Обязанности как системообразующая правоотношений

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Обязанности как системообразующая правоотношений

Кардинальная смена вектора в социальном развитии государств, образовавшихся на всем постсоциалистическом пространстве, одновременно потребовала и переориентации в сфере общественно-значимых приоритетов и ценностей. Все это в целом актуализировало ряд проблем фундаментального характера, связанных с выявлением закономерностей и действием механизма социальной самоорганизации общества. В этой связи анализ и переосмысление ряда базовых принципов ее формирования и функционирования, где правоотношениям принадлежит одно из ведущих мест, имеет не только теоретическое, но и важное практическое значение.

С одной стороны, это обусловлено тем, что сегодня все человечество столкнулось с проблематичностью дальнейшего следования в векторе самоизменения и саморазвития, осуществляемого в рамках построения социальных отношений по принципу -- «свой -- чужой» и, соответственно, когда и в теории и на практике вся палитра социальных связей и отношений отражалась бы только в одном «черно-белом» цвете. Поэтому в современных реалиях перспектива ориентации общества только традиционные формы, где, как правило, преобладали однополярная или двухполярная модели социального обустройства мира, объективно становится несостоятельной, особенно в плане непредсказуемости своих дальнейших негативных последствий.

С другой стороны, перед молодыми суверенными государствами, образовавшимися после развала системы социализма, в равной мере как и перед Казахстаном, стоит задача не просто их интеграции в мировое цивилизационное пространство, где паритетность и равноправие являются одними из общепринятых принципов современной международной политики. Формирование своей собственной модели государственного обустройства, связанной как с определением внешнеполитического курса, так и отработкой механизма правового обеспечения всех, и в первую очередь рыночных преобразований, проводимых в этих странах, сопряжено с одним весьма немаловажным фактором. Его суть состоит в том, что осуществление всего намеченного должно реализовываться в интересах, прежде всего, всех граждан данных государств, а не только какой-то отдельно взятой их «элитной» части.

Раньше, на разных этапах развития общества, отбор подобных моделей государственного обустройства, а вместе с этим и всего арсенала соответствующих им организационных принципов и социально-правовых норм, осуществлялся как бы сам собой, спонтанно и без особой саморефлексии. То что происходило в действительности, внешне выглядело как итоговый, совокупный результат по- истине «броуновского» совмещения разнообразных видов деятельности людей, преследовавших свои, сугубо личные потребности, интересы и цели. Фактически, общество существовало да и продолжает функционировать в режиме самоорганизации и саморазвития, представленного в контексте лишь одного, субъект-объектного парадигмального видения. Его суть сводится к тому, что оно, практически, не выходит за рамки теоретических представлений о ситуациях, когда одна, как правило наименьшая, часть общества выступает в роли социального субъекта. И уже в этой связи ей при помощи соответственно вырабатываемой законодательно-правовой системы, в конечном итоге, всегда удавалось наличное окружение использовать как объект или в качестве своеобразного средства при достижении, в первую очередь, своих собственных интересов. Правда, зачастую эти интересы выдавались, да и по-прежнему маскируются, под видом особо социально значимых.

Вполне естественно, что недовольство объектоподобной части общества не могло не найти выражения в борьбе за изменение данного своего положения, которое при помощи соответствующей законодательно-правовой системы закреплялось в определенный социальный статус. А посему любая попытка его изменения официально объявлялась противозаконной, а следовательно, и антиправовой. Наиболее зримо успехи, достигнутые на этом поприще, нашли свое отражение в логике и содержании преобразований, обычно определяемых в обществе как демократические.

Однако сегодня становится все более очевидным, что молодым суверенным государствам для этих целей вряд ли подойдет тот путь, который был пройден странами, имеющими, по нынешним меркам, давние демократические традиции. Все эти страны характеризует то, что происходившие в них преобразования, особенно в правовой сфере, в конечном итоге сводились к отбору и перераспределению прав между властвующими и подвластными. В первую очередь это было связано с лишением или ограничением прав тех, чьи интересы, в силу их господствующего положения, находились под защитой соответствующей законодательно-правовой системы, о чем наглядно свидетельствует пример всех социальных революций, имевших место в истории.

Все это получило своеобразное закрепление в соответствующих теоретических представлениях, ставших, похоже, особенно среди юристов, даже традиционными. Их суть, например, отражает одно из мнений, согласно которому даже «путем принятия конституции общество реализует идеи об ограничении власти (курсив наш. -- В.Б.) и введения правил и норм поведения не только в отношении граждан, но и распространяет их на верховную власть в лице высших органов, включая и главу государства. Причем ограничения, налагаемые конституционными нормами, рассматриваются в конституционной теории как воплощение «высшего права», т.е. воли народа, являющейся основой для законного контроля над волей государства». Правда, основная причина появления этого «высшего права» у самого народа сторонниками данного подхода трактуется с позиций все того же субъект-объектного парадигмального видения. Коротко это право определяется высказыванием: «Власть -- слуга народа».

Однако, как об этом все больше свидетельствует практика первого десятилетия суверенного существования самих молодых государств, для этих целей вряд ли подходит и другой вариант. Основанный на привлечении опыта других стран, он в основном сводится к составлению такого набора всевозможного рода социальных прав и свобод, обязательно сразу же возводимых в ранг закона, которые бы в одинаковой мере устраивали всех и вся. Попытками создания подобного сводного их «каталога» сегодня, похоже, занято все постсоветское пространство. Отсюда -- появление законов, обусловленных, зачастую, абсолютно случайными, часто внешними и второстепенными факторами, такими как дань их сиюминутной значимости, или следствием лоббирования депутатами различных личных, партийных или всевозможного рода корпоративных интересов и т.д. При этом, как правило, среди принимаемых законов отсутствует какая-либо логическая взаимосвязь и взаимообусловленность, откуда дублирование в их содержании, случаи противоречия как друг другу, так порой даже и требованиям Конституций своих стран. Нетрудно представить себе ситуацию с законодательной базой молодых суверенных государств даже в недалеком будущем, если подобное валовое отношение к законотворческой деятельности сохранится и дальше.

Несмотря на различия, существующие между этими двумя вариантами подходов к официальному пониманию природы правоотношений, их объединяет одно: как в первом, так и во втором случае незыблемым остается представление о системе социального обустройства общества, где, несмотря на всевозможные варианты заверений и декларирования, неизменным остается один тип отношения -- «господство-подчинение». И не важно, является ли это господство формой проявления воли и желания -- или одного, или немногих, или даже относительного большинства членов определенного типа сообщества, как, например, это имело место в условиях существования советского строя.

Поэтому мировое сообщество сегодня поистине стоит перед дилеммой: или эволюционировать и дальше в направлении, хотя и связанном с определенным обновлением социокультурных норм и программ самоорганизации и деятельности, но функционирующих в русле доминирования лишь одного -- субъект-объектного парадигмального видения, или попытаться выйти на совершенно иной по качеству -- субъект-субъектный парадигмальный уровень, являющийся по своей природе действительно альтернативным данному.

Альтернативность данного уровня, на наш взгляд, во многом связана с совершенно иным подходом к пониманию природы, сущности и стратегии формирования всей системы социальных взаимоотношений в обществе, и в первую очередь -- в сфере правоотношений. Суть этого подхода состоит в том, что нельзя иначе достичь ни утверждения действительной демократии для всех в рамках любого отдельно взятого государства, ни паритетности и равноправия на международной арене во взаимоотношениях между самими государствами, претендующими на статус демократических и правовых, другим путем, не исключив (или, по крайней мере, не сведя к минимуму) не только на словах, но и на деле любой возможности использовать человеком (или любым сообществом людей) другого человека (или других людей) в качестве средства (объекта) при достижении ими всевозможного рода своих личных или социумно значимых интересов, целей и задач.

Как это ни парадоксально выглядит, но уже сегодня в арсенале приемов и способов социальной самоорганизации общества, в том числе и их правового обеспечения, среди прочих есть и такие, потенциальные возможности которых, к сожалению, еще не совсем до конца осмысленны, а потому и не используются в их полном объеме. Примером тому, по праву, могут служить договорные отношения, формируемые на основе согласования всех видов совместной деятельности между их непосредственными участниками. Именно с ними, как наглядно свидетельствует история, общество связывало, да и сегодня связывает свои лучшие надежды и чаяния. Однако существующие представления о договорных отношениях, на наш взгляд, еще не в полной мере раскрывают их подлинную сущность. Тем более, что устранение пробелов в этой сфере позволяет совсем в ином ракурсе взглянуть на природу и сущность самих правоотношений.

Обращение к договору является отнюдь не случайным. С одной стороны, он представляет собой весьма действенное средство при выборе его участниками именно ненасильственного варианта удовлетворения каждым своих личных потребностей и интересов. С другой -- именно договор, как действенная и довольно-таки эффективная форма взаимодействия между людьми, не имеет ограничений ни в количестве тех, кто может принимать в нем участие, ни в содержании того, что может при этом стать предметом общественно значимого договора. В истории общества именно он, в силу возможности предварительного согласования всех видов и форм осуществления совместной деятельности и их нормативного обеспечения при достижении любой, общественно значимой цели, давно уже стал весьма надежным полигоном при отработке наиболее приемлемых, а потому и наиболее востребованных форм взаимоотношений между его непосредственными участниками.

Как вполне справедливо подмечено, переход к рыночной форме самоорганизации общественных взаимоотношений в качестве важнейшего условия предполагает «... создание интегративного механизма, основанного на спонтанной самоорганизации структур согласования (курсив наш. -- В.Б.) частного интереса индивидов и групп с динамикой спроса и предложения»2. В этой связи переход к рыночной организации общества, предпринимаемый на всем постсоветском пространстве, в своей основе имеет вполне рациональную идею развития естественных начал социальной самоорганизации, и в первую очередь -- в сфере экономики. А успех в реализации данной идеи на практике во многом будет зависеть от того, насколько осуществляемое при этом их правовое обеспечение будет способствовать развитию подобных социальных структур, формируемых не на основе насилия или обмана, а согласования интересов всех их непосредственных участников.

Как определял еще К.Маркс, «.один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно, каждый их них лишь при посредстве одного, общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение, формой которого является договор, -- все равно, закреплен ли он законом или нет, -- есть волевое отношение, в котором отражается экономическое от- ношение»3.

Таким образом, договор в синкретичном виде содержит в себе и экономическую и юридическую компоненты. Сам по себе для каждой из сторон он представляет сугубо индивидуально значимое действие. Но именно благодаря этим своим составляющим он служит истоком многих общественно значимых процессов. При этом договор выступает прежде всего в качестве альтернативы, противостоящей проявлению любой формы открытого насилия. Ведь сам по себе захват чужой собственности или насильственное навязывание кому-либо чужой воли уже исключает необходимость при этом что- либо согласовывать вообще. Поэтому договор является весьма действенным способом, расширяющим возможности каждой из сторон не только при удовлетворении ими любого вида своих собственных потребностей, но и при осуществлении этого мирным путем.

Здесь необходимо обратить особое внимание на то обстоятельство, что сама по себе процедура заключения и выполнения условий договора сыграла весьма существенную роль в формировании совершенно нового вектора в эволюции человеческой истории. В первую очередь это нашло отражение в изменении самосознания людей, принимавших в этом процессе непосредственное участие. Необходимость обязательного лишения ими своей личной собственности, что является непременным исходным условием договорного процесса, заставляет каждого из них, пусть виртуально, т.е. пока только в сознании и временно, но примириться с пребыванием в отчужденной форме существования. Здесь части (или всей) своей собственности каждый как бы уже лишился, а желаемое ему еще только предстоит приобрести при завершении сделки. Для совершения же отчуждения в реальности он был обязан проявить волю, чтобы отчуждаемая им собственность без сопротивления, прежде всего с его стороны, действительно отошла к другому человеку. И это является первой предпосылкой, предотвращающей переход взаимоотношений в сферу открытого насилия.

Другим важнейшим условием, непосредственно предваряющим сделку, является устранение всех видов возможных расхождений сторон во взглядах на условия ее осуществления. Оно достигается за счет согласования мнений, в основе которых лежат представления каждой стороны о характере личной выгоды, получаемой каждым в конечном итоге. Сам процесс поиска наиболее оптимального решения, как и согласие на окончательный вариант, венчающий собой любой договор, всеми участниками решается, как правило, в одном ключе: насколько, именно для него лично, мера прав будет превышать (равенство -- исключение) меру его обязанностей. Ведь выгода -- это всегда разница между тем, что человек, прежде всего, теряет и лишь потом приобретает взамен. Поэтому именно потеря выступает тем базовым критерием, который позволяет определить характер и размер соответствующей выгоды для каждой из сторон, которая, возможно, может быть получена ими в будущем.

Естественно, что в договоре подобное отчуждение, т.е. лишение собственности, трансформируется в обязанности каждой из сторон, а выгода -- в ее права. В данном случае права, приобретаемые человеком, всегда являются вторичными и в этом смысле производными от его обязанностей. Ведь характер их взаимосвязи между собой во многом аналогичен соотношению, существующему между тем, что уже реализовано и тем, что еще только предстоит реализовать. Обязанности в договоре выполняют своеобразную функцию настоящего, а права -- будущего. «Различие между простым обещанием и договором, -- как считает Гегель, -- заключается в том, что при обещании то, что я хочу подарить, сделать, выполнить, выражено как относящееся к будущему и остается еще субъективным определением моей воли, которое я поэтому могу еще изменить. Напротив, стипуляция договора уже сама есть наличное бытие решения моей воли в том смысле, что я отчуждаю мою вещь, что она уже теперь перестала быть моей собственностью, и я уже признаю ее собственностью другого»4.

Договорные отношения, в силу объективной императивности обязанностей перед правами, в корне отличаются от всех других видов и форм взаимоотношений между людьми. В существующей литературе, как правило, доминирует совершенно иная точка зрения, где приоритетность в договоре отдается не обязанностям, а именно правам. Так, например, по мнению одного из авторов теории договорных отношений Т.Гоббса, «... договором называются действия двух или многих лиц, переносящих друг на друга свои права». К сожалению, подобная точка зрения является доминирующей во взглядах на понимание сущности правоотношений и сегодня, особенно среди юристов.

Однако подобный взгляд -- не более чем влияние все того же субъект-объектного парадигмального представления, когда права, как привилегия, принадлежат субъекту, а не тому, кто выступает в качестве объекта. Ибо тот же Гоббс, чувствуя некоторую внутреннюю несостоятельность подобного взгляда, сам же был вынужден признать, что «соглашение служит делу установления мира лишь постольку, поскольку мы, обязуясь что-либо совершить или от чего-либо отказаться, придерживаемся своих обязательств (курсив наш. -- В.Б); соглашения были бы бесцельными, если бы их не придер- живались»6.

Кроме того, понимаемый подобным образом характер взаимоотношения между обязанностями и правами имеет еще одну уникальную особенность. Ее суть состоит в том, что именно благодаря подобным образом достигаемой эквивалентности взаимосвязь между обязанностями и правами приобретает амбивалентный характер. Как противоположности, в силу взаимообусловленности и взаимопроникновения друг в друга, они образуют вид целостности, который, «будучи процессуальным, разрушается, как только нарушается это процессирующее (как бы застывшее в этом процессировании) взаимопроникновение противоположностей. ... Всякое такое действие неизбежно оборачивается деструкцией амбивалентности, а следовательно, -- и самого феномена»7.

К сожалению, как показывает практика, данный амбивалентный характер отношения между обязанностями и правами менее всего учитывается законодателями в их правотворческой деятельности. Поэтому многие законодательные акты, оторванные или только лишь косвенно связанные с каким- либо видом обязательств, по своей природе уже изначально теряют свой правовой характер. А потому, по сути, являются противоправными. Наглядным подтверждением проявления подобного правотворческого брака является сопровождение вновь принимаемых законов внесением целого ряда всевозможных изменений и дополнений в ранее принятые законы. И подобная болезнь даже у законотворцев молодых суверенных государств на сегодня, похоже, уже приобретает хронический характер.

Здесь хотелось бы отметить еще одну особенность обязательств в процессе становления отношений, претендующих на статус правовых. В силу объективного неравенства, существующего между людьми, вступающими в договор, а также под влиянием всевозможного рода других условий и факторов, в договоре благодаря соглашению может быть достигнуто так называемое формальное равенство всех его непосредственных участников. Но только это формальное равенство может быть достигнутым и реально достигается благодаря не сфере прав, как это почему-то принято считать, а именно сфере обязанностей. Ведь права, как некая выгода или привилегия, всегда более желаемы, чем обязанности. Поэтому в условиях доминирования отношения «господство-подчинение» именно у более сильного, богатого, способного и т.д. есть больше оснований и возможностей для того, чтобы навязать и в легитимной форме, в виде соответствующего закона, закрепить свою волю в качестве господствующей над всеми остальными.

Поскольку подобные возможности объектоподобной части населения объективно гораздо скромнее, чем у тех, кто пребывает в статусе господина, то консенсус среди противоборствующих интересов в процессе договора реальнее всего может быть достигнут именно в сфере обязанностей сторон. Вполне естественно, что это вовсе не означает, что соотношение между обязанностями и правами первых и вторых представляет собой пропорцию, выражаемую соотношением пятьдесят на пятьдесят. Ведь для более бедного, более слабого и т.д. важнее заручиться открытой формой признания обязательств противной стороной, а уж тем более -- закрепления их в форме закона. Неполная реализация закона в сфере прав «остается на совести» только их обладателя, в то время как невыполнение обязательств одной из сторон наносит ущерб, прежде всего, стороне противоположной, предоставляя ей тем самым возможность заявить об ущемлении ее прав, т.е. о проявлении несправедливости в подлинном смысле данного слова.

Отсутствие же в соглашении обязательств одной из сторон, равно как и неэквивалентный характер их соотношения с правами, приобретаемыми взамен, делает это соглашение справедливым лишь номинально.Поэтому его реализация на практике, как правило, всегда оборачивается благом для одних и ущербом для других. Это, в свою очередь, делает весьма проблематичной возможность следующего повтора данных договорных отношений на тех же условиях или в том же составе участников, разве только что путем очередного обмана или под давлением угрозы или открытого насилия.

Именно благодаря приоритету обязанностей, а не прав, договор имманентно содержит в себе еще одно качество, позволившее ему стать одним из наиболее востребованных видов общественных взаимоотношений. Его суть состоит в том, что договор, как нечто само собой разумеющееся, предполагает, все равно, оговорено это специально или нет, определенную меру гарантии того, что установленная соглашением эквивалентность между обязанностями и правами каждой из сторон не будет произвольно нарушена его участниками. И это положение распространяется на все время действия данного договора. Любое же посягательство на эту меру делает сомнительным достижение той цели, ради которой, он, собственно, и заключался. Поэтому в договоре, в соглашении, как отмечает в «Философии права» Гегель, «. заключено право требовать выполнения обязательства; однако оно, в свою очередь, дело особенной воли, которая в качестве таковой может действовать противно в себе сущему праву»8. Суть этой мысли сводится к тому, что «право требовать» выполнения соответствующих обязанностей ущемленной стороной по своей природе вполне обоснованно и вряд ли может вызвать сомнение у любого здравомыслящего человека. В то время как по воле или прихоти законодателя существующее право может отдельную категорию людей от ответственности за данную форму провинности попросту освобождать.

Природа подобной зависимости прав от обязанностей логически вполне объяснима. Она вытекает из природы эквивалентности. Известно, что эквивалентное отношение является ложным тогда, когда хотя бы одна из его составляющих ложная. На практике это оборачивается ситуацией, когда обязательства одного (некоторых) перед другим (другими) были добросовестно выполнены, а соответствующее обязательство другого (других) -- нет. Естественно, что в этом случае права первого (или первых), в силу амбивалентности их обязанностей и прав в договоре, будут автоматически ущемлены. А сам договор в целом приобретает статус неправового, т.е. несправедливого. «Ведь справедливость, -- как отмечал еще Эпикур, -- сама по себе не есть нечто, но в сношениях людей друг с другом в каких бы то ни было местах всегда она есть некоторый договор о том, чтобы не вредить и не терпеть вреда»9. В данном высказывании Эпикура появление у конкретного человека права «не терпеть вреда» логически обосновывается тем, что сам он взятые на себя обязательства выполнил, т.е. никому «не вредил». Несоблюдение же подобного требования другой стороной обернулось (или может обернуться) для него определенным ущербом или нанести вред. Все это вместе является моральным и правовым основанием для выражения пострадавшим своего несогласия с подобной ситуацией.

Именно данный вид права требовать выполнения обязательств от другого, обладателем которого человек становится лишь тогда, когда им выполнен соответствующий круг собственных обязательств, налагаемых на него соглашением или иным видом всевозможных социальных установлений, сыграл огромную роль в социальной самоорганизации общества, особенно в выборе, отработке, а затем и в закреплении различных видов и типов коллективных сообществ людей. По существу, он явился одним из определяющих факторов, позволившим взаимоотношениям между людьми подняться на уровень, соответствующий природе человека не как биологического, а именно как социального существа. Прежде всего, наряду с другими факторами, он заложил основу той мощной преграды, которая оказалась способной предотвратить переход межличностных взаимоотношений людей в плоскость проявления открытого насилия, особенно в случае, когда какая-либо из сторон посчитает себя ущемленной в своих правах из-за невыполнения своих обязанностей другой стороной. Тем самым он во многом способствовал формированию и относительно долговременному функционированию всевозможных видов устойчивых социальных образований различного уровня общности.

Кроме того, ценность, а потому особая востребованность данного вида права на уровне межличностных взаимоотношений, состояла и в том, что он стал весьма эффективным средством социализации всех непосредственных участников подобным образом понимаемого типа правоотношений. Ведь каждый отдельный конкретный случай нарушения договорного соглашения, допущенный в реальности и выявленный посредством реализации данного права «не терпеть вреда» потерпевшим, одновременно свидетельствовал о ненадежных партнерских качествах того, кто посягал на незыблемость требований договора, т.е. мог поставить свое личное желание выше коллективно выработанной воли. Вследствие этого и сам человек, и его поступки потенциально начинали представлять опасность для функционирования и коллективного сообщества, и общественных отношений, сформированных на основе мирного соглашения.

Все это вместе выливалось в одну из действенных форм по апробации общественно одобряемых или осуждаемых эталонов поведения как отдельных людей, так и различных типов формируемых ими коллективных сообществ и их отдельных структур. Эти эталоны, в силу их эффективности при достижении различного рода личных и социально значимых целей и задач, сыграли важную роль при переводе участников договорных отношений из индивидного (естественно-природного) в новое, субъектное (искусственно-социальное) существование. А сами они транслировались в различного рода социальные нормы.

Социальная норма, по сравнению с договором, является одной из универсальнейших форм более высокого уровня организации взаимоотношений между людьми. Это одно из эффективнейших средств осуществления индивидуальной жизнедеятельности людей в различного рода организуемых ими сообществах более высокого порядка сложности. Прежде всего природа договора сводится к ограниченной в пространстве и во времени форме взаимозависимого существования людей друг от друга. Условия этого существования, как правило, определяются в процессе предварительного согласования мнений их непосредственных участников. Свобода же на уровне автономного, абсолютно независимого ни от кого существования человека может быть представлено как его безусловная свобода.

Вступление же во взаимоотношения, которые носят ненасильственный характер, а все их участники относительно паритетны между собой, ведет к тому, что эта свобода трансформируется для каждого из них в осознанно и коллективно устанавливаемую форму «несвободы». Мера этой «несвободы» определяется характером обязанностей, принимаемых на себя каждым из участников договора. Приобретаемая же взамен мера прав, детерминируемая наличием у каждого обязательств друг перед другом, становится для него своеобразной «усеченной», а посему обусловленной, мерой свободы. Таким образом, права есть не что иное, как превращенная из безусловной обусловленная (обязатель- ствами) мера свободы человека. В этой связи права, как обусловленная свобода, не исчерпывают собой всей меры подлинной свободы человека. И это особенно важно иметь в виду, чтобы понять, что не только свобода не сводится к определенному виду, регламентируемому правом, а наоборот, сами права являются искусственно оговоренной, установленной формой свободы.

В этом случае совсем в ином свете предстает понимание различных видов так называемых «неотчуждаемых прав» человека. У человека должны быть неотчуждаемые не права, а определенные виды свободы, которые не могут быть отчуждены в обмен на любые виды обязательств, налагаемых на человека со стороны социума.

Разнонаправленный характер деятельности различных сообществ, создаваемых людьми для достижения тех или иных целей, равно как и возникающие при этом всевозможные уровни иерархии в процессе их взаимоотношений, объективно обусловили и соответствующее многообразие социальных норм. Все они (нравственные, эстетические, религиозные, корпоративные, юридические, политические и т.п.), независимо от своего содержания и формы, были функционально детерминированы.

С одной стороны, их появление было обусловлено необходимостью организации индивидуальной жизнедеятельности различных людей с целью достижения ими внеиндивидного и надындивидного рода потребностей. Что, собственно, и способствовало появлению нового искусственного -- социального вида деятельности. А с другой -- именно наличие подобной социально организованной деятельности повлекло за собой формирование различного рода социальных образований (сообществ) людей. Время выполнения ими соответствующих, т.е. определенных в рамках данной организованной деятельности, функциональных обязанностей и ролей определяло длительность существования данного искусственно созданного вида сообщества. Поэтому соблюдение требований соответствующих социальных норм являлось важнейшим условием его самосохранения как некой самодостаточной целостности. Однако это самосохранение при социальном нормировании, как и в условиях договора, во многом обеспечивалось за счет взаимозависимости участников, основанной на все том же амбивалентном соотношении между их обязанностями и правами. Только теперь эта амбивалентность имела несколько иную форму проявления.

Внутри системы социального нормирования уже сами нормы не только представляют ее элементную базу, но одновременно выполняют и роль ее амбивалентных составляющих. Одни из них определяют меру только должного, т.е. обязанности человека, другие же -- меру возможного, дозволяемого, т.е. его права. Даже в условиях безраздельного господства субъект-объектной парадигмы каждый из участников социальных взаимоотношений не мог избежать наличия определенных обязанностей, налагаемых на него со стороны существовавшей системы социального нормирования. Ведь любая социальная норма потому и является нормой, что она, по своей сути, сводится к своеобразному распределению функций и ролей между участниками социальной деятельности. Посредством запрета или дозволения, составляющих ее содержание, каждая из них, в конечном итоге, представляет собой более или менее жесткую регламентацию, касающуюся места, времени и характера деятельности каждого, на кого она распределяется. Невыполнение требования нормы любым из участников этих отношений, будь то отдельный человек или любое структурное подразделение, образованное человеческим сообществом, представляло собой угрозу социальной целостности, для которой норма являлась одним из определяющих условий ее самодостаточного существования. Однако кто бы в обществе не приходил к власти, он не мог произвольно, по своему усмотрению, уже существующую или вновь устанавливаемую систему нормирования лишить ее амбивалентного характера.

Так, даже в условиях рабовладельческого строя, когда обязанности в основном были «привилегией» рабов, а права -- свободных граждан, то и тогда эти противоположности все равно находились в состоянии амбивалентности. А обязанности все равно предшествовали правам. Ведь для того чтобы обладать определенными правами, человек, как минимум, сначала должен был обязан принадлежать к сословию свободных граждан. Да и у свободного гражданина тоже был свой, определенный круг обязанностей, без которого, в принципе, он не мог бы существовать в качестве полноправного члена определенного типа сообщества. Кроме того, сами свободные граждане в своей индивидуальной жизнедеятельности не могли не следовать требованиям, диктуемым со стороны существовавших в социуме традиций, нравственных установлений, религиозных верований, индивидуальных обязательств и т.п. А того кто игнорировал эти требования, как свидетельствует история, неминуемо ждала расплата. У социума всегда было в наличии достаточно средств и способов, вплоть до физического уничтожения человека (как это имело место с Цезарем), чтобы наказать или покарать строптивого. И эта участь ждала любого, кто в своем поведении пытался игнорировать обязательства, возлагаемые на него со стороны социального окружения.

Эволюция взаимоотношений в обществе вела к тому, что вследствие естественного социального отбора выполнение требований отдельных норм трансформировалось не только из достаточных в разряд необходимых, но даже и строго обязательных. Получение же статуса общеобязательных и их подкрепление мощной поддержкой со стороны социума в виде определенного наказания за ослушание способствовали превращению отдельных норм в юридические законы. Трансформация отдельных социальных норм в разновидность юридических (правовых) законов объективно была детерминирована и необходимостью упорядочения усложнявшихся по характеру и возраставших по численности видов общественных взаимоотношений. Это, в свою очередь, требовало отработки мер оперативного и действенного влияния на ход происходящих событий. Чтобы в этих условиях противостоять открытому проявлению произвола, насилия и полного «беспредела», чреватых самоистреблением людей, потребовались более мощные институты регуляции складывавшихся общественных отношений.

На смену нормам-обычаям, поддерживаемым, как правило, только силой общественного мнения, приходят правовые законы. Формируется такой социальный феномен, как государство. «Могущество политической, государственной власти, образующей стержень нового всеобщетерриториального институционного образования -- государства, концентрируется в аппарате, обладающем инструментами навязывания воли властвующих, прежде всего -- инструментами принуждения, а также институтами, способными придать воле властвующих общеобязательный характер...».

В условиях социальной неоднородности, когда общество, в основном, все виды социальных взаимоотношений строит на основе субъект-объектной парадигмы, сама система правового нормирования строится таким образом, что каждый, кто выступает в роли субъекта, стремится диспропорцию в амбивалентном соотношении между законами, обеспечивающими права, и законами, предписывающими обязанности, обратить в свою пользу. И вряд ли можно было ожидать, что во всех существовавших типах сообществ будет насаждаться иная система, так называемого правового или юридического (одно, собственно, мало, чем отличается от другого) законодательства со стороны тех, кто занимал господствующее положение в ведущих сферах жизни, таких как экономика, политика, и т.д. Видимо, по этой причине юридические отношения стали определяться, в целом, как правоотношения, а юридическое нормирование -- как правовое нормирование.

Поэтому вряд ли стоит особо удивляться тому, что все социальные волнения, бунты, восстания и даже революции, имевшие место в человеческой истории, преследовали лишь одну цель -- не ликвидировать существовавшую в обществе диспропорцию в наборе прав и обязанностей, а именно перераспределить ее, но только теперь в свою пользу. Независимо от характера, форм и способов «борьбы за установление справедливости» все эти социальные потрясения всегда завершались одним -- «экспроприацией экспроприаторов» (Маркс). Поскольку в условиях социальной неоднородности государственная власть в обществе существует благодаря непосредственной поддержке и с санкции, прежде всего, экономически господствующего меньшинства, то право на жизнь в первую очередь было гарантировано теми законами, которые закрепляют и охраняют общественные отношения, отвечающие его интересам. В этой ситуации общество избрало путь, при котором правовой закон не только потеснил систему социального нормирования, но даже взял ее под свой непосредственный контроль. «Закон, -- как, например, отмечается в юридической литературе, -- это принимаемый в особом порядке и обладающий высшей юридической силой нормативный правовой акт, выражающий государственную волю по ключевым вопросам регулирования общественной и государственной жизни. Законы -- первичные, основополагающие нормативные акты»11. В силу этого во всех типах существовавших государств, включая и советское, сложилось и утвердилось в качестве господствующего мнение, согласно которому «право потому и «право», что оно (закрепленное в законах и выраженное в юридических нормах) «говорит о правах»12.

В конечном итоге получается, что правовые нормы потому и играют такую роль в жизни общества, что они государством закреплены в виде соответствующих юридических законов. Поэтому вряд ли стоит особо удивляться тому, что и на сегодня в юриспруденции господствующей остается методологическая установка, согласно которой система прав и обязанностей, а не обязанностей и прав, -- сердцевина, центр правовой сферы, и здесь лежит ключ к решению основных юридических проблем.

Подобное понимание права позволяет сделать вывод, что при определении сущности этого социального феномена авторы делают акцент на абсолютизации в нем роли юридической нормативисти- ки, сводимой к жесткой регламентации конкретных прав, свобод и обязанностей участников существующих в обществе различных видов взаимоотношений.

Похоже, что в новых социальных реалиях на всем постсоветском пространстве молодые государства тоже, в основном, обеспокоены поиском все того же оптимального перечня «важнейших» прав человека и отработкой механизма по их внедрению в жизнь. А уже они, как панацея, гарантировали бы им возможность претендовать на звание «правового». Подтверждением тому может служить точка зрения, высказываемая среди теоретиков, занимающихся разработкой законодательно-правовой базы государств уже нового, постсоциалистического типа. Так, согласно мнению С.С.Алексеева: «В современных условиях все более крепнет мысль не только «уравнять» государство и личность, но и резко возвысить личность, оснастить каждого человека надежными средствами защиты, безотказно действующими механизмами реализации неотъемлемых его прав... Надо думать, что высокий правовой статус каждого человека, каждой автономной личности важен сам по себе, безотносительно ко всему другому; именно он первичен и должен быть «точкой отсчета» в созидании правового общества».

Взаимоотношения же, имеющие правовой характер, по нашему мнению, определяют не права сами по себе, а только те права, которые детерминированы, взаимообусловлены обязанностями человека перед своим социальным окружением. Важнейшей методологической особенностью данного подхода в понимании сущности права является то, что право по своей природе представляет сугубо социальное явление. И вне социума, априорно, право, как таковое, вообще не существует. Поскольку данный вид права человеку может предоставить только социальная среда, то это право, «не терпеть вреда», он может получить только в обмен на обязательство «не вредить» этому своему социальному окружению.

Свобода, обязанности, права -- такова, на наш взгляд, логика формирования отношений, которые, в полном смысле этого слова, можно будет определить как правоотношения, достойные подлинно природной сущности человека и соответствующие характеру подлинных рыночных отношений.

Тогда договор, норма, закон -- это не только форма проявления, но и своеобразные этапы эволюции правоотношений, на каждом из которых право «не терпеть вреда», получаемое взамен на обязательство «не вредить», приобретало весьма специфическую форму своего проявления. Анализ этой специфики позволяет глубже понять природу становления и утверждения правоотношений в качестве определяющего вида взаимоотношений, существующих в человеческом сообществе. А данное понимание, как альтернатива доминирующим представлениям о сущности правоотношений и способах их закрепления в социальной среде, тем более необходимо в условиях, когда на повестке дня стоит не просто вопрос об очередной модернизации общества, а об утверждении рыночных отношений, построении правового государства и формировании гражданского общества, соответствующих их подлинному смыслу.

Список литературы

договор закон правоотношение

1. Амандыкова С.К. Становление доктрины конституционализма в Казахстане. - Караганда: Изд-во КарГУ, 2002. - С. 29.

2. Нысанбаев А., Курганская В. Философия и образование // Высшее образование в Росси. - 2001. - № 1. - С. 45.

3. Маркс К. Капитал //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - М., 1961. - Т. 23. - С. 94.

4. Гегель Г.В.Ф. Философия права. - М.: Мысль, 1990. - С. 133.

5. Гоббс Т. О гражданине // Гоббс Т. Избр. произведения: В 2 т. - М.: Мысль, 1965. - Т. 1. - C. 314.

6. Там же. - С. 323.

7. Хамидов А.А. Единство противоположностей в системе отчуждений // Человек в мире отчуждения. - Алматы: ?ылым, 1996. - С. 187.

8. Гегель Г.В. Указ. соч. - С. 137.

9. Демокрит. Этика // Материалисты Древней Греции. Собр. текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура. - М.: Политиздат, 1955. - С. 217.

10. Алексеев С.С. Философия права. - М.: Изд-во НОРМА, 1998. - С. 65.

11. Общая теория права и государства: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. / Под ред. В.В. Лазарева. - М.: Юристъ, 1996. - С. 36.

12. Алексеев С.С. Указ. соч. - С. 43.

13. Алексеев С.С. Теория права. - М.: Изд-во БЕК, 1994. - С. 217.

Размещено на Allbest.ru