Сущность экономического подхода к анализу преступной и правоохранительной деятельности

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Те неоинституциональные концепции, которые уже приобрели известность среди отечественных экономистов, - теория общественного выбора и теория прав собственности - изучают влияние правовых норм на развитие легального, официального бизнеса. В отличие от них экономическая теория преступлений и наказаний (economics of crime and punishment) исследует экономическое “подполье” - мир за рамками “общественного договора”, мир, где действуют преступники и борющиеся с ними стражи порядка. Экономический подход к анализу преступной и правоохранительной деятельности в России практически совершенно неизвестен, хотя актуальность этого направления научного поиска для нашей страны гораздо выше, чем для развитых стран Запада, где родилась эта теория.

1. История экономического анализа преступности - от Бернарда Мандевиля до наших дней

Предшественник, который не стал основоположником. Хотя преступность есть столь же древнее явление, как и цивилизованное общество, экономический подход к ее изучению стал складываться совсем недавно. До этого при изучении преступности преобладала кажущаяся самоочевидной точка зрения, что преступная деятельность есть отклонение от общепринятой нормы, которое несет обществу лишь ущерб. Экономическая теория преступлений и наказаний возникает там и тогда, где и когда преступность начинает рассматриваться не как отклонение от нормы, а как специфическое ее проявление, как девиация в границах нормы.

Предтечей экономики преступлений и наказаний является английский публицист Бернард Мандевиль, один из второстепенных мыслителей эпохи Просвещения. В 1705 г. вышло первое издание написанной им в стихах “Басни о пчелах, или Пороки частных лиц - блага для общества”, которая очень быстро завоевала в глазах современников скандальную известность. Главная мысль этого произведения так же проста, как и неожиданна: преступная (и шире - аморальная) деятельность отдельных индивидов служит благосостоянию общества в целом. Для доказательства этой идеи, которая получила название “парадокса Мандевиля”, автор поставил мысленный эксперимент, используя доказательство от противного. В своей басне он сначала в сатирическом ключе изобразил современное ему общество (“улей”), подчеркивая нечестность купцов, продажность чиновников и т.д.

Когда же осознавшие свои грехи люди (“пчелы”) стали вести нравственный и законопослушный образ жизни, то от былого экономического процветания не осталось и следа. Без честолюбия, без эгоистической жажды наживы рыночное хозяйство в мысленном эксперименте Б. Мандевиля оказалось нежизнеспособным, обреченным на упадок. Автор “Басни о пчелах” приходит, таким образом, к выводу, что преступная жажда наживы и нормальное рыночное хозяйство вырастают, в сущности, из одного корня, а потому искоренение преступности невозможно без подрыва экономики.

Б. Мандевилю не повезло: он высказал свою гениальную догадку о принципиальном единстве преступной и обычной деятельности не вовремя, и потому заслужил от “высоконравственных” современников в основном упреки. Характерна в этом смысле позиция его младшего современника Адама Смита, знаменитого основоположника английской классической политической экономии: как экономист, он в “Богатстве народов” (1776 г.) сформулировал “моральный парадокс”, но как философ-этик осудил Мандевиля в “Теории нравственных чувств” (1759 г.), назвав его философско-этическую концепцию “безнравственной”. “Парадокс Мандевиля” на долгое время оказался забыт.

Рождение научной школы. “Второе рождение” экономики преступлений и наказаний произошло в 60-е гг. нынешнего века. Оно связано прежде всего с именем знаменитого американского экономиста Гэри Беккера, который в своем научном творчестве целенаправленно выступает за расширение круга объектов экономического анализа (за что был в 1992 г. удостоен премии им. А. Нобеля по экономике с формулировкой “за расширение области применения микроэкономического анализа к широкому кругу проблем человеческого поведения и взаимодействия, включая поведение вне рыночной сферы”). Помимо трудов по проблемам теории человеческого капитала, экономики семьи, теории общественного выбора из-под его пера вышел ряд фундаментальных исследований, касающихся именно преступной и правоохранительной деятельности. Датой рождения экономики преступлений и наказаний как одного из направлений неоинститционализма можно считать 1968 г., когда была опубликована программная статья Г. Беккера, название которой напоминает знаменитый роман Ф.М. Достоевского, - “Преступление и наказание: экономический подход”.

Эта статья как будто открыла плотину: новое направление научного поиска быстро завоевало широкую популярность среди западных экономистов. Достаточно упомянуть, что проблемами экономики преступлений и наказаний занимались в той или иной степени такие корифеи современной экономической теории как М. Фридмен (лауреат премии А. Нобеля по экономике 1976 г.), Д. Стиглер (лауреат 1982 г.), Дж.М. Бьюкенен (лауреат 1986 г.), не говоря уже о многих менее “титулованных” экономистах (В. Ландс, П. Рубин, М. Олсон, Г. Таллок, Л. Туроу, Д. Фридмен и др.). Во многих западных университетах читаются специальные курсы по экономике преступлений и наказаний (или по отдельным ее направлениям). Таким образом, в наши дни экономика преступлений и наказаний стала одним из приоритетных направлений научного поиска, внимание к которому тем выше, чем сильнее волнуют общество проблемы криминогенности.

Хотя экономика преступлений и наказаний основана на неоклассической методологии с характерным для нее пристрастием к абстрактному экономико-математическому моделированию, среди работ экономистов этого направления можно встретить исследования и в стиле “традиционного” институционализма.

Как и в других сферах экономической теории, в экономико-криминоло-гических исследованиях сохраняется преобладание интеллектуального влияния экономистов США; исследования ученых Западной Европы имеют заметный отпечаток вторичности. В России исследований по экономической теории преступлений и наказаний пока почти нет.

Общие принципы и спектр экономико-криминологических исследований. До 60-х гг. среди криминологов преобладало убеждение, что преступники - это люди, принципиально отличающиеся от нормальных законопослушных граждан: они не контролируют свое поведение и не задумываются о завтрашнем дне, иррациональны и аморальны. Г. Беккер впервые (если не считать полузабытого Б. Мандевиля) предложил исходить из того, что преступники по существу так же рациональны, как и любые другие люди, - они точно так же стремятся максимизировать свою выгоду при ограниченных ресурсах. Принцип оптимизирующего поведения действительно оказался универсальным, пригодным не только для объяснения поведения преступников, но и для выработки наиболее эффективных путей сдерживания преступности. Этот принцип означает, что преступник (или правозащитник) сознательно и долгосрочно планирует свою деятельность, выбирая из различных ее вариантов тот, при котором отношение выгод к затратам будет максимальным.

Поскольку современная экономическая теория использует в качестве измерителя затрат и выгод исключительно стоимостные (денежные) показатели, то точно так же поступают и криминологи-неоинституционалисты, абстрагируясь, например, от этических оценок, если они никак не влияют на показатели доходов и расходов. Как и при анализе обычной экономической деятельности, экономисты не утверждают, будто все преступники действуют рационально. Чтобы предложенная неоинституционалистами модель рационального преступного поведения была признана корректной, вполне достаточно, если рационально ведет себя (или, по крайней мере, стремится вести) большая часть правонарушителей.

Поскольку основные принципы поведения людей в обычной экономической жизнедеятельности и в преступном мире оказываются одинаковыми, то экономическая теория преступлений и наказаний имеет, в сущности, ту же структуру, что и общая экономическая теория. Внутри нового раздела эконо-микса давно сформировались самостоятельные подразделы: есть экономическая теория поведения преступников (“производителей”), их жертв (“потребителей”), проекцией общей теории экономических организаций стала экономическая теория организованной преступности, проекцией общей теории государственного регулирования хозяйства - экономическая теория правоохранительной деятельности.

Подобно тому, как наряду с общей экономической теорией есть экономические теории различных специфических видов производства (экономика промышленности, жилищная экономика, экономика игорного бизнеса и т. д.), существуют разработки по экономике отдельных видов преступной деятельности (экономика наркобизнеса, экономический анализ уклонения от налогов, экономика коррупции и т. д.), а также некоторых видов наказаний (например, применения смертной казни). Пожалуй, можно констатировать, что публикации по этим частным теориям (особенно, по экономике наркотиков) превосходят число публикаций по общей теории преступлений и наказаний. (Впрочем, схожая картина наблюдается и в экономической теории в целом).

Конечно, экономическая теория преступлений и наказаний развита пока несколько слабее, чем некоторые другие направления неоинституционализма (как, например, теория прав собственности и экономика права). Сами экономисты-криминологи отмечают заметный “зазор” между экономической теорией и криминологической практикой. Развитие теории осложняется, в частности, тем, что отсутствует достоверная информация о многих конкретных экономико-криминологических показателях: занятые повседневной рутиной криминологи не замечают важных долгосрочных тенденций, а лишенные конкретной информации экономисты вынуждены ограничиваться общими моделями высокой степени абстрактности. Прочный творческий союз экономистов и криминологов формируется на наших глазах, но уже созревшие плоды этого формирующегося союза довольно многообещающи.

В нашем кратком обзоре мы при всем желании не смогли бы рассказать о всех направлениях экономики преступлений и наказаний. Наша задача скромнее: дать представление о возможностях этого направления неоинституциона-лизма, познакомив с некоторыми наиболее любопытными идеями и направлениями научного поиска. При этом автор обзора стремился использовать публикации не столько последних лет, сколько 70 - 80-х гг., когда происходило формирование классического фонда идей экономической теории преступлений и наказаний.

2. Экономический анализ преступной деятельности

Преступление как разновидность рискованного бизнеса. Неоинститу-ционалисты подчеркивают, что преступник ведет себя по существу так же, как и нормальный законопослушный гражданин, - стремится наиболее эффективно использовать имеющийся в его распоряжении человеческий и физический капитал. “Таким образом, - можно прочесть в одной из обзорных статей, - решение стать преступником в принципе не отличается от решения стать каменщиком, или плотником, или, допустим, экономистом. Индивид рассматривает чистые затраты и выгоды каждой альтернативы и принимает на этой основе свое решение”. Однако между профессией плотника и “профессией” преступника все же есть одно принципиальное различие, которое экономисты давно заметили. Чтобы лучше его понять, есть смысл обратиться к одному, казалось бы, сугубо частному и эмпирическому экономико-криминологическому исследованию.

В 1972 г. была опубликована небольшая статья американского экономиста Майкла Сесновица “Доход от кражи со взломом”. Ее автор на основе конкретных данных криминологической статистики штата Пенсильвания за 1967 г. попытался точно оценить, насколько прибыльна “профессия” взломщика (кражи со взломом, burglary, - самый широко распространенный в США вид преступлений), и тем самым дать пример конкретного использования общетеоретической модели расчета доходности преступной деятельности.

Кража со взломом, как, впрочем, и любой другой вид преступной деятельности) - это, подчеркивает автор, высокорискованная деятельность, поскольку вор рискует быть пойманным и осужденным. Если попытаться изобразить в виде формулы зависимость чистого дохода преступника от различных факторов, то она будет выглядеть так:

R = (1 - p) S + p (S - D) = S - p D,

где R - доход (return) взломщика;

р - вероятность (probability), что вор будет пойман и наказан;

S - величина украденного (stolen);

D - денежная (dollar) величина потерь взломщика, которые он несет в результате наказания.

Заметим, что эта формула имеет универсальное значение и может использоваться для расчета доходности любых видов преступной деятельности корыстной направленности - уклонения от налогов, ограбления банков, киднеп-пинга, наркоторговли и т. д.

При конкретном расчете переменных главным является правильный учет потерь в результате наказания (D). Если наказанием является штраф, то оценка потерь правонарушителя производится очень легко. Труднее правильно рассчитать потери, которые несет преступник, приговоренный к тюремному заключению. В этом случае оценка должна производиться по методу альтернативных издержек: берется средний уровень упущенного потенциально возможного легального заработка, который преступник мог бы получать в течение среднего срока заключения, если бы он был на свободе, и из этой величины вычитается средний доход заключенного (т. е. средние расходы тюремной администрации на одного заключенного).

Расчеты М. Сесновица дали следующий результат: средняя величина чистой добычи от преступления составляет примерно 120 дол.; вероятность осуждения за кражу со взломом -- около 6 %; ожидаемые потери от в среднем 40-месячного тюремного заключения - примерно 5.300 дол.; следовательно, ожидаемый доход взломщика составляет около -200 дол. Иначе говоря, средний ожидаемый чистый доход преступника оказался отрицательной величиной. Эта закономерность проявляется практически во всех видах правонарушений. Каждый, кто любит ездить безбилетником, рано или поздно убеждается, что, действительно, вероятность встретить контролера и величина штрафа таковы, что систематические поездки без билета оказываются убыточными.

Если средний ожидаемый доход преступника ниже нуля, можно ли утверждать, что преступник рационален? Можно! В современной экономической теории есть специальный раздел - экономика риска. Экономисты различают три различных типа рационального хозяйственного поведения: склонность к риску, нейтральное отношение к риску и избегание риска. Поведение преступников - это поведение склонных к риску, следовательно, преступление можно рассматривать как разновидность рискованного бизнеса. В легальной экономике таким образом ведут себя многие игроки на бирже, любители азартных игр, некоторые предприниматели-новаторы. Чем более рискованным является какой-либо вид деятельности (в том числе преступной), тем более низким будет средний реальный доход любителей риска. Поэтому доходы преступников обычно ниже заработков, которые они могли бы получать, занимаясь легальной экономической деятельностью.

Если представить подход, продемонстрированный М. Сесновицем, в более общем виде, то поведение преступников предстает как максимизация ожидаемой полезности. Г. Беккер выразил ожидаемую полезность от совершения правонарушения следующей формулой:

EU = (1 - p)U (Y) + pU (Y - f) = U (Y - p f),

где EU - ожидаемая полезность (expected utility) от преступления,

р - вероятность осуждения правонарушителя,

Y - доход от преступления,

U - функция полезности (utility) преступника,

f - наказание за преступление.

Поскольку преступник рассчитывает на длительную карьеру, то при оценке дохода от преступной деятельности он должен учитывать альтернативные издержки - доход в легальном бизнесе, который он получал бы, если бы не пошел по “кривой дорожке”. В модели Г. Беккера предполагается, таким образом, что потенциальный преступник имеет лишь две альтернативы: либо он выбирает преступную карьеру (при EU > 0), либо он остается законопослушным гражданином (если EU < 0).

Последователями Г. Беккера предлагались и более сложные модели преступной деятельности. Широко известны, в частности, модели портфельного выбора: потенциальный преступник может распределять свой доход или свое время (т. е. свой денежный или человеческий капитал) в различных пропорциях между легальной и нелегальной деятельностью.

Организованная преступность как монополия. Если неоинституционалисты уподобляют криминальную деятельность рынку, то на этом рынке должны действовать товаропроизводители различной степени концентрации. В легальном бизнесе спектр возможных видов организации производства в какой-либо отрасли варьируется от чистой конкуренции (множество мелких фирм) до чистой монополии (одна-единственная крупная фирма). А как организован пре-ступный бизнес? Этой проблемой и занимаются специалисты по экономике организованной преступности (economics of organized crime).

Общеизвестно, что преступления совершают не только девианты-одиноч-ки, но и преступные организации разного масштаба и различной степени стабильности. По поводу того, как соотносятся понятия “преступная организация” (типа мафиозной “семьи”) и “фирма”, в литературе можно встретить две точки зрения. Одни фактически ставят между ними знак равенства, другие полагают, что мафиозная “семья” ближе к финансово-промышленной группе. Видимо, универсального ответа на этот вопрос дать нельзя, встречаются примеры и того, и другого рода.

В любом случае экономисты согласны, что мир организованной преступности можно рассматривать как сеть фирм, производящих запрещенные законом товары и услуги и стремящихся контролировать рынок. Современный преступный мир (особенно, в развитых странах) в сущности копирует олигополистическую структуру легального бизнеса: наряду с ограниченным числом крупных и устойчивых организаций (кланов, “семей”, группировок), которые захватывают наиболее прибыльные сферы, есть множество более мелких криминальных групп, а также преступников-одиночек, которые действуют в менее прибыльных сферах и обычно находятся под определенным влиянием “больших боссов”.

Почему в преступном мире формируются стабильные организации со строгой внутренней дисциплиной и разделением труда? Для ответа на этот вопрос обратим внимание на долгосрочные тенденции в экономической истории преступного мира.

Пока основной формой преступлений были т.н. “преступления с жертвами” (кражи, грабежи и т.д.), крупные и стабильные преступные организации отсутствовали. Современные формы организованной преступности складываются в конце XIX в., когда растет число так называемых “преступлений без жертв” (проституция, наркобизнес, контрабанда, рэкет). Если “преступления с жертвами” основаны на применении насилия к потерпевшим, то при “преступлениях без жертв” происходит купля-продажа запрещенных законом товаров и услуг по обоюдному согласию. Именно при “преступлениях без жертв” формируются криминальные рынки в собственном смысле слова. Этот сдвиг от преступлений-перераспределения к преступлениям-производству и является причиной образования организованной преступности в ее современных формах.

В криминальном производстве действуют те же факторы, что и в легальном: стремление минимизировать трансакционные издержки ведет к образованию криминальных “органов власти” и к сплочению ранее самостоятельных преступников в криминальные “фирмы”, над которыми надстраиваются “надфирменные объединения”. Криминальные “фирмы” и “надфирменные объединения” обеспечивают, во-первых, защиту нелегальных соглашений внутри преступного мира и, во-вторых, соглашения преступников с силами правопорядка. Таким образом, мафия выполняет функции криминального правительства, которое берет на себя организацию “теневого” правосудия и налаживание контактов с окружающей средой. Выполнять это по силу не преступникам-одиночкам и не мелким конкурирующим бандам, а только крупным организациям, действующим долгие годы.

Начав с монополизации публично-правовых функций, крупные преступные организации быстро переходят к монополизации и отдельных видов криминального производства. В сущности, каждая преступная организация стремится заменить гангстерское рыночное хозяйство гангстерской командной экономикой, что, однако, в полной мере практически невыполнимо: помимо противодействия со стороны других преступных организаций и правоохранительных органов полной монополизации преступного бизнеса одной организацией препятствует сама технология криминального производства.

Давно уже отмечено, что различные “черные” рынки - рынки запрещенных товаров и услуг - подвержены организованности и монополизации в разной степени. Например, наркобизнес контролируется организованной преступностью в большей степени, чем проституция, а среди наркорынков сильнее монополизированы рынки героина и кокаина, в то время как рынок марихуаны и гашиша - гораздо слабее. В преступных промыслах, как и в легальных, монополизируются лишь те отрасли, где объективно существуют монополистические барьеры: эффект масштаба, возможность захватить редкие сырьевые ресурсы. Поскольку во многих сферах криминального бизнеса таких барьеров нет, то сколько-нибудь его полная монополизация заведомо невозможна. “На самом деле, - отмечает американский экономист Пол Рубин, - есть основания ожидать, что преступные фирмы более локальны, чем некриминальные фирмы”: гангстеры не могут легально защищать свои права собственности, использовать рекламу и т. д. В результате организованная преступность предстает перед исследователем как сеть локально-монополистических фирм, между которыми не прекращается конкуренция за передел старых и освоение новых рынков.

Самый важный аспект в экономической теории организованной преступности - это вопрос о степени ее общественной опасности. В современной отечественной криминологической литературе (особенно, популярной) господствует мнение, что именно организованная преступность несет обществу наибольшую опасность и потому должна быть главным объектом правоохранительной деятельности. Экономисты глядят на эту проблему принципиально иначе.

Уже американский экономист-криминолог Томас Шеллинг, пионер экономического анализа организованной преступности, отмечал, что “некоторые цели организованной преступности совпадают с целями общества - это минимизация междоусобных банд и всех насильственных побочных последствий преступлений, даже избегание согласно договоренности определенных видов преступлений. (…) Если это так, то не следует желать, …чтобы вся преступность была менее организованной. Возможно даже, нам необходимо, чтобы некоторые виды преступности были бы более организованными, чем сейчас”. Призыв к разумному компромиссу с организованной преступностью постоянно с тех пор звучит в работах неоинституционалистов.

Развивая эту идею, знаменитый американский экономист Джеймс Бьюкенен построил графическую модель, изображающую взаимосвязь между преступностью и правозащитой. На Рис. 1 кривая L описывает поведение законопослушных граждан, определяющих расходы на правозащиту в зависимости от уровня преступности, а кривая С - поведение преступников, определяющих размах своей деятельности в зависимости от интенсивности правозащиты. Чем больше совершается преступлений, тем больше средств будет затрачено на борьбу с ними; поэтому кривая “законодательной реакции” L идет снизу вверх. Наоборот, кривая “криминальной реакции” С идет сверху вниз, потому что с усилением правозащиты преступники вынуждены свою деятельность сокращать.

Рис. 1. Взаимосвязь между уровнем ресурсов, вкладываемых в преступную и правоохранительную деятельность: L -- “законодательная реакция”; С -- “криминальная реакция” в условиях конкуренции; Сm -- “криминальная реакция” в условиях монополии; a - экономия ресурсов преступников в результате монополизации; b - экономия ресурсов общества

Система будет находится в равновесном состоянии, когда преступная и правоохранительная деятельность уравновесят друг друга, т. е. когда кривые С и L пересекутся. Дж. Бьюкенен доказывает, что кривая “криминальной реакции” при монополизации преступных промыслов лежит ниже кривой “криминальной реакции” в конкурентных условиях. В таком случае монополизация преступных промыслов приведет к сдвигу точки равновесия Z вниз и влево, к Zm, т. е. к снижению уровня преступности и одновременной экономии расходов на правовую защиту. Исследователь недвусмысленно делает вывод, что “такая монополия социально желательна, и это должно быть полностью признано правоохранительными ведомствами, которым следует поощрять или, по крайней мере, не затруднять организацию такого (монополизированного) производства”.

Тезис о благоприятности для общества криминального монополизма можно конкретизировать для конкретных преступных промыслов.

Что касается “преступлений без жертв”, типа деятельности сутенеров или наркоторговцев, то здесь применимо стандартное сравнение моделей конкурентного и монополизированного рынков: монополизация ведет к росту цен при сокращении объема продаж криминальных товаров (например, наркотиков), что является позитивным для общества результатом.

Для анализа ситуации применительно к “преступлениям с жертвами”, целесообразно использовать предложенную американским экономистом Манкуром Олсоном логическую модель, сравнивающую “бандита-гастролера” и “оседлого бандита”.

Рациональный преступник, который постоянно меняет объекты преступных посягательств (воровства или грабежа), практически совершенно не заинтересован в благосостоянии своих жертв и потому будет забирать у них все, что только можно. Естественно, “в мире, где действуют бандиты-гастролеры, никто не видит никаких … побудительных мотивов производить или накапливать все, что может быть похищено…”. Ситуация принципиально меняется, указывает М. Олсон, когда вместо многих кочующих из одного района в другой бандитов-гастролеров формируется одна преступная организация, монополизирующая преступную деятельность на какой-либо территории. “Пастуху” выгодно, чтобы его “овцы” были сыты; чтобы у мафиозной “семьи” были стабильно высокие доходы, ей необходимо заботиться о процветании местных жителей и бизнесменов. Поэтому рациональная мафиозная “семья” - монополист не будет воровать или грабить на своей территории сама и не будет позволять делать это посторонним преступникам. Преступная организация “увеличит свою выручку, торгуя “охраной”, защитой от преступлений, которые она готова совершить сама (если ей не заплатят), и преступлений, которые совершат другие (если она не будет держать на расстоянии посторонних преступников). Следовательно, - пишет американский экономист, - если какая-либо “семья” имеет абсолютные возможности для того, чтобы совершать и монополизировать преступления на конкретной территории, преступность там будет невелика, или (за исключением “охранного” рэкета) ее не будет вообще”. Итак, модель М. Олсона еще раз убеждает, что с экономической точки зрения и преступники, и законопослушные граждане заинтересованы в максимальной монополизации криминальных промыслов.

Таким образом, экономическая теория убедительно доказывает, что для общества организованная преступность (монополизация преступных промыслов) предпочтительнее преступности дезорганизованной (конкурентной организации преступных промыслов). Экономисты авторитетно предостерегают против популистских “крестовых походов” на организованную преступность, результатом которых станет не снижение, а увеличение социальных издержек. Воистину, О. Уайльд был прав, когда говорил, что лучший способ борьбы с пороком - это примириться с ним.

3. Экономический анализ правоохранительной деятельности

преступный правовой экономический

Оптимизация уровня преступности как цель правоохранительной деятельности. Стандартное мнение о задачах правоохранительных органов гласит, что они должны “искоренять” и “ликвидировать” преступность. Если, однако, взглянуть на это с точки зрения соотношения затрат и выгод, то приходится задуматься, что несет обществу большие потери - преступность или борьба с нею?

Как сформулировал знаменитый американский экономист Джордж Стиглер, “для предельного сдерживания необходимы предельные затраты”. Иначе говоря, чем сильнее защита правопорядка, тем большее давление испытывают нормальные законопослушные граждане, вынужденные не только содержать за счет своих налогов армию сил правопорядка, но и переносить массу унизительных полицейско-бюрократических процедур, призванных предотвращать потенциально возможные правонарушения. В принципе абсолютно все виновные могут быть гарантированно изобличены и наказаны, если все ресурсы общества будут брошены исключительно на правоохранительную деятельность. Практика доказывает, что, действительно, в тоталитарных обществах уровень преступности ниже, чем в сопоставимых с ними обществах демократических. Конечно, общество может, с другой стороны, вообще избегать расходов на защиту правопорядка, но в таком анархичном обществе неизбежно возрастут потери от преступности.

Очевидно, любые крайности в этом вопросе равно нежелательны. Принцип оптимизирующего поведения в данном случае требует, чтобы минимизировались совокупные издержки преступности, включающие и потери общества от совершенных преступлений, и расходы общества на предотвращение преступлений.

Экономическое решение проблемы оптимизации правоохранительной деятельности в самом общем виде можно проследить на экономико-математи-ческой модели, разработанной в 70-е гг. несколькими американскими экономистами-криминологами - Лэдом Филлипсом, Гарольдом Воти-младшим и Крисом Эскриджем.

Таким образом, общей целью правоохранительной деятельности должно быть не “искоренение” преступности, а сдерживание ее на оптимальном с точки зрения общества уровне.

Модель К. Эскриджа, носит, конечно, самый общий характер. Практическое ее использование для определения оптимума правоохранительной деятельности сопряжено со многими трудностями - прежде всего, с затруднениями в определении потерь от преступности. Определить имущественные потери относительно легко. Но как оценить потери от преступлений против личности - убийств, изнасилований и т.д.? Такого рода оценки неизбежно будут носить очень приблизительный характер.

Согласно расчетам американского экономиста Т. Миллера, специалиста по вопросам экономики здравоохранения и безопасности, в США 1990-х гг. насильственно прерванная человеческая жизнь обходится государству примерно в 2,4 млрд. долл., экономический ущерб от изнасилования составляет в среднем 60 тыс. долл., а от разбойного нападения - 20 тыс. долл. Если использовать эту методику, то нематериальный ущерб от преступлений против личности составляет в современной Америке примерно 170 млрд. долл. ежегодно. Сравнивая масштабы потерь от преступности с величиной расходов на борьбу с преступностью (Табл. 1), можно сделать вывод, что США находятся правее оптимального уровня преступности, поскольку потери от преступлений заметно превышают расходы на их сдерживание.

Экономическое обоснование выбора мер наказания. Криминологи выделяют четыре функции наказаний преступников: наказание виновных, их изоляция для предотвращения совершения ими новых преступлений, перевоспитание виновных и сдерживание потенциальных преступников. Экономисты сосредотачивают свое внимание на функции сдерживания, полагая другие функции либо чисто этическими (наказание), либо применимыми к ограниченному кругу преступников (изоляция), либо просто сомнительными (перевоспитание). Одним из наиболее важных результатов экономического подхода к анализу преступности является вывод, что “наказание в форме увеличения вероятности ареста и длительности срока заключения служит удержанию от преступления”. Для подтверждения этого достаточно вспомнить формулу дохода правонарушителя: чем выше показатели р и D, тем ниже доходность преступления и, следовательно, тем меньшее число людей будут рационально выбирать преступную карьеру.

Трактовка наказания как инструмента сдерживания позволяет ослабить остроту характерной для либерального сознания дилеммы наказания. “Дилемма наказания”, - пишет по этому поводу Дж. Бьюкенен, - возникает в силу того, что для обеспечения такого общественного блага, как законопослушание, должно быть произведено такое общественное “антиблаго”, как наказание. (…) Нормальный человек может страдать, зная о наказании явных преступников; он будет страдать еще больше, если поймет, что некоторые арестованные, на самом деле, обвинены ложно”. Если, однако, мы рассматриваем наказание не как инструмент мести, а как способ профилактики потенциальных преступлений, то гуманным ценностям общества наносится гораздо меньший урон. Встав на эту позицию, даже “мягкий человек, сострадающий ближнему, рационально одобрит при выработке законодательных норм суровые наказания, поскольку чем более суровы наказания, тем сильнее их сдерживающий эффект и тем реже возникает необходимость практически применять эти меры”.

Совокупные потери общества, как доказал Г. Беккер, минимизируются тогда и только тогда, когда вероятность раскрытия преступления и тяжесть наказания таковы, что правонарушителями становятся лишь те лица, которые склонны к риску. Если обратиться к уравнению чистого дохода от преступления, то данное условие означает, что этот доход (R) не должен быть больше нуля.

Иначе говоря, ожидаемые потери от преступления (p D) должны превышать добычу от преступления (принцип “преступление не оплачивается”). Это уравнение является основополагающим при выработке рациональной политики сдерживания преступности.

Из данного уравнения очевидно, что степень наказания и его тяжесть являются “благами-субститутами”, т. е. могут взаимозаменять друг друга: назначение тяжелых наказаний при низкой раскрываемости преступлений дает такой же сдерживающий эффект, что и назначение слабых наказаний при высокой раскрываемости преступлений. Эмпирические исследования уточняют, что увеличение на 1 % вероятности осуждения сильнее удерживает от преступления, чем увеличение на 1 % тяжести наказания.

Зависимость числа преступлений от вероятности осуждения и от тяжести наказания заметно варьируется по различным видам преступлений и в разных странах. Чем тяжелее преступление, тем в большей степени правонарушители чувствительны к вероятности раскрытия преступления и тем слабее они реагируют на тяжесть наказания. Это значит, что для потенциального преступника нет особой разницы между пожизненным заключением или осуждением на 20 лет, поскольку и то и другое реально означает полное разрушение жизни. В Табл. 2 показаны различные оценки эластичности уровня двух наиболее частых видов преступлений в США в зависимости от вероятности осуждения: для грабежей (robbery), более тяжелых правонарушений, показатели оказываются заметно выше, чем для краж со взломом (burglary). Что касается средней эластичности количества преступлений от вероятности наказания, то в мировом масштабе, по оценкам норвежского экономиста-криминолога Эрлинга Эйде, она составляет в среднем примерно -0,5: увеличение вероятности осуждения на 1 % уменьшает число преступлений на 0,5 %.

Другой важный аспект экономического анализа судебно-пенитенциарной системы - поиск путей минимизации расходов на ее функционирование. Большинство преступников несут наказание в виде отбывания тюремного заключения; однако это означает, что общество наказывает не только преступника, но и само себя, поскольку заключенный находится на государственном обеспечении, ничего не производя. Преступник, находящийся в тюрьме, не способен быть производительным, - пишет по этому поводу П. Рубин, - и он производит некоторые издержки, в то время как никто не получает в результате выгоды”. Подобные ситуации, когда происходит не перераспределение благ, а абсолютное их сокращение, экономистам хорошо известны (они наблюдаются, например, в результате монополизации производства), их называют возникновением “омертвленных издержек” (dead-weight cost). Исходя из общеизвестной житейской мудрости “время - деньги”, можно было бы счесть тюремное заключение и денежный штраф благами-субститутами. Г. Беккер полагает, однако, что штрафы эффективнее тюремного заключения, поскольку при применении штрафов не возникает омертвленных издержек.

В этом вопросе, однако, требует дополнительного анализа вопрос, будут ли равны сдерживающие эффекты тюремного заключения и равного ему по величине наносимого материального ущерба денежного штрафа. Априори можно предположить, что, поскольку пребывание в тюрьме наносит репутации правонарушителя невосполнимый и трудно оцениваемый в деньгах урон, то замена тюремного заключения денежным штрафом должна производиться с коэффициентом редукции, который больше единицы. (Например, год тюремного заключения считать эквивалентным штрафу размером в среднюю потерянную зарплату за два года.) Кроме того, последовательная замена сроков тюремного заключения штрафами затруднительна из-за того, что у разных правонарушителей ценность их времени сильно различается. Видимо, некоторое “омертвление” общественных ресурсов есть неизбежная плата за необходимый обществу сдерживающий эффект.

Норма субституции тюремного заключения денежным штрафом будет качественно различаться для разных категорий правонарушителей. Г. Беккер предлагает использовать в данном вопросе предложенную им концепцию человеческого капитала - воплощенной в человеке и неотделимой от него способности приносить доход, которая зависит от его уровня образования, приобретенных профессиональных навыков и т.д. При таком подходе всех правонарушителей можно разделить на две категории: лица с высоким человеческим капиталом (обычно это люди с высоким образованием) и лица с низким человеческим капиталом (малообразованные преступники). Для первых более ценным ресурсом будет время, для вторых - деньги. Тогда с целью усилить сдерживающий эффект целесообразно проводить дифференцированную в соответствии с человеческим капиталом преступника политику наказаний, лишая преступников того, что является для них более ценным. Преступники с высоким человеческим капиталом (обычно это “преступники в белых воротничках”) должны приговариваться преимущественно к тюремному заключению, а преступники с низким человеческим капиталом (обычно это общеуголовные преступники) - к денежным штрафам.

Помимо замены тюремных сроков заключения денежными штрафами для экономии издержек правоохранительной деятельности часто используется практика “согласованного признания вины”. В США, в частности, большинство уголовных дел до судебного процесса не доходят, поскольку и обвиняемый, и обвинитель заблаговременно приходят к компромиссу: например, обвиняемый в избиении, которому грозит 10-летний срок заключения, признает себя виновным в хулиганстве и приговаривается к 2-летнему сроку. Подобные компромиссы, указывает американский экономист-криминолог Уильям Ландс, часто вызывают осуждение, но с экономической точки зрения они вполне оправданы. Действительно, судебный процесс несет значительные издержки обоим сторонам (оплата работников суда и адвоката подсудимого). Если они могут уладить дело “полюбовно” то в выигрыше будет и обвиняемый, и обвинитель.

Может возникнуть правомерный вопрос: не обесценивает ли подобная практика сдерживающего эффекта наказания? Поскольку, как уже упоминалось, сам факт осуждения сдерживает потенциальных преступников сильнее, чем тяжесть наказания, то снижение сдерживающего эффекта от ослабления наказания может быть достаточно умеренным. Таким образом, рациональное поведение правонарушителей и обвинителей не просто допускает, но прямо предписывает, что большинство дел будет решаться во внесудебном порядке по взаимной договоренности сторон.

Когда экономисты анализируют экономическую эффективность системы наказаний, то речь не может не зайти об обоснованности высшей меры наказания - смертной казни. Этот вопрос обсуждается уже очень давно, и, к сожалению, голос эмоций слишком часто заглушает голос рационального разума. Экономисты рассматривают проблему смертной казни, как всегда, при помощи своей излюбленной методики сравнения затрат и выгод. Может показаться кощунственным оценивать на весах Фемиды жизнь человека, уникальную и невозобновимую. Однако экономисты парируют этот аргумент, поскольку готовы оценивать и затраты, и выгоды смертной казни именно в жизнях людей - таким образом, на обе чашки весов Фемиды ставятся гири одинакового качества.

Экономический анализ смертной казни стал одной из главных тем научных поисков американского экономиста-криминолога Айзека Эрлиха. В своих работах он доказывал, что применение смертной казни дает сильный удерживающий эффект, сокращающий криминальное насилие и, в частности, количество совершаемых преступниками убийств. А. Эрлих провел сравнение количества убийств и смертных казней в различных штатах США, элиминируя другие факторы расхождений между ними (различия в национально-расовой и половозрастной структуре населения, в уровне доходов и т.д.). Его исследования показали, что между количеством смертных приговоров и числом убийств существует четкая обратная зависимость: каждая казнь убийцы предотвращает от 7 до 15 убийств. Хотя по поводу методики анализа последствий применения смертной казни (и иных видов наказаний) продолжаются дискуссии, в целом вывод А. Эрлиха об экономической эффективности этой высшей меры наказания стал среди экономистов общепринятым.

Итак, экономический подход к изучению наказаний позволяет оценивать эффективность различных их видов и, следовательно, дает ценный инструмент для совершенствования судебно-пенитенциарной системы.

Размещено на Allbest.ru