К вопросу о психолингвистических параметрах внутриличностного конфликта

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Московский государственный лингвистический университет

Кафедра общего и сравнительного языкознания

К вопросу о психолингвистических параметрах внутриличностного конфликта

Н.С. Панарина, к. филол. н., доцент

Аннотация

Статья посвящена обоснованию возможности психолингвистического описания внутриличностного конфликта. Автор предпринимает попытку анализа вербальной репрезентации внутриличностного конфликта в рамках деятельностного подхода. Особое внимание уделено обоснованию применения модели соотношения психологического значения и личностного смысла для выявления неосознаваемых идентификаций индивида как базы внутриличностного конфликта. Автор приходит к выводу о том, что смысловое противоречие, лежащее в основе конфликта, закономерно фиксируется в системе речевых операций.

Ключевые слова: внутриличностный конфликт; психолингвистика; речевая деятельность; речевая операция; осознанность; идентификация; личностный смысл.

Annotation

Addressing psycholinguistic parameters of intrapersonal conflicts

N.S. Panarina, PhD (Philology), Associate Professor at the Department of General and Comparative Linguistics, Moscow State Linguistic University

The article proves the effectiveness of a psycholinguistic approach to describing intrapersonal conflicts. The author resorts to the activity theory to analyze verbal representations of intrapersonal conflicts. It is shown that the model of correlation between psychological significance and personal meanings is an effective tool of revealing the unconscious identifications of the individual as a trigger of intrapersonal conflict. The author comes to the conclusion that the contradiction of meanings which underlies the conflict is naturally registered in speech operations.

Key words: intrapersonal conflict; psycholinguistics; speech activity; speech operation; awareness; identification; personal meaning.

Введение

В современной лингвистике проблема вербальной репрезентации конфликта не теряет своей актуальности. Всё больше исследователей говорят о необходимости решения практических задач как

межкультурной, так и внутригрупповой коммуникации [Гулакова 2004; Купфер 2015; Харченко 2004], а также моделируют специфические параметры конфликта в рамках коммуникативно-прагматического, когнитивного, социолингвистического и психолингвистического подходов [Полканова 2010].

С одной стороны, как отмечает Н. В. Гришина, ряд научных дисциплин включает в понятие конфликт весьма широкий круг явлений, поэтому конфликт трудно определить однозначно. С другой стороны, развитие лингвоконфликтологии как самостоятельной языковедческой дисциплины требует уточнения предметной области, а также сущностных свойств конфликта как специфического объекта лингвистики с опорой на философско-социальную и психологическую традиции его изучения. Последняя, в частности, уделяет особое внимание изучению механизмов внутриличностного конфликта (далее - ВНК), проецирует на него общие закономерности реализации конфликтов, выделяет стадии ВНК, моделирует стратегии преодоления и т. д. [Гришина 2009].

В работах западных ученых обосновывается закономерность связи внешних (социальных) конфликтов и внутренних (интрапсихических / личностных) конфликтов, признается роль психологических факторов в возникновении и развитии социальных конфликтов [Козер 2000], поэтому вполне обоснованным представляется обращение лингвистов к изучению вербальной репрезентации ВНК как в рамках частных языковедческих дисциплин, так и в комплексных исследованиях [Непшекуева 2006].

Отечественная психолингвистика, вслед за Л.С. Выготским, акцентирует внимание на роли речи в процессах саморегуляции, на роли языкового знака как средства овладения и управления индивидом собственными психическими процессами [Выготский 2007]. Поэтому можно предположить, что ВНК как осознанная или бессознательная психологическая детерминанта человеческой практики поддается обнаружению, в том числе, в процессе анализа того, (1) фиксируется ли в речевой деятельности индивида нетождественность объекта номинации представлению о нем (Ср. Ты не прав! и Я думаю, ты не прав!); (2) фиксируется ли в речевой деятельности индивида граница между ролевыми и личностными реакциями на события (Ср. Я вами не доволен! и Я как преподаватель вами не доволен!).

Указанные вербальные действия включаются в психологический механизм рефлексии, выступающей одним из эффективных инструментов разрешения ВНК. Поэтому проблема поиска психолингвистических параметров ВНК представляется весьма актуальной.

В статье мы попытаемся обосновать применимость психолингвистической модели соотношения психологического значения и личностного смысла к анализу смысловой динамики внутриличностного конфликта. С этой целью нам необходимо:

1. Представить своеобразие лингвистической трактовки внутри- личностного конфликта, а также известные способы его анализа.

2. Обосновать возможность трактовки внутриличностного конфликта как автоматизированного действия.

3. Выявить интерпретативный потенциал психолингвистической модели соотношения личностного смысла и психологического значения при анализе вербальной репрезентации ВНК.

Лингвистические аспекты анализа внутриличностного конфликта

А.А. Полканова подчеркивает, что «вне зависимости от того, какой аспект (социальный или психологический) интересует исследователя конфликта, в конечном итоге речь становится одним из самых надежных индикаторов конфликтного поведения человека» [Полканова 2010, с. 200]. В лингвистике предметное поле внутриличностных конфликтов выделяется в соответствии с инвариантными характеристиками конфликта вообще: «Биполярность, активность, направленная на преодоление противоречий, субъектность (наличие субъекта или субъектов как носителей конфликта)» [Гришина 2009, с. 25]. При этом разные лингвистические подходы акцентируют не только общие, но и специфические черты речевого опосредования внутриличностных конфликтов.

В собственно лингвистическом аспекте рассматриваются языковые единицы - репрезентанты причин конфликта (конфликтогенов), а также конфликтогенные факторы: степень адекватности взаимопонимания коммуникантов, знание норм языка, уровень восприятия и декодирования конфликтогенных факторов в общении, а также закрепленные в языке этноспецифические формы конфликтогенов [Непшекуева 2006]. При этом один из наиболее значимых параметров конфликта - характер активности противодействующих сторон - собственно лингвистическим подходом не описывается, поэтому этот аспект представляется недостаточным для объяснения механизма вербального опосредования ВНК.

В рамках лингвокультурологического подхода ведется сопоставление лингвокультурных стереотипов и установок с конфликтностью речи индивидов [там же]. Материалом исследования чаще всего выступают контексты художественных произведений, а также их переводы, к которым применяется интерпретационный анализ. В число маркеров ВНК включаются вербальные средства выражения сомнения, аутокоммуникации, волнения, дозирование искренности в коммуникации и т.д. [там же], однако корреляций между функционированием языковых единиц и репрезентацией смысловой структуры конфликта не выявляется (да и не может быть выявлено в рамках интерпретационного анализа художественного текста). Поэтому внутренняя психологическая динамика ВНК остается в рамках данного подхода неизученной.

В качестве лингвокогнитивных маркеров ВНК исследователи выделяют обладание информацией и её отсутствие, конфликт личностного представления, «запаздывание» сознания и логического умозаключения по теме из-за неподготовленности коммуникантов и пр. Репрезентантами указанных состояний являются отрицание, низкая оценочная модальность высказываний, уступительные конструкции и т.д. Подчеркнем, что одним из значимых лингвокогнитивных параметров ВНК является построение возможных миров [там же]. Согласно В.Н. Непшекуевой, в рамках исследования ВНК указанный термин обозначает продукты виртуализации разного типа в их конфликтогенной функции: лжи, лести, слухов [там же, с. 10]. Мы же полагаем, во- первых, что конфликтогенный потенциал возможного мира напрямую зависит от мотива речевой деятельности, включающей построение возможного мира как один из этапов реализации. В целом, создание возможных миров, как полагает Р.И. Павиленис, является неотъемлемой частью динамики концептуальной системы индивида, т.е. по сути динамики познавательной деятельности [Павиленис 1983]. Во- вторых, смысловое содержание возможного мира, а также отношение к нему субъекта речи фиксируют автоматизированные, т.е. неосознаваемые установки говорящего, на которых, в том числе, строится ВНК. Поэтому, в-третьих, потенциал категории возможного мира может быть раскрыт в рамках деятельностной интерпретации ВНК при анализе системы необозначенных отношений субъекта. Мы считаем, что в случае ВНК характерным для субъекта становится, прежде всего, собственно неразличение реального мира (как мира объективных, внеположенных субъекту отношений) и одного или нескольких возможных миров как представлений субъекта о реальном мире. На наш взгляд, такому неразличению способствует, в том числе, сокращение речевых действий, вербализующих отношение индивида к ситуации / к своему представлению о ситуации / к себе.

Наконец, лингвопрагматические особенности ВНК выявляются лингвистами на основе анализа взаимодействия речевого акта и контекста, в частности, при установлении лингвопрагматических презумпций: самооценки, самоидентификации личности. Последние, как отмечают исследователи, могут служить как источником, так и средством разрешения конфликта [Непшекуева 2006].

В.Н. Непшекуева проводит комплексное лингвистическое исследование внутреннего социально-психологического конфликта личности, выявляя текстовые маркеры конфликтов [там же]. При этом исследователь оперирует принятым в отечественной психолингвистике терминомречевое действие, который не получает психолингвистического описания. В рамках теории речевой деятельности А.А. Леонтьева речевое действие трактуется как минимальная единица деятельности, фиксирующая все структурные компоненты деятельности, причем одним из отличительных признаков действия является осознанность [Леонтьев 1969]. Однако по мере усложнения деятельности составляющие ее действия входят в состав более сложных действий, постепенно переставая осознаваться. Автоматизированные действия становятся операциями, осуществление которых не предполагает актуализации личностного отношения к предмету деятельности. Представляется, что посредством психолингвистического анализа речевых действий возможно выявить смысловые связи, которые неосознанно присваиваются индивидом в речевой коммуникации. Такие связи, как бессознательные речемыслительные операции, могут при известных условиях инициировать ВНК.

В целом, попытки лингвистического изучения ВНК не приводят к построению и верификации научных моделей, а завершаются более или менее системным описанием парадигмы вербальных, невербальных, а также паравербальных средств репрезентации последнего.

Согласно нашей гипотезе, ВНК закономерно детерминирован автоматизацией и деактуализацией речевых действий, репрезентирующих отношение индивида к внешнему миру, а также к собственной внутренней жизни. Автоматизация таких действий способствует неразличению индивидом собственного представления о реальности и реальности как таковой, а также ситуативному неразличению целостной личности и некоторой ролевой / статусной модели, воспроизводимой личностью в определенных условиях.

Психолингвистические параметры внутриличностного конфликта

психолингвистический внутриличностный конфликт

В современной психологии среди ВНК принято различать мотивационные конфликты (например, конфликты между желаемым и возможным) и когнитивные конфликты (конфликты представлений) [Гришина 2009]. На наш взгляд, любой ВНК в известной степени характеризуется как мотивационными, так и когнитивными механизмами, поскольку любой психический процесс как деятельность включает интенциональную и операциональную составляющие [Леонтьев 2004].

Автоматизация как следствие усложнения действий закономерна и не обязательно инициирует ВНК, но любой конфликт, в том числе внутриличностный, предполагает наличие неосознанного смыслового перехода, принимаемого индивидом вместе с некоторым способом речевого поведения. Рассмотрим пример вербализации конфликтного состояния:

«Эта тема Суда должна встать перед каждым человеком. Человек совестливый, человек честный должен был бы задавать себе этот вопрос изо дня в день и никогда не допускать, чтобы день прошёл без того, чтобы был произнесён суд, и если этот суд осуждает нас - чтобы было исправлено или, по крайней мере, не повторено то, за что совесть наша нам говорит: ты не прав!» [Яндекс Дзен URL].

В приведенном высказывании значительное количество средств репрезентации экспрессии не только реализуют воздейственный потенциал высказывания, но и свидетельствуют о ряде автоматизированных идентификаций говорящего и мира с тем, что миром и говорящим не является / является лишь частично. Так, трижды упомянутое слово Суд, апеллирующее к ситуации Страшного суда, вводит субъекта речи в смысловую позицию `я виноват / я потенциально виноват', поскольку суд - это «разбирательство чьей-то вины лицом, обличенным правом власти над кем-либо; наказание, возмездие» [Кузнецов 2000, с. 1287]. Актуализируемый возможный мир представляется индивиду в той или иной степени соответствующим или же вовсе не соответствующим реальности, однако сам факт осмысления индивидуальной практики посредством категории суда способствует тому, что смысл `я виноват' в разной степени включается в познавательную деятельность, детерминирует если не собственно содержание, то некоторые способы психологической предикации.

Далее возможный мир, как представление о виновном человеке, намеренно совмещается субъектом речевого действия с представлением о реальном мире. Такому совмещению служат (1) многократное употребление глагола должен, препятствующее направлению внимания на возможную вариативность ситуации (допущение того, что человек не виноват); (2) побуждение к многократности действий переноса представления о виновности на представление адресата о себе, что реализуется, в частности, структурой никогда не допускать ... день ... без того, чтобы ... суд. Введением конструкции если..., то актуализируется возможный мир, в котором каждый человек должен быть осужден: если этот суд осуждает нас, при этом отождествлению реального и возможного миров способствует преобладание форм изъявительного наклонения совесть говорит; ты не прав. Подчеркнем, что личное отношение к возможному миру в таком контексте не представлено, что могло бы быть реализовано фразами я убежден, я считаю и т.п. Введение такого речевого действия снизило бы воздейственный потенциал высказывания, но, что важно для нас, акцентировало бы личную ответственность, личное отношение говорящего к содержанию высказывания. Отсутствие же вербализации последнего фиксирует психологическую неспособность говорящего выйти из познавательной позиции изначального несоответствия человека некоторому абстрактному эталону, вне зависимости оттого, как человек действует, т.е. из ситуации внутреннего противоречия.

Другой неосознаваемый смысловой переход представляет ситуативное отождествление индивидом своей личности с одной или несколькими познавательными смысловыми позициями, которые обусловлены ролью или статусом индивида. Стратегии действования нередко противоречат друг другу, поскольку ряд человеческих потребностей требуют одновременного удовлетворения (например, индивид в роли работника может испытывать потребность в пассивном отдыхе после рабочего дня, а в роли родителя - потребность в активном общении с ребенком). Конфликт возникает в том случае, если индивид полностью идентифицирует себя с одной из ролей, актуализируя представление о последней как смысловую доминанту всей своей практики, и таким образом препятствует реализации части личностных смыслов. Основой ВНК становится противоречие смысла, связываемого с качеством или ролью, и иного личностно значимого содержания, не относящегося в реализации последних. Так, психотерапевт И. Ялом приводит следующее высказывание одной из пациенток: «Что ж, хоть и с неохотой, но я должна признать, что мне стало лучше» [Ялом 2019, с. 104-105].

Нелогичное, на первый взгляд, сочетание компонентов с неохотой признать и мне стало лучше позволяет предположить противоборство двух значимых для пациентки личностных смыслов `я чувствую себя хорошо' и `я хочу осуждать другого'. При этом идентификация со вторым смыслом автоматизируется и становится доминантой поведения в ситуациях, не требующих осуждения. Тогда применение конфликтных речевых стратегий, в частности, стратегий обвинения, перестает осознаваться индивидом, что еще более затрудняет осознание им ВНК.

Однако принципиальная динамичность речевой деятельности позволяет говорящему более осознанно отнестись к выбираемым способам действования со словом и таким образом выявить ВНК. Так, пациентке И. Ялома нетрудно проследить собственный конфликт, перестав отождествлять себя с позицией обвинителя, осознав таким образом неравенство между собой как целостной личностью и одной из частотно выбираемых стратегий речевого поведения:

«Почему с неохотой? <...> Не знаю... просто некая постоянно присутствующая часть меня всегда насмехается над людьми, ищет в них дурные стороны. <...> Каково бы это было, если бы Вы смогли освободить позитивную часть себя и говорить прямо, без всяких “с неохотой”? - Я вижу, как вокруг меня кружат акулы» [там же].

Представляется обоснованным, что ВНК как часть психической деятельности субъекта строится на одной или нескольких автоматических операциях отождествления, неосознаваемый характер которых способствует переживанию конфликта как неразрешимого. В то же время индивид воспроизводит речевые действия, включающие такие операции отождествления, как структурную составляющую конкретных способов действования со словом. Отсюда мы предполагаем, что вербализация таких ложных идентификаций может выступить психолингвистическим параметром ВНК.

Поскольку, как было сказано выше, функционально речь направляет процессы саморегуляции, в том числе регуляции субъективного отношения к миру, то сокращение актов вербализации личного отношения к тем или иным событиям препятствует управлению этим отношением, а значит, препятствует выходу из ВНК.

Соотношение психологического значения и личностного смысла как модель описания смысловой динамики внутриличностного конфликта

На конфликт личностного смысла и психологического значения как движущую силу сознания указывал еще А.Н. Леонтьев: «Устранение личностного отношения ... как бы подразумевает устранение сознания как феномена жизни, как подлинного регулятора ее» [Леонтьев 1983, с. 236-237]. В динамическом состоянии сознания главным противоречием является несовпадение психологического значения и личностного смысла.

Психологическое значение слова как компонент представления выступает как неосознаваемый общественный ориентир: «общество представляет к каждому из своих членов известные требования, в соответствии с которыми эти требования должны осуществляться» [Леонтьев 1999, с. 229]. Поэтому для субъекта в психологическом значении фиксируются стереотипные деятельностные модели, воспроизведение которых позволяет индивиду не только объективировать отношение к предмету деятельности, но и наблюдать и оценивать себя в соответствии с той или иной общественно принятой шкалой.

Однако важно учитывать, что личностный смысл неотделим от представления индивида о себе как личности, которая может / имеет право формировать те или иные личностные смыслы: «Итак, то, что я актуально сознаю, то, как я это сознаю, какой смысл имеет для меня сознаваемое, определяется мотивом деятельности, в которую включено данное мое действие. Поэтому вопрос о смысле есть всегда вопрос о мотиве» [Леонтьев 1983, с. 366].

Тогда внутриличностный конфликт может быть рассмотрен как осознание индивидом невозможности сочетания его личностного смысла и психологического значения слова. В психологическом значении для него тогда вмещаются модели отношений, одобренные социумом, однако актуальный личностный смысл не позволяет выстроить свое отношение в соответствии с ними.

Мы полагаем, что модель соотношения психологического значения и личностного смысла способна объяснить некоторые аспекты опосредования внутриличностного конфликта значениями как инструментами речемыслительной деятельности.

Так, субъект вышеупомянутого речевого действия (пример 1) акцентирует значимость честности и совестливости как индивидуальных черт. «Честный - отличающийся неспособностью врать, открытостью, прямотой» [Кузнецов 2000, с. 1476]. «Совестливый - стыдящийся делать что-то несправедливое, неблаговидное» [там же, с.1226]. Психологическое значение слова честный, как и слова совестливый, закономерно отражает общественный опыт, в частности структурируется в зависимости от динамичных общественных оценок (например, понятие неблаговидный может связываться с разным предметным воплощением в зависимости от изменения общественных представлений).

Оценка индивидом себя как честного / нечестного, совестливого / бессовестного человека предполагает создание возможного мира как позиции наблюдателя за самим собой, при этом смысловая структура такого возможного мира во многом будет определяться психологическим значением слов честный и совестливый, а также контекстуально обусловленной связью этих понятий с представлением о необходимости судить себя. Личностно значимое содержание слов может не совпадать с контекстуально заданным, но в акте оценивания индивид в той или иной мере принимает позицию социума, чему способствует, в том числе, одна из основных социальных потребностей человека - потребность в принадлежности и любви [Психологический словарь 2007]. Тогда возможный мир, заданный связью качеств честности и совестливости с необходимостью самоосуждения, направляет познавательную деятельность индивида в достаточно узкие рамки для оценивания всего многообразия собственных реализаций. При этом ситуативная смысловая доминанта стратегии самоосуждения противоречит другим объективно значимым для индивидуальной практики человека качествам и стратегиям (такт, гибкость, предусмотрительность, забота и т.д.). В результате автоматизации перехода на смысловую позицию группы индивид вынужден переосмыслить действия, частично или полностью не соответствующие представлениям социума о честности и совести. При этом устойчивая индивидуальная значимость переосмысливаемых стратегий как личностный смысл будет поддерживать психическое напряжение как составляющую ВНК.

Внутриличностный конфликт характеризуется тем, что индивид как бы в действии встает на позицию наблюдателя за самим собой и представление смыслов наблюдателя становится для него доминирующим мотивом, нежели представление своего личностного смысла. Такой переход осуществляется автоматически, что и не позволяет индивиду сознательно разделить позицию наблюдателя, с одной стороны, и свою личностную позицию - с другой.

Таким образом, переживание несоответствия общественному эталону как база ВНК формируется на основе ситуативной, обусловленной контекстом, попытки идентифицировать всё многообразие личностных смыслов индивидуальной практики с ограниченной смысловой структурой некоторой общественно заданной ролевой модели, так или иначе представленной в психологическом значении слова.

Заключение

Поскольку решение противоречия как основы внутриличностного конфликта предполагает формирование новых смысловых связей в мышлении, применение рассмотренной нами модели для изучения процесса разрешения ВНК оказывается весьма эффективным. Психолингвистические модели речевого действия, а также модель соотношения психологического значения и личностного смысла, во-первых, способны фиксировать постепенное, потенциально вариативное становление смысловой ткани представлений и понятий (по сути, комплексов - в терминологии Л.С. Выготского [Выготский 2007]). Во-вторых, они учитывают возможные, сопутствующие смысловой доминанте интеллектуальные операции в сопредельных, ассоциативно близких смысловых областях.

Список литературы

1. Выготский Л.С. Мышление и речь. М.: Лабиринт, 2007. 352 с.

2. Гришина Н.В. Психология конфликта. 2-е изд. СПб.: Питер, 2009. 544 с.

3. Гулакова И.И. Коммуникативные стратегии и тактики речевого поведения в конфликтной ситуации общения: дис. канд. филол. наук. Орел, 2004. 152 с.

4. Козер Л.А. Функции социального конфликта. М.: Идея-Пресс, 2000. 205 с. Кузнецов С.А. Большой толковый словарь русского языка / сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2000. 1536 с.

5. Купфер Л.В. Модели речевого поведения сотрудников организации: психолингвистический аспект: дис. ... канд. филол. наук. Челябинск, 2015. 228 с.

6. Леонтьев А.А. Основы психолингвистики: учебник для студ. высш. учеб. заведений. М.: Смысл; Академия, 1999. 288 с.

7. Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. М., Просвещение, 1969. 214 с.

8. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Смысл, 2004. 352 с. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: в 2 т. Т II. М.: Педагогика, 1983. 320 с.

9. Непшекуева Т.С. Внутриличностный конфликт как лингвистический феномен: автореф. дис. д-ра филол. наук. Краснодар, 2006. 58 с.

10. Павилёнис Р.И. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка. М.: Мысль, 1983. 286 с.

11. Полканова А.А. Понятие «конфликт» в лингвистике: основные подходы к его изучению // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2010. Вып. 5 (584). С. 198-206.

12. Психологический словарь / под общ. науч. ред. П.С. Гуревича. М.: ОЛМА Медиа Групп, ОЛМА Пресс Образование, 2007. 800 с.

13. Харченко Е.В. Межличностное общение: модели вербального поведения в профессиональных стратах: дис. ... д-ра филол. наук. М., 2004. 470 с.

14. Ялом И. Дар психотерапии. М.: Эксмо, 2019. 352 с.

15. Яндекс Дзен. Блог Ахилла.

References

1. Vygotskij L. S. Myshlenie i rech'. M. : Labirint, 2007. 352 s.

2. Grishina N. V Psihologija konflikta. 2-e izd. SPb. : Piter, 2009. 544 s.

3. Gulakova 1.1. Kommunikativnye strategii i taktiki rechevogo povedenija v konf- liktnoj situacii obshhenija : dis. ... kand. filol. nauk. Orel, 2004. 152 s.

4. Kozer L. A. Funkcii social'nogo konflikta. M. : Ideja-Press, 2000. 205 s.

5. Kuznecov S. A. Bol'shoj tolkovyj slovar' russkogo jazyka / sost. i gl. red. S. A. Kuznecov. SPb. : Norint, 2000. 1536 s.

6. Kupfer L. V Modeli rechevogo povedenija sotrudnikov organizacii: psiholingvis- ticheskij aspekt : dis. ... kand. filol. nauk. Cheljabinsk, 2015. 228 s.

7. Leont'ev A. A. Osnovy psiholingvistiki : uchebnik dlja stud. vyssh. ucheb. zaveden- ij. M. : Smysl ; Akademija, 1999. 288 s.

8. Leont'ev A. A. Jazyk, rech', rechevaja dejatel'nost'. M., Prosveshhenie, 1969. 214 s.

9. Leont'ev A. N. Dejatel'nost'. Soznanie. Lichnost'. M.: Smysl, 2004. 352 s.

10. Leont'ev A. N. Izbrannye psihologicheskie proizvedenija: V 2-h t. T. II. M.: Peda- gogika, 1983. 320 s.

11. Nepshekueva T. S. Vnutrilichnostnyj konflikt kak lingvisticheskij fenomen : av- toref. dis. . d-ra filol. nauk. Krasnodar, 2006. 58 s.

12. Paviljonis R. I. Problema smysla: sovremennyj logiko-filosofskij analiz jazyka. M. : Mysl', 1983. 286 s.

13. Polkanova A. A. Ponjatie «konflikt» v lingvistike: osnovnye podhody k ego izucheniju // Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo uni- versiteta. 2010. Vyp. 5 (584). S. 198-206.

14. Psihologicheskij slovar' / pod obshh. nauch. red. P S. Gurevicha. M. : OLMA Media Grupp, OLMA Press Obrazovanie, 2007. 800 s.

15. Harchenko E. V Mezhlichnostnoe obshhenie: modeli verbal'nogo povedenija v professional'nyh stratah : dis. ... d-ra filol. nauk. M., 2004. 470 c.

16. Jalom I. Dar psihoterapii. M. : Jeksmo, 2019. 352 s.

17. Jandeks Dzen. Blog Ahilla. URL : zen.yandex.ru/media/ahilla/velikii-ponedelnik- 5ac1ce049e29a2e473d7cc1e (data obrashhenija: 15.02.2020).

Размещено на allbest.ru