О природе знаков: культурно-историческая перспектива

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Всероссийская академия внешней торговли

О природе знаков: культурно-историческая перспектива

Г.В. Гриненко

Москва, Российская Федерация

Аннотация

В статье рассматривается вопрос о природе трёх основных типов знаков - иконических, индексов и символов. Центральная проблема данной статьи - характер мотивации при установлении отношения обозначения для этих типов знаков. Для выявления характера первичной мотивации в первобытном пред-логическом мышлении для иконических знаков и знаков-индексов предлагается обращение к закону партиципации, сформулированному Л. Леви-Брюлем. Современные исследования когнитивных процессов и работы в области фоносемантки в определённой степени подтверждают данный вывод. Появление чисто условных знаков - символов - связано с развитием абстрактного мышления. Термин «символ» в семиотике и в историко-культурной традиции имеет принципиально разное значение.

Ключевые слова: знак, иконический знак, знак-индекс, символ, отношение обозначения, эффект «буба-кики», фоносемантика.

Abstract

About the nature of signs: a cultural and historical perspective

G.V. Grinenko, Russian Foreign Trade Academy, Moscow, Russian Federation

The article discusses the nature of the three main types of signs - iconic, indexes and symbols. The central problem of this article is the nature of motivation in establishing the designation relationship for these types of signs. To identify the nature of primary motivation in primitive pre-logical thinking for iconic signs and index signs, an appeal to the law of participation formulated by L. Levi-Bruhl is proposed. Modern studies of cognitive processes and work in the field of phonosemantic to a certain extent confirm this conclusion. The appearance of purely conventional signs - symbols - is associated with the development of abstract thinking. The term “symbol” in semiotics and in the historical and cultural tradition has fundamentally different meanings.

Keywords: sign, iconic, index, symbol, designation relation, “buba-kiki” effect, phonosemantics.

Чарльз Моррис, внёсший большой вклад в развитие семиотики, однажды заметил: «Человеческая цивилизация невозможна без знаков и знаковых систем, человеческий разум неотделим от функционирования знаков, - а возможно, и вообще интеллект следует отождествить именно с функционированием знаков» [11, с. 37-38]. С этими словами перекликается и определение Э. Кассирером человека как «символизирующего существа», а культуры - как «символической реальности» [7]. Причём развитие человеческой цивилизации сопровождается постоянным ростом «символической реальности», а темпы её роста значительно опережают материальное развитие человечества, стимулируя его и подталкивая. Ведь прежде, чем что-то появится в реальности, оно должно родиться в человеческом сознании в виде структурированной группы знаков. Появление виртуальной реальности и погружение в неё громадного количества людей, так же, как и кардинальное увеличение числа симулякров в современной культуре, является естественным этапом этого развития.

Осознание роли знаков в культуре привело к созданию семиотики - общей науки о знаках, активно развивавшей со второй половины XIX века. Если лингвистика изучала только языковые знаки (устного и письменного естественного языка), то предметом исследования в семиотике стали знаки любой природы, то есть знаки вообще и состоящие из них знаковые системы. Не случайно, что в ХХ веке стали развиваться даже такие направления, как семиотика архитектуры, кино, ландшафтов и т.д., и т.п. Именно в семиотике появились общие определения таких фундаментальных понятий, как «знак», «значение» («денотат»), «отношение обозначения», «смысл», «семиотический треугольник», были выделены основные типы знаков и т.п. В рамках семиотики была выявлена и роль субъекта-пользователя, который, собственно, и использует один объект для обозначения, представления, презентации другого. Однако при этом вопрос о том, как и почему один объект может стать знаком другого, оставался недостаточно изученным. В последнее время был проведён ряд исследований (в нейрофизиологии, фоносемантике и других областях), позволяющих несколько продвинуться в этом направлении. Но, как нам представляется, при этом всё ещё недооценивается роль истории культуры. А именно она во многом определяет сознание разных субъектов и закрепляет определённый смысл за теми или иными знаками в социуме. Ведь человек - это социальное существо, и знаки он использует в общении с другими субъектами. Так что важно не только то, какой смысл один субъект первоначально вкладывает в тот или иной знак, но и то, какой смысл другие субъекты усматривают в этом знаке и какой смысл закрепился за этим знаком в социуме. А эти смыслы могут различаться как в силу различия между индивидуальными сознаниями разных субъектов (с различным жизненным опытом и профессиональной подготовкой, принадлежащих к разным культурам и т.п.), но и в силу развития языка (естественного или искусственного) - системы знаков, в которую входит данный знак. В «Алисе в Зазеркалье» у Л. Кэррола [9] есть примечательный в этом смысле диалог Шалтая-Болтая и Алисы. Когда Шалтай-Болтай заявляет: «Моё слово, как хочу, так и использую», Алиса на это закономерно отвечает: «Но надо, чтобы оно тебя ещё слушалось!». Как показывает практика, многие люди придумывают свои собственные слова, но в язык входит лишь их ничтожное количество. Не случайно Ф.М. Достоевский гордился тем, что обогатил русский язык словом «стушеваться».

В естественном языке связь между знаком (словом, именем) и его значением, то есть означающим и означаемым, чаще всего не является жёстко детерминированной: ведь слово в устной речи - это последовательность звуков, а в письменной - графических значков, но обозначать оно может объекты любой природы: предметы, явления, цвета, запахи и даже абстракции. Это и создаёт принципиальную возможность многозначности слова. Многозначность языковых терминов - одна из важнейших особенностей естественного языка, являющаяся основой его богатства и важнейшим фактором развития. Откройте словарь любого языка - русского, английского, французского и т.д. и увидите, что рядом с большинством терминов идёт перечисление их различных значений (обычно от самого распространённого - к редкому). В своей совокупности все эти значения задают семантическое поле данного термина, связанное с историко-культурными традициями народа - носителя данного языка. По мере развития языка одни значения при этом со временем могут исчезнуть, другие - появиться. Рассмотрим, например, всем хорошо известное слово «ябеда». «Толковый словарь русского языка» (под редакцией Д.Н. Ушакова) даёт такие его основные значения в современном русском языке:

«1. жен. Наушническое сообщение, наговор, клевета (разг.). Заниматься ябедами. Гнусная ябеда. - только ед. То же - в собир. смысле. «Вся ябеда, добытая через наушников, вносилась в чёрную книгу». Помяловский. Просьба, заявление в суд (устар.). Писать ябеды. Приказная ябеда.

2. муж. и жен. То же, что ябедник (разг.)» [21].

Но вот «Этимологический словарь русского языка» сообщает нам неожиданную информацию: «Ябеда - старое заимствование из др.- исл.-яз., где в embaetti корень тот же, что в нем. Amt “служба, должность”. Первоначальное значение “должностное лицо” с этим значением производное ябедник отмечается в памятниках письменности уже в XIII веке. Значение “клеветник, доносчик” фиксируется только с XVI века. Развитие значения “должностное лицо - доносчик, ябеда” аналогично тому, что отмечается в слове фискал» [21].

Таким образом, оказывается, что в XIII веке ябедник - это должностное лицо, чиновник. Но этот смысл слова полностью забыт к настоящему времени, утрачен в современном языке! Или возьмём слово «атом». В буквальном переводе с древнегреческого языка, к которому оно относится, оно означает «неделимый». Но и после того, как в конце XIX века с развитием физики выяснилось, что атомы имеют сложный состав (протоны, нейтроны, электроны), эти делимые объекты продолжают называть атомами, то есть неделимыми!

Развитие слов с одним и тем же корнем (в частности, в родственных языках) может идти в разных направлениях, так что имеющие один корень и сходное звучание слова могут приобретать очень далёкие друг от друга и даже прямо противоположные значения. Характерным примером такого рода будет, скажем, польское слово «урода», означающее «красота», тогда как в русском языке «урод» и «уродина» имеют прямо противоположное значение.

По мере становления классического естествознания к многозначности языковых терминов стали относиться как недостатку естественного языка, который необходимо устранять при построении особого научного языка, стремящегося к строгости и однозначности. Не случайно уже Френсис Бэкон, считающийся родоначальником философии Нового времени, говоря о «призраках» или «идолах», мешающих развитию науки, среди четырёх основных указал и на «призраки рынка» - проблемы во взаимопонимании людей, порождаемые многозначностью слов естественного языка. Так что, с одной стороны, многозначность - это достоинство, с другой - недостаток, так можно сегодня оценить это языковое явление.

Обращаясь к терминам, особенно важным для культурологии и наиболее часто в ней используемым, мы видим, что одним из самых сложных и многозначных является термин «символ». Возникшие ещё в глубокой древности символы буквально пронизывают всю историю культуры: крест - символ христианства, а полумесяц - ислама, свастика в древности была символом огня, солнца, а в ХХ веке стала символом фашизма. Важную роль в истории христианской культуры сыграл «Символ веры». Эйфелева башня, которую многие деятели культуры считали первоначально уродующей Париж, со временем стала символом Парижа и т.д., и т.п.

Множество новых символов появилось в наше время и активно используется на клавиатурах компьютеров, мобильников и т.д. Термин «символ» отождествляют со знаком, метафорой, эмблемой, аллегорией и другими. Так что же такое символы и откуда они берутся? Как они обретают свой смысл?

С точки зрения семиотики символы - это особый тип знаков. В семиотику этот термин был введён её основоположником Ч. Пирсом (1839-1914), причём в весьма специфическом смысле, о котором мы ещё будем говорить ниже. Хорошо известно, что Пирс [13], основываясь на характере связи знака и его значения, означающего и означаемого, выделял три основных типа знаков: иконические знаки, индексы, и символы.

Иконические знаки (icon) - это означающие, обладающие определённым сходством с означаемым, и именно благодаря этому сходству их легко использовать как представителей соответствующих объектов: рисунки и фотографии, чертежи, а также физические или математические модели являются примерами иконических знаков. Уже в рамках первобытной культуры жизненный опыт наших далёких предков позволил им понять, что у похожих объектов, имеющих наглядные сходные черты, обычно есть и другие общие характеристики (вывод по аналогии), что особенно важно при осуществлении практически-ориентированной деятельности. Так, если одно дерево способно гореть, то и другое можно использовать для устройства костра. По мере развития абстрактного мышления уже в первобытной культуре рождаются представления о том, что все сходные объекты имеют некую общую сущность, благодаря которой они все взаимосвязаны. На этом основаны приёмы симпатической магии (магии подобия), игравшей важную роль в первобытном мышлении и практической деятельности людей: действуя на один объект, можно повлиять на другой, сходный с первым. Отсюда масса различных табу в первобытной культуре, многие из которых описаны у Дж. Фрэзера в его «Золотой ветви» [18]. Например, когда охотники уходят за добычей, их жены, оставшиеся дома, не должны расчёсывать волосы. Ведь если они это будут делать, то различного рода петли и ловушки, которые охотники ставят на звериных тропах, тоже распутаются и не смогут захватить добычу.

В естественном языке к иконическим знакам можно отнести так называемые звукоизобразительные слова, обладающие «языковой иконичностью», то есть определённым сходством между звуком или последовательностью звуков, с одной стороны, и значением слова - с другой. В фоносемантике (одном из относительно новых направлений в лингвистике) - выделяют несколько типов таких слов, например, ономатопы - звукоподражательные слова. В русском языке к ним относятся «шептать», «шелестеть», «жужжать», «грохотать», «рычать» и т.п. Кроме звукоподражания выделяется и звукосимволизм: «Звуковой символизм - это закономерная, не произвольная, фонетически мотивированная связь между фонемами слова и полагаемым в основу номинации незвуковым (неакустическим) признаком денотата (мотивом)» [цит. по: 17]. Подробно исследовавший данную проблему С.В. Воронин предлагает для таких движений название «кинемы», обобщающее жестовые и мимические движения, которые выражают различные эмотивные, ментальные и т.п. процессы, происходящие в сознании человека или являющиеся подражанием неакустическим объектам [17].

Второй тип знаков, выделенный Пирсом, он назвал индексами (index). Это знаки, прямо указывающие на объекты, здесь означающее и означаемое связаны друг с другом причинно-следственной связью. Следствие порождается определённой причиной, и поэтому оно способно служить естественным знаком этой причины (порождённый огнём дым - знак огня, вызываемая болезнью повышенная температура - знак болезни и т.п.). Позднее индексы стали трактоваться несколько шире, как знаки, основанные на реальной смежности означающего и означаемого (например, весёлый смех - индекс радости, счастья), чаще всего связанные причинно-следственной связью, но не только ей, так часть может выступать в качестве знака-индекса целого. И здесь для нас важно ещё одно наблюдение Фрэзера: «Дикарь не в состоянии провести чёткую грань между словами и вещами, считая своё имя существенной частью самого себя и вследствие этого полагая, что помощью магии через его имя, так же, как и через его волосы, ногти или другие части тела, ему может быть нанесён вред. Поэтому он с большой осторожностью произносит своё имя и редко позволяет это делать другим» [18, с. 265]. Особо интересно его замечание о том, что табу на произнесение имён отсутствующих людей распространяется и на названия вещей, сходных с именами этих отсутствующих людей.

Отметим, что для обоих этих типов знаков - и иконических, и индексов - характерно наличие определённой мотивации для установления отношения обозначения. когнитивный фоносемантика иконический индекс символ

В древности и Средневековье во многих цивилизациях популярной была «природная теория» языка, согласно которой имена всех объектов, используемые в языке, связаны с сущностью этих объектов. Поэтому знание правильного имени даёт говорящему определённую власть над этим объектом, например, врачу над болезнью. Но сами эти «правильные имена» относятся только к истинному или «изначальному языку». Исходя из «природной» теории, слова естественного языка можно считать иконическими знаками, как имеющими ту же природу, что и их значения. Но в определённом смысле их можно трактовать и как знаки-индексы: ведь само их звучание и функционирование в качестве имён соответствующих объектов и явлений есть следствие природы этих объектов и явлений, здесь имеет место реальная смежность означающего и означаемого. Такие имена всегда сопричастны своим означаемым. И здесь уместно вспомнить сформулированный Л. Леви-Брюлем «закон партиципации» («сопричастности»), как главный закон сверхъестественного в первобытном дологическом мышлении [10]. Наряду с магией подобия, этот закон утверждает ещё и действие контагиозной магии (магии соприкосновения), предполагающей мистическое взаимодействие всех соприкасающихся объектов или даже шире - всех объектов, которые какое-то время находились в одном месте [см. об этом: 3].

В связи с этим невольно вспоминается знаменитый опыт русского физиолога И.П. Павлова (1849-1936) по выработке условного рефлекса у собак. Опыт основывался на том, что слюноотделение у собак начинается только после того, как они начнут воспринимать пищу (увидят, почувствуют запах и т.п.). В процессе опыта за несколько минут до кормления рядом с собакой раздавался звонок. Через несколько дней слюноотделение стало начинаться сразу после звонка, то есть до реального восприятия пищи. Таким образом, звонок, который, разумеется, не был причиной появления пищи, а лишь предшествовал её появлению, стал восприниматься животным как знак-индекс - прямое указание на неё. Аналогичный механизм лежит и в основе образования примет в человеческом обществе: достаточно ряда совпадений, «смежности» каких-то объектов и явлений, и неразвитое сознание «усматривает» между ними причинно-следственную связь, которая в реальности может как иметь место, так и не иметь. Так, примета «ласточки низко летают - к дождю» фиксирует реальную связь: перед дождём понижается атмосферное давление, и мошкара, летающая в воздухе, опускается ниже, а за ней и ласточки, которые на неё охотятся. А вот примета о том, что «встреча с чёрной кошкой, человеком в чёрном - к несчастью» основана на семантике цвета, ведь чёрный цвет в ряде культур считается траурным.

В Новое время с развитием науки «природная» теория языка была отброшена, и сейчас её можно найти только в художественной литературе жанра фэнтези, описывающей миры «меча и магии». Относительно же слов естественного языка утвердилась та точка зрения, что они являются в основном условными знаками.

Не пытаясь воскресить эту древнюю теорию, хотим отметить, что некоторые наблюдения, лежащие в её основе, стоит принимать во внимание и сейчас. Так, в естественном языке есть слова, звучание которых связано, разумеется, не с сущностью называемого объекта или явления, а с определённым эмоциональным состоянием человека, возникающим при контакте с этими объектами или явлениями. Это было замечено ещё в древности. Так, гнев, угроза, некий боевой настрой порождают в качестве физиологической реакции что-то типа рычания, связанное с произнесением звука «р-р-р...». Не случайно воинский клич древних римлян звучал «Бар-ра!», к нему восходит и наше русское «Ура!».

О чём-то подобном говорил и Платон устами Сократа в диалоге «Кратил»:

«Сократ. ... Скажи, хорошо ли, по-твоему, говорить, что буква R соответствует порыву, движению и в то же время твёрдости (непреклонности)? Или нехорошо?

Кратил. По-моему, хорошо.

Сократ. А L гладкости, податливости, ну и всему тому, о чём мы говорили?

Кратил. Да» [14, с. 481].

Самое интересное, что некоторые аналогичные выводы о связи звучания слов и восприятия человеком ряда объектов получают и современные исследователи, например, при изучении эффекта «буба-кики» [19]. Испытуемым показывают две нарисованные фигуры типа многолучевых звёзд. Но одна их них угловатая, с острыми концами, а в другой все углы закруглены. Испытуемых просят сказать, какое название - «буба» или «кики» - больше подходит к каждой из этих фигур. Порядка 95-98% людей выбирают для угловатой фигуры название «кики», а для закруглённой - «буба». Впервые этот эксперимент провёл Вольфганг Кёлер в 1929 году, позднее он ещё несколько раз повторялся разными учёными в разных регионах планеты с испытуемыми, относящимися к разным культурам и разным социальным группам. Но результаты везде были аналогичными. Особо интересно, что такой же результат (эксперимент Дафны Маурер и её коллег) был получен при работе с 2-летними детьми, не умеющими читать. Дети тоже интуитивно связывали значение слова (то есть рисунок) и звучание слова. Вот только причину этого современные учёные усматривают уже, разумеется, не в законах магии, а в особенностях деятельности мозга, в нейрофизиологии, в частности - в явлении синестезии.

«Синестезии (“союз чувств”) - явление восприятия, при котором раздражение одного органа чувств ... (вследствие иррадиации возбуждения с нервных структур одной сенсорной системы на другую), наряду со специфическими для него ощущениями вызывает и ощущения, соответствующие другому органу чувств» [15]. Например, у синестетов определённые слова или даже звуки, а также буквы и цифры могу вызывать обонятельное, вкусовое, тактильное, цветовое и т.п. восприятие: какое-то слово может казаться фиолетовым, другое - жёлтым и т.п. Хорошим примером отображения синестезии в языке являются, например, устойчивые словосочетания «горькая правда» и «сладкая ложь», «солёные словечки» и т.д., где вкусовые ощущения связываются со словами и идеями. Правда, как показали эмпирические исследования, в большинстве случаев, связанных с синестезией, соответствующий эффект, скорее, есть результат не сенсорных свойств самих знаков (звуков), а их значений, то есть вызывается семантическими репрезентациями соответствующих слов.

Впрочем, ряд исследователей считает, что в этом случае работает не синестезия, а скорее, идеастезия. «Идеастезия (альтернативное написание идейестезия) - это нейробиологический феномен, при котором активация концептов (индукторов) вызывает сенсорные переживания, подобные восприятию (совпадения). Название происходит от древнегреческого ?дЭб (idйa) и б?уизуйт (aнsthзsis), то означает «ощущающие концепции» или «ощущающие идеи». Это понятие было введено нейробиологом Данко Николичем в качестве альтернативного объяснения набора явлений, традиционно охватываемых синестезией» [6].

Изучением взаимосвязи звучания слов и их значений (денотатов) занимается фоносемантика, а вот выявленное влияние звучания слов на психику слушающих стало основой нейролингвистического программирования (НЛП), успешно используемого сейчас в рекламе и политических компаниях.

Как бы то ни было, поскольку идеастезия является реальным нейробиологическим феноменом, можно сделать вывод о том, что и закон партиципации возник в первобытной культуре на основе некоторых реальных наблюдений за действительностью и когнитивной деятельностью людей, а не является результатом чисто фантастического теоретизирования.

Один из важнейших выводов фоносемантики состоит в том, что в процессе развития языка и человеческого сознания происходит денатурализация языкового знака, утрата ими примарной мотивированности, но не мотивированности вообще. На смену примарной, в частности, иконической, приходит секундарная мотивированность, то есть семантическая и морфологическая. Таким образом, когда-то иконический или индексальный знак постепенно превращается в условный, то есть в то, что Пирс называл символом.

Выделение таких знаков в особую группу вполне оправданно - у них особая связь между означающим и означаемым, состоящая в том, что ничего общего между ними нет, а сама связь устанавливается по специальному соглашению между субъектами. Самые чистые и яркие примеры такого рода - «шпионские» знаки, что-то типа: цветок на определённом окне = явка провалена. Такой же чисто условный характер имеют обычно и знаки в искусственных языках, например, в азбуке Морзе букву «а» в русском языке обозначают точка и тире, а букву «б» - тире и три точки, в языке математической логики аналог союза «или» - дизъюнкцию обозначает знак «V» и т.д. А вот когда придумываются новые знаки для компьютеров и различных гаджетов, пытаются сделать так, чтобы по виду этих знаков пользователь мог бы догадаться об их значении - функции соответствующих клавиш. Поэтому не случайно их называют «иконками», напоминая об их иконической природе. Поэтому знаком операции копирования является изображение сдвоенной страницы, операции «вырезать» - ножницы и т.п.

Появление чисто условных знаков - важный показатель развития абстрактного мышления, языка и процесса коммуникации в человеческом обществе. Использование таких знаков требует дополнительных усилий по запоминанию отношения «знак-денотат». Не случайно, например, при изучении алфавита неграмотными людьми наблюдатели часто фиксируют интересное явление: чтобы буквы быстрее запоминались, в них пытаются увидеть что-то сходное с хорошо известными предметами, например, буква «о» - это баранка, «р» - топор, «ш» - забор. И, хотя, на первый взгляд, этот приём должен усложнять запоминание, так как вместо связи между двумя объектами (знак - значение) фиксируется отношение между тремя, на самом деле он облегчает запоминание.

Но почему же именно для чисто условных знаков Пирс стал использовать название «символ» (symbol)? Используя в таком смысле термин «символ» Пирс, прежде всего, ориентировался на знаки в математике - математические символы. А в середине XIX века, когда работал Пирс, они действительно выглядели чисто условными. Так, трудно усмотреть какую-нибудь связь между знаком плюса «+» и операцией сложения, выражением а² - «а в квадрате» и реальным квадратом, между цифрами и тем количеством объектов, которому они соответствуют и т.д.

Разумеется, Пирс имел полное право (используя номинальное определение) приписать термину «символ» свой смысл - быть условным знаком. Но примечательно, что, приписывая им такой смысл, он не только вступил в прямое противоречие с традиционным историко-культурным использованием этого термина, но и не учитывал происхождения ряда математических символов. Так, например, что такое «три в квадрате»? Здесь надо вспомнить о том, что в древности люди обычно считали с помощью палочек или камушков. И «3²» или «три в квадрате» есть результат умножения «3x3», то есть три раза по три. Совершалась эта операция так: в ряд выкладывались три камушка, во второй ряд (под первыми) ещё три, а затем ещё ряд, и в результате мы имели вполне наглядный квадрат:

Или возьмём, например, происхождение знаков современных цифр, неизвестное или хорошо забытое в его время. Все образованные люди знают, что знаки цифр, которые с XI века стали использоваться в Европе, а потом и во всём мире: «0», «1», .... «9» - это так называемые арабские цифры. Люди, сведущие в истории математики, обычно в таких случаях ещё добавляют, что своими корнями эта система записи чисел (позиционная и с использование нуля) уходит в Древнюю Индию. А арабы её просто позаимствовали. Особая заслуга в этом принадлежит известному учёному Аль-Хорезми (ок. 783 - ок. 850), автору книги «Об индийском счёте». Скорее всего, именно он стал первым использовать и знак нуля. Интересно, что название ноля на арабском языке - «цифр» («ничего, пустота»), и от него и произошло латинское слово «cifra» [подробнее об этом см.: 2].

Но вот только и в Индии, и у арабов знаками цифр (в том числе и у Аль-Хорезми) служили буквы, то есть они имели совсем другой вид. В истории математики известна легенда о рождении современного начертание «арабских цифр». Так, о ней говорится в книге Флориана Каджори «История математических обозначений» [22]. Согласно этой легенде знакам цифр специально придавалась такая форма, чтобы количество углов находилось в строгом соответствии с числовым значением: в нуле (кружок) углов вообще нет, в единице ("1 ) - один угол, в восьми - их восемь и т.д. Таким образом, эти искусственно созданные графические знаки - цифры - исходно несли в себе подобие с означаемым, то есть были иконичными. Позднее эти знаки стали «закругляться». А потеряв сходство с означаемым, стали восприниматься как чисто условные знаки.

Впрочем, историчность данной легенды сомнительна и неоднократно оспаривалась, и в первую очередь самим Ф. Каджори. Но вот только являются ли знаки цифр действительно чисто условными знаками?

Рассматривая происхождение знаков цифр у разных народов в древности, мы часто обнаруживаем там всё ту же исходную иконичность. Подсчёты чаще всего велись с помощью пальцев рук, и потому цифры от 1 до 9 чаще всего изображались с помощью чёрточек, имитирующих пальцы, - вертикальных, горизонтальных или комбинированных. Это чётко прослеживаться у разных народов: в Египте, Вавилоне, Греции, Китае, Риме, у протокельтов, у майя и т.д.

Несомненна и давно доказана связь римских цифр с пальцами руки (I, II, III, 1111), ладонью (V), перекрещёнными руками (Х). В Древнем Египте количество единиц, десятков, сотен и т.п. задавалось повторением соответствующего знака единиц, десятков, сотен и т.п. при записи числа: 1 - |, 2 - ||, 3 - ||| и т.д. Аналогично у многих других народов. С возникновением алфавитного письма в качестве цифр часто стали использоваться его знаки - буквы, но тоже отнюдь не произвольно. В аттической системе записи в качестве цифры использовалась первая буква слова, которым называлось соответствующее число, например, десять называлось «дека», и буква «Д» обозначала «десять», сотня называлась «гекатон», и буква «г» означала «сто» и т.д. В ионийской системе письма, сменившей аттическую примерно в III веке до н.э., использовался другой принцип: буквы стали обозначать число, соответствующее их порядковому номеру в алфавите: а - 1, б - 2 и т.д.

Так что, изучая историю знаков цифр, можно осторожно сделать вывод о том, что легенда, о которой мы говорили выше, при всей её исторической недостоверности лучше сочетается с общим ходом развития знаков и духом культуры. Многие знаки, которые, на первый взгляд, кажутся современному человеку полностью условными, на самом деле имеют длительную историю развития и в своей исходной форме обладали определённым сходством с означаемым. Обратимся, например, к виду букв. За исключением буквы «о», которая похожа на губы, округлившиеся при её произнесении, для всех остальных букв трудно найти какие-либо черты сходства с соответствующим звуком или способом его продуцирования. Однако погрузившись в историю письменности, мы обнаруживаем, что фонетическому письму предшествовало слоговое, слоговое возникло на базе иероглифического, а иероглифическое выросло из пиктографического, то есть рисуночного!

Иначе говоря, наши, казалось бы, чисто условные знаки букв, неузнаваемо исказившиеся за тысячелетия своего использования, имели в качестве первопредков рисунки, то есть иконические знаки. Возьмём, например, букву альфа «а» древнегреческой письменности. Она произошла от буквы «алеф» финикийского письма (первого в истории человечества алфавитного письма). Слово «алеф» означало «бык», и это название буква получила потому, что финикийское слово «алеф» начиналось со звука «а». А изображалась эта буква рисунком, представляющим собой стилизованную голову быка с торчащими вправо рогами. В начертании греческой буквы альфа «а» эту голову с рогами при желании можно ещё разглядеть, а вот строчная буква «а» в кириллице и латинице утратила с ней всякое сходство. Впрочем, в современной печатной заглавной букве «А» при некоторой доле фантазии можно ещё обнаружить эту голову с рогами.

И нечто подобное происходит со многими знаками в истории культуры: являясь во время своего зарождения иконическими знаками или индексами, они постепенно видоизменяются, становясь чисто условными. Характерным примером такого рода является название одного из мостов Парижа. Когда он только был построен в XVI веке, он естественно назывался «новым мостом». Шло время, строились другие мосты, а его название сохранялось. И сейчас он является самым старым мостом Парижа, сохраняя своё название «Новый мост».

Но вернёмся к вопросу о выборе Пирсом термина «символ» для обозначения чисто условных знаков. Разумеется, Пирс имел полное право так его использовать. Однако, как правило, вводимые научные термины являются мотивированными. Так, очень часто при введении нового понятия или для обозначения нового явления придумывается термин на базе древнегреческих или латинских слов с подходящей семантикой. Вспомним, например, знаменитое в культурологии понятие «хронотоп», объединяющее греческое «хронос» - время и латинское «топос» - место. Или возьмём слово «телевидение», где «теле» - происходит от древнегреческого «далеко», а «видеть» от латинского visio - видеть. Так было ли у Пирса какое-то основание для его выбора? Да. Об одном из них мы выше уже говорили - это трактовка математических символов. Но есть и ещё одно.

Термин «символ» в европейских языках произошёл от древнегреческого слова «симболон» - в буквальном переводе `смешанное в кучу'. Чтобы получить «симболон», керамическую или каменную плитку разбивали на части, раздавая их разным людям, в том числе незнакомым друг с другом. При встрече, совмещая обломки плитки и обнаружив совпадения линий раскола, эти люди опознавали друг друга как участников некоторого договора или сообщества. Таким образом, по своему изначальному значению термин «символ» есть, во-первых, действительно чисто условный знак, то есть такой, о значении которого специально договорились, а во-вторых, это тайный знак, понять смысл которого могут только посвящённые. То значение, которое Пирс связывает с термином «символ», совпадает с первым значением древнегреческого термина.

Но сам этот выбор представляется нам не вполне удачным, поскольку в истории культуры, в религиозных и мистических учениях этот термин гораздо чаще используется в совершенно ином смысле.

Символом чаще называют знак, репрезентирующий что-то тайное, сокрытое, сверхъестественное, божественное, хотя бывают символы и профанные, мирские. Относительно сакральных символов можно отметить, что одна из важнейших особенностей магического символизма состоит в том, что символ объединяет обыденную и сакральную действительность. Сам будучи объектом обыденного мира, он может обозначать объекты или явления как мира обыденного, так и сакрального, в частности, символ может рассматриваться как знак сверхъестественного, знак высшей Истины и быть при этом «проводником» сверхъестественного в обыденный мир. Но и мирской, профанный символ чаще всего не является полностью условным знаком, его использование мотивированно, он становится символом только в силу чего-то, чаще всего из-за некоторого сходства, то есть иконичности. Вот один из примеров графического мирского символа и его интерпретация.

«Спящий лев. Не будите его. - Символ того, что мы должны остерегаться излишних опасностей, но не провоцировать их.

Лев, смотрящий вперёд. - Символ того, что поистине мужественный и благоразумный всегда заботится о встрече со своими врагами, и благодаря своей предусмотрительности он лучше осведомлён об исходящих от них опасностях и всегда готов отразить любое нападение» [8, с. 149].

В этом символе лев есть знак опасного существа, но это происходит потому, что в действительности львы - одни из самых опасных и грозных хищников. Не случайно именно льва называют царём зверей! Если бы этот символ был бы чисто условным знаком, то вместо льва можно было бы нарисовать оленя или даже бабочку. Соответственно, и спящий лев в этом примере мог бы быть заменён львом охотящимся, играющим и т.п. Не будь поза льва связана со смыслом символа, то вместо первого знака можно было использовать второй и наоборот.

А вот что пишет Е. Трубецкой о символизме церковных куполов: «Византийский купол над храмом изображает собою свод небесный, покрывший землю. Напротив, готический шпиц выражает собою неудержимое стремление ввысь, подъемлющее от земли к небу каменные громады. И, наконец, наша отечественная “луковица” воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству. Это завершение русского храма - как бы огненный язык, увенчанный крестом и к кресту заостряющийся. При взгляде на наш московский Иван-Великий кажется, что мы имеем перед собой как бы гигантскую свечу, горящую к небу над Москвою; а многоглавые кремлёвские соборы и многоглавые церкви суть как бы огромные многосвещники» [16, с. 198]. Совершенно очевидно, что утверждаемый здесь символизм основан на подобии означаемого чему-то в действительности.

Многие учёные полагают, что истоки символической мысли можно обнаружить ещё в первобытной культуре. Ведь уже в период нижнего палеолита на смену «первобытному реализму» в изобразительном искусстве приходит схематизм и «символизм» изображений. И самопоявление и широкое распространение символизма считается важным показателем развития абстрактного мышления.

Возможно, что первоначально многие графические символы были всего лишь упрощённым схематическим изображением определённых предметов, но изображение - в силу симпатической магии (магии подобия) - считается внутренне связанным с изображаемым. В других случаях рождению символа могла способствовать вера в контагиозную магию (магию соприкосновения): всё то, что «соприкасалось» (в широком смысле слова, в том числе - случайно сопутствовало) с каким-то явлением или объектом, могло получить статус символа данного явления или объекта.

Иногда эта связь между знаком и значением носила довольно сложный характер. Рассмотрим, например, крест как символ христианства. Он стал символом христианства как орудие казни Христа (непосредственное «соприкосновение»). Но почему им же стало изображение рыбы? Дело в том, что древнегреческое слово «ихтис» (рыба) стали рассматривать как анаграмму выражения: «Иисус Христос Сын Божий Спаситель». Иначе говоря, слово «рыба» понимается древними христианами как сокращение для развёрнутого именования Христа («подобие»), а рисунок рыбы и слово «рыба» имеют единую семантическую презентацию. При этом нельзя забывать и о том, что «сопричастие» символа символизируемой сакральной сущности часто ещё в мистическом мышлении сопровождается представлением о том, что на символ как бы переходит часть магической силы, присущей означаемому: «У камней и цветов символический смысл сочетался с их благотворными или пагубными свойствами. Цветовая гомеопатия жёлтых и зелёных камней лечила желтуху и болезни печени, а красных - кровотечения и геморрагию» [11, с. 309].

Особенно интересным для нас случаем является тот, когда знак обретает характер символа благодаря очень сложным историко-культурным ассоциациям. «Символ розенкрейцеров, изображающий змею, пригвождённую к Т-образному кресту, должен продемонстрировать, что тёмной натуре человека (олицетворением которой была змея) придётся умереть, если дух желает выполнить своё предназначение или спастись. Этот символ раскрывает один из важнейших аспектов магического символизма, а именно - что истинное внутреннее значение символа может быть выявлено только в контексте. Как мы уже видели, змея, являясь, в сущности, символом мудрости, тем не менее может выступать в качестве символа зла, как это имеет место в тех случаях, когда речь идёт о Древнем Змее, соблазнившем Еву в Эдемском Саду. На эзотерическом, более глубоком уровне для подобной очевидной дивергенции всё же имеется основание, поскольку признано, что змея мудрости прямо соотносится со змеем соблазнителем, носителем злого начала; змея, олицетворяющая мудрость, может стать таковой только в том случае, если она как бы сбросит свою старую кожу тех времён, когда она была представителем зла» [4, с. 77-79].

Идею мотивированности символов отстаивал и К.-Г. Юнг, считавший, что символ является первичным выражением Бессознательного, а также идеей, соответствующей наивысшему предчувствию сознательного ума. Он подчёркивал, что архетипические символы не придумываются, а вырастают из подсознания [20].

Таким образом, в истории культуры то, что обычно называлось символами, меньше всего можно отнести к чисто условным знакам. Но, с другой стороны, именно утрата очевидной мотивированности, «дрейф» в сторону условности позволяют расширить использование этого знака для обозначения всё новых и новых объектов в самых различных ситуациях. И за счёт многочисленных культурных ассоциаций увеличивается семантическое поле символа, становящегося принципиально многозначным. Но вот обнаружить истоки каждого из связанных с ним значений бывает далеко не просто.

Список литературы