Язык и мышление

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ярославский государственный медицинский университет

Кафедра истории и философии

Реферат

по теме

«Язык и мышление»

Таибова Карина Исабеговна

г. Ярославль, 2021

Содержание

1. Признаки и функции языка

2. Действительность, язык, мышление

3. Эволюция языка

4. Для чего пригоден язык

Список использованной литературы

1. Признаки и функции языка

Язык, без сомнения, является одним из важнейших признаков человека. Он является основополагающим средством коммуникации, очень сложным и относительно мало исследованным

Вопрос о том, какие формы коммуникации можно характеризовать в качестве языка является вопросом терминологии. Можно определить его так узко, что под эту характеристику будет подходить только человеческий язык. Языка пчёл тогда не будет, языка у обезьян также. Мы избегаем таких чисто терминологических и предметно неплодотворных дискуссий благодаря тому, что мы говорим, прежде всего, о коммуникации и рассматриваем каждый перенос информации между представителями вида. Под это, естественно, подходит также человеческий язык.

Признаки:

1. Звуковой характер: использование «акустического канала», пожалуй, наиболее отчётливый признак. Он находится в оппозиции к оптическим сигналам (дымовые знаки, алфавит флажков, шрифт, жесты, движения в период токования), к хватательным (шрифт для слепых) и химическим сигналам (приманка у бабочек, пометка участка запахом). У приматов тело остаётся для другой активности, не так как у кузнечиков.

2. Ненаправленность: в соответствии с законами акустики, звук распространяется по всем направлениям, так что каждый, находящийся в зоне слышимости, может воспринимать сигнал. Правда. слушающий имеет возможность локализовать говорящего, так как сигнал поступает к ушам с определённой дифференциацией, которая зависит от положения головы и воспринимающий аппарат, напротив, действует направленно.

3. Краткосрочность: языковые сигналы, в противоположность следам и меткам животных, имеют моментальный характер. Способность фиксировать их на камне, дереве, бумаге, плёнке и т.д. является продуктом культурной эволюции.

4. Взаимозаменимость: говорящий может всё, что он понимает как слушатель, также и сказать. К животным это относится не всегда: стрекочут в большинстве случаев кузнечики мужского пола; токование у рыб и птиц в большинстве случаев различно у разных полов.

5. Обратная связь: говорящий слышит и контролирует, что он говорит. Напротив, самец колюшки не воспринимает свои собственные сигналы. Обратная связь делает возможной так называемую интернализацию коммуникативного поведения, которая составляет важнейшую предпосылку мышления.

6. Специализация: звуки языка служат исключительно задачам переноса информации, но не другим функциям одновременно, как почёсывание у собаки способствует её охлаждению.

7. Символический характер: речевой акт может охватывать вещи и факты, которые удалены во временном и пространственном плане. Этого, в общем, не имеет места в звуках животных. Правда, язык пчёл представляет собой высокосимволизированную коммуникационную систему. Обезьяны в состоянии выучить подобную символическую систему.

8. Дискретность: Слова «борт» и «порт» различаются фонетически: /б/ - звонкая, /п/ - глухая. Психологически имеется непрерывный переход, при котором колебания голоса изменяются больше и больше. Информационное содержание, значение, не может располагаться «между «борт» и «порт». Иначе обстоит дело при изменении интонации и силы голоса.

9. Креативность: как говорящий, так и слушатель могут создавать, соответственно, понимать никогда не встречавшиеся ранее связи, (новые предложения). Язык представляет собой бесконечное использование конечных средств. Коммуникативные системы животных, напротив, являются замкнутыми; также и обезьяны имеют ограниченный репертуар звуков и значений.

10. Ненаследуемость: языки выучиваются. Правда, языковые способности и может некоторые языковые структуры, обусловлены генетически; но отдельные языки - объект изучения и выучивания, передачи через традицию. Языки животных, напротив, в большинстве случаев являются наследственными.

11. Двойная структура (Мартин: double articulation, Хокетт: duality of patterning): Единицами языка, несущими значение, являются слова. Они образуют фразы, предложения, речь. Сами слова состоят из звуков (фонем), не имеющих значения; в любом языке их насчитывается только около 30-40. Эта индивидуальность образца представляется характерной для человеческого языка.

12. Калькулирующий характер: язык не является сетью, которая в виде неизменного порядка набрасывается на опытную действительность, чтобы её расчленить. Язык есть исчисление, схема указаний для классификации впечатлений, идущих от окружающего мира, которым можно следовать механически, но допустимо корректировать в критическом использовании и посредством метаязыковой рефлексии.

В функциях языка также находят предварительные ступени в мире животных. Из различных функций человеческого языка выразительная функция отчётливей всего присуща также звукам животных. Функция призыва также представлена в царстве животных, хотя в значительно меньшем объёме: предостережение взывание о помощи. Также и изобразительная функция свойственна не только человеческому языку. Примечательно, что имеются насекомые, которые достигают этой высшей человеческой ступени.

Информационная функция вытекает из изобразительной функции человеческого языка и образует его важнейшую функцию. Называют ещё эстетическую функцию языка, которая, правда, тесно связана с информационной и выразительной функцией, так что её сложно анализировать. Наконец, язык служит в качестве опоры мышления и теоретического познания. Эта роль не оставляет сомнений в том, что ни одна из коммуникативных систем животных не может сравниться с человеческим языком по дифференцированности и уровню достижений, хотя исследования последних лет показали, что «разрыв» между языковыми возможностями животных и людей не так необозримо велик, как думали ещё десяток лет назад. Функция языка как опоры мышления представляется настолько важной, что возникает вопрос, заслуживает ли названия «мышление» духовная деятельность, протекающая вне рамок языка.

2. Действительность, язык, мышление

Значение языка для познания следует из того, что познание должно быть формулируемым и сообщаемым; ибо только тогда оно может быть понято и проверено. Соотношение познания и действительности не может быть, следовательно, непосредственным; уже при получении, но в прежде всего при формулировке познания начинает играть свою роль язык как «медиум» и более или менее влияет на связь между познанием и действительностью.

Это влияние может быть - как познавательного аппарата в целом перспективным, селективным и конструктивным (конститутивным). Можно причислить язык просто к познавательному аппарату и предшествующие рассуждения понимать в широком смысле. Язык играет самостоятельную роль и должен быть понят в этом аспекте. Он располагается в определённой степени между миром и познанием; поэтому говорят о «языковом междумире» или, по меньшей мере, об «опосредующем характере языка». В схематическом разложении связи между реальным миром и познанием, можно, поэтому исследовать соотношение языка и действительности, с одной стороны, и языка и познания или языка и мышления, с другой стороны.

По поводу соотношения языка и действительности имеются различные позиции, экстремальные точки которых в теории познания соответствуют наивному реализму и трансцендентальному идеализму. Наивная позиция, которую ниже характеризует Штегмюллер, принимает реальный мир как данный и структурированный, причём язык, согласно этой позиции, играет только пассивную и дескриптивную роль. Реальность обусловливает инвентарь любого языка, который состоит частично из фактов, частично из возможных, но не реализованных ситуаций. Этот мир образует исследовательский предмет эмпирических наук. Если в этих науках выдвигаются утверждения, которые корреспондируют с фактами, то утверждения являются истинными. Напротив, если формулируются предложения, которые соответствуют просто возможным, но не действительным ситуациям, то эти предложения являются ложными. Соответственно, предложения, не соответствующие возможным ситуациям, являются логически ложными.

Если мы представим идеал универсальной науки, которая, во-первых, обладала бы абсолютно точным языком и, во-вторых, утверждала бы все и только истинные предложения, то онтологическим коррелятом этой универсальной науки был бы мир как совокупность фактов.

Если здесь структура реальности обусловливает язык и однозначно определяет, что истинно и что ложно, в трансцендентальном лингвиализме, напротив, язык определяет структуру мира. Для него вообще в мире познано может быть лишь только то, что может быть сформулировано в языке. Язык здесь не отображает мир, а вообще лишь и образует его, делает его возможным. (Для трансцендентального лингвиализма) форма опыта «субъективна» в трансцендентальном смысле, причём метафизический субъект есть тот «субъект», который употребляет и понимает язык и который должен отличаться от эмпирического субъекта. Определённые классификации мы находим также фактически. Здесь можно говорить о естественных понятиях

С другой стороны, язык значительно влияет на способ нашего видения и описания мира, (хотя и не определяет его полностью). Фактически, любой язык соответствует особой организации того, что дано в опыте. При этом совершенно не нужно обращаться к известным «непереводимым» выражениям в определённых языках, таким как английское gentelman, немецкое gemutlich, русское ничего, французское chic.

Мы можем рассматривать различие между текущей или стоячей водой как естественное. Однако кто не замечал долю произвольности различения внутри этих обеих категорий в океане, море, озере, пруду, ручье и т.д.?

В этом смысле, имеются также искусственные понятия, такие, как принципы расчленения сознательно воспринимаемого и исследуемого мира. Их значение необходимо подчеркнуть особо. Одна часть понятия нам дана, за другую мы сами несём ответственность. Человек создаёт поле напряжения между данными и созданными понятиями.

Очень близко к трансцендентально-лингвистической позиции стоит гипотеза Сепира-Уорфа. Люди, которые используют языки с очень разными грамматиками, вследствие этих грамматик приходят к типически различным наблюдениям и оценкам внешне сходных наблюдений. Поэтому, как наблюдатели, они не эквивалентны друг другу, а приходят к различным взглядам на мир.

Язык служит опорой мышления и теоретического познания. Это поистине шаткая формулировка; ибо из неё не следует, например, поддерживает ли язык мышление только иногда, либо он представляет собой необходимую предпосылку для любого вида мышления. То, что между языком и мышлением существует тесная связь, не подлежит сомнению. Большинство авторов приходят даже к выводу, «что язык соучаствует во всех высших достижениях мышления» или «что все сколько-нибудь объёмные мысли нуждаются в словах». «Язык и мышление так тесно зависят друг от друга, что при попытке их разделения можно добиться лишь их разрушения!».» Мышление, если оно имеет определённую степень сложности, невозможно отделить от языка». По поводу взаимной зависимости языка и мышления имеется, таким образом, единство взглядов. По поводу же того, имеется ли язык без мышления или, прежде всего, мышление без языка, напротив, ведутся споры. Расхождения частично связаны с тем, что центральные понятия «язык» и «мышление» очень различны, определены нечётко.

То, что мышление определить ещё сложнее, связано не в последнюю очередь с тем, что легко и точно, независимо от медицинских и биологических исследований, можно зарегистрировать, когда и что говорит человек, но независимо от медицинских и биологических исследований, нельзя точно наблюдать, когда, что и как он думает.

Здесь имеются языковедческие, психологические, нейрофизиологические и антропологические аспекты, которые нельзя отделить от теории познания. С позиций эволюционной теории познания, мы рассмотрим некоторые аргументы, которые говорят о том, что имеется познание без языка.

a) Животные демонстрируют достижения, которые можно охарактеризовать как неназываемое мышление или вербальное образование понятий.

b) Не владеющий языком младенец, предпринимает, очевидно, с первых дней классификацию окружающих впечатлений, которые только постепенно и только частично переходят в понятийное членение. Врождённо ли, или как результат до языкового обучения, ребёнок должен иметь большую склонность ассоциировать красный мяч с красным мячом, нежели с жёлтым; большую склонность ассоциировать красный мяч с красной лентой, нежели с голубой; и большую склонность отделять мяч от окружения, нежели части окружения друг от друга. Действенное понимание вида «естественных классов», во всяком случае, тенденция реагировать на разные различия в различной степени, должно иметься в наличии, прежде чем будет выучено слово «красный». С самого начала употребления языка слова выучиваются в связи с такими сходствами и отличиями, которые были замечены без помощи слов

c) Мышление в его начальной форме, как деятельность в пространстве представления, принципиально независимо от наличия вербального языка. Наше мышление в словах, правда, есть говорение, отделённое от моторики речи. Было бы ложным полагать, что эти языковые процессы являются предпосылкой любого мышления, отделённого от действия. Оправданным является обратное утверждение, что чисто созерцательная деятельность в пространстве представления составляет неотъемлемую основу любого словесного языка.

d) Сходным образом, восприятие образа основано на достижениях абстрагирования нашей системы восприятия, которые являются предварительной ступенью образования понятий и должны рассматриваться как познавательное до языковое достижение.

В итоге нельзя утверждать, что от языка исходит единственное или даже только первичное влияние, что изучение языка как такового достаточно, чтобы обеспечивать общий характер мышления тех, кто его применяет, что существует принудительное влияние языка на мышление и что язык делает невозможными все кроме определённых видов восприятия и организации выражения.

Но можно исходить из того, «что язык является одним из факторов, который оказывает влияние на восприятие и общую организацию опыта. Это влияние не следует представлять ни как первичное или исключительное, или принудительное, но также и не как ничтожное»

Если эта сдержанная констатация точна, если язык воздействует на познание, тогда теоретики познания неизбежно должны обращаться также к языкознанию и философии языка

3. Эволюция языка

Вопрос об овладения языком детьми имеет большую важность для биологии, психологии, антропологии и философии языка. Языковеды, особенно Хомский, подчёркивают, что любой ребёнок обладает генетически обусловленными языковыми способностями, которых нет у попугая, хотя речевые органы последнего достаточны для артикуляции. Несмотря на это, также и речевые способности полежат определённому процессу созревания, который ограничивается ступенями развития психического созревания. Это ограничение сохраняется также тогда, когда общий ход созревания сильно замедляется, и они не могут быть сняты посредством интенсивных занятий.

Мы можем, поэтому говорить о критическом периоде для усвоения языка. Его начало ограничено недостаточной степенью созревания. Его конец, кажется, связан с утратой способности приспособления и способности к новообразованиям в мозге.

Это ограничение периода овладения языком, вероятно, основано на функциональной специализации мозга, которая завершается примерно у четырнадцатилетних. Обычно языковые способности локализуются в левой половине головного мозга. Однако при поражении этой сферы, также и правая половина в состоянии их перенять, но только до периода половой зрелости; после этого такие перестановки более не возможны.

Этот факт является примером сильной биологической обусловленности языковых способностей. Эта проблема касается, прежде всего (онтогенетического) развития языка. Но также и язык как целое, как человеческая способность не безвременный, вечный или неизменный. Он также возник не внезапно, но имеет исторический характер, должен был развиваться из примитивных ступеней коммуникации. Именно этот диахронический аспект мы рассматриваем здесь как эволюцию языка.

По поводу достижений коммуникативных систем у животных мы привели на стр. 75 некоторые результаты зоосемиотики. В частности показано, что для языка пчёл можно указать уровень развития слуха. К сожалению, для человеческого языка не представляется возможным эмпирически указать такие ступени. Ещё сто лет назад можно было предположить, что где-то в отдалённых областях могут быть найдены полулюди или человекообразные обезьяны, которые могли бы представлять собой «живые ископаемые» ранних стадий человеческой эволюции. Язык (или квази-язык) этих людей (или квази - людей) демонстрировал бы тогда также соответствующие ранние стадии эволюции языка. Однако все эти поиски оказались напрасными; нигде не удалось найти языка, который действительно мог бы быть охарактеризован как «примитивный».

Поэтому уже к началу этого столетия стали думать о возможности обнаружения такого живого языка, который мог бы отражать какие-либо ранние стадии человеческого языка.

Историко-сравнительное языкознание указало другой путь подхода к ранним стадиям языка. У нас имеется хорошая информация об истории отдельных языков и диалектов. У многих языков имеются также письменные документы обильной хроники. На основе таких источников, например, могут быть выведены законы звуковых изменений, которые не только дескриптивны, но могут иметь и определённую предсказательную ценность. Естественно, изменяются не только звуки, но также запас слов, их значения, грамматические формы и целые грамматические категории.

Правда, хотя мы можем констатировать, что все языки постепенно изменяются, причины языковых изменений и языкового развития ещё далеко не ясны. Подходы к объяснению предлагает субстратная теория Г.И. Асколи (1886), согласно которой языковые привычки побеждённых народов в долгосрочном плане переносятся на языки победителей, или Мартиновская теория экономии языка, в которую входит теоретико-информационная точка зрения. Напротив, ошибочными в научном отношении считаются утверждения, что тип языка может необходимо определяться климатом и ландшафтом (Макс Мюллер) или состоянием общества (Николай Марр).

Всё же изменения языка можно также констатировать и описывать полностью независимо от оснований и силы (от динамики, см. стр. 58) языковых изменений. Можно ли надеяться, путём анализа всех языков мира, реконструировать примитивное раннее состояние?

Хотя оно могло бы быть не таким древним, как исходное начало языка, но позволило бы обнаружить определённые примитивные признаки и благодаря этому сделать определённые экстраполяции в направлении первоначала. Также и этим надеждам не суждено было исполниться. Ранние реконструируемые стадии любой языковой группы демонстрируют уже всю сложность и гибкость сегодняшних языков.

Систематические (типологические) классификации языков, например, на изолирующие, агглютинирующие, флектирующие и полисинтетические (Шлегель, В.Ф. Гумбольдт) не дали ключа для уровня развития языка.

Эти факты разочаровывают, но не должны удивлять, если вспомнить о том, насколько далеко от нас отстоят имеющиеся или реконструируемые языковые свидетельства. Изобретение письменности (Шумеры, Египет, Китай) относят ко времени примерно 3000 лет до н.э. По индоевропейским говорили - если такое вообще было - примерно 5000 лет до н.э. Смелейшие гипотезы об общем праязыке для индоевропейских, семитских, уральских, тюркских и других языковых фамилий, так называемый борейский относят к каменному веку, т.е. примерно 10000 лет до н.э. Но что такое 10000 лет по сравнению с миллионом, в течение которого возникал человек и должен был развиваться язык?

Терпит крушение идея изучения первоистоков языка на примере овладения языком детьми. Первый закон Геккеля о повторении филогенеза в онтогенезе не однозначен и, во-вторых, ребёнок с самого начала изучает высокодифференцированный язык, а не праязык, причём уже в его возрасте высокоорганизованным мозгом (так что биогенетический закон был бы здесь, совершенно не применим).

Также и изучение речевого аппарата или полушарий мозга может дать в высшей степени необходимые, но недостаточные критерии для овладения языком. «Не определённое количество мозга, а специфическое свойство мозга детерминирует способность к языку. Эту качественную предпосылку, вероятно, невозможно определить с помощью ископаемых».

4. Для чего пригоден язык

Как уже говорилось, язык служит не только для выражения, призыва, изображения и сообщения, но выступает как опора мышления. То, что эта связь между языком и мышлением является очень тесной, также вытекает из размышлений. Насколько хорошо выполняет язык эту функцию?

Приспособленность индивида (соответственно, вида) к своему (их) окружению можно интерпретировать как итог информации, которую индивид (вид) смог усвоить и активно переработать.

Уже в слове «приспособление» имплицитно содержится предпосылка, что благодаря этому процессу устанавливается соответствие, между приспосабливающимся и тем, к чему он приспосабливается. То, что таким способом живая система узнаёт о внешней реальности, что она в себе «запечатлевает», есть информация о соответствующих данностях внешнего мира. Информация дословно означает отпечаток!

Этот информационно-теоретический характер наследования становится особенно отчётливым в современной генетике, прежде всего в генетическом коде. Каждая мутация является, так сказать, гипотезой о структуре внешнего мира. Большинство из этих гипотез, правда, ложны (т.е. большинство мутаций приносят неудачу); но имеются, очевидно, также правильные или, по меньшей мере, применимые гипотезы, как показывает история видов.

Приспособительный характер относится, естественно, только к фактическому или непосредственному опытному миру индивидуума. Этим объясняются ограничения и достижения познавательных способностей

Для эволюционной теории познания языковая способность людей также является результатом эволюции. Хотя различные стадии эволюции языка не найдены в качестве «ископаемых» и не могут быть реконструированы из современного состояния языка, нет никаких сомнений в том, что язык образовался постепенно и подчинялся при этом принципам естественного отбора.

Таким образом, языковая способность является важным средством приспособления в ходе естественного отбора. Также и она содержит информацию об окружающем мире, применимость этой информации постепенно проверялась. Но также и эта проверка происходила исключительно в контексте непосредственных потребностей человеческих индивидов и человеческого сообщества. Обыденный язык описывает мир так, как он нам является в повседневной жизни. Ещё и сегодня мы говорим «солнце всходит» (хотя движется Земля), «я брошу взгляд на это» (хотя, наоборот, свет падает на наши глаза).

Можем ли мы вообще ожидать, что язык применим также для описания действительности, которая «познаётся» или переживается не непосредственно? Согласно эволюционной теории познания, такое предположение было бы переоценкой возможностей и гибкости языка (или единой структуры действительности).

Язык является фактически, прежде всего только «изобретением для домашнего хозяйства» и вопрос о том, адекватен ли он для других целей, всякий раз должен специально обсуждаться. Нам следует ожидать, что для целей, не связанных с повседневными потребностями, особенно для описания реального мира, наш язык придётся корректировать, расширять или заменять искусственными языками. Это как раз то, что мы наблюдаем!

Выражение «искусственный язык» подразумевает здесь не так называемые запланированные языки (как эсперанто), которым свыше ста лет. Также и такие искусственные языки должны преодолевать недостатки естественных языков: последние не интерсубъективны, трудно выучиваются и часто отягощены национальными интересами. Но построение идеального языка должно преодолеть другие недостатки.

Понятие может быть неопределенным, многозначным, шатким, предложение бессмысленным, неполным, непонятным, многозначным, ограниченным в своей значимости. Кроме того, возможно, что понятие или предложение не реализует намерение, которое связано с их применением; тогда они неадекватны. Для каждого из этих случаев нетрудно привести примеры. Здесь же речь идёт лишь о том, чтобы показать, что имеются мотивы искать более эффективные средства выражения и описания.

Понятия идеального языка должны быть определимыми, однозначными и точными, его предложения должны быть осмысленными, полными, понятными, однозначными и точными. Кроме того, должна иметься возможность давать истинностную оценку (истина или ложь) и язык как целое должен быть взаимосвязанным и как можно более широким. Нужно признать, что такого языка сегодня не существует. Однако было не мало попыток создать такой язык: достижения Фреге, Рассела, Тарского, Карнапа и других - значительные шаги на таком пути

Но нет сомнений в том, что сами науки демонстрируют прогресс в конструировании и применении языков, в которых нет указанных недостатков. Можно лишь сожалеть о том, что каждая наука развивает при этом свой собственный специальный язык; но этот процесс является неизбежным, так как объекты различных дисциплин различны. Кроме того, каждый может - по меньшей мере, принципиально - изучить язык определённой науки.

Искусственные языки необязательно идентичны с формализованными языками: естественные языки принципиально не могут быть формализованы; с другой стороны, искусственные языки не нуждаются в формализации. Правда, использование искусственных языков осуществляется одновременно с формализмом, оба дополняют друг друга. Формальные методы используются особенно при создании эффективных - т.е. достаточно точных и богатых - языков. В последующем мы будем, поэтому под искусственными языками понимать одновременно формализованные языки.

Имеется много возражений против использования искусственных языков.

Во-первых, искусственные языки якобы представляют собой смирительную рубашку, «испанский сапог», окостеневший инструмент, тюрьму духа. При этом термин «формальный» становится уничижительным словечком в смысле буквализма, педантичности, бесчеловечности, искусственности, неестественности. Аналогичное проявляется также при занятиях с «такой абстрактной» математикой или с «сухими» законами. Этот аргумент антипатии невозможно опровергнуть, но его можно смягчить указанием на несомненные преимущества искусственных языков. Только тот, кто овладел символами и исчислениями может почувствовать и оценить их точность и элегантность.

Во вторых, искусственные языки, якобы, слишком трудно выучиваются. Психологические трудности при овладении и употреблении формальных систем, несомненно, существуют. Они влекут за собой то, что математики и теоретические физики могут (по крайней мере полагают) принимать участие в обсуждении проблем биологов, психологов или социологов, но не наоборот. Они являются также причиной того, что математическая или символическая логика как учебная или исследовательская область представлена почти исключительно на математических, а не на философских факультетах. Математики привыкают к обращению с формальными системами «сызмальства». В аргументе выучиваемости следует таким образом принимать во внимание не факты, а их значение.

В-третьих, символы, понятия и правила искусственных языков, якобы немотивированны и полностью произвольны. Это утверждение ошибочно. При разработке искусственных языков мы обладаем, правда, большой свободой; но эта свобода ограничена критериями, согласно которым определяется употребимость таких языков. Некоторые из этих требований были перечислены выше. Также и искусственные языки различным образом пригодны для различных целей. Они подлежат, поэтому строгому отбору, который руководствуется практической точкой зрения. Аргумент произвольности на этой ступени более не состоятелен.

В-четвёртых, искусственные языки, якобы, бедны в сравнении со сложностью фактических отношений и поэтому неспособны, выдержать конкуренцию с богатыми и красочными естественными языками. Но именно эта ограниченность языковых средств есть цена за непротиворечивость, когерентность, проверяемость и точность наших теорий. Она принуждает нас к концентрации на релевантных высказываниях и затрудняет принятие в наши теории неконтролируемых понятий, предположений или правил вывода. Только таким образом можно получать точные высказывания, теории и объективное познание. Аргумент бедности верен как констатация, но в своей оценке не справедлив.

Список использованной литературы

язык звуковой символический мышление

1.Ф.В. Лазарев, Трифонова М.К. Философия, - Симферополь, 2003

2.М.М. Невлева. Философия. Учебное пособие, - М. - 1998

3.В.П. Кохановский Философия. - Ростов-на-Дону, 1998

4.И.Ф. Бычко, Философия. Курс лекций: Учебное пособие. - Киев-1993.

5.Г.А. Заиченко, Философия. Киев-1995.

Размещено на Allbest.ru