парадоксальность жертвы, которую приносит даритель, и выбор цепочки для часов и гребенки для волос обусловлен исключительно этой парадоксальностью. В новелле Г. де Мопассана "Ожерелье" вместо рокового украшения, погубившего жизнь героини, тоже представимо любое другое.

Деталь-украшение, предельно насыщенное семантической значимостью, в пространстве романтического или модернистского текста чаще всего становится мощным символом: жертвенной любви (гранатовый браслет в одноименной повести А.И. Куприна), мистической сокровенности, непознаваемости (шляпа с вуалью и траурными перьями, синий плащ героинь блоковской лирики). Примечательно, что в пространстве художественного текста один и тот же образ может поддаваться различным интерпретациям: в романе И.С. Тургенева "Отцы и дети" перстень с изображением сфинкса, подаренный княгине Р. Павлом Кирсановым, для него самого означает загадочность, иррациональность женской любви, для Базарова это "романтизм, чепуха, гниль, художество" - авторская же точка зрения шире и объемнее этих интерпретаций и выстраивается на их диалоге, пересечении.

Итак, образ "модной детали" (аксессуара / украшения) способен бытовать в тексте на самых разных основаниях, зачастую порождая весьма неожиданные смыслы, "надстраиваемые" над первым слоем означающего. В качестве примера такого неожиданного, не всем очевидного смыслопорождения приведем заглавный образ из романа, написанного Ю. Юркуном в 1914 г., - "Шведские перчатки". Желтые шведской кожи перчатки (в современном представлении - замшевые), подаренные юному Иосифу старшим другом, становятся метафорой его жизни: невинный отрок, он пускается в странствие и приобретает опыт, в том числе и плотской любви, подобно тому, как меняют свою фактуру и окраску перчатки от соприкосновения с житейской грязью. Этот семантический слой прозрачен и проговаривается наставником героя: "Их [перчатки - Б. Г.] носят грязными, ибо они очень скоро и легко грязнятся. Их кожу можно сравнить с людьми, с тобой..." [8, с. 69]. Читатели, несомненно, воспринимали заглавный образ как символ, хотя и по-разному. Так, один критик счел название романа не совсем удачным, поскольку это "сравнение настолько общего характера, что с таким же правом можно было дать роману название "Крахмальные манжеты", "Носовые платки" или еще какое-нибудь в этом роде" [7]. Другие же, как художник В. Милашевский, восприняли семантику этого аксессуара как субкультурную атрибутику однополой любви: "Это Пьеро с картин Сомова, только в демисезонных пальто и без фейерверка. Конечно, у всех "шведские перчатки"" [5, с. 38].

В контексте же фрейдизма актуализируется значение перчаток как символического воплощения женского начала, намекающего на перверсивную сексуальность автобиографического героя и самого автора: современники, разумеется, воспринимали заглавие романа и в контексте близких взаимоотношений Юркуна с М. Кузминым, выступившим автором предисловия к роману. В скобках заметим, что в кузминской лирике тоже немало образов, связанных с деталями гардероба и акцентирующими гомосексуальные мотивы (например, "Я жалкой радостью себя утешу, / Купив такую шапку, как у Вас" [3]).

Приведенные примеры показывают, как многообразна функциональность деталей художественного текста, представляющих собой репрезентацию модного аксессуара / предмета гардероба. "Модная деталь" способна помогать обрисовке психологического состояния героя и его социального статуса, транслировать авторские идеи, участвовать в сюжетообразовании, а также становиться метонимическим субститутом героя или символом, поддающимся самым разнообразным интерпретациям, включая фрейдистские. Безусловно, столь высокая степень семантической значимости "модной детали" в художественном тексте диктуется феноменально высокой семиотической "заряженностью" моды, которая способна к порождению неисчислимых культурных смыслов.

Список литературы