К истории звуков древнерусского языка

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»

К ИСТОРИИ ЗВУКОВ ДРЕВНЕРУССКОГО ЯЗЫКА

Е.А. Галинская

Elena A. Galinskaya

Lomonosov Moscow State University

At some moment in the history of the Great Russian part of Old Russian, a new closed [o] vowel emerged. It was caused by the development of the original [o] in syllables with the so-called autonomous stress. Andrey A. Zaliznyak assumed that two types of stress, autonomous stress and automatic stress, persisted in Old Russian or at least in some of its dialects until the 14^th century. Taking this fact into account, it is interesting to find out when the [o] vowel came into being -- before the fall of yers or after it. In syllables with autonomous stress not only the original [o], but also [n] in strong position could occur, e.g., phlzati (`to crawl'). In manuscripts and contemporary Russian dialects reflecting the opposition /o/ ~ /0/ of the Great Russian type, any o from [n] including [n] under autonomous stress is mainly reflected as /0/. This is to suggest that there is no substantial difference between the reflexes of [n] in the syllables with autonomous stress and [n] in other positions. Thus, [o] must have originated before the transformation of strong reduced vowels into full vowels. Otherwise, if the strong [n] had merged with [0] before the formation of [o], the reflexes of that [n] would have been different depending on its accentological position--whether it had an autonomous stress or not.

Old Russian had the vowel [o] of the Great Russian type and the vowel [o] of the Ukrainian type. The latter appeared in newly closed syllables, which were followed by a syllable with a weak yer, which subsequently disappeared. That [o] vowel also emerged before the transformation of strong yers into full vowels, because [o] from [n] in Ukrainian normally does not turn into [o], while all the seeming exceptions can be explained away.

Therefore, the rise of the [o] vowel (both of the Ukrainian type and of the Great Russian type) can be dated before the transformation of strong yers into full vowels, which means that this is a very archaic dialectal feature distinguishing the south-western part of the old East Slavic dialect continuum from its central and northern parts.

Key words: fall of yers; autonomous and automatic accent; opposition of two types of [o]; closed [o] of the Ukrainian and the Great Russian types; relative chronology.

В древнерусскую фонетическую систему (будущую великорусскую ее часть) в какой-то момент встроился гласный [о], развившийся из [о] исконного под автономным ударением. А.А. Зализняк полагал, что два типа ударения -- автономное и автоматическое -- по крайней мере в каких-то говорах существовали еще в XIV в. Следовательно, небезынтересно определить, когда образовался [о] -- до падения редуцированных или после. Под автономным ударением мог находиться не только [о], но и сильный [ъ], например, лъжька, бъдрыи, пълзати. В памятниках письменности, отражающих тем или иным способом противопоставление /о/ и /о/ великорусского типа, и в русских говорах, знающих это противопоставление, любое о из [ъ], в том числе из того [ъ], который находился под автономным ударением, преимущественно отражается как /о/, т.е. принципиальной разницы между рефлексацией [ъ], находившегося под автономным ударением, и [ъ] в других условиях нет. Значит, появление [о] следует относить к эпохе до прояснения сильных редуцированных. В ином случае, если бы сильный [ъ] совпал с [о] до образования [о], то рефлексы этого [ъ] были бы в русском языке разными в зависимости от того, находился ли он под автономным ударением или нет.

Помимо [о] великорусского типа в древнерусском языке образовывалось и [о] украинского типа, которое появлялось в так называемых перестроенных слогах, т.е. в тех, за гласным которых в раннедревнерусском шел слог с редуцированным в слабой позиции, впоследствии выпавшим. Этот звук [о] появляется до прояснения сильных редуцированных, так как [о], происходящее из [ъ], в перестроенном слоге в нормальных случаях не дает в украинском языке рефлексов закрытого [о], а все кажущиеся отклонения могут быть объяснены.

Таким образом, образование [о] обоих типов, украинского и великорусского, произошедшее до прояснения сильных редуцированных, -- это весьма архаичное диалектное различие, противопоставившее юго-западнорусскую часть древнего восточнославянского диалектного континуума центральной и северной его части.

Ключевые слова: падение редуцированных; автономное и автоматическое ударение; противопоставление двух типов [о]; закрытое [о] великорусского и украинского типов; относительная хронология.

Как известно, в некоторых современных русских диалектах, бывают две о-образные фонемы. Вместе они представлены в архаических говорах, не имеющих четкого очерченного ареала распространения и располагающихся преимущественно на восточной территории исконного распространения русского языка [Диалектологический атлас...: карта 42]. Одна из двух о-образных фонем -- /о/, реализующаяся тембрально однородным открытым гласным [о], или нейтральным [о], или дифтонгом [оу], вторая -- /о/, которая реализуется в закрытом [о] или дифтонге [уо]. В тех говорах, где это противопоставление есть, как и в той части древнерусского языка, от которого оно унаследовано современными русскими диалектами, в регулярных случаях /о/ выступает на месте [о] исконного под автономным ударением [Зализняк, 2010а: 173], восходящим «к праслав.*о под неоакутом и перенесенным вправо ударением; к эпентетическому о в последовательностях *ToRT, *TeLT под неоакутом, перенесенным ударением и акутом: /kot/ < *kotb, /vol'a/ < *volja, /selo/ < *selo < *selo, /boron/ < G Pl *bornb, /korova/ < *k6rva, /vobok/ < *velkb и т.д.» [Николаев, 2015: 99]. Что касается звуков, реализующих /о/, то они представлены на месте /о/ исконного в слогах, которые имели автоматическое ударение, восходящее к славянскому циркумфлексу, и в тех ударных слогах, где в раннедревнерусском языке находился [ъ] в сильной позиции О том [о], которое возникало из [e] в силу перехода [e] в [o], речь далее идти не будет. Это относится и к [о] ([уо]), появившемуся аналогическим путем под воздействием сходным образом устроенных слов и словоформ, т.е. в результате унификации фонемного состава некорневых морфем, например, хорош[о], как тепл[о], земл['о]й, как вод[о]й.

² Эти два слова особенно показательны, поскольку сейчас в диалектах, противопоставляющих /э/ -- /о/, в них произносится [о].

³ Довольно большой материал восточнославянских заимствований находим, например, в работе [Кулешов, 2010], и здесь же делается вывод о том, что восточнославянский [э] относился к нижне-среднему подъему [там же: 352].. В безударных слогах /о/ в будущей великорусской части древнерусского языка не образовывалось.

От праславянского языка древние восточнославянские диалекты унаследовали только одну фонему /о/. Примерное звучание этой фонемы, а также фонемы /ъ/ достаточно надежно реконструируется, поскольку есть хорошо известные славистам и часто упоминаемые в научной и учебной литературе данные о славянских заимствованиях в прибалтийско-финские языки. Большинство исследователей соглашается с тем, что прибалтийские финны контактировали лишь с восточнославянскими племенами и заимствовали славянскую лексику только от них [см. Кипарский, 1958: 134; Лыткин, 1962: 447--448; Ниеминен, 1957: 497; Ойнас, 1962: 475]. Заимствования в прибалтийско-финские языки показывают, что [ъ] был звуком лабиализованным и довольно закрытым, отличавшимся как от восточнославянского [о], так и от прибалтийско-финского [о]. Об этом говорит, например, финское диалектное слово аккипа `окно' (финское литературное -- ккипа), заимствованное из восточнославянского окъно, где [ъ] передан как [и], а [о] как [а]. Есть и другие примеры передачи восточнославянского [ъ] прибалтийско-финским [и], в частности, такие, как финск. 1т1кка `ложка' из лъжька, финск. 1а1ккипа `толокно' из *Мкъпв, позже толокъно, финск. 1игки `торг', эст. 1и^ `рынок' из търгъ.

Восточнославянский же звук [о] явно был открытым и, возможно, произносился так, как чаще звучит и сейчас в диалектах с различением /о/ -- /о/, т.е. как тембрально однородный [о]. Об этом говорят заимствования в прибалтийско-финские языки типа уже упоминавшегося слова аккипа < окъно, свидетельствующие о том, что восточнославянское [о] воспринималось прибалтийскими финнами как очень открытый звук, не тождественный их звуку [о]. Другие примеры передачи восточнославянского [о] как [а]: попъ > финск.рарр1 `священник', пирогъ > финск.рнгакк/<sup>2</sup>, поганъ `язычник' > ракапа `то же' и т.д.<sup>3</sup> С другой стороны, прибалтийско-финское [а] воспринималось славянами как [о], о чем говорят древнерусские названия прибалтийско-финских племен корпла (ср. финск. Каца1а `Карелия'), водь (ср. финск. уа$а `водский язык'), лопь (ср. финск. Ьарр1 `Лапландия'). В то же время прибалтийско-финское [о] в ряде случаев воспринято восточными славянами как [и], что свидетельствует о более закрытом характере прибалтийского-финского [о], чем древнерусского. Так, прибалтийско-финскими заимствованиями являются севернорусские диалектные лексемы шуг, шуга, шух, шуха, шуя, `мелкий лед на реке'. Ср. финск. яоЩо `тонкий лед, кашица' [см. КаИша, 1919: 48]. На открытую реализацию восточнославянской фонемы /о/ указывают и некоторые заимствования из среднегреческого. Так, др.-р. кровать происходит из ср.-греч. храРРйт1(о)у [Фасмер, 1986-1987: т. II, 379], а др.-р. уксусъ (впервые в грамоте 1136 г.) -- из б^ос; [Фасмер, 1986-1987: т. IV, 157].

Итак, в древности гласные [ъ] и [о] противопоставлялись друг другу не только по длительности, но еще и по подъему -- /о/ был ниже, чем /ъ/, но оба звука произносились с огублением.

В какой-то момент в древнерусскую фонетическую систему Вернее, в ту систему, которую можно условно назвать будущей «восточнорусской» поскольку «она представлена в основном в восточнорусском ареале (в говорах всех наречий -- северно-, средне- и центральнорусского), однако засвидетельствована также в новгородских (в памятниках письменности) и в ряде юго-западных говоров» [Николаев, 2015: 98]. встроился гласный [о], С.Л. Николаев говорит о том, что «позд- непраславянская древность этой системы (т.е. с различением двух типов [о]. -- Е.Г.) несомненна, так как *о по-разному развивается в зависимости от праславянских интонаций» [Николаев, 2015: 98]. Однако встает вопрос о том, до какого времени сохранялись интонационные различия, т.е. когда произошла утрата физического различия между автоматическим и автономным ударением. А.А. Зализняк в книге «От праславянской акцентуации к русской» (1985 г.) с осторожностью писал, что из общих соображений можно предполагать, что это событие «в целом не слишком сильно отстояло во времени от падения редуцированных» [Зализняк, 2010а: 178]. В работе же «”Мерило Праведное” как акцентологический источник» (1990 г.) он описывает отражение второстепенного ударения во втором заударном слоге ортотонических (т.е. имеющих автономное ударение) словоформ в «Мериле Праведном» (там появляется [о] Ср. примеры с буквой а во втором заударном слоге: мприлю, правила), зеркала), ваиньства, оумнаженае и т.д.), а также в Чудовском Новом Завете (где есть знаки ударения), указывая на то, что в энклиноменах (т.е. словах с автоматическим ударением) второстепенное ударение отсутствует Ср. примеры с буквой о во втором заударном слоге: золото, около, непросто и т.д. [Зализняк, 2010Ь: 571--578]. А.А. Зализняк предполагает, что интерпретировать эту ситуацию можно двояко: «1) описанная картина относится непосредственно к говору писцов Мерила; 2) она относится к какой-то более ранней эпохе, тогда как в эпоху Мерила собственно просодических различий между прежними ортотоническими словоформами и прежними энклиноменами уже не было, а выбор открытого или закрытого о уже стал во всех позициях традиционным» [там же: 578]. Далее он говорит о том, что более вероятно первое предположение, поскольку второстепенное ударение отразилось в Чудовском Новом Завете XIV в. и присутствовало в начале XX в. в мосальских говорах, описанных О. Броком и относящихся примерно к той же территории, что и «Мерило Праведное», так что естественно предположить, что и в говоре писцов «Мерила Праведного» оно было живым явлением, а значит, связь между степенью ударности и выбором [о] или [о] была еще актуальной, так как сохранялось просодическое различие между автономным и автоматическим ударением [там же: 578--579]. В лекционном же курсе об истории русского ударения, читавшемся в 2016--2017 гг. на филологическом факультете МГУ, А.А. Зализняк уже с уверенностью говорил о том, что наличие просодического усиления во втором заударном слоге словоформ с автономным ударением и отсутствие такого усиления в словоформах с автоматическим ударением -- это главное свидетельство того, что в фонетическом отношении в эпоху «Мерила Праведного», т.е. в XIV в., по крайней мере в каких-то говорах эти два типа ударения физически еще различались Видеозапись лекции, прочитанной 18 марта 2017 г., доступна на сайте иКЬ: 1Щр://агаЫка.ит1.т (рассуждения о сохранении просодических различий вплоть до XIV в. -- с 25-й минуты записи)..

Таким образом, имеет смысл задуматься о том, когда образовался [о] -- до утраты слабых редуцированных и прояснения сильных или после. К сожалению, наиболее информативный источник, отражающий живую древнерусскую речь, -- берестяные грамоты -- не дает возможности судить о порядке выпадения и прояснения редуцированных. Если последовательность утраты слабых редуцированных восстановлена -- это сделал А.А. Зализняк на основании новгородских берестяных грамот [Зализняк, 1993: 241--270], то определить, когда протекало прояснение сильных редуцированных (одновременно ли с утратой слабых редуцированных или позже), не представляется возможным ввиду наличия в берестяных грамотах графического эффекта мены букв ъ и о, хотя, в принципе, не исключена вероятность, что утрата слабых редуцированных могла начаться раньше прояснения сильных. Что же касается относительной хронологии образования [о] и падения редуцированных, то соотнести утрату слабых редуцированных и появление [о] нельзя, но время прояснения сильных редуцированных и возникновения [о] может быть сопоставлено.

Дело в том, что в той позиции, в которой образовался [о] великорусского типа, т.е. под автономным ударением (например, вор[Ь]на >вор[о]на), мог находиться и сильный [ъ], и таких слов в древнерусском языке было немало. Вот часть из них по акцентологическому словарю А.А. Зализняка [Зализняк, 2014] (слова приводятся не в поздней записи, как это сделано в словаре, а в раннедревнерусском виде):

-- существительные акцентной парадигмы а: вълна `шерсть', мълва, кърмлл, тълща (откл. к а.п. Ь), подъшьва, лъжька, игълъка, глътъка, мърдъка `денежная единица', пътъка `птица', зълъвъка, любъвьница, смокъвьница, сълньце (следы а.п. Ь), гърло (изредка а.п. Ь) дъньце, окъньце, съньмище, съние `сновидение', кърмьникъ `кормчий', стълпьникъ, сътьникъ и некоторые др.;

— существительные акцентной парадигмы Ь: лъжь, стълбъ, лъбъ, вълхвъ, търгъ (откл. к а.п. с), дъждь, сънъ, гърнъ, стълпъ, крътъ, хълстъ, въпль, чехълъ, хохълъ, стрыи `брат отца' (с напряженным редуцированным), птсъкъ, платъкъ, клубъкъ, городъкъ, глазъкъ, возъкъ, угълъкъ, сынъкъ и мн. др. сущ. с суфф. -ък-;

— прилагательные акцентной парадигмы а: дългыи, пълныи, сътьскыи, отъшьлыи `отошедший', лъбьныи, лъжьныи, скърбьный (а.п. а // а.п. с) прискърбьныи и некоторые др.;

— прилагательные акцентной парадигмы Ь: дъхлыи, бъдрыи, зълыи, тъщии `пустой';

— прилагательные акцентной парадигмы с в им. пад. ед. ч. муж. р. с напряженным редуцированным: дорогыи, молодыи, нагът, гнильш, зубьныи и мн. др.;

— глаголы акцентной парадигмы а практически во всех формах и глаголы акцентной парадигмы Ь в презенсе: а.п. а -- пълзати, пъртити, мълвити (и все формы от этих глаголов), ргаеБ. ръпщеть/ ръпчеть (от ръпътати), а.п. Ь: кърмить (от кърмити), мълкнеть (от мълкнути), тълкнеть (от тълкнути) и нек. др.

В памятниках письменности, отражающих тем или иным способом противопоставление /о/ и /о/ Основные системы графического различения этих фонем: 1) /о/ передается через <э, а /о/ -- через «графемы класса О»: о узкое, о широкое, о единое; 2) /о/ передается через «графемы класса О» с каморой, а /о/ -- через те же графемы без каморы; 3) /о/ передается через о широкое, а /о/ -- через о узкое; 4) /о/ передается через о узкое, а /о/ -- через о широкое и т. Бывают, кроме того, и комбинированные системы [Зализняк, 2010а: 208-209; Стадникова, 1989: 135-136]. великорусского типа, и в русских говорах, знающих это противопоставление, о из [ъ], в том числе из того [ъ], который находился под автономным ударением, преимущественно отражается как /о/. В этом можно, например, убедиться, проанализировав статьи словаря, включающего лексемы и морфемы с /о/ и /о/ по данным рукописных источников и русских диалектов, составленного Е.В. Стадниковой [Стадникова, 1989]. Словарь базируется на материале 19 памятников Х1У--ХУЛ вв., отражающих две фонемы «типа о» (в том числе на данных «Мерила Праведного», исследованного А.А. Зализняком), и записях русских говоров начала XX в., опубликованных в [Брок, 1907; Тоньшин, 1912; Шахматов, 1913; Тростянский, Гришкин и др., 1916]. Далее будут обобщены некоторые факты, извлеченные из этого словаря, причем так же, как и в нем, все графические средства передачи фонемы /о/ будут изображены знаком э, а средства передачи фонемы /о/ -- знаком о.

въпль -- в семи рукописях отражено /о/, которое зафиксировано и в говоре с. Новоселки (юго-восточном); в трех рукописях -- /о/ [Стадникова, 1989: 147];

глът-: дубоглОт и однокор. (автономное ударение падает на второй корень по правилу об акцентуации сложных слов. см. [Зализняк, 2010а: 156]) -- 3 раза в задонском говоре (юго-восточном); проглотишь, проглотить -- 1 раз в Травнике и лечебнике рубежа ХУІ--ХУІІ вв. Полные сведения о рукописных и старопечатных памятниках, упоминаемых здесь и далее, см. в [Стадникова, 1989: 173-174]. и в говоре с. Новоселки [там же: 147];

дългыи и производн., дългъ и производные (омонимичные морфемы подсчитаны автором словаря вместе) -- [о] отражено в двенадцати памятниках, в тотемском говоре (северо-восточном), в говоре д. Лека (среднерусский центральный) и в говоре с. Новоселки; колебание 6/э в двух памятниках [там же: 150];

дръвъ -- [о] в говоре д. Лека, в говоре с. Новоселки, в тотемском говоре; 1 раз в Патерике XVI в. обозначено [о] [там же];

крътъ -- [о] в говоре с. Новоселки; [о] -- в говоре д. Лека и в тотемском говоре [там же: 154];

кръшька и однокор. -- [о] в говоре д. Лека и в тотемском говоре; [о] в задонском говоре; колебание [о]/[о] в говоре с. Новоселки [там же];

лъбъ -- [о] отражено в Хронографе лицевом XVI в. и зафиксировано в говоре с. Новоселки и тотемском говоре; [о] отражается в Патерике синайском XVI в.; колебание 6/э в Травнике и лечебнике рубежа ХУІ--ХУІІ вв. [там же];

лъжь и производн. -- [о] отражено в четырнадцати памятниках, представлено в тотемском говоре и в говоре с. Новоселки; колебание 6/э в старопечатном так. наз. Узкошрифтном евангелии ХУІ в. [там же: 155];

лъжька и производн. -- [о] зафиксировано в говоре д. Лека и в говоре с. Новоселки, отражено в Хронографе лицевом ХУІ в.; колебание 6/э в Травнике и лечебнике рубежа ХУІ--ХУІІ вв. [там же];

любъвь -- [о] отражено в пяти памятниках, зафиксировано в говоре д. Лека и в говоре с. Новоселки; [о] обозначено в трех памятниках и было услышано в тотемском и задонском говорах; колебание 6/э в шести памятниках [там же];

-- мълв- (а.п. а) -- [о] отражается в шести памятниках, зафиксировано в говоре с. Новоселки и в задонском говоре; знаки для [о] обнаруживаются в трех памятниках, в том числе в «Мериле Праведном»; колебание 6/э в четырех памятниках [там же: 156];

мъркъвь и производн. -- [о] представлено в говоре д. Лека; колебание [б]/[э] -- в тотемском говоре [там же];

-ъ)ь, окончание Им.-Вин. пп. ед. числа мужского рода прилагательных а.п. с -- [о] отражено в Сборнике XVI в., зафиксировано в говоре д. Лека, в тотемском и задонском говорах [там же: 160];

-ъ)ь, окончание в форме тои (Им.-Вин. пп. ед. числа мужского рода) -- [о] отражается в девятнадцати памятниках, колебание о/э в двух памятниках [там же];

-ък-, суффикс существительных -- [о] отражено в девяти памятниках, зафиксировано в говоре д. Лека, в тотемском говоре и в юго-восточных говорах: задонском и говоре с. Новоселки; в слове пятокъ э в двух памятниках и о также в двух памятниках, колебание о/э в Сборнике XVI в.; в слове свитокъ э в «Мериле Праведном» и о в Патерике Синайском XVI в. [там же];

-пълн [о] отражается в тринадцати памятниках, в говоре с.

Новоселки, в тотемском и задонском говорах; колебание о/э в двух памятниках [там же: 164];

ръпътати: -- ръпщ- [о] отражается в четырех памятниках, колебание о/э в Сборнике XVI в. [там же: 167];

сънъ и однокор. -- [о] отражено в восьми памятниках, зафиксировано во всех четырех говорах; колебание о/э в двух памятниках [там же: 169];

сътъ (род. пад. мн. ч.) -- [о] отражается в шести памятниках, отмечено в говоре с. Новоселки и в тотемском говоре; [б] обозначено в Патерике Синайском XVI в. [там же];

тъчию -- [о] отражено в двенадцати памятниках; колебание о/э в двух памятниках; тъчьно -- [о] отражается в двух памятниках; т[о]чка зафиксировано в говорах д. Лека и с. Новоселки [там же: 171].

Таким образом, мы видим, что в соответствии с [ъ] под автономным ударением не всегда отражается в памятниках и произносится в говорах [о] -- в некоторых случаях фиксируется и [б], хотя часто наряду с [о]. Однако такая же картина наблюдается и в тех случаях, где [ъ] не стоял под автономным ударением. Вот несколько примеров: кръвь и производн. -- [о] отражено в двенадцати памятниках, фиксировалось в говорах с. Новоселки и д. Лека и в задонском говоре; колебание о/э в двух памятниках [там же: 154];

плъть и производн. -- [о] отражается в четырех памятниках, отмечено в говоре с. Новоселки; [б] обозначено в десяти памятниках; колебание о/э в трех памятниках [там же: 162];

предлог въ в огласованном варианте -- [о] отражено в семи памятниках, фиксировалось в говорах д. Лека и в задонском говоре; колебание о/э в двух памятниках; в сочетании во имя [о] обозначено в пяти памятниках, [о] -- в трех, колебание о/э в Псалтири с вос- следованием XV в. [там же: 146].

Таким образом, принципиальной разницы между рефлексаци- ей [ъ], находившегося под автономным ударением, и [ъ] в других условиях не наблюдается. Остается только понять, почему иногда в соответствии с этимологическим [ъ] появляется [о]. Подобные случаи А.А. Зализняк обнаружил в «Мериле Праведном». Тут всегда с w пишутся морфемы плот-(ь) в перестроенном слоге О перестроенных слогах см. ниже. (плтть, плоттнымъ и т.д.), молв- (мтлва, мтлвити и т.д.), причастие скртвенъ, наречие втину `всегда', сочетания с предлогами: вт имя, втнь `в него', втнже `в который', вттъ `в тот', императив втнми, словоформы тттъ, ктждо, простпъ (даеть ... жито вопростпъ `дает зерно взаймы с тем, чтобы оно было возвращено с присыпкой'); кроме того, при более обычном написании с о встречены с w любтвь, црктвнаы, птлна. Причины появления «незаконного» [о], по мнению А.А. Зализняка, различны. Например, тттъ и кшждо восходят не к раннедревнерусским тътъ и къжьдо, а к *тотъ, *кожьдо, которые обобщили то- и ко- по среднему роду и ряду косвенных форм. Скртвенъ могло получить т по аналогии с скртвище; в црктвнаы проявилось влияние суффикса -ов-; появление т в плшть, втину, вт имя, втнь (же), втнми связано с их книжным характером (по крайней мере часть русских книжников XI века читала ъ в старославянских словах как [о]); в морфеме мтлв- могло произойти преобразование сочетания [ол] между двумя губными согласными и т.д. [Зализняк, 2010b: 566-568].

А.В. Тер-Аванесова зафиксировала в говоре с. Пустоша Шатурского района Московской области рефлексы *ъ в виде [уо] (в ее транскрипции -- [yo], например, круот, проглуотит 3 sg, накруошыт 3 sg [Тер-Аванесова, 2005: 71, 88] и заключила, что «в сочетаниях структуры *ТЯЪТ рефлекс *ъ, подобно рефлексам *о, дифтонги- зируется в ортотонических словоформах» [там же: 92]. Подобные рефлексы присутствуют и на месте *ъ, *ь после сочетания «шумный + сонант» (снуохи, слиуозы) [там же: 91]. С.Л. Николаев также отмечает подобную особенность в русских говорах, различающих два типа о: «Примеры на развитие *ъ > /о/ под «восходящим ударением» (через стадию «долгого ъ»?) немногочисленны и встречаются спорадически. Во всех случаях *ъ находится в соседстве с r или l: /krot/ < *krЈtb, /kroska/ < *кгь§ька, /krosit'/ < *krbsitb, /plot/ < *plЈtb, /plot'/ < *рЫъ, /gbot'it'/ < *glъtitь, /roxloj/ < *тъх1ъ]ь, /kolc/ < *kьlcjь» [Николаев, 2010: 99].

Таким образом, даже при наличии колебаний в рефлексации *ъ слова с сильным [ъ] под бывшим автономным ударением (так же, как и [ъ] в других условиях) в статистически преобладающих количествах дают [о]. Это значит, что в тот период, когда исконное [о] под автономным ударением превратилось в [о], сильные редуцированные еще существовали, т.е. появление [о] следует относить к эпохе до их прояснения.

Первый памятник, в котором отражается распределение [о] и [о] великорусского типа (правда, с наложением украинского типа в первых перестроенных слогах слова), «Мерило Праведное», исследованное А.А. Зализняком [Зализняк, 2010Ь], относится к XIV в., но это, естественно, не значит, что в предыдущие века данное распределение еще не сформировалось, поскольку могло просто не быть более ранней традиции обозначения [о] на письме особой буквой либо памятники с таким обозначением до нас не дошли. Поэтому отсутствие рукописей, которые бы свидетельствовали о появлении [о] в раннедревнерусском языке, не противоречит заключению о том, что сначала появилось [о], а потом уже прояснились сильные редуцированные. В ином случае, если бы сильный [ъ] совпал с [о] до образования [о], то рефлексы этого [ъ] были бы в русском языке разными в зависимости от того, находился ли он под автономным ударением или нет: то [о], которое произошло из [ъ] под автономным ударением, так же, как и исконное [о] в этой акцентологической позиции, дало бы [о], а то [о], которое произошло из [ъ] во всех других позициях (под автоматическим ударением или в безударных слогах), сохранилось бы в своем виде ([о]). Но этого не отражают ни древнерусские памятники с двумя графемами для о-образных звуков, ни русские диалекты -- рефлексы [ъ] обоих акцентологических типов выглядят одинаково.

Итак, до падения редуцированных в зоне непереднего ряда было три лабиализованных гласных [о], [о] и [ъ], но два о-образных звука были позиционно распределены -- [о] выступал под автономным ударением, а [о] -- в остальных случаях. После падения редуцированных бывший сильный [ъ], будь он безударным, или находящимся под автономным ударением, или же стоящим под автоматическим ударением в первом слоге тактовой группы, совпал с [о], а после совпадения автономного и автоматического ударения противопо- ставились фонемы /о/ и /о/. Таким образом, возникновение фонемы /о/ не является последствием падения редуцированных, а обязано только исчезновению позиционных условий существования звука [о] -- нивелировке различий между двумя типами ударения.

Помимо [о] великорусского типа в древнерусском языке образовывалось и [о] украинского типа, которое появлялось в так называемых перестроенных слогах, т.е. в тех, за гласным которых в раннедревнерусском шел слог с редуцированным, впоследствии выпавшим [Зализняк, 2010а: 173] С.Л. Николаев указывает на то, что фонема /о/ происходит из удлиненного прас- лавянского *о в слогах перед слабыми редуцированными [Николаев, 2015: 100].. Такие слоги называют еще «новозакрытыми», но это менее удобно, «поскольку многие неконечные слоги этого типа (например, первый слог в прислать < присълати) реально были закрытыми, по-видимому, лишь сравнительно недолгое время после падения редуцированных, а затем снова стали открытыми» [Зализняк, 2010Ь: 562, сн. 14]. По мнению Ю. Шевелева, в южных украинских диалектах образовался узкий монофтонг [о] (в его транскрипции [о]), а в северных украинских диалектах -- дифтонг [_ио], который сохраняется под ударением во многих северноукраинских говорах (а также в южной части Белоруссии). Что касается южноукраинского монофтонга [о], то он в среднеукраинский период изменился и дает в современном украинском литературном языке [1], а в говорах [1], [й] или [и] [Шевельов, 2002: 406--407]. Звуки, которые сейчас представлены в перестроенных слогах на месте *о в украинских юго-западных говорах, составляющих галицкий диалект, еще более многообразны, чем указывает Ю. Шевелев, в чем можно убедиться, изучив материал акцентологического словаря краткосложных о- и м-основ мужского рода с корневыми -о- и -е- [Дыбо, Замятина, Николаев, 1993: 149-304]: это [1], [!], [1] [й], [1], [и], [й], [и], [и], [и] (транскрипция С.Л. Николаева, см. таблицу «Знаки фонетической транскрипции» [там же: 330]). В украинском языке рефлексы *о в перестроенных слогах регулярны, ср. укр. лит. бк (< бокъ), бр0 (< бродъ), нЖ (< ножь), сш (< сокъ), хвкт (< хвостъ), сшь (< соль), кшка (< кошька) и т.д.

Ю. Шевелев полагает, что образование закрытого [о] ([о]) и дифтонга [_ио] в перестроенных слогах предшествовало падению редуцированных и началось, вероятно, самое позднее в X в. [Шевельов, 2002: 406]. Доказать, что это происходило именно в X в., видимо, все же проблематично, но то, что [о] появляется до прояснения сильных редуцированных, представляется очевидным. Дело в том, что [о], происходящее из [ъ], в перестроенном слоге в нормальных случаях не дает рефлексов закрытого [о]. Примеров сохранения [о] в этой позиции можно привести довольно много, ср. укр. литерат. ложка < лъжька, сон < сънъ, мох < мъхъ, дочка < дъчька, сот (в п'ятсот, шістсот, сімсот, вісімсот) < сътъ (род. п. мн. ч.), пісок < птсокъ, вовк

< вълкъ, толк < тълк, товстий < тълстыи, повныи < пълныи, морква

< мъркъва, слова с суффиксом -ок- < -ък- типа ранок `утро', світанок `рассвет', огірок `огурец' и т.д. Есть, правда случаи типа церківця `церквушка' [Словник української мови, т. 11: 202] (наряду с закономерным церковця [там же: 204]), морківка `морковка' [Словник української мови, т. 4: 803] (наряду с закономерным морковка [там же]), морківник `травянистое растение, похожее на морковь' [там же], свекрівщина `наследство, оставшееся после свекрови и/или свекра' [Словник української мови, т. 9: 67], и даже свекрівонька, уменьш.-ласк. от свекруха `свекровь' [там же] (в этом слове не было перестроенного слога), ятрівка `жена брата мужа' [Словник української мови, т. 11: 660], смоківниця (наряду с закономерным смоковниця) [Словник української мови, т. 9: 414]. Но формы с і в производных от слов *и-склонения очевидным образом появились под влиянием существительных с суффиксом -ів-<-ов- типа чарівниця `колдунья, волшебница', садівник `садовник', вказівка `указание', перцівка `водка, настоянная на перце', батьківщина `родина' и т.д.

Впрочем, есть целая категория случаев, когда на месте этимологического и аналогического [ъ] в перестроенном слоге в современном украинском языке представлен звук [і]. Это такие приставки, как зі- (< съ-), уві- (< въ-), наді- (< надъ-), піді- (< под-), віді- (< от-/отъ-), розі- (<роз-). Например: зійти (< съ/ьти), зібрати (< събьрати), зігнути (< съгънути), увійти (< въ/ьти), надібрати (< надъбьрати) надігнати (< надъгънати), підіймати (< подъ/ьмати), підіслати (< подъсъла- ти), підіпхнути (< подъпьхнути), відійти (< отъ/ьти), відіграти (< отъ/ьграти), відізвати (< отъзъвати), відімщати (< отъмьщати), розізлити (< роззълити), розімкнути (< розмъкнути), розірвати (розръвати). Такой же эффект бывает и с соответствующими предлогами, например, зі мною, наді мною. Правда, иногда наблюдается вариативность: зігнати/ зогнати `согнать', відімстити/ відомстити и др. Ю. Шевелев приводит небольшой список слов, в которых [о] в приставке не изменилось: безодня, відозва, передовсім, напередодні, середодня, підозра, підойма, підошва, середохресний [Шевельов, 2002: 318]. Он доказывает, приводя примеры из разнообразных памятников письменности, что первоначально [ъ] приставки изменился в [у] ([ы]) перед корнем, начинающимся с [і], в среднеукраинский период это [у] ([ы]) распространилось на слова, где корень начинался сочетанием согласных (ср. примеры из памятников XVI в. отыйскали, подышли, окыкрали и др.). При этом во многих говорах, которые сохранили различие между [і] и [у], до сих пор в словах рассматриваемого типа произносится [у] (например, лемковск. одыйти, розыбрати) [там же: 355--356]. И только к концу XVII в., по словам Ю. Шевелева, «звук [у] приставок в большей части говоров стал вытесняться звуком о, который чередовался с і: зишло превратилось в зїшло, розикрлти -- в розібрати и т.д. Это стало возможным, поскольку к тому времени чередование о: і стало стабильным и между этими звуками установилась прочная связь. Однако в приставках не происходило ни звуковой замены у > і, ни звуковой замены ъ > і (хотя очень часто і появляется в них на месте ъ), а осуществился комплексный процесс морфологически и морфонологически обусловленной субституции» [там же: 356--357].

Таким образом, большое количество приставочных образований с [і], которое соответствует сильному [ъ] в перестроенном слоге, не имеет отношения к древнерусской эпохе и не противоречит утверждению о том, что [ъ] в перестроенном слоге регулярно дает [о]. Значит, украинский язык действительно показывает, что в древнем юго-западнорусском диалекте сначала образовалось [о] и лишь потом прояснились сильные редуцированные. В противном случае [ъ] в перестроенных слогах через стадию [о] давал бы [о] с дальнейшей описанной выше регулярной рефлексацией его в украинском литературном языке и говорах, а этого нет.

В итоге можно заключить, что образование [о] обоих типов -- украинского и великорусского -- относится к эпохе до прояснения сильных редуцированных, т.е. появление [о] в неодинаковых фонетических условиях: в перестроенном слоге на юго-западе и под автономным ударением на остальных древнерусских территориях -- это весьма архаичное диалектное различие, противопоставившее югозападнорусскую часть древнего восточнославянского диалектного континуум центральной и северной его части.

Список литературы

Брок О. Описание одного говора из юго-западной части Тотемского уезда. СПб, 1907. 151 с.

Диалектологический атлас русского языка (Центр европейской части СССР). Карты. Вып. I: Фонетика. М., 1985.

Дыбо В.А., Замятина Г.И., Николаев С.Л. Основы славянской акцентологии. Словарь. Непроизводные основы мужского рода. Вып. 1. М., 1994. 284 с.

Зализняк А.А. К изучению языка берестяных грамот // Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984-- 1989 гг.). М., 1993. С. 191-343.

Зализняк А.А. От праславянской акцентуации к русской // Зализняк А.А. Труды по акцентологии. Т. I. М., 2010а. С. 1-428.

Зализняк А.А. «Мерило Праведное» XIV века как акцентологический источник // А.А. Зализняк. Труды по акцентологии. Т. I. М., 2010Ь. С. 531-708.

Зализняк А.А. Древнерусское ударение. Общие сведения и словарь. М., 2014. 728 с.

Кипарский В. О хронологии славяно-финских лексических отношений // Scando-Slavica. 1958. Vol. IV. P. С. 127-136.

Кулешов В. С. Вокализм ранних славянских заимствований в прибалтийско-финских языках и реконструкция вокалической системы северно-словенского диалекта // Gedenkschrift fьr Eugen A. Helimski / V. Ju. Gusev, A. Widmer, A. Klein (eds.). (= Finnisch- Ugrische Mitteilungen, Bd. 32/33, Jahrgang 2008/2009). Hamburg, 2010. C. 345-354.

Лыткин В.И. Выступление в дискуссии // IV Международный съезд славистов: Материалы дискуссии. Т. 2: Проблемы славянского языкознания. М., 1962. С. 447-448.

Ниеминен Э. К вопросу о влиянии праславянского языка на прибалтийско-финские языки // Beogradski medunarodni slavisticki sastanak (15-21, IX 1955). Beograd, 1957. S. 497-502.

Николаев С.Л. Новые данные о рефлексах *о и *ъ в русских диалектах // Исследования по славянской диалектологии. Вып. 17: Судьба славянских диалектов и перспективы славянской диалектологии в XXI веке. М., 2015. С. 90-188.

Ойнас Ф. Взаимоотношения между русским и прибалтийско- финскими языками // IV Международный съезд славистов: Материалы дискуссии. Т. 2: Проблемы славянского языкознания. М., 1962. С. 475-477.

Стадникова Е.В. Материалы к изучению двух фонем «типа о» в старовеликорусском // Историческая акцентология и сравнительноисторический метод. М., 1989. С. 135-174.

Словник української мови: в 11 т. / АН УРСР. Інститут мовознавства / За ред. І. К. Білодіда. Київ, 1970-1980.

Тер-Аванесова А.В. Отклонения от правила распределения двух фонем «типа о» в восточнорусском говоре Пустошей // Исследования по славянской диалектологии. Вып. 6: Славянская диалектология и история языка. М., 2005. С. 60-93.

Тоньшин Ф.М. Материалы по Рязанской губернии и у., Новосельской

в., село Новоселки // Русский филологический вестник. 1912. Т. 68. № 3. С. 1-22.

Тростянский В.И., Гришкин И.С. и др. Диалектологические материалы, собранные В.И. Тростянским, И.С. Гришкиным и др. // Сборник ОРЯС. 1916. Т. 95. № 1. С. 1-65, 125-158.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986-1987. Т. I-IV.

Шевельов Ю. вторична фонологія української мови. Переклад з англійської. Харкш, 2002. 1054 с.

Шахматов А.А. Описание Лекинского говора Егорьевского уезда Рязанской губ. // Известия ОРЯС. 1913. Т. 18. Кн. 4. C. 173--220. Kalima J. Die ostseefinnischen Lehnwцrter im Russischen. Helsinki, 1919. XVI. 265 с.

фонетика территория древнерусский

References

Brok O. Opisaniye odnogo govora iz yugo-zapadnoy chasti Totemskogo uyezda [The description of a dialect of the South-Western part of the Totemsky district]. St. Petersburg. 1907. 151 p. (In Russ.)

Dialektologicheskij atlas russkogo yazyka (Centr evropejskoj chasti SSSR). Karty. Vypusk I. Fonetika [Dialectological atlas of the Russian Language (Center of the European part of the USSR). Maps. Issue I. Phonetics]. Moscow, 1985. (In Russ.)

Dybo V.A., Zamyatina G.I., Nikolayev S.L. Osnovy slavyanskoy aktsentologii. Slovar. Neproizvodnyye osnovy muzhskogo roda [Basics of Slavic accentol- ogy. Dictionary. Non-derived masculine stems]. Issue 1. Moscow, 1994. 284 p. (In Russ.)

Zaliznyak A.A. K izucheniyu yazyka berestyanykh gramot [On the language of birchbark letters]. Yanin V.L., Zaliznyak A.A. Novgorodskiye gramoty na bereste (iz raskopok 1984-1989 gg.) [Novgorodian birchbark letters (from the excavations of 1984-1989)]. Moscow, 1993, p. 191-343. (In Russ.)

Zaliznyak A.A. Ot praslavyanskoy aktsentuatsii k russkoy [From Proto-Slavic stress to Russian]. Zaliznyak A.A. Trudy po aktsentologii [Writings on ac- centology], vol. I. Moscow, 2010a, pp. 1-428. (In Russ.)

Zaliznyak A.A. «Merilo Pravednoye» XIV veka kak aktsentologicheskiy is- tochnik [“Merilo Pravednoye” from the 14^th century as an accentological source]. A.A. Zaliznyak. Trudy po aktsentologii [Writings on accentol- ogy]. Vol. I. Moscow, 2010b, pp. 531-708. (In Russ.).

Zaliznyak A.A. Drevnerusskoye udareniye. Obshchiye svedeniya i slovar [Old Russian stress: An overview and dictionary]. Moscow, Yazyki slavyanskoy kultury Publ., 2014. 728 p. (In Russ.)

Kiparskiy V. O khronologii slavyano-finskikh leksicheskikh otnosheniy [On the chronology of Slavo-Finnish lexical relationships]. Scando-Slavica. 1958. Vol. IV, pp. 127-136. (In Russ.)

Kuleshov V.S. Vokalizm rannikh slavyanskikh zaimstvovaniy v pribaltiysko- finskikh yazykakh i rekonstruktsiya vokalicheskoy sistemy severno-slov- enskogo dialekta [Vowel system of the earliest Slavic loanwords in Baltic Finnic and a reconstruction of `North Slovene' vocalism]. Gedenkschrift fьr Eugen A. Helimski. Eds. V. Ju. Gusev, A. Widmer, A. Klein (= Finnisch-Ugrische Mitteilungen, Bd. 32/33, Jahrgang 2008/2009). Hamburg, 2010, pp. 345-354. (In Russ.)

Lytkin V.I. Vystupleniye v diskussii [Discussion talk]. IV Mezhdunarodnyy syezd slavistov: Materialy diskussii. T. 2. Problemy slavyanskogo yazykoz- naniya [4^th International Congress of Slavists: Proceedings of the discussion. Vol. 2. Problems of Slavic linguistics]. Moscow, 1962, pp. 447--448. (In Russ.)

Niyeminen E. K voprosu o vliyanii praslavyanskogo yazyka na pribaltiysko- finskiye yazyki [More on the influence of Common Slavic on Baltic Finnic]. Beogradski medunarodni slavisticki sastanak (15-21, IX 1955). Beograd, 1957, pp. 497-502. (In Russ.)

Nikolayev S.L. Novyye dannyye o refleksakh *o i *t v russkikh dialektakh [New data on the reflexes of *o and *t in Russian dialects]. Issledovaniya po slavyanskoy dialektologii. Vyp. 17. Sudba slavyanskikh dialektov i per- spektivy slavyanskoy dialektologii v XXI veke [Studies in Slavic dialectology. Issue 17. History of Slavic dialects and the future of Slavic dialectology]. Moscow, 2015, pp. 90-188. (In Russ.)

Oynas F. Vzaimootnosheniya mezhdu russkim i pribaltiysko-finskimi yazyka- mi [Relationships between Russian and the Baltic Finnic languages]. IV Mezhdunarodnyy syezd slavistov: Materialy diskussii. T. 2. Problemy slavyanskogo yazykoznaniya [4^th International Congress of Slavists: Proceedings of the discussion. Vol. 2. Problems of Slavic linguistics]. Moscow, 1962, pp. 475-477. (In Russ.)

Stadnikova E.V. Materialy k izucheniyu dvukh fonem «tipa o» v staroveliko- russkom [Data for the study of two “o-like” phonemes in Old Great Russian]. Istoricheskaya aktsentologiya i sravnitelno-istoricheskiy metod [Historical accentology and comparative-historical method]. Moscow, 1989, pp. 135-174. (In Russ.)

Slovnik ukrains'koi movi: v 11 tt. / AN URSR. Institut movoznavstva. Za red.

K. Bilodida [Dictionary of the Ukrainian language in 11 vols. Academy of Sciences of the USSR. Ed. I.K. Bilodid]. Kiev, Naukova dumka Publ, 1970-1980. (In Ukrainian)

Ter-Avanesova A.V. Otkloneniya ot pravila raspredeleniya dvukh fonem «tipa o» v vostochnorusskom govore Pustoshey [Exceptions to the rule of the distribution of two “o-like” phonemes in an Eastern Russian dialect of Pustosha]. Issledovaniya po slavyanskoy dialektologii. Vyp. 6. Slavyanskaya dialektologiya i istoriya yazyka [Studies in Slavic dialectology. Issue 6. Slavic dialectology and historical linguistics]. Moscow, 2005, pp. 60-93. (In Russ.)

Tonshin F.M. Materialy po Ryazanskoy gubernii i u., Novoselskoy v., selo Novoselki [Data on a dialect of Ryazan province and district of Novo- selskaya volost, Novoselki village]. Russkiy filologicheskiy vestnik [Russian philological bulletin]. 1912. Vol. 68. № 3, pp. 1-22. (In Russ.)

Trostyanskiy V.I., Grishkin I.S. et al. Dialektologicheskiye materialy, sobran- nyye V.I. Trostyanskim, I.S. Grishkinym et al. [Dialectological data collected by V.I. Trostyanskiy, I.S. Grishkiny et al.]. Sbornik ORYaS [Transactions of the Department of Russian language and philology]. 1916. Vol. 95. № 1, pp. 1-65. 125-158. (In Russ.)

Fasmer M. Etimologicheskiy slovar russkogo yazyka [Russian etymological dictionary], Moscow, Progress Publ., 1986-1987. Vol. I--IV. (In Russ.)

Shevelov Yu. Istorichna fonologiya ukramskol movi (Pereklad z angliyskoп) [A historical phonology of the Ukrainian language (Translation from English)]. Kharkiv, Acta Publ., 2002, 1054 p. (In Ukrainian)

Shakhmatov A.A. Opisaniye Lekinskogo govora Egoryevskogo uyezda Rya- zanskoy gub. [A description of the dialect of Leka village in Egoryevski district of Ryazan province]. Izvestiya ORYaS [Proceedings of the Department of Russian language and philology], 1913. Vol. 18. Issue 4, pp. 173-- 220. (In Russ.)

Kalima J. Die ostseefinnischen Lehnwцrter im Russischen. Helsinki, Sociйtй Finno-Ougrienne, 1919. XVI, 265 p.

Размещено на Allbest.ru