Этноспецифическое и универсальное в функциональной парадигме лексемы голова в кабардино-черкесском и карачаево-балкарском языках

Abstract:

This article is devoted to the study of the functional features of the lexeme “shkhye” in Kabardino-Circassian and “bash” (“head”) in Karachay-Balkarian languages in the comparative aspect in the process of nominating the realities of the world around a person and its axiological potential in the process of verbalizing the status of a person. This approach allows us to establish the universal and ethnospecific in the functional paradigm of this concept. The analysis of the material of studied languages shows that the verbalization based on the dominant component “shkhye” - “bash” and its attendant mental abilities are the most productive of the category of pejorative character, and the lexeme “shkhye” - “bash” stands in an absolute sense as a representative of the very positive qualities. The goal is a semantic and linguoculturological analysis of the “schchye” and “bash” (“head”) vocabulary in a comparative aspect from the material of Kabardino-Circassian and Karachay- Balkarian languages to establish a universal and ethnospecific in the functional paradigm of this concept. The results of the study can be used in lexicographic practice.

Keywords:

Kabardino-Circassian language, Karachay-Balkarian language, lexeme “head”, semantic analysis, linguoculturological analysis, somatisms, universal language categories.

Лексические и фразеологические единицы с базовой доминантой «голова» позволяют средствами языка описать значительную часть действительности, куда входят самовосприятия человека и его отношение к другим, описание внутренних и внешних качеств человека, поведенческая специфика человека и т.д. Человек в целом находится в центре лексической номинации. Голова же, представляя собой значимый сегмент соматической субсистемы лексики языка в широком понимании, является важной составляющей внешнего и интеллектуального облика человека и предстает в качестве основного элемента его внутреннего и внешнего мира, наряду с такими понятиями, как ум, ассоциирующийся с головой, сердцем, душой.

В процессе вербализации окружающего человека мира в кабардиночеркесском языке слово щхьэ и его производные занимают значительное место, включаясь в различных вариациях лексических сочетаний для описания мира, оценки человека и его деятельностных качеств, описания его внешних данных, характеристики анатомических параметров, уточнения и определения типа психического склада, особенностей его отношения к окружающему миру, его социальной роли и т.д. И в карачаево-балкарском, как пишет А.И. Геляева, обыденные представления о «внутреннем человеке» отражаются рядом ключевых концептов, одним из которых является «ум/разум/голова» [1: 93].

Адыги, карачаевцы и балкарцы, относящиеся по языку к разным языковым семьям, в силу многовекового активного и плодотворного лингвокультурного контакта имеют много общего в традициях, культурных навыках, в представлениях о мире и т.д.

Высказанная в лингвистической литературе мысль о том, что определенные телесные системы сближаются с определенными духовными системами, позволяет выявить связь данного концепта в исследуемых языках со структурными моделями «внутреннего человека» и степенью их участия в формировании языкового образа homo sapiens - человека интеллектуального (думающего), чувствующего, желающего. Принято считать, что средоточием ума в «наивной картине мира» является голова - щхьэ - баш. Такое представление о месте локализации ума находит свое подтверждение и на лексикографическом материале карачаево-балкарского и кабарди- но- черкесского языков. Так, например, в паремиологическом пласте карачаево-балкарского языка функционируют такие единицы, как башы ишлемеген баш болмаз «у кого голова не работает, тот не может быть главой», башда акъыл болмаса, эки аякъгъа кюч жетер «если в голове нет ума, то страдают ноги», баш болса, бёрк табылыр «была бы голова, шапка найдется»» [2: 70], жашла бла аякъ аша, къартла бла баш аша - дословно: «с молодыми ноги есть, со стариками голову есть», башынг кирмезлик жерге аягъынгы сукъма «не суй ногу туда, где не пролезет голова», баш къалай барса, аякъ да алай барады «куда велит голова, туда идут и ноги».

И в кабардино-черкесском языке находится целый ряд паремиологи- ческих единиц с доминатным компонентом щхьэ. Так, например, щхьэм имытмэ, лъэм и мыгъуагъэщ - «если в голове нет ума, то страдают ноги», щхьэр псэумэ, пы1э щыщ1эркъым - «была бы голова, шапка найдется»», щ1эм лъакъуэ ядешх, жьым щхьэ ядешх - дословно: `с молодыми ноги есть, со стариками голову есть, уи щхьэр зыдэмык1ынум уи лъакъуэр дыумы1у - «не суй ногу туда, где не пролезет голова», щхьэм жыхуи1эм лъакъуэр мак1уэ - «куда велит голова, туда идут и ноги».

Сравнение этих паремий обоих языков позволяет утверждать, что общность структуры и содержания указанных паремиологических единиц не в меньшей степени определяется общностью культурного ареала.

В языковом моделировании интеллектуального человека в кабардино-черкесском и карачаево-балкарском языках широко используется концепт «щхьэ» - «баш» посредством которого концептуализуруется и вербально оформляется как наличие, так и отсутствие ума, степень его проявления. При этом, как показывает исследовательский материал рассматриваемых языков, концепт «щхьэ» - «баш» участвует в кодировании человека, обладающего или не обладающего интеллектом, то есть в вербализации наличия / отсутствия ума: аккъыллы баш - «умная голова», терен баш

- «глубокий ум», суубаш - «безмозглый», жек баш - «дурная голова», башсыз - «безголовый», тауукъбаш

- «куриная голова», элекбаш - «дырявая голова», желбаш - «ветреный», жартыбаш - «полоумный», башдан жукъа - «ограниченный, полоумный».

Как видно из приведенных примеров, сочетания с лексемой баш больше ориент ированы на вербализацию отрицательных сторон человека.

В кабардино-черкесском также широко распространены следующие образования: щхьэгурахъэ - «ве- тренный», щхьэгъакъэ / щхьэгъэкъ

- «задавака», щхьэдыкъ - «забывчивый», щхьэк1урт1э / щхьэкГурсу

- «шальной», щхьэкъэб - «тупоголовый», щхьэматэжь - «чурбан», щхьэмыкъ / щхьэмыкъэ - «чудаковатый, странный», щхьэншэ - «безрассудный, безголовый», щхьэныкъ- уэ - «ограниченный, слабоумный», щхьэпс - «легкомысленный», щхьэп- сыншэ - «болван», щхьэпсырых - «ошалелый, шалый», щхьэ пщтыр

- «пылкий», щхьэ п1ащ1э - «придурковатый», щхьэрывэ - «болтливый», щхьэф1 - «светлая голова», щхьэш- хуэ - «умный», джэдыщхьэ - «безмозглый», кхъузанащхьэ - «дырявая голова». Эти единицы, вербально отражая наивные представления человека о месте локализации всего его потенциала, связанного с умом и сопутствующими ему категориями, как честь, память, моральноэтические качества и т.д., локализуют их в голове человека. При вербализации данных понятий появляются два блока языковых единиц, противопоставленных друг другу по степени выражения наличия или отсутствия ума, при этом голова синонимично понятию «человек», достаточно широко и глубоко характеризуя его умственные способности и связанные с ним человеческие категории. В кабардино-черкесском также, как и в карачаево-балкарском, сочетания с лексемой щхьэ ориентированы на пейоративную характеристику умственных возможностей человека.

Даже простой, неглубокий анализ материала исследуемых языков показывает, что при вербализации на основе доминантного компонента щхьэ - баш умственных и сопутствующих ему способностей человека наиболее продуктивными являются номинации пейоративного характера, а сама лексема щхьэ / баш выступает в абсолютном смысле репрезентантом исключительно положительных качеств человека. Атрибутивные сочетания пре- и постпозитивного характера только частично уточняют степень наличия положительного интеллектуального и морально-этического качеств.

Словом щхьэ / баш, обладающим широким семантическим спектром, адыги, балкарцы, карачаевцы обозначают не только голову, а по универсальному метафорическому переносу эта лексема имеет и другие значения: «ум», «человек, душа (при счете людей), «глава, предводитель», «железный конец», «верх», «вершина», «макушка», «крышка, верхняя часть (сосуда)», «крыша», «поверхностный слой», «поголовье (скота)» и др. В общественно-политической лексике кабардино-черкесского языка активно функционируют две лексемы, в состав которых входит основа щхьэ: л!ыщхьэ, I эти щхьэ «президент», «глава», «председатель», «руководитель», «лидер» [3: 35].

Картина, заложенная в основу номинации различных умственных способностей с помощью лексемы щхьэ / баш, носит типологически сходный характер. Так, например, в карачаево-балкарском функционирует сложное слово хыярбаш со значениями «безмозглый, тупоголовый, пустоголовый, беспонятли- вый». Идентичное образование с точными соответствиями встречается и в кабардино-черкесском щхьэкъэб в значении «безмозглый, тупоголовый, пустоголовый, беспонятливый (о человеке)». Компоненты, входящие в композиты исследуемых языков, полностью совпадают: щхьэ / баш «голова» и къэб / хыяр «тыква». Тыква служит человеку пищей, но в языковой картине мира кабардинцев и балкарцев лексема со значением «тыква» синонимично выражению «пустая голова». В основе такого восприятия лежит внутренняя пустота тыквы. С другой стороны, ситуативно в исследуемых языках указанные сложения могут выражать внешнюю конфигурацию головы (т.е. тыквообразное построение черепа).

Пейоративные характеристики умственных способностей человека вербализуются в исследуемых языках достаточно большим количеством языковых средств. Специфика этих средств заключается в том, что балкарцы и кабардинцы избирают часто идентичные вербальные стратегии не только в формальноструктурном отношении, но в отношении путей метафорических трансформаций и картин, закладываемых в основу данных трансформаций. Интеллектуальная ущербность выражается в кабардино-черкесском и в таком сочетании, как щхьэпс в значении «безмозглый, легкомысленный», что соответсвует карачаево-балкарскому идентичному образованию суубаш «безмозглый, легкомысленный». Метафорическое использование основано на возможности переноса, который позволяют сделать составляющие компоненты данного сложного слова в исследуемых языка: щхьэ / баш «голова» и псы / суу «вода». Такую же внутреннюю форму имеет и адыгейская лексема шъхьэпс - «легкомысленный, пустой».

В карачаево-балкарском сложном слове тауукъбаш «безмозглый» (тауукъ «курица» + баш «голова») реализуется представление этноса о небольших умственных качествах курицы, на основе чего и формируется метафорический перенос. И в кабардино-черкесском такую же структуру имеет сложное слово джэдыщхьэ - «безмозглый» (с теми же компонентами: джэд «курица» + щхьэ «голова»), которое отличается ограниченной сферой употребления. Из тех же компонентов состоит и адыгейск. шъхьэчэт, где особый акцент делается на значениях «непутевый», «ветреник» (шъхьэ «голова» + чэты «курица»). В отношении последнего следует отметить, что адыгейский язык реализует свою структурную особенность, где доминантное шъхьэ в сложном образовании находится в препозиции, а в близкородственном кабардино-черкесском в постпозиции.

Интерес представляет выражение значения «безрассудный» в карачаево-балкарском языке, которое выражается путем сочетания лексем баш «голова» и жарты «половина», где на передний план выступает недооформленность черепа / головы, что и создает основу для метафорической трансформации в значение «ограниченный, слабоумный». И в кабардино-черкесском языке безрассудность человека вербально оформляется сложением щхьэныкъуэ «ограниченный, слабоумный»: щхьэ «голова» + ныкъуэ «половина».

Низкий умственный потенциал человека в исследуемых языках реализуется также с использованием лексемы со значением «сито» в сочетании с доминантной лексемой «голова»: каб. кхъузанащхьэ, кбалк. элекбаш «дырявая голова». Эти слова совпадают как по словообразовательной структуре, так и по внутренней форме: кхъузанэ / элек - «сито, решето» и щхьэ / баш - «голова», букв.: `голова-сито" т.е. голова как сито. В отличие от кбалк. элекбаш, идентичное кабардино-черкесское слово кхъузанащхьэ имеет ограниченную сферу употребления, в этом же значении чаще используется сочетание щхьэ гъуанэ, букв.: `дырявая голова ", где вторая часть ретроспективно указывает на сито.

Лексема щхьэ / баш «голова» в указанных неродственных языках участвует в качестве первого или второго компонента во многих сложных словах идеосемантического характера. Так, например, компонент щхьэ / баш «голова» функционирует и в лексемах шащхьэ / сют баш «сливки» [4: 106]. Оба названия состоят из двух компонентов: каб.- черк. шэ / кбалк. сют «молоко» и каб.-черк. щхьэ / кбалк. баш «голова» букв. `молочная голова (верх)"».

В карачаево-балкарском языке функционирует метафора баш йеси в значении «муж», букв.: `хозяин головы", что обусловлено культурными традициями, которые жене не позволяют называть при разговоре с другими людьми своего супруга мужем. Сочетание носит стилистически маркированный характер. В кабардино-черкесском принято обозначать как мужа, так и жену сложным словом щхьэгъусэ: из щхьэ «голова» и гъусэ «спутник», которое стилистически маркировано и носит возвышенный характер.

В исследуемых языках в структурном и содержательном отношениях универсальным предстает номинация понедельника. В языковом оформлении этого понятия в кабардино-черкесском и карачаево- балкарском принимает участие лексема щхьэ / баш «голова». Каб.-черк. блыщхьэ «понедельник», букв.: `семи голова", а кбалк. баш кюн «понедельник» (баш «голова» + кюн «день») - букв.: `голова (головной) день ^J. Сравните в связи с этим и осетинское къуырисэр «понедельник» (из къуыри «неделя» и сэр «голова») [5: 166].

Ход мысли при поиске и определении номинативных стратегий поразительным образом совпадает во многих кавказских языках при обозначении понятия «свобода; вольный, свободный», ср. каб.-черк. щхьэхуит, адыгейск. шъхьэфит, кбалк. башына бош, осет. сэрбэрэ «свобода; вольный, свободный» из щхьэ / шъхьэ / баш / схр «голова» + хуит / фит / бош / схр «привольно, свободный». В этих сложных образованиях «голова» выступает в функции возвратно-притяжательного местоимения «сам, свой»: «вольный над собой». В грузинском это особенно наглядно: tavisupali «свободный» из tavi «голова», tavisu «свой» + upa- li «хозяин» [6, с. 84] букв.: `хозяин головы ^J.

Как в кабардино-черкесском, так и в карачаево-балкарском языках имеютсягендерно маркированные сочетания с лексемой со значением «голова». Так, в кабардино-черкесском злая, зловредная женщина вербализуется сложным словом блащхьэ, а в карачаево-балкарском указанное понятие обозначается сложным словом жилянбаш, жыланбаш «злобный, зловредный, коварный, недобрый». Как в структурно, так и в содержательном отношении наблюдается полное совпадение номинативной стратегии: каб.-черк. блэ, кбалк. жилян, жылан «змея» + каб.-черк. щхьэ, кбалк. баш «голова».

Анализ валентности многих слов, имеющих сопоставимые значения из пересекающихся систем, показывает, что совпадения при номинации идентичных явлений носят достаточно регулярный характер, что свидетельствует о сходствах в концептуализации разных систем. Это сходство объясняется и тесными контактами носителей исследуемых языков, а также возможностью структурно-содержательных интерференций в процессе поисков собственных номинаций.

В целом следует отметить, что как в кабардино-черкесском, так и в карачаево-балкарском имеется большой ряд модельных образований со словами щхьэ и баш, будучи стилистически окрашенными, относятся к сфере обиходно-разговорного языка и отличаются специфичным экспрессивно-эмоциональным наполнением. Последнее делает их особо привлекательными при характеристике человека как в обыденной жизни, так и в художественных произведениях.

Примечания:

2. Унатлоков В.Х. Кабардино-черкесские и карачаево-балкарские идеосеман- тические параллелизмы в аспекте номинативных стратегии // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Санкт- Петербург, 2007. № 9 (50). С. 64-71.

3. Жилетежев Х.Ч. Общественно-политическая лексика кабардино-черкесского языка (состав и пути формирования). Нальчик: Принт Центр, 2019. 248 с.

4. Унатлоков В.Х. Адыгизмы в карачаево-балкарском языке: дис. ... канд. фи- лол. наук. Нальчик, 1999. 169 с.

5. Унатлокова Л.С., Унатлоков В.Х. Типологически общие стратегии номинации в кабардино-черкесском и карачаево-балкарском языках // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. Пятигорск, 2015. № 2. С. 165-168.

6. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. III. Ленинград: Наука, 1979. 358 с.

Размещено на Allbest.ru