Размещено на http://www.allbest.ru/

Национально Исследовательский Иркутский Государственный Технический Университет

Геополитическая ситуация в Чечне

Белявской Я.В.

Иркутск 2013

Введение

Центром геополитической активности на современном Кавказе сегодня является Чечня. Это образование является символом и индикатором всей гаммы геополитических и стратегических трансформаций в регионе, динамическим центром перемен.

Весь ход современного чеченского конфликта повторяет исторические константы кавказской геополитики. Небольшие архаичные горские народы под непосредственным окормлением Турции ведут геополитическую кампанию против России-Евразии в интересах атлантизма (ранее Англии, сегодня США). Все дело усугубляется еще и тем, что и в самой современной России, как это ни парадоксально, очень сильно откровенно атлантистское (русофобское) лобби, которое открыто выступало на стороне Чечни в период русско-чеченской войны. Затихнув сегодня, оно никуда не исчезло.

Чечня стала детонатором разрушения "русского мира" в регионе Кавказа, повторяя путь Армении, Грузии и Азербайджана на последних этапах СССР. Но так как в настоящее время эти страны СНГ оказались в положении самостоятельных государств, то это уже прошлое.

Чечня же являет собой образец грядущих разрушительных этапов, касающихся непосредственно РФ.

Главной стратегической задачей чеченской войны было отторжение части российских территорий от Центра, создание беспокойной конфликтной зоны, с аморфной государственностью. При этом атлан-тисты опирались на все силы, объективно заинтересованные в сепаратизме без особых различий.

На самом деле, антироссийские силы в Чечне делились и делятся на две составляющие: проамериканское лобби, связанное с официальной Анкарой и "ваххабитами" Саудовской Аварии, и на местных националистов, опирающихся скорее на Иран, суфизм, турецкую фундаменталистскую оппозицию. Обе силы солидарны в антирусской ориентации, и поэтому на первом этапе были в равной степени поддержаны Западом, но постепенно -- и особенно в будущем, когда речь зайдет о выгоде Запада в нормализации ситуации в регионе -- предпочтение все более будет отдаваться "ваххабитам". "Атлантистская", протурец-кая группировка в Чечне ориентирована на саудитов (по логике вещей их кураторством должна заниматься прямая резидентура ЦРУ).

Противоположный полюс -- "автохтоны" или "проиранцы" -- рано или поздно выступит в качестве фактора, препятствующего установлению "американского порядка" в регионе.

Внутричеченский расклад лобби, связанных с геополитикой, в качестве модели простирается и на иные пространства кавказского региона, где существуют вполне аналогичные силы. Только в одних секторах еще сохраняется по инерции прямое влияние Москвы, а в других остались только два глобальных фактора. При этом можно констатировать постоянное снижение значения прямого москвоцентризма и повышения значения сепаратистских в целом тенденций, одна из которых будет поддержана атлантистами в будущем, асдругая обречена на искоренение после окончания процесса дестабилизации и отрыва этих территорий от России

Чечня: чья политика -- того и война

Семь геополитических тезисов, произнесённых на развалинах Грозного

Россия подчинена трёхуровневому управлению. Чисто фактологически ею правит Кремль. Методологически -- госдепартамент США. Концептуально -- то, что весьма приблизительно обозначается, как «мировое правительство». И Кремль, и госдеп, и «мировой концептуальный центр» имеют существенно различные цели, в том числе и в чеченском кризисе.

«Концептуальный центр» управления миром готовится к великой тихоокеанской войне.

Великой войне США и Китая, которая начнётся, по ряду футурологических прогнозов, в первой четверти следующего века.

В 1991-1992 годах американский истеблишмент рассчитывал втянуть Россию в «систему безопасности от Владивостока до Сиэтла». Но по ряду причин «приставить к китайскому затылку русский горчичник» не удалось.

Параллельно США стали выстраивать геополитическую ось Запад-Восток через Закавказье, через Азербайджан -- в Среднюю Азию. Начали руками Турции организовывать центрально-азиатские государства СНГ в нечто, вроде «великого Турана».

Западные нефтяные и энергетические кампании стали проникать в нефтеносные районы Азии, лоббировать местные администрации, создавать там «цепочки интересов».

Американцы подбираются к Синцзяну; «исламский фактор» в Синцзяне, с точки зрения «мирового концептуального центра», такая же геополитическая отмычка к китайской империи, какой оказалась Прибалтика в случае советской империи.

В громадной многосложной машине этого геополитического заговора чеченский кризис может рассматриваться, как одна из мер по фланкированию этой геополитической оси.

Война в Чечне нарочно ведётся так, чтобы продлилась долго, очень долго. На Грозный наступали с Севера, в «лоб», и не предпринимали никаких мер, чтобы перерезать южные пути, ведущие в горную Чечню.

Теперь война искусственно замедляется переговорным процессом. Делается всё для того, чтобы эта группировка сепаратистов, в которой уже чуть ли не половину составляют наёмники, могла дождаться вскрытия перевалов, уйти в горную Чечню. И вести там долгую, многолетнюю, планомерную партизанскую войну.

Эта война будет иметь целью отрезать Россию от южных ресурсов и стратегических коммуникаций. Более того, управляемый чеченский конфликт сделается в руках США регулятором внешнеполитической линии Кремля. Таким неявным регулятором политики СССР была в своё время афганская война.

Все нефтепроводы в Закавказье по всем проектам освоения тамошних нефтеносных полей и шельфов обязательно «замыкаются» на территорию Турции. Ирано-туркменский анклав не в счёт, он выпал из-под влияния Запада.

Штатам не нужна эта нефть: они лишь на 18 процентов снабжаются ближневосточной нефтью, у них есть Техас и Карибский бассейн. Им нужен контроль над закавказской и ближневосточной нефтью -- это означает контроль над Европой и Японией, а в перспективе -- энергетическую блокаду России.

Добиться этого нелегко, если вспомнить, что у России есть нефтяные поля Западной Сибири и пока не разработанный Ленский нефтяной бассейн.

Но это не выглядит невозможным, если взять в расчёт экспансию американских нефтяных компаний в Тюмени, а также то, что республика Саха (Якутия), на территории которой находится Ленский нефтяной бассейн, всё больше втягивается в орбиту американского влияния и что стратегическая российская магистраль -- Транссиб -- уже перерезана, 100 километров её проложены по казахстанской территории и контролируются казахстанской администрацией. Добавьте к этому фактор времени.

Когда Чечня будет «усмирена», следующей «Чечнёй» станет Татарстан, а затем -- Якутия... К России приделывают «неоафганский регулятор», это очевидно. Потому, что не доверяют Кремлю.

В последние 1-2 года обрисовалась новая тактика «мирового концептуального центра» в отношении тех территорий, которые им избираются для воплощения масштабных геополитических проектов, -- вообще ликвидировать какую бы то ни было государственность, как это имело место в Афганистане, Сомали и как это, возможно, происходит в нынешней России.

Знаменитая формула Клаузевица -- «война есть продолжение политики» -- дополняется ещё одним смыслом: «Чья политика -- того и война».

Проблема Чечни: не делать новых ошибок

Сегодняшнее обострение чеченской проблемы, очередная попытка ее "выплескивания" за пределы Чечни, как и попытка расставить все точки в отношениях Москвы и Грозного - не в интересах ни самой Чечни, ни России, ни тех влиятельных внешних сил, которые делают свою политику на Кавказе.

Для ситуации в Чечне и вокруг Чечни крайне важно, в какой геополитической среде она развивается, существует ли внешняя подпитка для конфронтационности Москвы и Грозного. Подбрасывая головешки в чеченский костер, ослабляя Россию, кое-кто создает проблемы и для себя, действуя против своих долговременных интересов. Так, определенные силы в исламском, арабском мире, способствующие отрыву Чечни от России, росту противостояния на Северном Кавказе, объективно "прижимают" Россию к Мировому Северу и лишают ее возможности играть важную регулирующую роль в многополюсном мире будущего. Что касается позиции Запада, то вытеснение России с Кавказа объективно укрепляет влияние сил, интересы которых лишь на каком-то, достаточно коротком этапе соответствуют интересам Запада, а в целом - находятся с ними в остром противоречии. Да и вообще было бы безумием способствовать созданию и разрастанию очага, плацдарма нестабильности рядом с регионом, в котором сосредоточено до 20% нефтегазовых богатств мира XXI века. Не в интересах Запада и блокирование северного (российского) маршрута по транспортировке каспийской и среднеазиатской нефти. Транзит через Россию не только в 2-3 раза дешевле, но и гораздо менее проблематичен в политическом отношении, чем маршрут через Турцию и Закавказье. Вспомним хотя бы о проблеме курдов, ведущих многолетнюю кровавую борьбу за свои права в прилегающем регионе.

Педалирование чеченского фактора на Кавказе, попытка сыграть на нем приведут лишь к дестабилизации ситуации во всем кавказском регионе, к созданию новых серьезных проблем, например, для Грузии. Проецирование зоны нестабильности на республики Северного Кавказа не только выбивает их из российского политико-экономического пространства, но и может поставить в зависимость от тех внешних сил, которые сегодня используют Чечню как свой форпост в регионе.

Необходимо развеять миф, что в сегодняшней ситуации в Чечне повинен только российский Федеральный Центр, хотя его политику в отношении Чечни с начала 90-х годов продуманной и связной никак не назовешь. А последствия двухлетней кровавой войны в Чечне действительно ужасающи, для осознания этого вовсе не обязательны "экскурсии" российских министров в Грозный. Однако напомним, что еще до событий осени-зимы 1994 года в Чечне сложилась ситуация, во многом спровоцировавшая происшедшее в дальнейшем. Уже к этому времени Чечню покинули десятки тысяч беженцев, была серьезно подорвана, практически разрушена система здравоохранения, образования, социального обеспечения, творился правовой беспредел (чего стоит хотя бы кровавый разгон чечено-ингушского парламента). Были разграблены сотни проходящих через Чечню поездов, гремели дела о "чеченских авизо". Серьезно нарушенными оказались экономические связи России через Чечню с республиками Закавказья, российский вектор в их внешнеторговых отношениях резко уменьшился. В 1991-94 гг. российская экономика понесла в связи с "чеченским фактором" общие экономические потери на сумму до 15 млрд. долл. Это во многом и послужило поводом для попыток "наведения конституционного порядка" в Чечне силовыми средствами. Чеченские руководители в то время часто повторяли, что готовы уплатить за свободу любую цену. Но эта цена оказалась явно неприемлемой - не только для Чечни, но и для России в целом.

Лучшее, не исключено, единственно возможное и правильное, что можно было бы реально сделать в отношениях Федерального Центра и Грозного сегодня - это выработка своего рода "нулевого варианта". Несмотря на все случившееся, постараться строить свои отношения заново, с чистой страницы, взаимно простив друг другу серьезные обиды и раны, нанесенные тремя столетиями и особенно последним десятилетием взаимодействия и противостояния на общем геополитическом пространстве. Тем более, что в реальной жизни этому просто нет альтернативы, поскольку жесткая, тупиковая конфронтация - это явно не альтернатива.

Руководству Ичкерии следует еще раз продумать практические последствия для республики и ее народа нагнетания напряженности в отношениях с Федеральным Центром и становления реальных межгосударственных отношений с Россией (с неизбежной потерей, подчеркнем это, важнейших преимуществ функционирования в общероссийском политико-экономическом пространстве). Чечня в этом случае остается инфраструктурным тупиком, навсегда лишаясь одного из своих главных преимуществ - центральности транспортного положения на Кавказе. Чечня всегда выступала в качестве главного перекрестка на пути из России в Закавказье и прилегающие регионы, она служила воротами в Россию, без российского экономического пространства она совсем не интересна и потенциальным инвесторам. Лишив себя выхода на общероссийский рынок труда, Ичкерия может столкнуться с серьезными не только экономическими, но и политическими проблемами. И здесь дело не только в нынешних 200-300 тыс. безработных в республике: в Чечне всегда был избыток рабочей силы, но в прежние времена находившей себе применение в России. Ясно, что в настоящее время у России нет средств для массированной помощи по восстановлению Чечни, да и при их наличии эффект будет только тогда, когда в Чечне появится минимально стабильная ситуация. В условиях нынешней политической истерии вряд ли следует ожидать, что на полную мощность заработает "труба" по транзиту через Чечню каспийской нефти. А это дало бы напрямую до 100 млн. долл. в год только самой Чечне. Но для этого через Чечню должно проходить не 200 тыс. тонн нефти, как это было в 1997 году, а объемы на порядок большие.

Это же относится и к проблеме преодоления изоляции (самоизоляции) Чечни. Россия и так уже вынуждена, для обеспечения стабильного взаимодействия с Дагестаном, республиками Закавказья, делать обходные маршруты для железнодорожного сообщения, трубопроводов, линий электроснабжения. И выделять на эти цели немалые средства - до 500 млн. долл. на конец 1997 года, которые могли бы пойти в другом случае и на цели восстановления Чечни.

Что касается руководства России, то ему необходимо положить конец противоречивой, нескоординированной, узковедомственной политике на Кавказе, с бросками из крайности в крайность, от силовых решений к политике умиротворения, с нереализуемыми обещаниями скорых и мощных финансово-экономических вливаний. Если, разумеется, эта политика в стиле "тяни-толкай" и не есть стратегическая линия российского Центра на Северном Кавказе. Разговоры о необходимости выработки Москвой "общекавказской политики" только провоцируют ситуацию "стенка на стенку" с предъявлением Федеральному Центру все новых, теперь уже общерегиональных претензий.

Политика на Кавказе, безусловно, должна носить комплексный характер, не ограничиваясь лишь экономической или военно-силовой компонентами, тем более в их сегодняшнем виде. Например, неоправданно занижена роль идеологической составляющей, а без выработки национально-государственной идеологии, с ее соответствующим преломлением для Кавказа, не помогут никакие финансовые вливания. И очень жаль, что лица, отвечающие в российском руководстве за национально-региональную политику, это не вполне осознают. В частности, необходимо объяснить, почему Россия и Северный Кавказ действительно "едины и неделимы". Объяснить, что Северный Кавказ важен для России не только в экономическом, геостратегическом отношении, что большую роль играют и его пассионарность, его богатейший этнофонд. Объяснить, что силовые структуры защищают на Северном Кавказе интересы народов России и народов Кавказа, а не только места собственной дислокации. Ни в коем случае не следует давать дополнительные аргументы тем силам в Чечне, которые провоцируют обострение ситуации, нагнетают обстановку, даже стремятся возобновить военное противоборство, в первую очередь в целях удержаться на гребне власти. И готовым ради этого пожертвовать и "трубой", и долговременными задачами обеспечения подлинно независимого, самодостаточного развития Чечни. А пока, чтобы не повторять старых ошибок и не делать новых, следует сделать все, чтобы прекратить, заморозить форсированное выяснение отношений между Москвой и Грозным. В надежде, что в дальнейшем Здравый

«Ахмад Кадыров: Чечня отмечает, Россия размышляет»

Чечня является центром современной российской государственности. Сегодня политики и аналитики, слабо представляющие себе географию и этнологию бескрайних российских пространств, знают до мельчайших подробностей такие пункты, как Шатой и Бено, Ведено и Урус Мартан, Надтеречный и Шали, разбираются в нюансах тейпов и вирдов, повторяют слова «адат» и «кровники».

Чтобы осознать это значение Чечни, надо окинуть взором общий геополитический контекст, в котором пребывает современная Россия.

Проиграв холодную войну, мы стали без боя сдавать все наши позиции в пользу противоположного - атлантистского - полюса, который немедленно занимал освободившиеся территории. Первый цикл - роспуск Варшавского договора. Второй - распад СССР. Следующий этап, стоявший на повестке дня общего сценария «ликвидации империи», заключался в расчленении России.

Чеченский сепаратизм был первым очагом третьего этапа «ликвидации». Но на этот раз Москва заупрямилась. Началась чудовищная и затяжная «чеченская кампания». Этот момент знаменует собой столкновение «ликвидаторов» (внешних и внутренних) с первым серьезным препятствием: жестким нежеланием Кремля продолжать территориальный распад уже в рамках самой России.

Избрание Путина пришлось на тот момент, когда чеченский кризис достиг своего апогея - как последствие Хасавюрта сепаратистская зона стала расползаться по Кавказу, и ваххабитские банды Басаева вторглись в Дагестан. Путин отразил вторжение и взял Грозный, оттеснив Масхадова и сепаратистов в горы - в Южную Чечню. Тем самым он еще яснее колеблющегося Ельцина дал понять всем: Кремль к дальнейшей утрате территорий не готов и на нее ни при каких условиях не пойдет.

Символом этой системы и этого послания всей нации (и далеко не только одним чеченцам) стал Ахмад-хаджи Кадыров. Кадыров был несущим элементом всей конструкции, на успехе операции «Кадыров» держалась вся легитимация современной России: мы не будем распадаться, потому что не будем ни за что. Без объяснений. Это и есть «Кадыров», его содержательное значение для российской государственности.

Чтобы юридически уравнять буйную кровоточащую Чечню с «рязанщиной», были предприняты чрезвычайные усилия. Полная мобилизация федерального центра, сосредоточение всего военного и административного ресурса, помноженные на стальную волю и могучий властный инстинкт самого Ахмада-хаджи Кадырова, пассионарного и авторитарного чеченца из Бено, силой и убеждениями заставившего представителей различных тейпов, вирдов и даже ряда сепаратистских отрядов признать его личную власть, которую он, в свою очередь, преподносил Кремлю как чеченское продолжение общероссийской вертикали.

Трагическая гибель президента Чечни Ахмада Кадырова поставила перед руководством страны очень серьезные вопросы, это был вызов президенту Путину. Чечня является для Путина, по сути, основным моментом его политической легитимности. Он был избран на первый срок за решимость покончить с сепаратизмом и террористическими бесчинствами, чеченская тема сопровождает весь период его правления. Накануне второго срока Путина - как геополитическая прелюдия к нему - была принята Конституция Чечни и избран активно поддержанный федеральным центром президент. На Кадырове держалась вся система стабилизации: после военной победы над боевиками власть передавалась авторитетному лидеру из числа самих чеченцев. На фигуре Ахмада-хаджи Кадырова замыкалась вся чеченская модель кремлевского плана. Именно на него была сделана основная ставка, и именно ему была оказана безусловная массивная поддержка центра.

Идя на кадыровский сценарий, Кремль сильно рисковал: с одной стороны, специфика чеченского общества такова, что исторически не признает единоначалия, предпочитая систему тейповой демократии; с другой стороны, Кадыров и его клан не обладали достаточным авторитетом среди чеченцев, чтобы безусловно признать его главенство; и наконец, бэкграунд Кадырова не исключал возможности его выхода из-под контроля в том случае, если бы воля и решимость Кремля ослабли. Отчасти эти опасения оправдались, и установление кадыровского режима в Чечне сопровождалось довольно серьезными внутричеченскими трениями, появлением новых линий раскола, ненависти, мести.

Многие компетентные аналитики были насторожены тем, как гладко прошли принятие Чечней Конституции и выборы ее президента. Учитывая отсутствие реального консенсуса вокруг его фигуры и явную «переходность», «временность» всего этого плана, можно было бы ожидать гораздо более серьезных выступлений его противников, всплеск активности боевиков. Но все прошло на удивление гладко, и Кадыров укрепился у власти в Чечне. Более того, как раз накануне его трагической гибели он фактически справился и с разногласиями в собственном окружении, завершив построение жесткой вертикали власти в региональном масштабе.

Смерть настигла Ахмада Кадырова на пике укрепления его личной власти. Именно на нем как на основном элементе замыкалась стратегическая конструкция плана Москвы по стабилизации ситуации. Нельзя исключить, что противники этой стабилизации ждали как раз такого момента: Кадырова уничтожили ровно тогда, когда его функциональное значение в чеченской ситуации достигло апогея. У кадыровской системы не было запасного ресурса, резервного проекта, страхующей политической комбинации. Видимо, все это учли убийцы, а скорее всего - не они сами, а те серьезные и могущественные силы, которые спланировали теракт и подгадали точный момент для его осуществления. В результате перед президентом Путиным встала очень сложная проблема: как сохранить достигнутые при Кадырове результаты, продлить на некоторый срок относительную стабилизацию ситуации без самого Кадырова. С учетом обозначенной ситуации задача практически нерешаемая. Авторы и заказчики теракта прекрасно учли все обстоятельства. Это настоящий геополитический шах президенту Путину, крайне болезненный вызов для всей стратегической конструкции путинской системы.

Наблюдая за стремлением президента продлить кадыровскую стабильность, многие политологи не сомневались, что Путин остановится на фигуре Алу Алханова, представителя клана Кадырова с одной стороны, и министра внутренних дел Чечни, а значит, человека, встроенного в систему, верного федеральному центру - с другой. Однако после событий, произошедших в Ингушетии, когда дестабилизация с территории Чечни выплеснулась за ее пределы, однозначно предсказывать ответ нашего президента на столь серьезный вывод стало довольно рискованно, поэтому экспертное и политическое сообщество стало тогда разрабатывать и другие возможные сценарии дальнейшего поведения Москвы не только в самой Чечне, но и с учетом общей ситуации на Северном Кавказе.

Первый сценарий, который предлагался после гибели Ахмада-хаджи, - усиление группировки федеральных войск и прямая поддержка Путиным в качестве нового политического руководителя Чечни человека из центра, возможно, военного и русского.

Плюсы этого сценария заключались в том, что человек со стороны, как это ни странно, мог быть воспринят чеченцами как «наименьшее из зол», как своего рода третейский судья, снимающий остроту межтейповых и межклановых противоречий, а также запутанные и жесткие спирали кровной мести. Минусы в том, что чеченцы стали бы воспринимать такую власть как временную администрацию почти «оккупационного» типа, и ни о какой долгосрочной стабилизации в таком режиме речи идти не могло. По сути это означало бы откладывание политического решения чеченской проблемы на неопределенное будущее. Хотя частично элементы этого сценария все же были реализованы через назначение премьер-министром Чечни Сергея Абрамова. Он-то и стал той самой временной, переходной фигурой - хоть и не на первой позиции - ставленником из центра в чеченском руководстве с момента гибели Ахмада-хаджи и до прихода на его место сына, Рамзана Кадырова.

Второй сценарий, который в конечном счете и был в основном реализован, -решающая поддержка Москвой кого-то из видных чеченцев: либо наследника из клана Кадырова, либо лояльного центру представителя чеченской диаспоры из самой России.

В случае продвижения представителя кадыровского клана сохранялись все негативные стороны собственно кадыровской системы, но при отсутствии его сильной ключевой стороны - пассионарной и волевой личности самого покойного президента Чечни. В кадыровском окружении все было центрировано именно на его персоне, и ничего даже отдаленно напоминающего его харизму в тот момент еще не проявилось. Кадыровский тейп и примкнувшие к нему представители других родов смогли укрепиться у власти в Чечне только за счет сочетания чрезвычайной и концентрированной поддержки федерального центра с личной волей самого Ахмада-хаджи. В любом случае такой «наследник» был бы очень слабой фигурой, для его продвижения у Москвы просто могло не хватить ресурсов, а уровень политического хаоса в чеченском обществе мог возрасти на порядок. Во многом все так и получилось, как предсказывали аналитики, после ставки Кремля в конечном счете на фигуру Алу Алханова, который действительно оказался довольно слабым лидером на фоне ушедшего Ахмада-хаджи и чуть не вверг республику в хаос, перейдя в легкое внутреннее, но все-таки противоборство с начавшим на тот момент набирать силы Рамзаном Кадыровым.

Выдвижение пророссийского чеченца, не связанного с кадыровским кланом, вообще не рассматривалось, так как со всей очевидностью было чревато заведомой оппозицией тех сил, которые до этого уже встали под знамена Кадырова, отчасти это касалось вчерашних боевиков, вступивших в отряды сына Кадырова Рамазана, но также противодействием других сил в самой Чечне, способных усмотреть в этом возврат к сценарию с Доку Завгаевым.

В обоих случаях президентские выборы могли превратиться в повод для резкой дестабилизации, так как ни при одном из рассмотренных сценариев не было даже намека на общечеченский консенсус.

Третья возможность теоретически могла заключаться в евразийском плане решения чеченской проблемы. Это подразумевало откладывание выстраивания в Чечне жесткой властной вертикали с президентом во главе, инициирование процесса постепенного и органичного диалога между различными тейповыми, вирдовыми, социально-политическими и иными группами чеченского общества, с опорой на старейшин и религиозные авторитеты, предоставление чеченцам значительной свободы и широких границ автономии, сохранение и развитие локальных правовых, этнических и религиозных особенностей, большую свободу экономической деятельности. Все это возможно лишь в рамках жесткого соблюдения стратегических интересов и территориальной целостности России, но с качественным учетом глубокого своеобразия чеченского общества и отказом от ускоренной стандартизации этого региона России по образцу иных, более спокойных и предсказуемых территорий и субъектов Федерации. Это и было бы оптимальным политическим решением чеченской проблемы.

Евразийский план мог бы стать позитивным проектом в примирении самого чеченского общества, в установлении качественно новой системы отношений с федеральным центром, а также привлекательной формулой для свертывания повстанческой террористической практики боевиков-сепаратистов (по крайней мере значительного их сектора).

Этот теоретически безупречный план страдает некоторой утопичностью вследствие сложности для понимания административными и военными инстанциями России, необходимостью кропотливой разъяснительной работы среди самих чеченцев. И самое главное - это катастрофический недостаток времени для его полноценной подготовки. Так как при Кадырове в этом направлении работа практически не велась, то время оказалось упущенным. Не исключено, что на это и рассчитывали те деструктивные силы, которые стояли за устранением президента Чечни, сознавая, что налаживание ситуации по евразийскому сценарию потребует времени и усилий. Сегодня же, после прихода к власти сына Кадырова Рамзана, все настолько упоены позитивными сдвигами административного восстановления республики по модели типового российского региона, что даже не думают о возможности какого-либо нового обострения ситуации, связанного со многими вышеперечисленными факторами, опасность которых так и не снята. А следовательно, никто даже не пытается реализовать элементы фундаментальной евразийской стратегии, способной успокоить регион в долгосрочной перспективе. И это накануне судьбоносного 2008 года, когда все заокеанские антироссийские силы активизируются, пытаясь обострить именно немного притихшие болевые точки, среди которых Чечня все еще остается на первом месте. Пока гром не грянет…

Кадыров пал на поле боя, защищая Чечню и Россию. Как воин, как герой. Но он оставил после себя тревожную реальность. Чтобы с честью справиться с ситуацией, необходимо напряжение всех наших интеллектуальных сил, воли и упорное стремление сохранить и укрепить такой большой ценой завоеванный мир на несчастной кровоточащей точке нашей Родины.

Кадыров и геополитика "президента" Чечни