Архетип трикстера в романе К. Кизи "Полет над гнездом кукушки"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Архетип трикстера в романе К. Кизи "Полет над гнездом кукушки"

Куприянова А.А.

студент

Аннотация

В статье рассматривается образ Рэндла Патрика Макмерфи. Анализируется связь героя с культурным архетипом трикстера, функция смеха героя. В центре внимания - синтез карнавального, божественного и естественного начал в образе Макмерфи, выражение авторской интенции через нарративные особенности "судьбы" героя.

Ключевые слова: репрезентация, трикстер, архетип, смеховая культура, смех. образ архетип трикстер

Kypriyanova A.A.

Grodno State University named after Yanka Kupala (Grodno, Belarus)

ARCHETYPE OF TRIKSTER IN NOVEL "ONE FLEW OVER THE CUCKOO'S NEST" BY K. KESEY

Abstract: the article examines the image of Randle Patrick McMurphy. The connection of the hero with the cultural archetype of the trickster and the function of the hero's laughter are analyzed. The focus is on the synthesis of carnival, divine and natural principles in the image of McMurphy, the expression of the author's intention through the narrative features of the hero's "fate".

Keywords: representation, trickster, archetype, laughter culture, laughter.

Роман К. Кизи "Полет над гнездом кукушки", опубликованный в 1962 г., сразу завоевал интерес как читательской публики, так и литературных критиков, писавших, что автор "уловил дух времени" (Гилберт Портер), "точно передал атмосферу конца 50-х - начала 60-х" (Лесли Фидлер), "талантливо выразил эпоху" (Тони Таннер) [2, с. 12]. Также исследователи отмечали особенности композиции книги и, не в последнюю очередь, оригинальность системы персонажей. Чаще других героев романа в центр внимания критиков попадал Рэндл Патрик Макмерфи, в образе которого исследователи усматривают карнавальные, божественные и естественные черты, что указывает на схожесть героя с трикстером. Цель нашей работы - проанализировать репрезентацию архетипа трикстера в образе Макмерфи и обозначить роль его смеха в романе К. Кизи "Полет над гнездом кукушки".

Архетип трикстера принадлежит смеховой культуре, истоки которой находятся в ранних массовых ритуалах - карнавалах. Как отмечает М.М. Бахтин в книге "Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и

Ренессанса", карнавальный смех имеет три главные характеристики. Во-первых, смех всенароден, то есть объединяет людей на почве жизнерадостного чувства. Во-вторых, смех универсален: мир рассматривается в его целом, с хорошим и плохим, что в нем есть. В-третьих, смех - способ борьбы со всеми официальными, церковными и государственными формами и церемониалами [1, с. 17].

"С течением исторического времени возрастает культурнохудожественная значимость смеха, выходящего за рамки массовой и ритуализованной праздничности, смеха как неотъемлемого звена повседневности" (В.Е. Хализев). Функция смеха - обнажать правду, освобождать реальность от официальности, от сложной знаковой системы общества - при этом сохраняется. Смеющийся человек является носителем правды о мире, смех - универсальная точка зрения на действительность. С помощью смеха мир представляется по-иному, но "не менее (если не более) существенно, чем серьезность" [1, с. 78].

Принимая во внимание такое отношение к феномену комического, в ХХ веке, когда для художественного воплощения абсурдной действительности потребовалось средство, с помощью которого можно было бы адекватно описать современность, целый ряд писателей обращается к смеху. Исключением не стал и К. Кизи, создавший образ героя-революционера, способного по-иному посмотреть на мир, увидеть реальность с помощью осмеяния всего и вся.

Рэндл Патрик Макмерфи - пациент психиатрической лечебницы, в которую он поступает, симулируя психическое расстройство, чтобы избежать тюрьмы. Герой предстает перед читателем через внутренний монолог рассказчика, старожила лечебницы - индейца Бромдена: "Этот <.. .> парень <.. .> смеется, <.> его смех свободный и громкий <...>. Я (Бромден. - А.К.) невольно осознаю, что это первый настоящий (здесь и далее курсив наш. - А.К.) смех, который я слышу за многие годы" [3, с. 10-11]. Далее почти каждое появление Макмерфи будет сопровождаться "настоящим" смехом, что, на наш взгляд, подчеркивает естество героя в мире, где все искусственное, механизированное (см., например, описание сестры Рэтчед в романе) и, одновременно, это указывает на отделенность героя от всех официальных догм, коими в данном случае являются правила, установленные в лечебнице сестрой Рэтчед. С помощью смеха автор буквально отграничивает героя от других обитателей больницы: "Он <...> все смеется и смеется. Все в отделении - пациенты, персонал и прочие - застыли перед ним и перед его смехом" [3, с. 11]. Смех служит универсальной защитой естества Макмерфи, а позже станет одним из средств борьбы с системой. Смех героя нарушает покой всей лечебницы, и Рэндл, осознавая это, не готов отступать: "Все почувствовали себя неловко от его шуточек-прибауточек, <.> а особенно от его смеха <...>. Когда он смеется, Острые выглядят неловко. <...>. Они нервничают и дергаются в такт датчикам на контрольной панели, <...> Макмерфи заметил, что смущает их, но он не позволяет им сбить себя с темпа" [3, с. 16]. Также, смех Макмерфи - способ увидеть истину, скрытую от пациентов и персонала больницы. Так, индеец Бромден для всех глухонемой безумец, но не для Макмерфи: "Тут же подумал, что он (Макмерфи. - А.К.) смеется потому, что его ни на минуту не одурачили мои (Бромдена. - А.К.) попытки прикинуться глухонемым. Как бы старательно я ни прикидывался, он меня раскусил, и смеялся, и подмигивал мне, чтобы я это понял" [3, с. 21].

Все эти особенности указывают на карнавальные истоки образа героя, на его принадлежность неофициальной культуре, дурачество: "- Меня зовут Макмерфи <...> я - рисковый дурак. - Он подмигнул и пропел пару строк из какой-то песенки: - "И где бы я ни встречал карточный стол, я выкладывал. на него. свои денежки"". [3, с. 11]. Отнесение самого себя к дуракам (части неофициальной, карнавальной культуры) и напев песенки, знакомой только Макмерфи и группе таких же людей, вытесненных официальной средой, но незнакомой пациентам лечебницы (миру официальной культуры), делают героя внесистемным элементом. Макмерфи постоянно подшучивает над пациентами лечебницы: "- Ребята, вы не выглядите такими уж тронутыми. <.>. Кто из вас претендует на то, что он - самый чокнутый? <.>. Разговор его, подмигивание, громкий голос, важная походка - все это напоминает <...> ярмарочного торговца" [3, с. 16-29]. Герой схож с участниками средневековых карнавальных представлений. Макмерфи делает настроение палат праздничным, "как на большой ярмарке", переворачивая таким образом привычный порядок вещей. Нарушение правил, "опрокидывание" реальности с ног на голову проявляется еще и в следующих двух эпизодах.

Во-первых, когда Макмерфи просит изменить распорядок дня: "В пятницу должны были состояться игры чемпионата. Макмерфи хотел, чтобы все посмотрели эти игры по телику, хотя передавали их не в то время, когда обычно включают телевизор. <...>. Он спрашивает, нельзя ли будет сделать уборку <.> в "телевизионное" время <...>. Большая Сестра говорит "нет", <...> сообщает ему, что <...> изменение обычного порядка может привести к неразберихе" [3, с. 102]. Несмотря на неудачную попытку изменить правила, это был показательный шаг, ставший началом борьбы с системой.

Во-вторых, когда Макмерфи с больными и доктором отправляется на рыбалку, он также нарушает порядок. Несмотря на все препятствия, Рэндл добивается письменного разрешения на морскую прогулку, где пренебрегает правилами. Так, герой крадет лодку из порта: "Доктор медлил: - Может быть, нам подождать, пока капитан. <...>. - Что, док? <...>. Ждем, пока капитан не выйдет и не скажет нам, что тот номер телефона, который я ему дал, принадлежит одной ночлежке в Портленде? <...>, Джордж, <...> увози нас отсюда!" [3, с. 201].

В финале романа, после проведения над Макмерфи лоботомии, герой сохраняет принадлежность к карнавальному миру: Бромден описывает его как "дурацкую куклу из ярмарочного балагана" [3, с. 285].

Еще одна важная деталь - божественное начало в образе Макмерфи. После того, как героя впервые отправили на электрошоковую терапию, Бромден рассказывал о нем, как о мученике, готовом выдержать любые тяжбы, и продолжал распространять учение Рэндла - его шутки, являющиеся призывом к свободе: "Все подошли ближе и попросили рассказать им обо всем, что произошло. <...>. Правда ли то, что, ему (Макмерфи. - А.К.) устраивают ежедневную электрошоковую терапию, а с него - как с гуся вода <...>.

Я сообщил, что все ими услышанное - чистая правда, и добавил парочку рассказов от себя. Они так хохотали над некоторыми шуточками Макмерфи насчет Большой Сестры, что двое Овощей под мокрыми простынями на стороне Хроников заухмылялись, а потом и зашлись от хохота, как будто понимали, в чем дело" [3, с. 239-240].

Образ Макмерфи схож с образом Христа. Оба пытались разрушить существующий "строй": Христос - храм Соломона, Макмерфи - привычный порядок вещей, сложившиеся устои лечебницы. Но если у Христа задуманное получилось, то у Макмерфи - нет. Также, оба обвинялись в уголовном деле: Христос - за богохульство, Макмерфи - за разбои. Рэндл делает для пациентов больницы то же самое, что Христос делает для человечества - открывает путь к возрождению личности.

Интересно и то, что образ Макмерфи на протяжении всего романа связан с образом креста. Так, в психиатрической лечебнице в качестве одного из наказаний для Макмерфи избирают электрошоковую терапию, стол для которой построен в форме креста ("a table, shaped, like a cross"). Когда Рэндла ведут на эту "процедуру", один из пациентов говорит: "Я умываю руки" [3, с. 227]. Эта фраза является отсылкой к словам Понтия Пилата, произнесенным перед казнью Христа: "Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: "Невиновен я в крови Праведника Сего"" (Евангелие от Матфея (27:24)). Когда Макмерфи приводят в кабинет на электрошоковую терапию, над ним совершаются действия, схожие с распятием Христа: его приковывают "к крестообразному столу (имитация распятия), на голову надевают венец из серебряных шипов (сходство с терновым венцом) и просят прикусить резиновый шланг (подобие губки с уксусом)" (М.А. Жук).

В этом контексте важно, что и образ антагониста Макмерфи - сестры Рэтчед - также небезосновательно соотносится с библейским образом представителя синедриона, отправившего Христа на казнь: - Он совершает поступки, словно <...> он мученик или святой. <...>. Посмотрите на некоторые из этих даров, как их, вероятно, назовут его преданные сторонники. <...>. Как вы думаете, сколько прибыли он получил? Сколько потеряли вы?" [3, с. 216-217]. В этом случае "святость" героя преломляется под реальность Нового времени: даром от него становится свободомыслие, карой - потеря материальных благ. Рэтчед добивается своего: пациенты - пусть и временно - настроены против Макмерфи, как народ иудеев был настроен против Христа. Сам рассказчик описывает Рэндла как "нового Христа": "Я все еще <...> думал о том, что Макмерфи - великан, сошедший с небес, чтобы спасти нас от Комбината" [3, с. 219]. Мученическая смерть Макмерфи также дает возможность соотнесения его образа с образом святого.

В герое присутствуют и естественные (почти животные) черты: "Походка героя сравнивается с поступью сильных конских ног, что имплицитно добавляет ему характеристики сильного, выносливого животного" [4, с. 59]. В финале романа, когда Макмерфи нападает на сестру Рэтчед, герой снова описывается как зверь: "В нем был страх затравленного зверя, ненависть, бессилие и вызов - и, если ты когда-нибудь гнался за енотом, пумой, рысью, ты слышал этот последний крик загнанного на дерево, подстреленного и падающего вниз животного" [3, с. 282].

Однако образ Макмерфи скорее репрезентация архетипа трикстера. Смех героя направлен не только на окружающую действительность, но и на самого себя (обозначение себя как дурака), смех является возможностью защитить себя от системы, сохранить здравый смысл: "Он (Макмерфи. - А.К.) знает: ты должен смеяться над тем, что тебя тревожит, просто чтобы сохранить душевное равновесие, удержать мир, чтобы он окончательно не снес тебе крышу" [3, с. 206]. К тому же, Макмерфи не просто старается противостоять системе в одиночку, но и пациентов лечебницы настраивает на борьбу, пробуждая таким образом живое, человеческое не только в себе, но и в других: "Теперь Острые захихикали, теперь они уже не чувствуют себя такими смущенными и рады, что произошло что-то, нарушающее обычный ритм" [3, с. 17]. Подобной цели служат и возмущения Макмерфи по поводу добровольного нахождения пациентов в лечебнице: "- Скажите - почему? Вы жалуетесь, целыми неделями ноете, что вам здесь противно, что не можете выносить сестру и все, что с ней связано, оказывается - вас тут никто не держит! <...>. Я просто не могу в это врубиться" [3, с. 162-163]. Несмотря на смерть героя и его "проигрыш" системе, Кизи не провозглашает безнадежность борьбы Макмерфи: Рэндл добился своего - дух свободы по крайней мере в одном человеке - Бромдене - он пробудил.

Таким образом, Макмерфи представляет собой репрезентированный архетип трикстера, смех которого является рычагом влияния на пациентов лечебницы, призывом бороться с неугодной действительностью, возможностью сделать правду доступной каждому, единственно верным способом спасти себя и других от истинного безумия.

Список литературы

1. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин. - М.: Худож. лит., 1990. - 543 с.;

2. Биченова Е.С. Основные мотивы романа Кена Кизи "Полет над гнездом кукушки" // Вестник Санкт-Петербургского университета. Филология. Востоковедение. Журналистика. - 2009. - Вып. 3. - С. 12-17;

3. Кизи К. Полет над кукушкиным гнездом: роман / пер. с англ. В. Голышева, Предисл. А. Зверева. - М.: Радуга, 1989. - 288 с.;

4. Платицына Т.В. Репрезентация архетипа трикстера в романе К. Кизи "Полет над гнездом кукушки" // Вестник Бурятского государственного университета. Язык. Литература. Культура. - 2017. - Вып. 2. - С. 59-63.

Размещено на Allbest.ru