Стратегии интерпретации глаголов, вводящих речь, в современных русских переводах художественной прозы

Глаголы, вводящие речь, в повести К.С. Льюиса и ее переводах

- Удержите эту сумасшедшую! - закричал он. <...>

- Как! Сумасшедшую? Это я-то сумасшедшая? Дуррак! - взвизгнула Катерина Ивановна. - Сам ты дурак, крючок судейский, низкий человек! (Достоевский, 1982, с. 382-383).

Исследователи отмечают, что разнообразие средств, вводящих речь персонажей, позволяет автору в данном случае не только создать яркие, нешаблонные образы героев, но и «сконцентрировать внимание читателя на движении, жесте во время разговора. Писатель постоянно меняет ракурс изображаемого и предлагает читателю смотреть на героя с той стороны, с какой это наиболее важно в данный момент» [Захарова, 2006, с. 140].

Однородность же средств, вводящих речь персонажей, нередко используется в русской прозе со специфической целью, например, для имитации детского нарратива (как в рассказе

В.Ю. Драгунского «Зеленчатые леопарды», где ребенок пересказывает диалог друзей):

Мишка сказал:

- Надо вырыть боковой ход - под ракету, чтоб, когда она будет взлетать, газ бы вышел по этому ходу.

И мы стали опять рыть и копать и довольно быстро устали, потому что там было много камней.

Аленка сказала:

- Я устала! Перекур!

А Мишка сказал:

- Правильно.

И мы стали отдыхать (Драгунский, 2011, с. 157).

Явления тавтологии и плеоназма в русском языке, так же как и в английском, находятся в сложных отношениях с литературной нормой: большинство таких сочетаний объявляются стилистически некорректными, однако немалое их количество входит в языковой узус, реализуя специфические прагматические цели говорящего (истинная правда, пережиток прошлого, полный аншлаг, absolutelyessential, basicfundamentals, unexpectedemergency)или представляя собой общепринятые клише (идти пешком, в мае месяце, townsandcities, sickandtired) [Бурухин, 2012; Зайц, 2001; Остапенко, 2011]. Нередко допустимые в одном языке плеоназ- мы оказываются неприемлемыми в другом и потому не воспроизводятся при переводе. Многократное повторение одного и того же глагола при введении реплик персонажей не вызывает неприятия у англоязычных читателей, тогда как русскоязычная аудитория склонна трактовать это явление либо как тавтологию, либо как специальную стилистически окрашенную нарративную стратегию.

Семантические и грамматические факторы, обусловливающие варьирование глаголов речи в переводе

Различие в использовании глаголов, вводящих речь, связано также с особенностями семантического и грамматического устройства русского и английского языков. Об этих особенностях пишет А. Вежбицкая: «В английском языке эмоции чаще передаются прилагательными или псевдопричастиями, чем глаголами: Marywassad, pleased, afraid, angry, happy, disgusted, glad,etc. Напротив, глаголы эмоций подразумевают более активную роль субъекта. Любопытно, что в английском языке подобного рода непереходных глаголов мало: worry, grieve, rejoice, pineи еще несколько. Англичанам не свойственно “отдаваться” чувствам. Сама культура побуждает их beglad,а не rejoice, besad,но не pineи beangryскорее, чем fumeили rageи т. д.» [Вежбицкая, 1996, с. 41]. Исследователь отмечает, что в отличие от английского, русский язык «исключительно богат “активными” эмоциональными глаголами» [Вежбицкая, 1996, с. 42]. Активность она видит, в частности, в том, что многие из них способны вводить в текст прямую речь: «В английском языке тоже есть глаголы, которые могут использоваться для интерпретации речи человека в виде одной из форм проявления чувств. К ним относятся, например, enthuse`прийти в восторг', exult`ликовать, торжествовать', moan`стонать' или fume`кипеть; волноваться, раздражаться'. “No prince has ever known the power that I have! ” Neroexulted.Как правило, однако, такие глаголы имеют чуть негативные или иронические коннотации и в равной мере подчеркивают эмоцию и манеру речи. Русские же глаголы чувств типа удивлятьсяили обрадоватьсяиспользуются как “чисто” речевые, а не как глаголы способа ведения речи. В этом я вижу еще одно проявление упомянутого выше культурного различия: англосаксонской культуре свойственно неодобрительное отношение к ничем не сдерживаемому словесному потоку чувств, между тем как русская культура относит вербальное выражение эмоций к одной из основных функций человеческой речи» [Вежбицкая, 1996, с. 43]. стилистический глагол перевод льюис

Охарактеризованные выше семантические, грамматические и стилистические факторы объясняют появление в русских переводах англоязычных художественных текстов разнообразных глаголов с эмотивными и оценочными семами вместо глагола say(как в приведенном выше фрагменте перевода Д. Афиногенова). Это явление было замечено перево- доведами достаточно давно, и основные научные труды советского времени не противоречили друг другу в его трактовке, «вписывая» такие замены в контекст более общей закономерности. Так, Я.И. Рецкер отмечал: «Сопоставление переводов с любого из западноевропейских языков на русский показывает, что сплошь да рядом вместо стилистически нейтральных слов подлинника в переводе появляются экспрессивно окрашенные русские слова. <...> Наряду с более ярко выраженной экспрессивностью русская лексика отличается большей конкретностью» [Рецкер, 2007, с. 133]. Например, фраза Shejumpedoutofthechairandrantothecornerможет быть переведена как Она спрыгнула с кресла и кинулась в уголили как Она сорвалась с кресла и бросилась в уголи т. п. Я.И. Рецкер охарактеризовал описанное явление как «экспрессивно-эмоциональную конкретизацию» значения фразы при переводе на русский язык.

Откуда же берутся конкретизирующие семы? Ответ на этот вопрос можно найти в работе В.Г. Гака «Беседы о французском слове»: «Выбор выразительного слова объясняется нередко выразительностью соседнего слова или более широкого контекста. В русском языке экспрессивно-стилистическое согласование - один из законов словоупотребления» [Гак, 1966, с. 129]. Л.С. Бархударов в разделе книги «Язык и перевод», посвященном явлению конкретизации при лексических заменах, выбирает в качестве показательного материала английские глаголы sayи tell, иллюстрируя разнообразные возможности их интерпретации в переводе романа Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» (J.D. Salinger. TheCatcherintheRye), созданном Р. Райт- Ковалевой - одним из мастеров советской школы перевода [Бархударов, 1975, с. 210]. На выбранный исследователем материал следует обратить особое внимание, переходя к следующему аспекту изучаемой нами проблемы интерпретации глаголов, вводящих речь - а именно к ее квалификации в сфере критики перевода.

Изменение взглядов на конкретизирующие замены в критике перевода

Наиболее активно дискуссия о правомерности конкретизирующих замен глаголов речи при переводе на русский язык не одно десятилетие разворачивалась (и продолжает разворачиваться) в сфере критики перевода.

Взгляды сторонников и противников данной переводческой стратегии могут быть описаны в контексте концептуальных оппозиций, которые мы сформулируем ниже.

Один из «полюсов» оценки описываемого явления можно обнаружить в высказываниях М. Горького (фактического руководителя проекта по созданию библиотеки всемирной литературы в СССР в 20-е гг. ХХ в.), о которых говорит И. Левый в монографии «Искусство перевода»: «Переводчики недостаточно используют синонимические богатства языка для того, чтобы разнообразить речь.

Уже М. Горький указывал, что русский переводчик охотнее всего сопровождает прямую речь персонажей словом говорит, и добавлял, что это небрежность или безграмотность. Ведь у этого словечка на русском языке существует целый ряд синонимов: сказал, заметил, отозвался, откликнулся, повторил, молвил, добавил, воскликнул, заявил, дополнил и т. д. <...> Большинству профессиональных переводчиков сегодня уже ясно, что стереотипная английская конструкция с помощью глагола saidпредставляет собой всего лишь примету диалога, свойственную английской литературе, и они варьируют большинство ремарок» [Левый, 1974, с. 161-162].

Отметим, однако, что, отчасти соглашаясь с позицией Горького, И. Левый делает существенную оговорку: «Подобные решения иногда приводят к избытку лексических вариаций в случаях, где повторение носит функциональный характер. Наряду со стилистами типа Флобера, которые были более всего озабочены разнообразием выражений, существуют стилисты, для которых характерна лейт- мотивность литературной ткани (вот несколько взятых наудачу имен, - такие различные писатели, как Б. Джонсон, Н. Готорн,

Т.С. Элиот и Ф. Кафка), и переводчики в этом случае иногда разрушают повтор, не осознав его функции» [Левый, 1974, с. 162].

Другой «полюс» в оценке конкретизирующих замен при переводе на русский язык мы обнаруживаем в работах западноевропейских исследователей последней трети XX века. Так,

С. Скотт в статье 1977 г. «Karlssonpataketiryskoversattning» («Карлсон на крыше в русском переводе»), отмечает, что советские переводчики, вольно обращаясь с текстом оригинала, систематически заменяют слово сказал, доминирующее в оригинальном тексте А. Линдгрен, словами спросил, ответил, воскликнул, вздохнул и даже оборотами типа воскликнул Карлсон, тыча себя в грудь - там, где было лишь сказал Карлсон[Skott, 1977, р. 121]. По мнению автора статьи, такие замены представляют собой недопустимые изменения, свидетельствующие о некорректном подходе переводчика к своей задаче. Подчеркнем, что объектом критики в данном случае стал известнейший перевод Л. Лунгиной, которая, так же как и Р. Райт-Ковалева, принадлежала к плеяде переводчиков так называемой «советской школы». Те самые приемы, которые отечественные критики и пере- водоведы считали удачной творческой находкой, корректным преобразованием текста в соответствии с требованиями русской стилистики, в зарубежной критике объявлялись грубым нарушением, произвольным искажением оригинала.

Позиция по отношению к контекстуальным заменам глаголов, вводящих речь в русских переводах, стала своеобразной лакмусовой бумажкой в борьбе двух переводческих концепций, охарактеризованных еще И.-В. Гете и Ф. Шлей- ермахером и названных Л. Венути доместикацией и форенизацией [Schleiermacher, 1963; Venuti, 1995]. Принято считать, что доместикация (как подход, при котором переводчик «переносит» автора к читателю, интерпретируя его текст в соответствии с нормами принимающего языка) допускает и даже поощряет варьирование глаголов речи при переводе (ср. с позицией М. Горького). При использовании форенизации предполагается сохранение структуры оригинала, даже если она не совсем обычна для принимающего языка. В этом случае интерпретатор «переносит» читателя к автору, текст выглядит как переводной, принадлежащий иной культуре. Именно с форенизирующим переводом чаще связывается установка на повторение глаголов, вводящих речь, в соответствии с устройством оригинального текста.

Попытку подвести промежуточный итог дискуссии критиков предпринял израильский ученый И. Эвен-Зохар в работе «DepletionandShift», посвященной важным в функциональном плане элементам текста, степень семантической наполненности которых обусловлена национально-культурной спецификой - незаметной для читателей оригинала, но актуализируемой при переводе. Речь идет о частицах, междометиях, обозначениях конвенциональных жестов, а также о глаголах, вводящих речь. И. Эвен-Зохар отмечает, что если иностранный читатель будет делать выводы об эмоциональном поведении представителей другого народа, опираясь на семантику глаголов, вводящих речь, в произведениях на соответствующем языке, то он предположит, что, например, «французы чаще восклицают, русские - вздыхают и смеются», сделав поверхностные выводы. На самом деле обнаруженные различия будут обусловлены ролью глаголов, вводящих речь, в конкретных текстах, на фоне их нормативного функционирования в языке исходной и принимающей культуры. И. Эвен-Зохар пишет о том, что, когда русские переводчики заставляют персонажей так часто вздыхать, это вовсе не значит, что вздохи в русском обществе более распространены: если бы это было так, что бы мы делали с французским 5 'еспа^-И, постоянно вводящим прямую речь, или со столь частыми упоминаниями звуков смеха в русской художественной литературе? Можно ли сказать, что русские чаще вздыхают во время разговора, поскольку их судьба тяжелее других, и в то же время что они чаще готовы засмеяться (тем более что этот смех по большей части опускается в переводах на западноевропейские языки)? Очевидно, что И. Эвен-Зохар, будучи семиологом не удовлетворен такой аргументацией, хотя и не исключал того, что она может встретиться в анализе художественных текстов [Even-Zohar, 1990, р. 214]. Принимающая литература, по словам И. Эвен-Зохара, всегда стремится дать глаголам подобного типа конвенциональное окружение - указания на те жесты и другие сопровождающие речь явления, которые типичны для данной культуры. Цель такого языкового окружения в русских переводах - сделать изображаемую ситуацию менее монотонной для нового читателя. Не склоняясь, таким образом, ни к одной из противоборствующих позиций, И. Эвен- Зохар переводит решение вопроса в функциональный план, обращая внимание на степень нормативности употребления глаголов, вводящих речь, в том или ином оригинальном тексте - именно эта степень нормативности в рамках исходной культуры и должна быть учтена при переводе.

Роль фактора адресата и эмотивной плотности текста при интерпретации глаголов, вводящих речь, в современных переводах

Развивая идею функционального подхода к рассматриваемой проблеме, включим в анализ фактор адресата - то есть представление о типе целевой аудитории, на которую ориентирован перевод. Если перевод для взрослых предполагает в первую очередь знакомство с новым текстом из другой культуры (и форенизирующий подход здесь оказывается обоснованным), то для детей, в особенности для детей младшего возраста, он осваивается в контексте общего процесса знакомства юных читателей с нормами родного языка. Как поступать в этом случае? Радикальное предложение всегда «переводить, как в оригинале» и постепенно приучить читателей к тому, что многократное повторение слова сказал не так уж и плохо (то есть изменить восприятие стилистики текста на русском языке в этой зоне), уже звучит в переводческой среде, однако сопоставительный анализ новых переводов англоязычных произведений для детей демонстрирует более сложные решения.

Сопоставляя три русских перевода сказки Р. Даля (в другой транслитерации - Дала) «FantasticMr. Fox» (Dahl), выполненных в новом тысячелетии, можно заметить, что каждый из переводчиков - А. Нестеров (Дал, Нестеров), Н. Кастальская (Даль, Кастальская) и Е. Суриц (Даль, Суриц) - придерживается продуманной стратегии интерпретации сказочного текста, ориентируясь на восприятие детской аудитории. При этом в вариантах И. Кастальской («Фантастический мистер Фокс») и А. Нестерова («Потрясающий мистер Лис») обнаруживаются приемы, которые могут побудить современного исследователя охарактеризовать их как форенизирующие: И. Кастальская сохраняет «иностранное звучание» имен главных героев (Фокс, Боггис, Банс, Бин), избегает вкраплений и изъятий в тексте, по возможности следуя за строением оригинала. А. Нестеров, единственный из трех переводчиков, сохраняет в переводе английские единицы измерения (галлоны, ярды, мили, дюймы, футы), тогда как в других вариантах вместо них мы встречаем литры, метры, сантиметры, шаги, километры, а у Е. Суриц - даже версты. Перевод последней явно наделен доместицирующими чертами: герои имеют русские имена и прозвища (Лис, он же Ли- суш, Шар, Шок, Шип), в повествовании используются типичные сказочные обороты (жили - не тужили), идиомы (береженого бог бережет, комар носу не подточит) и даже знакомые русским детям интертекстуальные отсылки (пиф-паф-ой-ой-ой!) [Михайлова, 2017].

Можно предположить, что и в интерпретации глаголов, вводящих речь, три перевода представят соответствующие тенденции, однако это не так. Ни один из русских текстов не дублирует в этом отношении оригинал: если у Р. Даля глагол saidиспользуется в сказке 149 раз, то его эквивалент сказалу Е. Суриц встречается 88 раз, у И. Кастальской - 42 раза, у А. Нестерова - всего 13 раз. В остальных случаях переводчики используют конкретизирующие замены или опускают глагол, нагружая контекст (см. табл. 2).

Все три переводчика для введения речи в нарратив используют глаголы, обозначающие эмоции говорящего, его жесты и мимические движения, общие характеристики речевого акта. Интересно, что именно у Е. Суриц, чаще других использовавшей форму сказал, мы встречаем и наиболее нетривиальную интерпретацию глагола said- прошипел, формирующую аллитерацию с именем собственным Шип, предложенным переводчицей. Эти наблюдения в совокупности с количественными данными свидетельствуют от том, что использование переводчиками конкретизирующих замен глагола saidне связано жестко с предпочтением ими форенизирующего или доместицирующего подхода. По-видимому, варьирование глаголов, вводящих речь персонажей, обусловлено фактором адресата - оно оказывается значительным при создании переводов для детей: половина (или большая часть) повторов формы saidнивелируется, подчиняясь «закону экспрессивно-стилистического согласования» глаголов, вводящих речь, с эмоциональной и оценочной окраской контекста.

Не менее важным фактором для перевода является «эмотивная плотность» текста (или фрагмента текста) [Шаховский, 2009, с. 151], в котором вводится прямая речь. Под этим термином понимается степень насыщенности текста эмотивными смыслами, реализованными при помощи эмоционально и оценочно окрашенных слов, а также интенсифи- каторов. Фактором повышения эмотивной плотности фрагмента текста становится, по мнению В.И. Шаховского, конвергенция эмоций, то есть ситуация их комплексной реализации, при которой одна вызывает другую. Если мы сравним отрывок из «Племянника чародея», приведенный в начале статьи, с фрагментами из «Изумительного мистера Лиса», то увидим, что во втором тексте речь персонажей сопровождает более динамичные события, резкие повороты сюжета, вызывающие у персонажей бурную реакцию, тогда как в первом тексте перед нами - диалог при знакомстве. Однообразие средств, вводящих речь, в русском переводе «отодвигает» мо- дусную рамку диалога в область фона [Уржа, 2012], делает ее менее заметной для читателя.

Таблица 2

Глаголы, вводящие речь, в сказке Р. Даля и ее переводах

Выводы

Сравнительное исследование трудов ти- пологов, русистов и переводоведов, а также сопоставительный лингвистический и количественный анализ вариантов перевода выбранных текстов позволяют нам сделать следующие выводы.

1. Варьирование глаголов, вводящих прямую речь, в русском переводе обусловлено целым рядом факторов: грамматических (синтаксическая «активность» русских глаголов, обозначающих чувства, эмоции, эмоциональные жесты и мимические движения; их регулярное использование для введения прямой речи), семантических (тенденция к «экспрессивно-эмоциональной конкретизации» значения фразы при переводе) и стилистических (негативная реакция на тавтологичность диалогической рамки, действие «закона экспрессивно-стилистического согласования» глаголов, вводящих речь, с эмоциональной и оценочной окраской контекста).

2. В сфере критики перевода представлен целый спектр оценок конкретизирующих замен речевых глаголов: от максимально позитивной, приветствующей преобразование текста в соответствии с требованиями русской стилистики, до максимально негативной, трактующей подобные явления как произвольное искажение оригинала. Обоснованным представляется подход, призывающий переводчиков избегать лексических вариаций в случаях, когда повторение имеет функциональный характер, является частью нарративной стратегии, а также учитывать нормативность употребления глаголов, вводящих речь, в оригинальном тексте, в рамках исходной культуры.

3. Варьирование глаголов, вводящих речь, в русских переводах, тесно связываемое в лингвокультурологических исследованиях с тенденциями к доместикации при интерпретации текста, на практике в значительной степени обусловлено фактором адресата и эмотивной плотностью конкретных фрагментов произведения. Именно поэтому переводчики, придерживающиеся как форенизирую- щих, так и доместицирующих стратегий, прибегают к конкретизации глагола sayв переводах для детей в рамках эмотивно и оценочно насыщенных контекстов. Прагматическим эффектом таких замен становится экспликация эмоционального фона диалога, привлечение к нему читательского внимания.