Лингвистика и лингводидактика сегодня: выходя за пределы языковой нормы

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЛИНГВИСТИКА И ЛИНГВОДИДАКТИКА СЕГОДНЯ: ВЫХОДЯ ЗА ПРЕДЕЛЫ ЯЗЫКОВОЙ НОРМЫ

Салькова М.А., кандидат филологических наук, заведующая кафедрой

грамматики и истории английского языка факультета английского языка

Петрова Л. С., аспирант кафедры грамматики и истории

английского языка факультета английского языка

Аннотация

английский язык дискурсивный оборот

В статье обсуждается функционально ориентированное понимание нормативности языковых явлений. Предлагаемый методологический подход акцентирует динамическую природу существования языковых явлений - их дискурсивное употребление, где влияние факторов коммуникации становится источником общепринятой ошибочности, дополняющей и даже замещающей традиционное нормативное решение. В качестве иллюстративного языкового материала используется несогласованный причастный оборот в современном английском языке.

Ключевые слова: языковая норма; ошибочность; несогласованный причастный оборот; функциональный подход; коммуникативные потребности / цели.

Annotation

Sal'kova M.A., PhD (Philology), Assoc. Prof. Chair of the Department of English Grammar and History of the English Language English Language Faculty

Petrova L. S., PhD Student Department of English Grammar and History of the English Language English Language Faculty

MODERN LINGUISTICS AND LANGUAGE PEDAGOGy: GOING BEyOND THE LANGUAGE NORM

The article discusses a functional approach to the language norm. The approach makes it possible to discover the dynamism of a language system, the latter becoming active in discourse. In use, elements of language are liable to mirror a number of communicative factors, which may become a source of recognized significant deviations from the norm. Such fallacies, however, often meet speakers' demands. Dangling modifiers, or loose participial phrases, are used for illustration.

Key words: language norm; faulty grammar; dangling modifiers; functional approach; communicative demands / purposes.

Введение

Современная лингвистика демонстрирует значительный интерес к явлениям и процессам, которые можно охарактеризовать как неканонические для данного научного направления, например к жестовым и визуальным решениям в рамках полимодальной коммуникации. В то же время этот интерес отвечает требованию всеохватности научного описания, носящему принципиальный характер для познавательной деятельности человека. В качестве еще одного примера такого расширительного подхода к возможностям лингвистического исследования в данной статье описываются случаи употребления маргинальных синтаксических структур - так называемых несогласованных причастных оборотов в современном английском языке. Основу для их анализа формирует понятие нормы как категории, традиционно определяющей (не)успешность использования компонента языковой системы: «Норма языковая - совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации» [Лингвистический энциклопедический словарь 1990, с. 337-338]. Однако в данной статье особый акцент делается на том, что норма - это пронизывающее все уровни языка динамично развивающееся явление. Она постоянно меняется, и для лингвиста важно отслеживать и учиться ощущать эти происходящие в языке изменения. Только таким образом можно «знать... язык и преподавать его адекватно - именно как живой и развивающийся» [Шапошников 1998, с. 5]. С этой точки зрения современное состояние общества, в том числе глобализационные процессы, растущая академическая мобильность и т. д. делают 138 востребованной профессиональную гибкость педагога и переводчика, основанную на понимании того, что норма не только динамична, но и многоаспектна: будучи зарегистрирована в пределах языковой системы, она реализуется в речевой деятельности, где под влиянием разнообразных факторов коммуникации преимущество единственного выбора неизбежно теряет свою ценность. Иначе говоря, дискурсивная практика временами обнаруживает сопротивление ригидности нормы, порождая языковые употребления, которые можно обозначить как коммуникативно значимую допустимую ошибочность.

В числе первых, это ставит вопрос о поиске эффективной методологии интерпретации явлений, не укладывающихся в традиционную схему, но востребованных у пользователей языком и, что особенно важно, принимаемых говорящим сообществом.

Методология изучения нормативности: традиционный vs. функциональный подходы

Понятие нормы, имеющее свою сравнительно недолгую, но при этом весьма запутанную историю, рассматривается лингвистами с разных точек зрения как функциональная, социально-историческая и лингвистическая категория, различными образами соотнесенная с системой языка.

Теоретическая разработка понятия языковой нормы начинается лишь в XX в. после публикации «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра: выдвинутая им дихотомия язык (устойчивая система нормативных форм) - речь (индивидуально-творческие акты говорения) оказала влияние на лингвистов, вдохновив их на изучение нормы как самостоятельной лингвистической категории (хотя сам Ф. де Соссюр не оперировал понятием нормы) [Соссюр 1977]. Наиболее обстоятельно теория нормы разрабатывалась советскими исследователями (Л. В. Щерба, Г. О. Винокур, Е. С. Истрина, В. В. Виноградов, С. И. Ожегов, Ф. П. Филин, В. Г. Костомаров, В. Г. Гак, Г. В. Степанов, Ю. С. Степанов, Н. Н. Семенюк, А. А. Леонтьев, В. А. Ицкович, Б. С. Шварцкопф и другие) и пражскими лингвистами (В. Матезиус, Б. Гавранек, А. Едличка и другие), а также рядом лингвистов Германии (Д. Нериус, Г. Лерхнер, П. фон Поленц, И. Эрден и другие) [Лингвистический энциклопедический словарь 1990, с. 337-338]. Однако несмотря на то, что языковая норма является одним из ключевых понятий в лингвистике, до сих пор не существует ее однозначного определения. В то же время, обладая признаком «правильности», понятие нормы имеет важное значение для лингвистики, ведь для лингвиста одна из основных проблем заключается в различении правильного и ошибочного.

Нормативная точка зрения, господствовавшая до второй половины XX в., более всего была характерна для французской (Дюркгейм) и, в частности, женевской (де Соссюр) школ. Применительно к грамматике, ее содержание можно охарактеризовать как статично-консервативное, определяющее правильное как то, что соответствует норме, раз и навсегда установленной сообществом и зафиксированной в виде проскриптивного или прескриптивного правила, а ошибочное - как то, что выходит за рамки коллективной нормы. Здесь норма - это жесткое ограничение, единственно возможное употребление, за пределы которого говорящий не может выйти. Как следствие, исторически, в традиционной (нормативной) грамматике важное значение имели примеры употреблений, взятые из реальных, особенно художественных текстов, но совсем не рассматривались примеры того, что не может или не должно употребляться. Данная ситуация сохранена и в современной учебной литературе и вполне оправдана дидактическими целями, однако, как показывает исследование научной литературы, существует и иной подход к рассмотрению лингвистической реальности.

Функционально ориентированная идеология нормативности и интерес к явлениям, отклоняющимся от требований системы, были заложены учениками и последователями Ф. де Соссюра, видными представителями Женевской школы Ш. Балли и А. Сеше, и получили свое дальнейшее развитие в ряде работ как зарубежных, так и отечественных лингвистов.

Одними из первых функциональный подход к языковой норме применили ученые Пражского лингвистического кружка. Именно в их работах впервые были разграничены понятия нормы и ее кодификации [Едличка 1967]. Б. Гавранек дает следующее определение норме: «Совокупность употребляемых языковых средств»; «Всё то, что принимает коллектив, говорящий на этом языке (наречии)...» [Гавранек 1967, с. 339-340]. В более поздних трудах ученый обратил внимание на еще один важный аспект понятия нормы: «Языковую норму я понимаю как систему языка, взятую в плане ее обязательности в сфере 140 языка - с задачей достичь намеченного в сфере функционирования языка» [Havranek 1963, с. 258], где обозначен социально-телеологический вектор, который ученые Пражского лингвистического кружка видели для языка в качестве определяющего [Булыгина 1964].

Функциональный подход нашел свое более отчетливое отражение в работах отечественных языковедов (Л. В. Щерба, В. Г. Костомаров, А. А. Леонтьев и др.). Так, Л. В. Щерба писал, что мы можем не замечать ошибок в своей и чужой речи, так как «все эти ошибки социально обоснованы» и «их возможности заложены в данной языковой системе» [Щерба 1974, с. 36]. Под воздействием этих взглядов к уровню нормы стали в том числе относить и внесистемные образования, определяемые Ю. С. Степановым как «общепризнанные ошибки», «которые по одному тому, что они общепризнанны, следует называть скорее отклонениями от нормы» [Степанов 2003, с. 11], а В. А. Ицковичем - как тенденции, которые впоследствии могут стать нормой, поскольку в них проявляются «нереализованные возможности системы языка» [Ицкович 1968, с. 56].

А. Фрей, ученик Ш. Балли, стал одним из первых, кто подробно изучал примеры неправильных употреблений - массово допускаемых и принимаемых ошибок. В русле этих воззрений взгляд на «ошибочное», которое ранее считалось явлением «практически патологическим» [Фрей 2006], претерпевает изменения. Нам представляется продуктивной позиция А. Фрея по этому вопросу: «Ошибки, по крайней мере те, которые возникают постоянно, чаще всего порождены глубинными тенденциями в речи в целом... их появление определено, более или менее бессознательно, теми функциями, которые они должны выполнять (большая выразительность, большая ясность, большая экономия и т д.)» [там же, с. 17]. Таким образом, в отличие от сторонников нормативного подхода, А. Фрей указывает и на положительную роль речевых ошибок, исправляющих недостатки грамматически правильной речи.

Исследование «отрицательного языкового материала» [Щерба 1974, с. 36].

Актуальность обозначенного «демократичного» подхода к нормативности демонстрирует анализ употребления так называемого синтаксически несогласованного обособленного причастного оборота.

Сложность этого явления для теории языка и дискурсивной практики отмечается как британскими журналистами (например, Стивеном Пинкером, главным редактором по стилю газеты «Гардиан») (https:// www.theguardian.com/books/2014/aug/15/steven-pinker-10-grammar- rules-break), так и представителями американских редакционных служб (например, очень интересное рассуждение на эту тему предлагает Мэри Норрис, литературный редактор с многолетним стажем, проработавшая более тридцати лет в «Нью-Йоркере» [Norris 2016]).

Итак, рассмотрим примеры.

Checking into the hotel, it was nice to see a few of my old classmates in the lobby.

Turning the corner, the view was quite different.

In order to contain the epidemic, the area was sealed off.

На первый взгляд, проблема этих предложений очевидна - в них имеется грамматическая ошибка, т. е. ошибка в построении предложения. Нормативный подход традиционной грамматики требует, чтобы подразумевамое (имплицируемое) подлежащее неличной формы (гостя отеля / наблюдающего субъекта / властей, принимающих решение о введении ограничительных мер) совпало с эксплицитным подлежащим личной формы (it, the view, the area), и ошибочность определяется отсутствием такого элемента. В этой ситуации исправление ошибки предполагает такую редакцию главного предложения, чтобы причастие получило собственное подлежащее, таким образом, восстанавливается содержательная правильность предложения в целом:

Checking into the hotel, I was pleased to see a few of my old classmates in the lobby.

Turning the corner, I saw that the view was quite different.

In order to contain the epidemic, authorities sealed off the area.

Иной возможный вариант редакции - превратить причастный оборот в придаточное предложение, пожертвовав, таким образом, объёмом высказывания, например: While I was checking into the hotel, it was nice to see a few of my old classmates in the lobby.

При этом несогласованный причастный оборот настолько часто встречается в текстах, что специалисты высказывают сомнение в его неуместности или ошибочности.

В дискурсивной действительности мы обнаруживаем три разные реакции пользователей несогласованных оборотов на категориальную оппозицию «нормативность - ошибочность».

1. Существуют употребления, которые однозначно недопустимы, поскольку ошибочность здесь определяется как противоречие логике и здравому смыслу, а не только законам языка, например: When (being) a small boy, a girl is of little interest.

2. Есть употребления, которые сформировали случаи устойчивого употребления, реализовав дискурсивные потребности к краткости и неизменяемости, а регулярная возобновляемость таких словоформ компенсировала потребность в ясности. Речь идет о причастиях, которые прочно «поселились», в частности, в формальном деловом дискурсе, практически перейдя в класс предлогов: according, allowing, concerning, considering, excepting, following, given, granted, owing, regarding, respecting. Такие причастия в современном употреблении практически не нуждаются в собственном подлежащем, например: Considering the weather, [WE THOUGHT] a picnic was a mad idea.

Наиболее общее дидактическое соображение заключается в том, что несогласованное причастие не создает серьезного затруднения для понимания, если его подразумеваемым подлежащим становится сам говорящий или пишущий. В этом случае по умолчанию мы достраиваем предложение (в уме), используя прагматически имплицированные клаузы типа WE SEE, WE THINK и т д.

Таким образом, в подобных случаях решение о том, вносить ли исправления в предложение или нет, - вопрос в чем-то субъективный, особенно когда речь идет о художественной литературе.

Так, предложение Over tea in the greenhouse, her mood turned dark может быть легко превращено в более грамматически правильную версию: As we drank tea in the greenhouse, her mood turned dark. Однако, как и в предыдущем примере, трансформации главного и придаточного предложений в стремлении расстаться с причастным оборотом порождают избыточность и самоочевидность, что для заинтересованного читателя может стать демотивирующим фактором - автор будто бы принижает его способности к интерпретации или ошибается с целевой аудиторией. Не в последнюю очередь это связано с объёмом предложения: краткость способствует большей выразительности, и напротив, понятность (за счет увеличения объёма предложения) ее разрушает. Стоит отметить, что понятность здесь связана с референтными возможностями выражений over tea и her mood, восходящими к одушевленности субъектов, их действиям и состояниям.

В тексте официального (формального) характера, конечно же, рекомендуется избегать особо злокачественных употреблений. Это необходимо, если автор стремится избежать впечатления небрежности от своего текста, уважает своего читателя настолько, что не готов его дезориентировать или заставить перечитывать текст заново, а также не имеет ограничений по объёму. Однако в отношении данного пункта рассуждений стоит процитировать: «Some dangling modifiers should be avoided, but they are not grammatical errors» (hiips:www.iheguardian. com/books/2014/aug/15/steven-pinker-10-grammar-rules-break).

3. Опытные редакторы включают в практику употребления несогласованных причастных оборотов случаи, когда исправлять предложение с несогласованным причастием НЕЛЬЗЯ, поскольку это разрушит авторский замысел. Такие причастия становятся проводниками дискурсивной потребности к экспрессивности, т. е. стремлением автора «подстегнуть» восприятие его идеи, споткнуться на ровном месте, «запнуться» о грамматическое несовершенство построения, которое направит мысль читателя в нужное русло.

Рассмотрим пример из романа Эдварда Обина, на который ссылается М. Норрис [Norris 2016].

Walking down the long, easily washed corridors of his grandmother's nursing home, the squeak of the nurse's rubber soles made his family's silence seem more hysterical than ever (Edward St. Aubyn).

Формально предложение содержит синтаксическую ошибку, неверно соотнося причастный оборот walking down the... corridors, субъектом которого является лицо, с неодушевленным существительным squeak. Однако очевидно, что не раздражающий, действующий на нервы скрип с подвизгом идет по коридору, и даже не резиновая обувь медсестры. Идет по коридору сама медсестра, упоминание о которой скромно «упаковано» в форму родительного падежа.

Можно предложить два варианта восстановления грамматической правильности предложения.

Первый вариант состоит в том, что причастный оборот можно превратить в придаточное предложение: As the nurse walked down the long, easily washed corridors of his grandmother's nursing home, the 144 squeak of her rubber soles... Второй вариант - работа с грамматической основой предложения, направленная на экспликацию совпадающего субъекта личной и неличной форм: Walking down the long, easily washed corridors of his grandmother's nursing home, the nurse in her squeaky rubber soles.

Но ведь автор ведет речь совсем не о медсестре! Именно отвратительный скрип наполняет звенящей истерикой тишину в доме престарелых. И именно грамматическая несогласованность, несбалансированность, дискомфорт вплоть до чувства тошноты, спровоцированный рассогласованием причастного оборота и главного предложения, усиливают и выдвигают на передний план авторскую идею, которая полностью исчезает из грамматически правильного, «причесанного» варианта.

Еще один пример. Речь идет о произведении Г. Сондерса «The Semplica-Girl Diaries», главным героем которой является славный, но не очень образованный отец семейства, деревенский про стачок. Как отзывается о нем редактор «Нью-Йоркера» М. Норрис, он разговаривает, как Тарзан, а собственно текст произведения больше напоминает сборник телеграмм, записную книжку, записки домохозяйки о расходах и доходах, где, конечно же, суммы трат записаны цифрами, орфография и пунктуация используются крайне небрежно, прямая речь не оформляется вообще, артикли отсутствуют так же часто, как используется эллипсис, и т. д. [Norris 2016]. Здесь же можно встретить и пример несогласованного причастного оборота: «While picking kids up at school, bumper fell off Park Avenue» (George Saunders, «The Semplica-Girl Diaries»). В этом предложении бампер машины забирает детей из школы.

Конечно, привести предложение в грамматический порядок совсем не сложно, добавив I WAS в причастный оборот, но это разрушит уникальность речевой характеристики главного героя - своеобразное обаяние его неправильной, но очень искренней речи.

В отношении последних примеров отметим также, что и здесь экспрессивность и краткость как коммуникативные потребности успешно взаимодействуют. Именно поэтому авторы нередко настаивают на сохранении выбранного ими варианта - в своей грамматической шершавости, не-нормативности, значимой ошибочности он несет определенный уникальный смысловой заряд.

Исследовательские перспективы

Проведенные наблюдения, хотя и носят частный характер, возвращают нас к вопросу о сущности и критериях нормативности и статусе языковой девиации, оказывающейся дискурсивно состоятельной в силу своей функциональной детерминированности.

В отечественном языкознании до середины XX в. лингвисты не давали четкого определения нормы (хотя и активно прибегали к этому понятию в своих работах). Если определения и предлагались, то, как правило, они были ориентированы «на нечто авторитетное как образец для подражания» [Попов 2014, с. 17]. Г. О. Винокур видит источник языковой нормы в языке «нехудожественной литературы», т е. в языке средств массовой информации [Винокур 1923]. Е. С. Истрина под авторитетными источниками подразумевает произведения художественной литературы, лучшие образцы публицистики и передовой прессы, материалы научной и деловой речи [Истрина 1948]. Л. В. Щерба пишет о поисках нормы в произведениях хороших писателей, обладающих в максимальной степени «оценочным чувством («чутьем языка»)» [Щерба 1974, c. 33, 36].

Отечественными лингвистами обсуждались также и иные критерии нормативности. Так, Ф. П. Филин усматривал их прежде всего в «степени употребления при условии авторитетности источников» и в «традиционности» [Филин 1966, с. 103]. Е. Ф. Петрищева также полагала, что «все критерии имеют второстепенное значение, кроме критерия степени распространенности... в языковом сознании говорящих» [Петрищева 1967, с. 38]. Таким образом, общим недостатком перечисленных критериев нормативности выступает их субъективный, внеязыковой характер.

В работах исследователей второй половины ХХ в. авторитетность источника постепенно уступает место социальному критерию. Это предполагает не только отбор и фиксацию определенного набора языковых явлений, но также систему их общественных оценок (правильно - неправильно, уместно - неуместно), причем эти оценки включают в себя и эстетический компонент (красиво - некрасиво). В частности, С. И. Ожегов определял норму как «совокупность наиболее пригодных (правильных, предпочитаемых) для обслуживания общества средств языка, поддержанная и одобряемая обществом в его языковой практике» [Ожегов 1974, с. 259-260]. Более универсальный критерий, 146 учитывающий объективные имманентные характеристики системы (функциональность, компенсаторность механизмов, ситуативность и др.), был впервые сформулирован в 1952 г. В. В. Виноградовым: «Всё то новое, развивающееся, что оправдано внутренними законами развития языка, соответствует его структуре... не может считаться «неправильным», не может отвергаться на основе индивидуальных вкусов и привычек» Цит по: [Петрова 2012, с. 56].. Это положение получает свое дальнейшее развитие: нормативным должно признаваться то, что соответствует определенной модели употребления языка, т. е. дискурсивной практике.

На этом основании рабочей альтернативой к традиционному пониманию нормы мы можем считать динамический функциональный подход, согласно которому были рассмотрены факты из языковой практики говорящих: по Л. Теньеру, правильно то, что «изложено наиболее легким способом и наиболее легким способом понято», а ошибочно то, что «не соответствует заданной функции (напр.: ясности, экономии, экспрессивности и т. д.)» Цит. по: [Фрей 2006, с. 9].. Этот подход удачно дополняет социально-исторический, или «аксиологический», аспект нормативности [Степанов 1966]). Суть его заключается в том, что языковая норма входит в ряд обычаев, существующих в обществе на разных этапах его развития. К обычаям сегодняшнего общества мы без натяжки отнесем повышение толерантности к различного рода несовершенствам, которое распространяется и на речевую деятельность постоянно увеличивающегося числа говорящих на английском языке.

Заметим, что во всех указанных смыслах - авторитетности, распространенности, социальной значимости и функциональности - исследованные примеры употребления несогласованного причастного оборота оказываются, по крайней мере, имеющими право на существование и изучение, и относящимися к категории ошибочных условно, по своим формальным признакам.

Таким образом, заинтересованное отношение к ошибке, или не-норме, открывает перед сегодняшними лингвистами весьма яркие профессиональные перспективы: анализируя узус-ориентированные факты допустимых отклонений от нормы, исследователи получат возможность прогнозировать состояние языка в будущем. Тогда оппозиция «норма - ошибка», характерная для традиционной лингвистики (грамматики), предстает перед нами в новом свете: то, что на сегодняшний момент является отклонением от нормы, в ближайшем будущем может стать абсолютно корректным в языке из-за постоянного нарушения этой нормы пользователями языка, которые преследуют свои основные коммуникативные цели. Еще одним актуальным аспектом практического изучения обозначенных категорий является сопоставление вариантов, возможных для разных языковых подсистем, так как всегда существует возможность сказать по-разному (что и составляет основную проблему нормы).

В заключение можно сказать, что учет канонически правильного, нормативного употребления, а также ошибки, имеющей статус «общепринятого отклонения» (Л. В. Щерба), будет способствовать созданию общей теории языковой реализации и достижению действительной всеохватности лингвистического описания. Приведенное описание языковых данных следует оценивать как скромный вклад в решение данной масштабной задачи.

Список литературы

1. Булыгина Т. В. Пражская лингвистическая школа // Основные направления стуктурализма. М.: Наука, 1964. С. 46-126. [Bulygina, T. V. (1964). Prazhskaya lingvisticheskaya shkola. (The Prague linguistic school). In: Osnovnye napravleniya stukturalizma, 46-126. Moscow: Nauka. (In Russ.)].

2. Виноградов В. В. Задачи советского языкознания в свете трудов И. В. Сталина // Вопросы языкознания. 1952. № 1. С. 3-40. [Vinogradov, V V (1952). Zadachi sovetskogo yazykoznaniya v svete trudov I.V Stalina (The problems of Soviet linguistics in I. V. Stalin's works). Voprosy yazykoznaniya, 1, 3-40. (In Russ.)].

3. Винокур Г. О. Культура языка (Задачи современного языкознания) // Печать и революция. 1923. № 5. С. 100-111. [Vinokur, G. O. (1923). Kul'tura yazyka (Language Culture). Pechat'i revolyutsiya, 5, 100-111. (In Russ.)].

4. Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культура // Пражский лингвистический кружок. М.: Прогресс, 1967. С. 338-377. [Gavranek, B. (1967). Zadachi literaturnogo yazyka i ego kul'tura (The tasks of the literary language and its culture). In: Prazhskii lingvisticheskii kruzhok, 338-377. Moscow: Progress. (In Russ.)].

5. Едличка А. О пражской теории литературного языка // Пражский лингвистический кружок. М.: Прогресс, 1967. С. 544-556. [Edlichka, A. (1967). O prazhskoi teorii literaturnogo yazyka (About the Prague theory of the literary language). In: Prazhskii lingvisticheskii kruzhok, 544-556. Moscow: Progress). (In Russ.)].

6. ИстринаЕ. С. Нормы русского литературного языка и культура речи. М. ; Л.: АН СССР, 1948. [Istrina, E. S. (1948). Normy russkogo literaturnogo yazyka i kul'tura rechi (Norms of the Russian literary language and speech culture). Moscow: Leningrad: AN SSSR. (In Russ.)].

7. ИцковичВ.А. Языковая норма. М.: Просвещение, 1968. [Itskovich, V. A. (1968). Yazykovaya norma (Language Norm). Moscow: Prosveshchenie. (In Russ.)].

8. Ожегов С. И. Очередные вопросы культуры речи // Лексикология. Лексикография. Культура речи. М.: Высшая Школа, 1974. С. 251-275. [Ozhegov, S. I. (1974). Ocherednye voprosy kul'tury rechi (Next questions of speech culture). In: Leksikologiya. Leksikografiya. Kul'tura rechi, 251-275. Moscow: Vysshaya Shkola. (In Russ.)].

9. Петрищева Е. Ф. К вопросам о критериях нормативности // Вопросы культуры речи. 1967. Вып. 8. С. 34-40. [Petrishcheva, E. F. (1967). K voprosam o kriteriyakh normativnosti (The questions about the criteria of normativity). Voprosy kul'tury rechi, 8, 34-40. (In Russ.)].

10. Петрова Т. А. Теоретическое описание понятия «Норма языка» // Вестник Академии знаний. 2012. № 2. С. 55-63. [Petrova, T A. (2012). Teoreticheskoe opisanie ponyatiya «Norma yazyka» (Theoretical description of the concept of «Language Norm»). VestnikAkademii znanii, 2, 55-63. (In Russ.)].

11. Попов С. Л. Русская грамматическая вариантность в когнитивно-эволюционном освещении. Харьков: Міськдрук, 2014. [Popov, S. L. (2014). Russkaya grammaticheskaya variantnost' v kognitivno-evolyutsionnom osveshchenii (Russian grammatical variation according to cognitive-evolutionary approach). Kharkiv: Mis'kdruk. (In Russ.)].

12. Семенюк Н. Н. Норма языковая // Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 337338. [Semenyuk, N. N. (1990). Norma yazykovaya (Language norm). In V. N. Jartseva (ed.), Lingvisticheskii jentsiklopedicheskij slovar', 337-338. Moscow: Sovetskaya jenciklopedija. (In Russ.)].

13. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. [Sossyur, F. (1977). Trudy po yazykoznaniyu (Writings in General Linguistics). Moscow: Progress. (In Russ.)].

14. Степанов Г. В. О двух аспектах понятия языковой нормы // Методы сравнительно-сопоставительного изучения романских языков. М.: Наука, 1966. C. 226-235. [Stepanov, G. V. (1966). O dvukh aspektakh ponyatiya yazykovoi normy (Two aspects of the concept of language norm). In: Metody sravnitel'no- sopostavitel'nogo izucheniya romanskikhyazykov, 226-235. Moscow: Nauka. (In Russ.)].

15. Степанов Ю. С. Французская стилистика (в сравнении с русской). М.: Эдиториал УРСС, 2003. [Stepanov, Yu. S. (2003). Frantsuzskaya stilistika (v sravnenii s russkoi) (French stylistics (in comparison with Russian). Moscow: Editorial URSS. (In Russ.)].

16. Филин Ф. П. Несколько слов о языковой норме и культуре речи // Вопросы культуры речи. 1966. Вып. 7. С. 102-111. [Filin, F. P (1966). Neskol'ko slov o yazykovoi norme i kul'ture rechi (A few words about language norm and speech culture). Voprosy kultury rechi, 7, 102-111. (In Russ.)].

17. Фрей А. Грамматика ошибок. М.: КомКнига, 2006. [Frei, A. (2006). Grammatika oshibok (Grammar of mistakes). Moscow: KomKniga. (In Russ.)].

18. Шапошников В. Н. Русская речь 1990-х: Современная Россия в языковом отражении. М.: МАЛП, 1998. [Shaposhnikov, V. N. (1998). Russkaya rech' 1990-kh: Sovremennaya Rossiya v yazykovom otrazhenii (Russian speech of the 1990s: Modern Russia in the language reflection). Moscow: MALP. (In Russ.)].

19. Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С. 24-39. [Shcherba, L. V. (1974). O troyakom aspekte yazykovykh yavlenii i ob eksperimente v yazykoznanii (About the three-side aspect of language phenomena and the experiment in linguistics). In: Yazykovaya sistema i rechevaya deyatel'nost', 24-39. Leningrad: Nauka. (In Russ.)].

20. Havranek B. Studie о spisovnem jazyce. Praha: Ceskoslovenske akademie ved, 1963.

21. NorrisM. Between You & Me: Confessions of a Comma queen. New York: W. W. Norton & Company, 2016.

Размещено на Allbest.ru