Общекультурная и текстовая значимость литературных аллюзий в художественном тексте

Размещено на http://www.allbest.ru/

ОБЩЕКУЛЬТУРНАЯ И ТЕКСТОВАЯ ЗНАЧИМОСТЬ ЛИТЕРАТУРНЫХ АЛЛЮЗИЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ

Г.М. Фадеева

кандидат филологических наук, доцент,

Key words: intertextuality; literary allusions; pretext; microcontext; macrocontext; prevalent allusion; textual and universal cultural significance.

Введение

Подчеркивая общение между художественным текстом и культурным контекстом, Ю.М. Лотман рассматривал понятие текст в тексте как «специфическое риторическое построение, при котором различие в закодированности разных частей текста делается выявленным фактором авторского построения и читательского восприятия текста. Переключение из одной системы семиотического осознания текста в другую на каком-то внутреннем структурном рубеже составляет в этом случае основу генерирования смысла. Такое построение, прежде всего, обостряет момент игры в тексте» [Лотман 2010, с. 323].

Особого читательского и исследовательского внимания требует интерпретация скрытых или полускрытых включений, которые автор не маркирует лингвистическими сигналами, так как полагает, что читатель обладает достаточной общекультурной и национально-культурной компетенцией, позволяющей ему распознать интертекстуальные связи текста и замысел автора. Однако, как показывает анализ переводов немецких художественных текстов на русский язык, это предположение не всегда обоснованно. Даже читатель, представляющий ту же лингвокультуру, что и автор, не всегда может обнаружить скрытое или видоизмененное включение и определить его значимость в контексте произведения. Задача многократно усложняется в условиях межкультурной коммуникации, в частности, при читательской и исследовательской интерпретации иноязычного текста, а также при его переводе. Как следствие художественный текст (его часть) не включается в широкий культурно-литературный контекст и создание подтекста [Фадеева 1997].

Когнитивный процесс установления и интерпретации интертекстуальных связей (особенно скрытых и полускрытых отсылок и намеков) можно рассматривать как цепочку следующих этапов:

1) замешательство (ирритация) вследствие восприятия некоего фактора помехи;

2) идентификация фактора помехи как маркера референции;

3) идентификация текста-источника;

4) актуализация коннотаций, вызванных текстом-источником;

5) перенос возникших коннотаций на интерпретируемый (анализируемый) текст;

6) выводы и интерпретация.

Успешная интерпретация невозможна, если выпадает хотя бы одно звено в этой цепи. Трудности возникают уже на первом этапе когнитивного процесса, если скрытый сигнал интертекстуальности не воспринимается читателем, т. е. «если читатель не распознает интертекстуальную игру» Хельбиг, цит. по: [Fadeeva 2000 / 2001, с. 221-222].. Часто маркеры интертекстуальности, указывающие на скрытый смысл текста, опираются на заметную лишь для компетентного читателя гетерогенность текста: «Наталкиваясь на такие, как будто бы чуждые тексту, элементы, нарушающие закон семантического согласования, читатель стремится объяснить их. Несовместимость исключается, когда он уловит связи этих включений с прототекстом» [Арнольд 2014, с. 378].

Аллюзивные включения как форма интертекстуальной игры

Большинство современных исследований интертекстуальности проводятся в русле диалогической концепции М.М. Бахтина, который понимал диалог текстов как форму общения людей разных культур через текст, выраженный устной речью, письменной речью или любой другой знаковой системой [Бахтин 1975]. Ю. Кристева развила идеи М. М. Бахтина и ввела термин «интертекстуальность», означающий особые диалогические отношения между текстами, так как все тексты связаны между собой и явно или неявно ссылаются друг на друга, ориентируясь на контекст, а новое возникает благодаря перекомбинациям старого. Таким образом, бахтинский «подводный диалогизм» выявляет в письме интертекстовое начало [Кристева 2000].

В соответствии с научными взглядами М.М. Бахтина, Ю. Кристевой, Ю.М. Лотмана, И.В. Арнольд и др. интертекстуальность понимается в данной статье: а) как «включение в текст либо целых других текстов с иным субъектом речи, либо их фрагментов в виде маркированных или немаркированных, преобразованных или неизменных цитат, аллюзий и реминисценций» [Арнольд 2014, с. 346]; б) как связь между двумя и более текстами, которые могут представлять собой произведения разных видов искусства, в том числе: музыки, живописи, архитектуры и остальных знаковых систем (ср. также понятия «интермедиальность» и «экфразис»).

Одним из наиболее важных и сложных видов интертекстуальности считается литературная аллюзия, которую мы понимаем вслед за Н.А. Фатеевой как заимствование определенных элементов претекста, по которым происходит их узнавание в тексте-реципиенте, где и осуществляется их предикация, т. е. соединение имплицитных смыслов: смысл, заложенный в семантике аллюзии, реализуется в контексте и соединяется со смыслом окружающих текстов (микро- и макроконтекстов), а также и выражение отношения говорящего к действительности (тексту) [Фатеева 2006]. Лучше всего функцию открытия нового в старом в процессе дешифровки выполняют неатрибутированные аллюзивные включения, выстраивающие межтекстовые отношения [там же].

Таким образом, процесс понимания художественного текста включает диалог автора и читателя и диалог каждого из них со всей предшествующей и современной культурой. В тексте-реципиенте присутствуют признаки этого диалога (лингвистические маркеры), в том числе в виде аллюзивных включений. Читательская интерпретация основывается на том, что текст имеет эти маркеры, указывающие на скрытый «подводный» смысл, и защищен от помех и искаженного понимания данными и другими свойствами, что ограничивает многовариантность его прочтения и понимания [Арнольд 2014].

Подчеркнем, что для читательской, исследовательской и переводческой интерпретации важна не столько классификация включений, сколько значимость и функции этих включений в тексте. Именно этим вопросам и посвящена данная статья.

В статье не рассматриваются библеизмы, многие из которых вошли в общекультурный тезаурус человечества и являются широко используемыми прецедентными феноменами. Употребление литературных намеков и отсылок к Библии в художественных текстах заслуживает отдельного исследования.

Культурная и текстовая значимость литературных аллюзий

Для раскрытия интертекстуальных связей и замысла автора необходимо:

1) Знать, в чем заключается прием аллюзии (намека) и каковы ее формы и ее роль в художественном тексте;

2) исходить из того, что прием аллюзии не всегда носит эксплицитный (выраженный) характер, намек часто «зашифрован», поэтому его распознавание в тексте нередко является чрезвычайно трудным;

3) распознать аллюзию (в том числе скрытую, зашифрованную);

4) определить ее контекстуальную реализацию;

5) интерпретировать место аллюзии в микро- и макроконтексте произведения;

6) в случае литературного перевода найти наиболее подходящий способ передачи аллюзивной информации, учитывая индивидуальный авторский стиль писателя или поэта, его идиостиль.

Успех распознавания, расшифровки и перевода аллюзивных включений обусловлен, в первую очередь, общекультурной и национально-культурной компетенцией читателя вообще и читателя-исследователя, в частности. Здесь уместно обратиться к понятию культурного канона, который часто связывается именно с литературным каноном, хотя не сводится исключительно к литературе. Культурный канон понимается как совокупность важнейших проявлений какой-либо культуры, считающихся основополагающими для данной культуры. По отношению к немецкой культуре следует упомянуть так называемый «Канон Марселя Райх-Раницки» (Marcel Reich-Ranickis Kanon), который представляет собой вышедшую в издательстве «Insel Verlag» антологию выдающихся произведений немецкоязычной литературы и включает в себя пять частей: 1) романы (2002); 2) повести (2003); 3) драмы (2004); 4) поэзию (2005) и 5) эссе (2006) [Der Kanon 2002-2006].

Наблюдения, проведенные на материале современной немецкоязычной художественной литературы, показывают, что тексты-источники (претексты), как правило (но не исключительно), входят в этот канон, а значит должны быть распознаваемыми профессиональным германистом даже в полускрытой или скрытой форме. Однако при анализе и интерпретации аллюзивных включений необходимо учитывать, что понимание художественного текста исторически обусловлено, т. е. исторические изменения в интерпретации памятников мировой культуры неизбежны. Текст живет в «большом времени» (термин Бахтина), и окружающая его семиосфера исторически изменчива (прив. по: [Арнольд 2014, с. 346]).

В сознании образованного носителя языка аллюзивные включения пресуппонированы набором фоновых знаний, которые существуют в форме концептов, логических импликаций и пресуппозиций и принадлежат когнитивному уровню сознания. Аллюзии могут иметь различную меру культурной и текстовой значимости. Вслед за А.Д. Райхштейном мы рассматриваем: 1) общекультурную значимость данных единиц, которая не связана с конкретным художественным текстом; 2) текстовую значимость данных единиц; 3) языковую значимость с точки зрения их места в соответствующей языковой и речевой системе. Высокая текстовая значимость может сочетаться с минимальной общекультурной значимостью. Максимальной национально-культурной значимостью в тексте обладают те единицы, которые объединяют в себе высокую меру всех трех компонентов [Райхштейн 1987, с. 73-74].

Следует различать: а) аллюзии локального значения, важные для конкретного отрывка или одной из тем текста (фрагментарно значимые аллюзии); б) аллюзии доминантного значения для всего художественного текста. Например, аллюзии могут быть заключены уже в названии произведения и являться сквозными для него. При многократном повторении такой сквозной аллюзии она становится лейтмотивом произведения и обрастает дополнительными смысловыми оттенками [Мамаева 1977]. Помимо этого следует учитывать влияние текста-реципиента, его жанра, тональности, замысла автора на модификацию литературного заимствования по сравнению с текстом-источником.

Примером влияния нового контекста на характер литературных заимствований могут служить многочисленные аллюзии на известную «Балладу о королевских детях» (Ballade von den Konigskindern), история которой прослеживается от XV века до наших дней. Баллада существует в различных вариантах, включая современные пародийные тексты, но константным элементом остается мотив несчастных влюбленных, разделенных глубоким потоком:

Es waren zwei Konigskinder,

die hatten einander so lieb,

sie konnten beisammen nicht kommen,

das Wasser war viel zu tief

(http://www.liederlexikon.de/lieder/es_waren_zwei_koenigskinder).

Текст баллады широко известен в немецком культурном пространстве, поэтому даже зашифрованная (формально и семантически трансформированная) аллюзивная отсылка к нему понятна носителю языка и культуры. Баллада восходит к античному мифу о жрице Афродиты Геро и влюбленном в нее юноше Леандре, разделенных проливом Геллеспонт. Сюжет о гибели двух влюбленных подвергался обработке в литературе, музыке и в изобразительном искусстве, нашел отражение в литературных и музыкальных адаптациях, переделках, переработках, пародиях, а также в метафорическом использовании первой строфы «Es waren zwei Konigskinder», которая в XIX веке вошла в корпус немецких «крылатых слов» и включается сегодня в самые разнообразные, в том числе в политические, контексты. Так, Вольф Бирман (Biermann) использовал балладу в 1962 году как метафору разделенной Германии в песне «Mein Vaterland, mein Vaterland» URL: http://www liederlexikon.de/lieder/es_waren_zwei_koenigskinder.

Исследование примеров в художественной литературе показывает, что тональность аллюзии на эту балладу меняется от возвышенно-печальной до иронической в различных текстах и жанрах. Она может быть графически выделена или не выделена (например, кавычками или курсивом), но, как правило, легко распознаваема в немецком культурном пространстве. Ее функции и значимость в тексте-реципиенте зависят от конкретного произведения. Например, чтобы понять роль аллюзии на «Балладу о королевских детях» в книге Г. Белля «Потерянная честь Катарины Блюм» [Boll 1984], следует исходить из общей тональности книги, которая по определению самого автора является памфлетом, замаскированным под беллетристику, т. е. художественно-публицистическим произведением резко обличительного содержания. Сатира и ирония, реализуемые в книге разнообразными средствами, - важнейшие признаки данного текста. Аллюзия на «Балладу о королевских детях» встречается в книге неоднократно, поддерживая концептуальную метафору Г. Белля об «источниках» (Quellenmetaphorisierung), под которыми имеются в виду СМИ и полицейские расследования, т е. данная аллюзия входит в репертуар средств создания иронии, как и другие литературные намеки в этом произведении Г. Белля:

Nichts anderes ist gemeint, wenn hier an anderer Stelle von Quellen gesprochen worden ist, die „zueinander nicht kommen konnen“, wie die Konigskinder, denen die falsche Nonne die Kerze ausblies - und irgendeiner versank da ziemlich tief, ertrank [Boll 1984, с. 134]. - «Ничего другого не имеется в виду, когда в другом месте говорится об источниках, которые «не могут встретиться», как королевские дети, когда мнимая монашенка загасила свечу, и кто-то погрузился довольно глубоко, утонул Зд. и далее перевод и выделения наши. - Г. Ф.».

Лингвистическим сигналом иронии служит выделение цитаты из баллады кавычками, но задача раскрытия смысла этого намека в тексте памфлета Г. Белля требует вовлечения аллюзии в общий замысел автора.

В то же время аллюзия на балладу о королевских детях в романе Д. Нолля «Приключения Вернера Хольта» [Noll 1968] несет совершенно другую нагрузку, гораздо более близкую к печальной истории баллады. Одна из главных героинь романа, дочь полковника вермахта, расстрелянного за причастность к покушению на фюрера в 1944 году Ута Барним пишет письмо влюбленному в нее Вернеру Хольту, в котором также использует это включение, никак не выделяя его графически:

«Glaube nicht». schrieb Uta, «dass dieser Sommer spurlos an mir vоruber-gegangen ist, aber reden wir nicht davon. Das Wasser zwischen uns Konigskindern ist tief [Noll 1968, c. 133]. - «Не думай, - писала Ута, - что события этого лета прошли для меня бесследно, но не будем говорить об этом. Поток между нами, королевскими детьми, слишком глубок».

Русский читатель, не знакомый с этой малоизвестной в нашей культуре балладой, понимает образ глубокого и опасного водного потока, разделяющего двух влюбленных, так как это общекультурный, наднациональный образ непреодолимой преграды, но не связывает это аллюзивное включение с претекстом, что ведет к потери части информации.

В романе Даниеля Кельмана «Тиль» (Tyll) [Kehlmann 2019], получившего самую высокую оценку немецкой литературной критики и читателей, речь идет о Тридцатилетней войне, увиденной глазами Тиля Уленшпигеля. Роман многослойный и содержит немало отсылок к произведениям классической немецкой литературы от плутовского романа Гриммельсгаузена до Б. Брехта и Г. Грасса, включая и аллюзию на «Балладу о королевских детях». Деревенские ребятишки смотрят представление бродячих актеров, которые рассказывают печальную историю любви и гибели влюбленных. Дети не все понимают, в том числе из-за баварского диалекта актеров, однако они понимают, что речь идет о мужчине и женщине, которые любили друг друга, но не могли соединиться, так как их разделял глубокий и опасный поток. Брошенная Уленшпигелем синяя ткань изображает водный поток. В конце представления зрители плачут:

Ihr Dialekt klang nach dem Suden, nach den groBen Stadten Bayerns, und war nicht leicht zu verstehen, aber wir bekamen doch mit, dass es um eine Frau und einen Mann ging, die einander liebten und nicht zueinanderkonnten, weil ein Gewasser sie trennte [Kehlmann 2019, с. 10]. - «Ее диалект звучал по-южному, напоминал о больших городах Баварии, и его было нелегко понять, но мы все же поняли, что речь шла о мужчине и женщине, которые любили друг друга, но не могли быть вместе, так как их разделял водный поток».

В данном контексте аллюзия помогает передать социальный и исторический колорит изображаемого времени, чувства простодушных деревенских жителей, искренне переживающих за героев печальной истории и глубоко потрясенных искусством бродячих актеров. Это аллюзия локального значения (фрагментарно значимая) для романа, несмотря на ее высокую национально-культурную значимость.

В то же время всего лишь одно короткое и полускрытое аллюзивное включение может иметь доминантное текстовое значение для всего произведения, как, например, аллюзия в романе Д. Шваница «Кампус» (Der Campus), главный герой которого, успешный молодой профессор университета Ханно Хакман, оказывается в центре скандала из-за ложного обвинения в изнасиловании студентки и становится изгоем общества [Schwanitz 1995]. Включенный в одну из сцен романа литературный намек создает высшую точку напряжения, когда профессор понимает, что под его ногами разверзлась пропасть, в которую он стремительно падает:

.. .alle blickten ihn an, als ob er sich ganz plotzlich in einen Kafer verwandelt hatte... Hanno blickte in die Runde. Ihm wurde kalt ums Herz. Keine Hand ruhrte sich, kein Blick traf den seinen. Alle blickten nach unten. [Schwanitz 1995, с. 328]. - «все глядели на него так, как будто он внезапно превратился в жука. Ханно смотрел на присутствующих. У него похолодело на сердце. Ни одна рука не шевельнулась, ни один взгляд не встретился с его взглядом. Все опустили глаза».

Вербальными маркерами зашифрованной интертекстуальности здесь служат слова Kafer (жук) и sich verwandeln (превратиться). Знакомый с повестью Ф. Кафки «Превращение» (Die Verwandlung) читатель сразу распознает аллюзию на этот знаменитый претекст. Литературный намек становится доминантным для темы романа: превращение известного и уважаемого профессора в чудовищное насекомое (ungeheueres Ungeziefer), вызывающее у всех физическое отвращение и означающее конец его прежней жизни. В этот момент герой, а вместе с ним и читатель, осознает весь масштаб произошедшей с профессором Хакманом трагедии.

К аллюзиям доминантного воздействия можно отнести архитектонические аллюзии, когда вся структура произведения является намеком или прямой отсылкой к тексту-источнику, т. е. претексту. Пример этого - роман Б. Ширмера «Жираф Шлевайна» [Schirmer 1994], который можно рассматривать как аллюзию на плутовской роман и на главное произведение XVII века в этом жанре - роман Гриммельсгаузена «Simplicissimus». Об этом говорят все признаки классического плутовского романа, перенесенные Б. Ширмером в его современный «плутовской» роман [Фадеева 1997, с. 27]. интертекстуальный литературная аллюзия автор

На обложке романа Б. Ширмера изображена разрушенная Берлинская стена и жираф, который смотрит вдаль поверх этой стены. Роман повествует о воссоединении Германии в 1990 году, которое перевернуло (а во многих случаях и разрушило) жизнь граждан ГДР. Читательское и исследовательское восприятие этого богатого самыми разнообразными формами интертекстуальной игры произведения, не говоря уже о его переводе, требует серьезного предисловия к роману и подробного комментария к интертекстуальным включениям (особенно скрытым), которые подготовят читателя к восприятию романа в его полноте.

Главный герой романа, как и многие жители ГДР, в результате объединения Германии оказался не у дел и наблюдает из своей скромной квартирки за большими событиями в стране. Это так называемая «перспектива лягушки» (Froschperspektive), т е. ограниченное поле зрения. В одной из глав он сидит в саду со своими друзьями, также выброшенными за борт новой жизни (в их числе профессор-историк), и рассуждает о том, как выживать в новых условиях. Неожиданно героя охватывает странное чувство: ему кажется, что внезапно наступила зима, он мерзнет, хотя он все еще в осеннем саду, где желтеют плоды грушевых деревьев:

Ich habe plotzlich einen Schweibausbruch. Ich weib auf einmal nicht, in welcher Jahreszeit wir sind. Teils bluhen die Birnbaume noch, teils tragen sie schwere gelbe Fruchte. Von einem Birnbaum hat die Giraffe samtliche Blatter abgefressen, .. .der Baum ist kahl. Es ist einmal wie Winter, mich frostelt plotzlich, aber wir sitzen noch immer im Garten [Schirmer 1994, с. 36]. - «Внезапно я покрываюсь потом. Я не знаю, какое сейчас время года. Часть грушевых деревьев еще цветет, на других висят тяжелые желтые плоды. На одном дереве жираф съел все листья, оно голое. Как будто внезапно наступила зима, меня знобит, но мы все еще сидим в саду».

В данном фрагменте зашифрована сложная для распознавания инокультурным читателем, но доминантная для романа аллюзия на очень известное в немецком культурном пространстве стихотворение Фридриха Гельдерлина (Holderlin, 1770-1843) «Половина жизни». Это один из шедевров погружающегося во мрак неизлечимо больного поэта, в котором Гельдерлин, любуясь спелыми плодами груш и цветущими дикими розами, вопрошает, что он станет делать, когда наступит «зима» его жизни, а в ответ слышит лишь треск флюгеров на ветру:

Mit gelben Birnen hanget Und voll mit wilden Rosen Das Land in den See Ihr holden Schwane Trunken von Kussen Tunkt ihr das Haupt

Ins heilignuchterne Wasser Weh mir, wo nehm ich, wenn Es Winter ist, die Blumen, und wo Den Sonnenschein, Und Schatten der Erde ?

Die Mauern stehn

Sprachlos und kalt, im Winde Klirren die Fahnen URL: https://www.deutschelyrik.de/haelfte-des-lebens.html..

Желтея грушей спелой,

Краснея розой дикой,

Край светлых озёр,

Как лебедь милый,

Устав от лобзаний,

Шею склоняет

В священно-трезвые воды.

Но как смогу я

Отыскать цветы зимою,

Найду ли солнца свет

И тени земные?

Ответа нет

От мёртвых стен.

Под ветром флюгер скрежещет

(Перевод Д. Смирнова-Садовского. 1980).

Маркерами данного аллюзивного включения являются вербальные следы текста-источника: gelbe Birnen (желтые груши), Winter (зима), wilde Rosen (дикие розы) и др., которые вызывают ассоциации не только с печальным стихотворением Гельдерлина и его трагической судьбой, но и с личной трагедией многих жителей ГДР, таких, как потерявший работу главный герой романа и его друг профессор Бреклер, в жизни которых так же внезапно наступила «холодная зима». Сопоставление читаемого и прецедентного контекстов обеспечивает глубокое понимание романа и значимость аллюзивного включения для его восприятия. Помещенное в контекст остроумного злободневного романа философское размышление неизлечимо больного Гельдерлина о жизни звучит не только печально, но и весьма саркастично, так как характер текста-реципиента изменил тональность текста-источника.

На данном примере можно выявить несовпадение культурной значимости претекста в разных культурах. Имя и творчество Гельдерлина занимает важное место в культуре Германии, он входит в уже упомянутый Канон немецкой литературы, его произведения изучаются, гимназии носят его имя. Однако в межкультурной русско-немецкой коммуникации этот литературный намек будет распознан и интерпретирован далеко не каждым читателем, особенно при такой его формальной и семантической трансформированности, хотя стихи Гельдерлина, в том числе «Половина жизни», неоднократно переводились на русский язык. Потеря важной части информации при чтении романа «Жираф Шлевайна» неизбежна, если роман не будет снабжен подробным комментарием (или подробным предисловием), предназначенным не только для инокультурного читателя, но и для среднего немецкого читателя, не исследователя-филолога.

Заключение

Анализ художественных текстов немецкой литературы конца ХХ и начала XXI века позволяет сделать ряд выводов.

При интерпретации интертекстуальной игры внимание читателя сосредоточивается не только на претексте и его трансформациях в новом контексте, но прежде всего на функции и текстовой значимости литературных заимствований в тексте-реципиенте.

Текстовая значимость аллюзивных включений может преобладать над их общекультурной значимостью. В этих случаях роль литературных заимствований в полном раскрытии информации и смысла художественного текста-реципиента настолько велика, что незнание или неполное знание текста-источника (претекста) делает невозможным адекватное восприятие и интерпретацию художественного произведения и ведет к серьезным потерям информации, в том числе не позволяет сохранить интертекстуальные связи в литературном переводе.

Макроконтекст (например, весь текст художественного произведения) раскрывает наиболее важные для данного произведения признаки аллюзий и их коннотации.

Значимость претекстов может быть разной для читателей, которые являются носителями данного языка, и для представителей других культур.

Список литературы / References

1. Арнольд И. В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2014. [Arnol'd, I. V. (2014). Semantika. Stilistika. Intertekstual'nost'. (Semantics. Stylistics. Intertextuality). Moscow: Knizhnyi dom «LIBROKOM». (In Russ.)].

2. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. [Bakhtin, M. M. (1975). Voprosy literatury i estetiki. Issledovaniya raznykh let. (Matters of Literature and Aesthetics. Studies of Different Years). Moscow: Khudozhestvennaya literatura. (In Russ.)].

3. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.: Прогресс, 2000. С. 427-457. [Kristeva, Yu. (2000). Bakhtin, Word, Dialogue and Romance. In Frantsuzs- kaya semiotika: Ot strukturalizma kpoststrukturalizmu (pp. 427-457). Moscow: Progress. (In Russ.).].

4. Лотман Ю. М. Текст в тексте // Чему учатся люди. М.: Центр Книги Рудоми- но, 2010. С. 309-331. [Lotman, Yu. M. (2010). Tekst v tekste. (Text in Text). In Chemu uchatsya lyudi (pp. 309-331). Moscow: Tsentr Knigi Rudomino. (In Russ.)].

5. Мамаева А. Г. Лингвистическая природа и стилистические функции аллюзии: автореф. дис. ... канд. филол. наук: М., 1977. [Mamaeva, A. G. (1977). Lingvisticheskaya priroda i stilisticheskie funktsii allyuzii. (The Linguistic Nature and Stylistic Functions of Allusion): abstract of PhD in Philology. Moscow. (In Russ.)].

6. Райхштейн А. Д. Национально-культурная значимость слов и словесных комплексов в художественном тексте // Лингвострановедение и текст. М.: Русский язык, 1987. С. 69-76. [Raikhshtein, A. D. (1987). Natsional'no-kul'turnaya znachimost' slov i slovesnykh kompleksov v khudozhestvennom tekste. (National and Cultural Significance of Words and Verbal Complexes in a Literary Text). In Lingvostranovedenie i tekst (pp. 69-76). Moscow: Russkii yazyk. (In Russ.)].

7. Фадеева Г.М. Аллюзии в межкультурной коммуникации // Коммуникативная лингвистика. Сб. научных трудов Московского государственного лингвистического университета. М., 1997. С. 24-30. [Fadeeva, G. M. (1997). Allyuzii v mezhkul'turnoi kommunikatsii (Allusions in Intercultural Communication). In Kommunikativnaya lingvistika (pp. 24-30). Moscow: Moscow State Linguistik University. (In Russ.)].

8. Фатеева Н. А. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. М.: КомКнига, 2006. [Fateeva, N. A. (2006). Intertekst v mire tekstov: Kontrapunkt intertekstual'nosti. (Intertext in the World of Texts: Counterpoint to Intertextuality). Moscow: KomKniga. (In Russ.)].

9. Boll H. Die verlorene Ehre der Katharina Blum. Mit Materialien und einem Nachwort des Autors. Koln: Kiepenheuer & Witsch, 1984.

10. Der Kanon. Die deutsche Literatur. Marcel Reich-Ranicki (Hg.). In funf Teilen. Fr. am M.: Insel Verlag, 2002-2006.

11. Fadeeva G. Linguolandeskundliche Kommentare zu literarischen Texten // Das Wort. Germanistisches Jahrbuch '00-01. Marina Vollstedt (Hg.). Bonn DAAD. 2000/2001. S. 219-233.

12. Helbig J. Intertextualitat und Markierung: Untersuchungen zur Systematik und Funktion der Signalisierung von Intertextualitat. Heidelberg: Winter, 1996.

13. Kehlmann D. Tyll. Hamburg bei Reinbek: Rowohlt Verlag, 2019.

14. Noll D. Die Abenteuer des Werner Holt. Berlin und Weimar: Aufbau-Verlag, 1968.

15. Schirmer B. Schlehweins Giraffe. Fr. am M.: Fischer Taschenbuch Verlag, 1994.

16. Schwanitz D. Der Campus. Fr. am M.: Der Goldmann Verlag, 1996.

Размещено на Allbest.ru