Кавказская семиосфера (по рассказу Л. Толстого "Рубка леса")

It is clear that the genre of the passage is included in the subtitle. So, it is much easier to understand the code of the theme. Fore-shortening of the view field has been done..We are trying to discuss the concept “Caucasus” as a semisphere. It is viewed as a sign system which consists of the whole range of meanings. From this point of view, we don't observe the text as the special analysis object. The author described the concepts of Caucasian World perception by different social groups. According to the geopolitics the story is included in the context of the great theme of “Caucasus” known as “Caucasian Text” in the Russian literature history. The “Caucasian Text” is actual today. It needs to be discussed without any ideology.It has alsobecome the research object for many science fields. It should be mentioned that L. Tolstoy had polycentral view of the Caucasian World in his military stories.

Key words: Caucasian Text, concept “Caucasus", military story

Аннотация

кавказ семиосфера концепт знаковый

Подзаголовок «Записки юнкера» указывают на принадлежность этого произведения к жанру очерка, свободнаяма изложения способствует декодировке основной темы. Целью данного рассказа является рассмотрение концепта «Кавказ» как семиосферы, как знаковой системы, в которой заложены целый спектр значений. С этой точки зрения данный рассказ еще не стал предметом специального анализа. Автор показал восприятие кавказского мира представителями разных социальных групп в контексте истории, культуры и геополитики. С такой точки зрения этот рассказ входит в общую тему, известную в истории русской литературы как «Кавказский текст», который сегодня приобретает особую актуальность и требует деидеологизированного исследования. Делается вывод: Л.Толстой попытался показать в этом военном рассказе кавказский мир с точки зрения полицентризма.

Ключевые слова: Кавказский текст, концепт «Кавказ», военный рассказ

Основная часть

Рассказ Толстого “Рубка леса“(РЛ) отразил события Кавказской войны, с которой писатель соприкоснулся во время службы в армии. Три года, проведенные на Кавказе, открыли ему совершенно новый, неведомый доселе мир. Н.Некрасов писал: “Это очерки разнообразных солдатских типов (и отчасти офицерских), то есть вещь доныне небывалая в русской литературе...” [2, 236]. Так анализируется этот рассказ до сих пор в истории русской литературы. Зарисовка типов военных солдат и офицеров, однако, не удовлетворила автора. В 1854 году он записал в Дневнике: ''Окончил “Рубку леса”. Schwach” [3, 569]. Он продолжает работать над рассказом и в Севастополе, взгляд на события обогащается опытом Крымской войны. Военная хроника обернулась художественным открытием подлинной правды войны и не только войны. Бытийный план заглавия как будто бы не претендует на особую художественную глубину. Очерковость задана и в подзаголовке. Подзаголовок придает тон декодировке основной темы, формирует как бы объект писательского интереса. Первоначально это ”Записки кавказского офицера”, “Дневник кавказского офицера”, далее “Рубка леса”, ”Записки фейерверкера”, последний вариант - “Записки юнкера”. Это название сохранилось в подзаголовке. Тем самым выбран ракурс обзора, непредвзятый взгляд на кавказский мир молодого человека, открывающего для себя Кавказ в первый раз, взгляд, не отягощенный уже укоренившимся в русской действительности восприятием кавказских событий.

Заглавие текста принято называть именем произведения (В.Кожинов, А.Фатеева). В отношении к подзаголовку оно обладает свойством пространственной смежности. Однако автор предпочитает в заглавии обозначить событие, а в подзаголовке дает субъективный план описания этого события. Мы считаем, что по закону структурно-семиотической обратной связи сильной позицией текста является не заглавие, а подзаголовок, т.е. как воспринимает и передает рубку леса юнкер. Он передает разные точки зрения на события фактически отстраненно; согласно жанру, очерковость произведения как бы направлена лишь на констатацию факта. Разноплановые пласты-ассоциации не расположены в одной линейной плоскости текста, они скорее напоминают геометрическую модель, в которой автор экспериментирует с семантическим пространством текста. Скрещивает и отталкивает два мира: русский и кавказский, показывает всю непредсказуемость их столкновения, затянувшийся и неразрешимый конфликт этого противостояния.

С этой точки зрения и в таких составных проблемы постараемся рассмотреть концепт Кавказ как семиосферу в исследуемом рассказе. Семио- сфера мыслится как знаковая система, как мир, вбирающий в себя целый спектр значений. Мир этот подвижен, динамичен и неоднозначен. С такой точки зрения данный рассказ до сих пор не был предметом специального анализа. Известна высокая оценка рассказа Н.А Некрасовым, который увидел в нем типы русских солдат, их классификацию. Толстой открыл психологию русского солдата на войне. Критика признавала, что до Толстого никто этого не делал в русской литературе. Эта точка зрения на рассказ сохранилась до сих пор, между тем в тексте дается противостояние двух миров: русского и кавказского, раскрытие модального кода, конструирующего разные уровни восприятия, а существование в этих мирах требует определения референциального статуса миров в произведении, отношение к признаку реальность/ирреальность, свой/чужой, жизнь/смерть. Тем самым рассказ предстает как многоуровневая смысловая и семиотическая система. Несмотря на небольшой объем произведения, в пределах данной статьи даже обозначить ключевые концепты этой системы не представляется возможным. Мы ограничиваем наш интерес лишь некоторыми из них. Толстой не только показал противостояние этих миров, но и обозначил уровни восприятия кавказского мира разными социальными группами в контексте истории, культуры, архетипах мышления, с точки зрения геополитических интересов. Оба эти мира неравнозначны. Русский мир представлен людской массой, кавказский - природой, но настолько очеловеченной, что многосмысловым становится само безмолвное противостояние. В таком понимании рассказ входит в общий контекст обширной темы, известной в истории русской литературы как Кавказский текст (Пушкин, Лермонтов, Марлин- ский). Сам по себе Кавказский текст приобретает сегодня особую актуальность, требует современного деидеологизированного подхода, являясь объектом исследования для целого ряда ученых. Одним из первых в истории русской литературы Л.Толстой предпринял попытку полицентриче- ского взгляда на кавказский мир в военных рассказах. Он пошел нетрадиционным путем, преодолел мифическое представление о Кавказе, которое сложилось в истории русской литературы. Н.Гордин в своей оценке кавказского мифа отмечает: ”Нас, однако, в данном случае интересует второй слой кавказской утопии -- кавказский миф русского дворянина, фундаментом которого также была идея завоевания края, но представление о смысле этого завоевания и о роли Кавказа в индивидуальной судьбе конкистадора оказывается совершенно иным, куда более сложным” [1, 5]. Под первым слоем кавказской утопии Гордин подразумевает восприятие петербургскими стратегами Кавказа как "творческого пространства", где не действуют обычные жизненные законы, как поле для любых экспериментов, такими экспериментаторами выступают Ермолов, Пассек, Слепцов, рассматривавшие Кавказ как трамплин для рывка в Азию, включив, таким образом, завоевание края в контекст общеимперской военной политики. Покорители Кавказа, близкие декабристским кругам, отличались жестокостью по отношению к населению. По приказу Ермолова появились на Кавказе широкие просеки, началась рубка леса для того, чтобы могла двигаться полевая артиллерия. Таким образом, заглавие в подтекстовом плане, по нашему мнению, соотносится с личностью Ермолова. В тексте он упоминается как человек, который непосредственно повлиял на целостность кавказского мира, с точки зрения же структуры Ермолов - завоеватель Кавказа, сильная позиция текста. Для русского мира Кавказ воспринимался как вполне заурядный театр военных действий, с непривычной, чуждой для русского человека природой. Никакой особенности Кавказ как пространство, несущее новую культурно-психологическую нагрузку, не представлял. Это был путь в Азию, однако, как оказалось, труднопроходимый путь, совершенно чуждое русскому человеку пространство, не привольное русское. Казань или Калуга далеко не просто географическое пространство, которое можно четко обозначить: ''Кавказ разделяется на губернии: Ставропольскую, Тифлисскую и т.д....”[3,416], хотя заглавие локализует тему и ограничивает пространство, локальный эпизод, не имеющий первоначально конкретного отношения к военным событиям. Толстой понимал всю сложность поставленной перед собой проблемы, изначально отказался от утопического взгляда на Кавказ, постарался показать отношение к нему разных групп людей: солдат, офицеров, показать свой и чужой Кавказ, прикоснуться к пониманию мифа о Кавказе, противостоять ему. Исследовать этот миф он будет и в дальнейшем. Кавказ- живая семиосфера, принимающая и отвергающая человека на Кавказе. Отношение к ней дало возможность автору создать целую классификацию типов солдат и офицеров, за пределами которой остался сам Кавказ. Кавказская семи- осфера образует вертикальные и горизонтальные связи. Толстой писал после приезда с Кавказа, что полюбил этот дикий край. Это и текст, линейная знаковая система, понять которую - то же, что и “... читать стихи на языке, который плохо знаешь: воображаешь себе гораздо лучше, чем есть...”[3, 416]. Кавказ - стихи и одновременно стихия. Стихия подразумевает наличие в тексте как романтического, так и линейного, пространственно-семиотического аспекта. В то же время кавказская сфера - это единство, в котором трудно адаптироваться пришлому человеку, но в котором он принужден быть. Старый кавказец Тросенко был человеком, для которого “все, что не было Кавказ, было достойно презрения, да и почти недостойно вероятия; все же, что было Кавказ, разделялось на две половины: нашу и не нашу; первую он любил, вторую ненавидел...” [3,426]. Он прикоснулся к этой чужой системе: ”... я и ходить и говорить-то по-русскому отвык... Сказано, Азия”[3,428]. Однако это не спасет от вероятности быть убитым в Азии, а сама Азия предстает как часть военной имперской политики, Кавказ - ворота в Азию. Знание языка, системы смыслов не делает Тросенко принадлежностью кавказской семиосферы. Он по другую сторону, в Россию пути нет, на Кавказе в конце концов может быть убит. Кавказ или принимает, или отвергает человека, а миф о возможности безболезненного покорения Кавказа становится мифологемой, побасенкой, отвергнутой временем и обстоятельствами. Только ложную суть этого мифа старый кавказец Тросенко поймет не сразу, а после многолетней службы на Кавказе. Для многих же бедных русских дворян, выбравших военную карьеру, этот миф был притягателен своей романтической стороной, противостоящей российской безысходности. Так в рассказ вводится лирический подтекст, определяется подход к уже существующему в литературе мифу. Кавказский миф как культурно-психологическое явление для русского общественного сознания был открыт романтизмом. Однако юнкер узнает, что миф о Кавказе, “престранное предание” о том, что это будто бы какая-то обетованная земля для всякого рода несчастных людей [3,416], не имеет ничего общего с действительностью. Проверить истинный смысл этого предания можно только, определив свое отношение к опорному понятию, оси семиосферы. Автор определяет ее как “молчаливый вопрос, который задает себе каждый, приехавший на Кавказ: ”зачем вы здесь!” [3,415]. Наступившая в России реакция после восстания декабристов, отказ от малейших уступок либеральным устремлениям дворянства, разгром польского восстания, подавление венгерского, ужесточение цензуры, преследование университетов -все это способствует желанию молодых офицеров искать обетованную землю, делать военную карьеру. Таков культурно-исторический фон рассказа «Рубка леса». Это желание подогревается и внешнеполитическими амбициями Николая, которые привели страну к Крымской войне. Кавказ и представляется таким трамплином восхождения по служебной лестнице. Кавказ как вариант иного мира, иное пространство - горы, иные люди - свободные от европейских условностей, был воплощением принципа, который можно определить как принцип психологической компенсации. Тем более что этот миф апробирован в русской классической литературе, прочно вошел в сознание, что Кавказ лекарство от всех бед. Неудовлетворенному дворянскому сознанию Кавказ представлялся не просто как географическое и этнографическое пространство, но и как метафизическое явление, давал возможность ощутить бытийную полноту. Миф четко ставит офицеров перед фактом принимать или не принимать Кавказ, делит их в зависимости от этого решения на своих и чужих. ”Чужой” Кавказ, воспринимаемый русским миром, обозначен набором привычных метафор: девственные льды, бурные потоки, бурки, черкешенки. Эти литературные штампы вызывают ассоциации с произведениями Пушкина, Лермонтова, Марлинского. «Все это приехало со мною сюда» - пассивная форма фразы лишь подчеркивает желание “лечиться” Кавказом, сделать карьеру. ”Он обманул меня “,- заявляет офицер[3,416]. Вылечиться Кавказом можно лишь в том случае, если принять его. В противном же случае дикий край, ведение военных действий, просто рубка леса, а гористый ландшафт опасен, непредсказуем, вызывает чувство панического страха. О таком восприятии Кавказского мира писали многие (Бенкендорф, Марлинский). Этот край страшен, дик, но притягателен какой-то мистической красотой. Он никого не обманывает, он сам по себе, ему нет дела до офицерских амбиций, дворянской чести, позолоченных эполет, Анн и Владимиров. И если русский пришлый мир населен людьми разных взглядов и социальной принадлежности, то в рассказе совершенно отсутствует местное население, если не считать татарского кладбища. И все-таки этот мир существует и живет по своим законам. Беспокойному, подвижному миру человеческих страстей Толстой противопоставляет величественный мир природы Кавказа: “... непаханные... поля... низкие кусты... неглубокий, но чрезвычайно быстрый ручей... светлый круг солнца, просвечивающий сквозь молочно-белый туман... серо-лиловый горизонт... тысячи различных теней и цветов...”. Он увлекает и подавляет своим величием: “... горизонт суживался, и вся окрестность принимала мрачные тени”. Таково восприятие природной сферы юнкером после тяжелых физических испытаний и моральной усталости. Привычные условия ведения военных действий на равнине требовали новой сноровки войны в горах. Горы сами по себе были вызовом, противостоянием. Горизонтальный ландшафт принимал сферическую форму, вершиной которой был Казбек. Символом вечности, обетованности предстает Казбек в солдатской побасенке. Этот мир настолько далек, что реальное описание Казбека “Видано ли дело: большая гора, да на ней снег не будет таять ” [3,412] предстает как ирреальный мир.

В период пребывания на Кавказе Толстой был увлечен идеей человеческого единения, которая столкнулась с одним из самых трагических моментов истории. Осмысление противоречий войны приводит Толстого к необходимости постановки вопроса о совести и нравственной чистоте. Кавказский мир вынуждает офицера с раздражительностью признать, что этот мир хорош, но и то, что “... я не хорош на Кавказе''[3,416]. Так Толстой нарушает традиционное описание войны, противопоставляя офицерскую и солдатскую точки зрения. Рассказ закончен уже в Севастополе, как бы предваряет трагический финал обороны Севастополя, изображая карьеристов, приехавших на Кавказ за наградами и острыми ощущениями, автор подчеркивает разложение в русской армии, то состояние, при котором ”...я с каждым днем морально падаю ниже и ниже” [3, 416], неспособность покорить чужой мир, следовательно, защитить и свой. В финале рассказа рубка леса оборачивается рубкой сознания, пониманием бессмысленности насилия, войны.

Толстой тяготится военной службой, но прошение об отставке будет удовлетворено еще не сразу. Обыденный наряд на рубку леса, которая фактически прошла без потерь, омрачен “печальной погодой”, обгоревшим пнем и печальной мглой, которая сыпалась сверху. Сферические концепты словно обрамляют этот так и непокоренный мир, оберегаемый “сверху ”.

Список литературы

1. Гордин Я. Русский человек на Кавказе // Звезда, 2002, № 7.

2. Некрасов Н.П. Полн. собр. соч. и писем в 12 т. Т. 10. М., 1951.

3. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12-ти т. Т.1. М., 1987.

Размещено на Allbest.ru