Лексическое включение сравнений в структуру художественного текста (средства выражения в белорусском и русском языках)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Белорусский государственный университет

ЛЕКСИЧЕСКОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ СРАВНЕНИЙ В СТРУКТУРУ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА (средства выражения в белорусском и русском языках)

В.И. Ивченков

Аннотация

лексический включение художественный текст

В статье дан лингвостилистический анализ лексического включения сравнения в структуру художественных текстов классика белорусской литературы Владимира Короткевича. Сравнение показано как один из элементов образной системы писателя и представлено в трехкомпонентной формуле - субъект (сошрагапЬиш), объект (сошрагаШш), основа ^егЬиш сошрагаіїоп^), определены особенности его функционирования, выявлены семантические группы одного лексического ряда в таксономии субъекта и объекта сравнения, установлено своеобразие перевода белорусских сравнений на русский язык, выведено категориальное значение имплицитности в тропеическом процессе.

Ключевые слова: художественный текст, языковая картина, троп, сравнение, образная система писателя, имплицитность, эквивалентность перевода, семантическое поле.

Annotation

Victor I. Ivchenkov (Belarusian State University)

LEXICAL INCLUSION OF COMPARISONS IN THE STRUCTURE OF THE LITERARY TEXT (means of expression in the Belarusian and Russian languages)

In the article the linguostylistic analysis of lexical inclusion of a comparison in the structure of literary texts of the classic of Belarusian literature Vladimir Korotkevich is given. The comparison is shown as one of the elements of the figurative system of the writer and is presented in a three-component formula - the subject (the comparandum), object (comparatum), basis (tertium comparationis), the features of its functioning are defined, the semantic groups of the same lexical series in the taxonomy of the subject and object of comparison are identified, the peculiarity of the translation of Belarusian comparisons into the Russian language is established, categorical meaning of implicitness in the trope process is derived.

Key words: literary text, linguistic picture, trope, comparison, figurative system of the writer, implicitness, translation equivalence, semantic field.

Основная часть

Система тропов в художественной речи имеет свою специфику, в ней максимально выражается национальное своеобразие языка, т. к. представляется потенциальный, вторичный уровень семантики, зависящей от индивидуально-авторского видения мира. Ресурсы языка неисчерпаемы, как и возможность человека сравнивать предметы, процессы, свойства, состояния с другими явлениями. Отсюда, по-видимому, тот богатый арсенал тропов, номенклатура которых еще в античности составляла не менее двухсот единиц. К ХХ веку из древней риторики, поэтики они перешли в стилистику ресурсов. Механизм семантического переноса, основанный на сравнении, аналогии, подобии, не изменился, а только пополнился разнообразием вещного мира. Незыблемым остается и терминологический инструментарий тропов: за новое время, пожалуй, не «изобретено» ни одного нового вида тропа. Все они имеют античную природу, что явно отражается в их этимологии. Это обстоятельство имеет причины экстралингвистического порядка: падение риторики на исходе античности умалило значение совещательного красноречия. Агора, римский форум пришли в упадок. Сегодняшние руины - лишь жалкое напоминание былой божественной силы слова в Афинах и Древнем Риме. В начале ХХ1 века можно говорить об эволюционировании форума античности в виртуальный, который раскрывает перед homo loquens ранее невиданные вербальные возможности. Активная речевая практика - залог возникновения новых способов и типов семантического переноса и, возможно, видов тропа.

По пути исследования тропа как элемента стилистики художественной литературы особое внимание привлекает лингвистическая феноменальность организационного и формально-содержательного аппарата образного значения, которое линейно включается в речевой отрезок. Синтагматические отношения рассматриваются как базовые, т. е. лежащие в основе предмета изучения. Это объясняется тем, что материалом исследования является кодифицированный стилевой поток речевых знаков конкретного автора. В тех случаях, когда достраиваются ассоциативные связи результата переноса, его сущностная и процессуальная стороны, всегда принимается во внимание парадигматическая абстракция потенциальных форм.

Исследование тропов в произведениях художественной литературы с позиции лингвистики определяется теоретическим и прикладным значением проблем, связанных с вопросами организации художественных текстов, прагматической значимости переносных значений слова, выражения экспрессии путем переориентации семантического качества. Тропы в произведениях выявляют особенности стилистического выбора писателя.

Предметом рассмотрения в настоящей статье является сравнение в лингвистической интерпретации. В качестве эмпирического материала взяты произведения классика белорусской литературы Владимира Короткевича.

Гуманистическое звучание, высокая художественная культура, романтическая направленность и гражданский пафос прозы и поэзии Владимира Короткевича порождают богато насыщенную образность, яркую индивидуальность тропеического словоупотребления. В настоящее время в Беларуси идет активная работа по созданию 25-томного сбора сочинений В. Короткевича, что откроет новые перспективы для изучения наследия писателя.

Не менее важным представляется наблюдение над формально-содержательным выражением тропа в плане эквивалентности перевода на русский язык. Тем самым определенно сопоставляются системы тропеичности двух близкородственных языков. При этом отображается их близость и национальное своеобразие.

В статье использованы произведения В. Короткевича, переведенные на русский язык: Дзікае паляванне караля Стаха // 3 вякоу мшулых. Мн., 1978 (Дзп); Ідьілія у духу Вато // Там же (Ід); Каласы пад сярпом тваім. Мн., 1968. Кн. 1 (К-сы-1), Мн., 1981. Кн. 2 (Ксы-2); Сівая легенда // 3 вякоу мшулых. Мн., 1978 (Сів); У шалашы // Блакіт і золата дня. Мн., 1961 (Уш); Цыганск кароль // 3 вякоу мшулых. Мн., 1978 (Цыг); Чазенія // Выбр. творы: У 2 т. Мн., 1980 (Чаз); Чорны замак Альшанскй Мн., 1983 (ЧзА). Для сопоставления приводятся переводы произведений В. Короткевича на русский язык: Дикая охота короля Стаха. Мн., 1983 (Авториз. пер. с белорус. В. Щедриной) (Дик); Идиллия в духе Ватто // Чозения. М., 1969 (Авториз. пер. с белорус. В. Севрука) (Ид); Колосья под серпом твоим. Мн., 1977. Кн.1 и 2 (Авториз. пер. с белорус. В. Щедриной) (К-я-1, К-я-2); Седая легенда // Седая легенда. М., 1981 (Авториз. пер. с белорус. В. Щедриной) (Сед); В шалаше // Чозения. М., 1969 (Авториз. пер. с белорус. В. Севрука) (Вш); Цыганский король //Седая легенда. М., 1981 (Авториз. пер. сбелорус. В. Щедриной) (Цыг); Чозения // Чозения. М., 1969 (Авториз. пер. с белорус. В.Севрука) (Чоз); Черный замок Ольшанский. Мн., 1984 (Авториз. пер. с белорус. В. Щедриной) (ЧзО).

В сравнении наиболее ярко и полно обозначена сущность переноса значения, в нем явно присутствуют все элементы тропа. Его составляющие (субъект (сотратапйит), объект (сотрагаШт), основа (1етЫит сотратаНотз)) моделируются из синтезирования двух однородных в каком-либо отношении предметов по интегральному признаку. Интеграция по признаку в творчестве В. Короткевича семантически многообразна. Лексические корреляты сравнений отражают прагматическое отношение автора к жизни, являют собой языковую картину мира.

Для более полной характеристики тропеической сущности сравнения необходимо указать на категориальный характер имплицитности тропа. Индивидуально-авторский троп всегда имплицитен в силу подразумеваемости, невыраженности результата переноса. Имплицитность максимально присутствует в тропе до тех пор, пока он не станет языковым фактом, пока за ним не закрепится более или менее эксплицитное значение. В переносном образном употреблении слова всегда присутствует имплицитное тропеическое качество, характерное для конкретной речевой ситуации, которое имеет выраженный смысл в плане субъективного авторского видения, но по отношению к реципиенту является скрытым, неразвернутым до конца в силу языковой компетенции, психологического склада того или иного индивидуума. Языковые тропы могут активизировать имплицитность при трансформации компонентного состава тропеического выражения.

Соотнесение понятий имплицитности и образности пропорционально. На уровне имплицита в тропе конструируется рецептивное, т. е. привнесенное в конкретное выражение образное наполнение, которое настолько образно, насколько это позволяет имплицитная форма образа, созданного авторским видением. В некоторых случаях экспликации имплицитного образа способствует грамматическая форма. Тропеическое качество, содержащее в себе образ, указывает на присутствие имплицита, т. к. восприятие его сугубо индивидуально; реципиент лишь стремится максимально постигнуть это качество. Таким образом, тропеическая имплицитность всегда содержит в себе образность. Поэтому два понятия - имплицитный и образный - взаимоопределяемы.

Лексема в авторском стиле В. Короткевича выступает в роли полисемичного материала, способствующего развитию имплицитного значения. Мастерски используя полисемию, писатель организует сравнения в контекстуальном соотнесении семичного элемента с потенциально существующим языковым. Интегральные признаки носят многосторонний характер, охватывая самые различные семантические параметры. Например:...Ен сыпау гэта па-мужыцку, быццам праз бур'ян лез без дарог1... (К-сы-1, 98) -...Он сыпал это на мужицком языке, словно лез сквозь бурьян без дороги... (К-я-1, 84). Полисемичная лексема сыпау обусловливается двумя определениями, одно из которых выражено наречием, другое компаративом. Глагол сыпау в контекстуальной сигнификации говорил уточняется двумя связанными друг с другом элементами, где второй находится в подчиненной связи, т. е. вытекает из первого. Компаратив указывает на признак признака, развивает характеристику процесса, тем самым создает эффект необычности появления факта - говорения по-мужицки. Интегральные признаки соотносятся с семантическим эквивалентом «труднопроходимость», основанным на показе выживания в крайне неблагоприятных условиях белорусского языка. В данном выражении присутствие наречия необходимо, т. к. оно аккумулирует в себе характеристику компаратива. Имплицитное содержание образного сравнения быццам праз бур'ян лез без дарогі подвижно и может ассоциироваться субъективно, однако їетїіит еотратаНопів (далее - I с.) в любом случае более или менее схожа, что способствует определению постоянного качества. Семантическая модель компаратива строится на основе синтаксического сцепления лексем, и точная замена одним словом-определением невозможна, как это становится иногда возможным при замене творительного сравнительного и родительного сравнительного традиционной формой с союзом как. Другого решения требует перевод тропа, т. к. метафоризированный глагол сыпал рецептирует подчинение себе непосредственно компаратива; нарушается синтаксическая связь оригинала: сыпау -> па-мужыцку -> быццам праз бур'ян лез без дарогі. Ассоциативная связь явно наблюдается в двух характеристиках процесса, первая предполагает наличие второй в силу тематического единства и постпозитивного положения сравнения, возможно и в данном случае отнесение компаративного выражения к глаголу, но тогда будет утрачена возрастающая градация развития характеристики процесса, а именно на нее указывает постпозитив.

В русском переводе признак (памужыцку) трансформирован в комплекс признакового объекта (на мужицком языке) и включается в глагольную группу не опосредованно, а прямо: сыпал ->... -> словно лез сквозь бурьян без дороги; таким образом теряется градация имплицитного значения, вариантом которого может быть логическая схема: сыпау - па-мужыцку - быццам праз бур'ян лез без дарогі. В оригинальном сравнении появляется оттенок: так, как полагается кому-нибудь, в соответствии с нормами чего-нибудь, сущностью чего-нибудь, когонибудь. В переводе «на мужицком языке» - форма более конкретна, понятна носителю русского языка (ср. функционирование лексемы мужик в русском и белорусском языках), указывает на наличие такого «языка» в определенных кругах этноса. Являясь органичным тематическим включением в цепь контекстуального повествования, сравнение выполняет роль стержневой доминанты текста (Алесь Загорский неловко и одиноко чувствует себя на постриге, перед чопорными гостями. Он впитал в себя привычки, речь простых людей, которыми воспитывался, поэтому и выглядит мужиком, медведем в глазах Майки Раубич). В дальнейшей эволюции литературного образа рассматриваемое сравнение становится средством показа предназначения героя (борьба за право на существование, самостоятельность, культуру).

Лексемы, использованные для построения тропеического компаратива, обладают таксономией, вычленению которой способствует ярко выраженный характер объектно-субъектной релевантности сравнения. При этом взятые для сопоставления предметы в смысле семантичности самостоятельны, но в тропеическом качестве сливаются в одно впечатление. Писатель использует наличие семантических нюансов лексических единиц; так развиваются гиперо-гипонимические отношения. Гипосема в компаративе репрезентирует результат сопоставления.

В. Короткевич строит сравнения в тесном диалектическом единстве: общее через частное, от частного к общему, что дает возможность по генетическому принципу выделить объект и субъект сравнения. Например: «Перад намі стаяла невялЫкая бабулька у шырокай, як звон, сукт...» (Дзп, 255) - «Перед нами стояла невысокого росточка бабуся в широком, как колокол, платье...» (Дик, 11). Сравнительная конструкция як звон объединяет два предмета (сукня I звон) и дифференцирует их в конкретном контексте в гиперо-гипонимических отношениях. Объединение происходит благодаря определению семантических признаковых аналогов слов; реализуется интеграция номинативных единиц в частично новое значение: сукня (платье) -> звон (колокол) (знак вектора показывает потенциальную направленность к такому сравнению). Полюсно расположенные семы, кроме тех, по которым развивается интеграция формы (гипосема сукня, як звон), почти не участвуют в сравнении и поэтому при лексико-семантическом усвоении не принимаются во внимание реципиентом. В других случаях полюсные (противопоставленные в смысловом отношении) семы могут служить поводом для интеграции.

В рамках тропеического употребления выявляются тематические поля, характерные для передачи намеченной писателем обстановки. В тематическом поле объединяется лексическая наполненность денотативного окружения, которое подготавливает, рецептирует сравнение и его итог - имплицитное значение. Например, традиционное сравнение тбы нажом ударила туга вводится в речевую ткань соответствующими метафорически осложненными лексемами, тематическими доминантами, из которых являются: свая песня горада, гшн, здрада айчыне, жыхар, частка души горада. Тематическим единством их выражается в передаче отношения главного героя поэмы «Чозения» Будриса к родному краю. Лексическая наполненность тематических доминант готовит восприятие целенаправленного сравнения: I раптам вострая, страшная туга па радзше тбы нажом ударила пад сэрца (Ч, 249) - И вдруг острая, страшная тоска по родному краю словно ножом ударила под сердце (Чз, 18). Сегментация текста по тематическим составляющим приводит к текстовому фрагменту, выраженному сравнением. Примечательно, что в синтагматической последовательности появляется контекст: Мж караблямі бтася і уздыхала вада. Олицетворение уздыхала вада с ярко выраженной прагматической соотнесенностью является наиболее выразительным звеном в цепи тематического состава и выполняет эмотивную роль. Олицетворение открывает новую тему: вздох - тоска, которая причинно вытекает из первой. Эмотивность второго тематического ряда продолжает в дальнейшем тему родины, толчком для возникновения которой явился эпизод наблюдения за ловлей рыбы: Краснаперка, Марская. А есць рачная. Там. I яе ловяць з чыстай вады. З азер. З Асвейскага. З Нарачы. З якога-небудзь там Вечалля або Дзевта. З Лучосы. З Дняпра. Божа мой, як жа гэта я трату сюды?

Приведенные наблюдения демонстрируют органичность включения тропа в структуру текста. Подобный анализ можно провести в каждом случае использования В.

Короткевичем сравнений. Отсюда вытекает важность сохранения (где это возможно) имплицитного значения их при переводе. В противном случае нарушается образная система в целом и тематичность микроконтекста. Например, в романе «Колосья под серпом твоим» в эпизоде погони В. Короткевич употребляет сравнение: Коні ляцелі, як на злом галавы (К-сы-2, 269). Используя традиционное сравнение як на злом галавы, автор мастерски вводит его в цепь тематических составных, которые раскрывают динамику действий. Фразеологизму предшествует лексический ряд: з ляснога вострава, злева ад дарогі, вьілецелі на апошніх конскіх жилах два чалавекі -> гналі коней, як ад смерці -> як на скрут галавы -> два хлапякі пены -> коннікі глиталі дарогу -> вочы змрочна блішчалі -> шалены -> з шаленимі вачыма -> крычау шалены -> шаленыя вочы -> шалены ускінуу -> шаленая радасць -> медзведзяватыя вочы -> шалены -> коні ляцелі, як на злом галавы. В белорусском языке фразеологизм на злом галавы обозначает «стрымгалоу, без развагі». То же значение он имеет и в русском языке. Однако в переводе на русский язык фразеологический компаратив опущен, что ведет к нарушению тематической цепи: Из лесного острова слева от дороги вылетели (...) два всадника - гнали коней, как от смерти -> как на слом головы -> хлопья пены -> всадники глотали дорогу -> глаза мрачно блестели -> с бешеными глазами -> бешеный -> кричал бешеный -> кричал бешеный -> бешеные глаза -> бешеный вскинул -> бешеная радость -> звериные глаза -> бешеный -> кони летели (...) (К-я-2, 522-524). В тематической цепи дважды образуется зияние, в первом случае - метонимия на апошніх конскіх жылах и во втором - як на злом галавы. Необоснованная утрата имплицитных характеристик ведет к сокращению тропеической градации развертывания событий, ликвидируется нарастающий эффект действия. Передача взаимосвязанности групп - преследующие, преследуемые, наблюдатели - искажена в плане семических вариантов, характеризующих динамику эпизода.

В стилистическом аспекте возникает вопрос о возможности пропуска в переводе не индивидуально-авторских тропов. Он может обосновываться тем, что традиционные тропы якобы не оттеняют особенностей стиля писателя. Это неверно. Традиционный троп, в котором имплицитное значение более или менее эксплицировано, не совсем является показателем творчества писателя, но всегда передает стилистические особенности словоупотребления.

Обращает на себя внимание модификация метафорического эпитета медзведзяватыя в гипероним (метафорический эпитет звериные глаза). Такой вариант может быть правомерен, если не учитывать контекст. Прилагательное, употребленное в контексте, имеет качественный оттенок и определяет интегральный признак эпитета медзведзяватыя как продолжение характеристики Таркайлов (Мэбля ля сцен падобная на зборню мядзведзяу, I убачыу насцярожаны позірк чатырох шэрых вачэй. У іх не было дабрадушнасці (К-сы-1, 35)). Поэтому, естественно, трансформация гипонима в гипероним неоправданна. Семичный состав лексемы медведь образно определяет объект соответственно детерминанта признакового отношения. Во многих случаях трансформирование имплицитного значения тропа субъективно, не выражает закономерностей конвергентного/дивергентного функционирования тропов, т. к. является случайным.

Аналогичными могли бы быть рассуждения о неправомерности эллипсиса в переводе следующих выражений: Зноу пайшли коні, і кожны быу прыгожы, бы у сне, але нейкі не той, без повязі, што вядзе да чалавечага сэрца (К-сы-1, 54) - Снова пошли кони, и каждый был хорош, но среди них не было того с поводком, который ведет к человеческому сердцу (К-я-1, 63); I, прашываючы гэта, срэбная, ніби, з жураулінага горла, вяла сола труба (К-сы-1, 96) - И, пронизывая это серебряным голосом, вела соло труба (К-я-1, 82) и др.

В образной системе произведений В. Короткевича просматривается тенденция к широкому использованию семантических вариантов одного поля. Семантические нюансы, в таксономии своей объединяющиеся в языковой знак - лексему, в образной характеристике субъекта сравнения широки. Например, весьма частотной по употреблению является лексема вочы. В тропеических компаративах вне зависимости от соотнесения субъект-объект степень распространенности этого слова равна 3,4 % (из 700 компаративов 24 случая).

Более характерно для стиля писателя употребление лексемы вочы в роли субъекта сравнения. В семантическом решении автор исходит из традиционных аналогов. Например: I вочы як вугалі. Тлеюць суровым і добрым агнем (К-сы-2, 163) - И глаза как угли. Тлеют суровым и добрым огнем (К-я-2, 437); Чорныя, як вугаль, вочы (Цыг, 128) - Черные, как уголь, глаза (Цыг, 119). Однако своеобразным является вживание в контекст сравнений: в первом случае автор обновляет имплицитное значение контекстуальной метафорой, которая является детерминантом сравнения, во втором - называет интегральный признак. Общеязыковое сравнение в отличие от индивидуально-авторского имеет постоянное качество, т. е. для реципиента ассоциация традиционного тропа упрощена привычным характеризующим действием. Так, вочы, як вугалі рецептирует сему черные, хотя на уровне имплицита возможно и другое тропеическое решение. В портретной зарисовке Домбровского компаративное выражение не акцентирует внимание на цветовом параметре, а выполняет характеризующую роль, детерминируется контекстуальной метафорой и реализует сему дееспособности.

В традиционном ключе используются сравнения в следующих случаях: А вочы разумныя, як у сабак (Сш, 199) - А глаза умные, как у собаки (Сед, 65); Вочы, як у вар'ята... (Ов, 133) - Глаза как у безумного... (Сед, 9); Бацькавы вочы,.. як у маладога чорта (К-сы-1, 53) - Отцовы глаза искрились смехом (К-я-1,62).

Индивидуально-авторские сравнения с опорным существительным вочы носят сквозной характер. Особое качество повторяющаяся лексема приобретает в функции тропа. В романе «Каласы пад сярпом тваш» писатель, характеризуя одного из героев, многократно употребляет сравнение вочы, як у рысц интегральным признаком которого является первоначально аналог по цвету, в дальнейшем эксплицируется другое подобие - черта характера, натура (хищность). Подтекстным указанием на это служит имплицитное значение тропа: Алесь убаныу перш за усе вузкія, зеленаватыя, як у рьісі, воны пад пясонньїмі брьівамі... (К-сы-1, 42) - Алесь увидел узкие зеленоватые, как у рыси, глаза под песочными бровями... (К-я-1, 51); Ні з ным нельга было зблытаць гэтыя зеленаватыя, як у рыа, воны пад брьівамі пясоннага колеру (К-сы-1, 88) - Ни с нем нельзя было перепутать эти зеленоватые, как у рыси, глаза под бровями песонного цвета (К-я-1, 97) и др. В переводе на русский язык сравнение правомерно сохраняется.

Противоположное по смыслу качество выражает другое частотное сравнение як марская вада. Оно употребляется в портретных характеристиках Майки Раубич. Субъект сравнения имеет при себе признак, по которому реализуется сравнение. Признак полисемичен, превалирующей семой является обозначение цвета. Имплицитное значение развивает комплекс характеристик, присущих героине, которые вытекают из пресуппозиции текста: Агеньнык свенак адбіваюцца у штрокіх і сініх, як марская вада, ванах (Ксы-2, 290) - Огоньки свеней отражаются в синих, как морская вода, глазах (К-я-2, 543); Зеленаватыя, як марская вада, воны дзяуныны прагна глядзелі на мокрыя дрэвы, на бялюткі сад... (К-сы-1, 323) - Зеленоватые, как морская вода, глаза девушки жадно смотрели на мокрые деревья, на белоснежный сад... (К-я-1, 337); Вялізтія, цемна-блактныя, як марская вада, воны глядзелі на яе з люстэрка насцярожана, датітліва і шнасна (К-сы-1, 324) - в переводе опущено; А пад бривамі насмешліва глядзяць на яго цемна-блактныя, як марская вада, воны (К-сы-1, 95) - в переводе опущено. Примечательно, что в лирическом отступлении писатель символизирует образ женщины с цемна-блакітнтмі у зелень, як марская вада, ваныма: Сення унаны яна уявілася да мяне, быццам жывая, быццам зусім не памерла. Ды так яно і было. Яна была у сваей мантылы... Цемна-блактныя у зелень, як марская вада, воны глядзелі на мяне горка (К-сы-2, 329) и далее: Iужо не яна стаяла перад людзьмі, а сімвал жанныны. Таким образом, авторское восприятие (женщина как символ чистоты, святости, свежести и т. д.) связано с реализацией тропа як марская вада. Это не учитывается переводчиком. Иногда переводчик строит свой троп: вочы, як марская вада (К-сы-2, 273)глаза, как майская вода (К-я, 528).

Семантические нюансы субъекта сравнения вочы обладают большим потенциалом. Они составляют аналоги, отражающие различные признаки, по которым идет тропеическая интеграция. В большинстве случаев признаковость определена автором, в других - представлена творческому воображению читателя, как в выражении: У мужчын нейк галодны незадаволены выгляд, вочы, як у старых селадонау, на вуснах незразумелая тонкая і непрыемная з^,едлівасць (Дзп, 360) - У мужчин какой-то голодный, недовольный вид, глаза, как у старых селадонов, на губах непонятная, тонкая и неприятная язвительность (Дик, 15). Адъективные сравнения в семасиологическом аспекте выполняют роль определителей при субъекте сравнения. Вариации их сочетаний парадигматически обусловлены. В синтагматическом расположении они имеют следующее воплощение:

Сема «цвет»: вочы (як марская вада):

анш, зеленаватыя, цемна-блакггныя (2), цемна-блаштныя у зелень, ясныя;(як вугаль): чорныя; як чорныя зоры; (як у рыа): зеленаватыя (7); (як у труака): чырвоныя; (як правалы): цемныя.

Сема «форма»: вочы (як у рыа): вузкш

(2); як чорныя зоры.

Сема «размер»: вочы (як марская вада): шырокш, вялшныя; (як у аленя): вялжш; (як у крата): маленькш; (як вф): глыбокш; (шбы у кацянят): шырокшй

Сема «интеллект»: (шбы у кацянят): дурнаватымд (як у сабаш): разумныя.

Сема «состояние»: (як у тхара):

злосныя; (як асенняя вада): сумныя.

(Цифра в скобках указывает на частотность употребления свыше одного.)

Лексико-семантический вариант вочы имеет инвариант, в таксономических отношениях выполняющий роль гипонима. В компонентной структуре лексической единицы, и тем более, если она входит в тропеическую комплекцию, выявление категориальных дифференциальных семантических признаков важно для очерчивания функционирования слова. Субъект сравнения на уровне денотата может сочетаться со всеми признаковыми характеристиками без особых трудностей. Распространителем денотативной характеристики в данном случае является сравнение, которое организуется на уровне имплицита и в контекстуальном проявлении имеет потенциальные решения. Так, имплицитное значение сравнения зеленаватыя вони, як у рисі в эклектичном рассмотрении эксплицировано. Но существуют (и это подтверждает повествование) другие подтекстные признаки, которые идентифицируют лексико-семантические корреляты (Мусатов - рысь) в тематическом сопоставлении на протяжении всего произведения.

В творчестве В. Короткевича выявляется приверженность к соматическим объектам сравнения, которые наглядно обрисовывают сущность литературного героя, способствуют раскрытию основной мысли художественного произведения. Дальнейшая семантическая эволюция лексемы идет в соответствии с разветвлением инвариантов индивидуально-авторского употребления: сумныя, як асенняя вада (ср: широкія, як марская вада). Определение при объекте сравнения вада имеет различительный характер и несет основную ассоциативно-коннотативную нагрузку. Путь объяснения этого лежит через анализ таксономии объекта сравнения: воны, як вада - гипероним и воны, як асенняя вада (марская) - гипоним. Адъективированность сравнения (широкія, сумныя) диагностирует векторное направление тропеической интеграции и служит толчком для ассоциаций.

В тематической цепи воны В. Короткевич использует лексему в качестве объекта сравнения:...За імі поуная, як вока, рэнка (Дзп, 318) -...За ними полная, как око, ренка (Дик, 66). В случае замены грамматических форм сравнения, например, родительным сравнительным, теряется субъективная модальность, экспрессия: Яна не баныла, але ж я баныу яго твар. Гэта было, як... алень, што кліна вясной каханне, якое загубіу стралок (Сів, 186) - Она не видела его лица, но я-то видел. У него были глаза оленя, зовущего любовь, которую погубил стрелок (Сед, 52).

В прозе В. Короткевича компаративные выражения ярко отражают сходство тематики сравнений белорусского и русского языков, причем выявляется во многих выражениях их лексическое совпадение. Приведем неполный лексический состав сравнений, где объектом сравнения является животное, птица и т. д. (оформлено зоолексемой): Рот чорны, як у злога сабак / рот черный, как у злой собаки (К-сы-1, 37/45) (через черточку указана страница в переводе); абклалй як харты /обложили, как борзые (Дзп, 394/137); глядзець, як на шчанюкоу/ смотреть, как на щенят (К-сы-1, 301/315); адчуваць сябе, як сабака/эллипсис (Чаз, 251) и др.

Эллипсис объекта сравнения можно объяснить субъективным восприятием переводчика. В русском языке в роли объекта сравнения лексема собака выступает в различных аналогах, в том числе и в значении «адчуваць сябе» (очень сильно, до крайности устал, голоден, замерз и т. д.), и в составе компаратива приобретает постоянное качество.

Особого внимания заслуживает перевод сравнений, выраженных творительным падежом: Халшонава жонка, прыгажуня Аглая, лябедкаю плыла па пустых пакоях - Жена Халимона, писаная красавица Аглая, белой лебедью плыла по пустым комнатам. Стилистическая атмосфера фрагмента лексемами прыгажуня, плыла обеспечивает возникновение сравнения лябедкай. В белорусском языке такое сопоставление менее распространено, тогда как в последнем компаративе лебедь имеет идиоматическую связь с прилагательным белая. Поэтому перевод объекта сравнения формой белой лебедью является удачным, отражающим национальное своеобразие русского языка.

Лексический состав с темой объекта сравнения зоо схематически оттеняет общий характер структурных, тематических, семантических сходств в обоих языках. В вербальных сравнениях В. Короткевича, объединяющихся по тематике еотрагаШт, важна их эквивалентная передача на русский язык. Особенно это касается индивидуально-авторских тропов. Сквозным сравнением в анализируемых произведениях писателя можно считать семантическую интерпретацию с опорным словом павлин: Зарыпелі дзверы, і на ганак выплыу, як павгч, чалавек у звычайным, але празмерна яркгм уборы паюка (Цыг, 82) - Заскрипела дверь, и на крыльцо выплыл, словно павлин, человек в обычном, но чрезмерно ярком убранстве паюка (Цыг, 76). Поэтому пропуск сравнения субъективен в выражении: Мгхал засмяяуся ад радасцг г пакрочыу дарогай. Свет, сонечны, гскрысты, як хвост паулгна, ляжау перад гм (Уш, 20) - Мир, солнечный, радужный, лежал перед ним (Вш, 185). Сравнение, которое относится к эпитетам сонечны, ккрысты, реализует цветовую палитру и указывает на психологическое состояние героя. Переводчик пытается компенсировать стилистический эффект эпитетом радужный, но оригинальное сравнение и эпитет полифоничнее и полно передают имплицитное значение.

Выбор интегральных признаков, по которым строятся сопоставления человек-животное, птица и т. д., способствует созданию характеристики предмета сравнения. Происходит своеобразная конденсация черт, свойств, форм поведения литературных персонажей. Приведенный схематический состав лексем, выборка которого проводилась спонтанно, еще раз подчеркивает мысль о целесообразности «атомарного» изучения сравнений в произведениях В. Короткевича. Оно перспективно в поисках путей и способов для определения эмоционального накала отдельных звеньев образной системы и объяснения экспрессивной функции сравнений исключительно в художественном тексте.

Исследование оригинальных сравнений и форм их перевода на русский язык в произведениях Владимира Короткевича показывает их несомненную близость в плане выражения. Выявляются сходные тематические группы лексики. Национально своеобразным можно считать то, что в компонентный состав сравнений входят предметы, которые в русском языке не вызывают образных ассоциаций. Это объясняется экстралингвистическим фактором. Дивергентными являются факты разнородной семантической специализации и категоризации действительности.

Размещено на Allbest.ru