Переходя к законным, т.е. совместимым с целями ООН, случаям использования государствами угрозы силой или её применения, в работе исследуется вопрос о применении силы по решению Совета Безопасности ООН. Отмечается предусмотренный Уставом ООН широкий выбор действий для СБ ООН в ст.39-42, при этом подчёркивается, что Устав обязывает СБ после того, как он определит существование любой угрозы миру, его нарушения или акта агрессии, в первую очередь использовать меры, не связанные с применением силы, и лишь если Совет сочтёт, что эти меры могут оказаться или уже оказались недостаточными, он уполномочен предпринимать такие действия воздушными, морскими или сухопутными силами государств-членов ООН, какие окажутся необходимыми для поддержания или восстановления международного мира и безопасности, включая демонстрации, блокаду и другие операции (ст.42).

При создании ООН в 1945 г., когда участники антифашистской коалиции ещё действовали единым фронтом и оставалась надежда сохранить это единство и по окончании второй мировой войны, в ст. ст.45-47 предусматривалось создание при Совете Безопасности Военно-Штабного Комитета, состоящего из Начальников Штабов постоянных членов Совета (то есть СССР, США, Великобритании, Франции и Китая). Этот Комитет, находясь в подчинении СБ ООН, должен был определять численность войск для предоставления в распоряжение СБ, составлять планы их применения и отвечать за стратегическое руководство ими и в целом оказывать помощь СБ по всем вопросам, относящимся к военным потребностям СБ ООН в деле поддержания международного мира и безопасности, а также к регулированию вооружений и к возможному разоружению.

Теоретически такой Комитет был создан и существует и поныне, но на практике он остался на эмбриональной стадии развития. Его превращению в полноценно действующий орган сначала помешало начало "холодной войны" и установление биполярного мира, противостояние США и СССР, НАТО и ОВД. В этих условиях было бессмысленно вести речь о сколько-нибудь тесном военном сотрудничестве постоянных членов Совета, для этого просто не было никаких условий. Однако с окончанием "холодной войны", началом перестройки и самороспуском ОВД такие условия появились. К сожалению, США и ведущие страны НАТО сознательно не использовали в то время эту возможность для придания новой жизни Комитету, взяв курс сначала на то, чтобы планирование и осуществление миротворческих операций в соответствии с решениями Совета проводились не Комитетом, а штаб-квартирой НАТО в Брюсселе с привлечением в ряде случаев войск и специалистов из стран, не входящих в НАТО, а в дальнейшем - на то, чтобы по существу передать НАТО не только функции Комитета, но и часть функций СБ ООН и ОБСЕ. Соответственно, со стороны официальных лиц и части учёных США и стран НАТО, СБ ООН обвинялся в том, что он пока так и не обзавёлся исполнительной структурой, что ООН не в состоянии проводить жёсткие военные операции, так как у неё очень ограниченные административные возможности.

Если бы за этим стояло желание укреплять роль ООН, а не выдвигать НАТО на передний план, то, казалось бы, за этими обвинениями должно было последовать предложение вдохнуть новую жизнь в Военно-Штабной Комитет ООН. На деле же всё было наоборот - в ходе обсуждения реформы ООН в 2004-2005 гг. эти же круги выдвинули предложение об упразднении Военно-штабного комитета. Однако ряд экспертов и политическое руководство России выступили против этого предложения, заявив, что для повышения роли и востребованности ООН в современном мире речь нужно вести не о ликвидации Комитета, а о его более эффективном использовании - Комитет мог бы прорабатывать военные аспекты миротворческих операций, проводить анализ военной обстановки в конфликтных зонах, причём ещё на стадии, когда конфликт не перешёл в горячую фазу. И этот подход России нашёл поддержку в ООН - 60-я сессия ГА ООН поручила Совету Безопасности рассмотреть вопрос о составе, мандате и методах работы Военно-Штабного Комитета.

Устав ООН в своей Главе VIII, посвящённой роли региональных соглашений и организаций, предусматривает их участие в разрешении вопросов, относящихся к поддержанию международного мира и безопасности, но при этом делает акцент на обязанности участников региональных соглашений и организаций "приложить все свои усилия для достижения мирного разрешения местных споров" в рамках таких соглашений и организаций (ст.52, п.2).

В контексте взаимодействия Совета Безопасности с региональными организациями в проведении операций по поддержанию международного мира крайне важное значение имеет положение ст.53 Главы VIII Устава о том, что Совет Безопасности может использовать такие региональные соглашения и организации и для "принудительных действий под его руководством". "Однако, - подчёркивается далее, - никакие принудительные действия не предпринимаются, в силу этих региональных соглашений или региональными органами, без полномочий Совета Безопасности…" (п.1).

Эти положения Устава ООН о соотношении роли Совета Безопасности и региональных организаций, однако, зачастую извращается и трактуется западными юристами в прямо противоположном смысле. "…Все прекрасно понимают, - говорит, например, профессор Школы высших международных исследований при Университете Дж. Хопкинса (США) и вице-президент Американской Ассоциации международного права Рут Веджвуд, - что в соответствии с Главой VIII, региональные группы могут предпринимать шаги, не ожидая одобрения Совбеза". "Можно соглашаться с этим или нет, - продолжает она, - но полагаю, что вторжение в Косово стало именно тем моментом, когда сила и способности региональных групп были по-настоящему признаны". На самом деле, как было выше констатировано, ничего не может быть дальше от истины. Во-первых, самостоятельность действий региональных организаций, без предварительного одобрения их СБ ООН, ограничивается лишь мирными инициативами по решению региональных споров, как это и говорит п.2 ст.52 Устава. Видимо, можно также говорить о правомерности их действий по оказанию помощи по просьбе своих членов в порядке самообороны в случае вооружённого нападения на последних. Что же касается всех других случаев применения силы региональными организациями, то отцы-основатели ООН ясно записали в Уставе ООН, что все военные операции, санкционированные СБ ООН и осуществляемые региональными организациями, должны проходить под его контролем и в соответствии с его мандатом.

Во-вторых, НАТО - в отличие, например, от ОБСЕ - является не универсальной, а закрытой региональной организацией с ограниченным членством, которая вообще не имеет компетенции в отношении тех стран, которые не связаны с ней какими-либо соглашениями в области безопасности. Поэтому, в силу вышеизложенного, тезис Р. Веджвуд о законности вторжения войск стран НАТО в Югославию в 1999 г. без санкции Совета Безопасности лишён правовых оснований.

Однако на Всемирном саммите государств-членов ООН 2005 г. это откровенное стремление лидеров и части юристов западных стран передать часть компетенции Совета Безопасности ООН региональным организациям - в первую очередь штаб-квартире НАТО - получило отпор. В Итоговом документе саммита нашло отражение желание международного сообщества строить сотрудничество СБ ООН с региональными организациями на более упорядоченной основе, с акцентом на главенствующую роль самой ООН; соответственно в нём подчёркивается "важность формирования предсказуемых партнёрских отношений и договорённостей между ООН и региональными организациями", скорейшего создания ими потенциала для проведения миротворческих операций и передачи его в распоряжение ООН (курсив наш.В. К.).

Переходя к вопросу о применении силы в порядке самообороны, диссертация подчёркивает, что ст.51 Устава ООН признаёт "неотъемлемое право на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдёт вооружённое нападение на Члена Организации, до тех пор, пока СБ ООН не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности". Таким образом, Устав стремится по возможности ограничить вооружённый конфликт уже на начальной стадии, указывая, что "о мерах, принятых в порядке самообороны, государство-член ООН должно немедленно информировать СБ ООН, и эти меры нисколько не ограничивают ответственность Совета и его полномочия предпринять в любое время такие действия, какие он сочтёт необходимыми для поддержания или восстановления международного мира и безопасности.

Таким образом, из ст.51 непреложно следует, что право на индивидуальную или коллективную самооборону возникает у государств в случае вооружённого нападения на них, то есть в ответ на применение против них силы. О содержании понятия "вооружённое нападение" и его различных видах уже говорилось выше.

Но по мере учащения и увеличения масштабов актов международного терроризма мировое сообщество начинает приходить к выводу о необходимости относиться к подобного рода актам как к угрозе международному миру и - по юридическим последствиям - как к вооружённому нападению, схожему с действиями государств. Соответственно, начинает складываться консенсус в пользу расширения понятия "самооборона". Это можно проследить по ряду резолюций СБ ООН - №№ 731 от 21 января 1992 г. о террористических актах против самолёта "Пан-Америкен" (дело Локерби, 1988 г.) и самолёта авиакомпании УТА (1989 г.), 1044 (1996) в связи с попыткой убийства президента Египта, 1189 (1998) о взрывах в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе в 1998 г., 1269 (1999) общего характера с осуждением "всех актов, методов и практики терроризма,…особенно тех, которые могли бы угрожать международному миру и безопасности". Особенное беспокойство Совета Безопасности с конца 1990-х гг. вызывало положение в Афганистане - в октябре 1999 г. и в декабре 2000 г. (резолюция 1267) он резко осудил использование территории Афганистана и особенно подконтрольных Талибану районов для укрытия и обучения террористов и планирования террористических актов, ставящих под угрозу поддержание международного мира и безопасности". Наконец, в июле 2001 г. (резолюция 1363) Совет Безопасности сделал вывод о том, что "ситуация в Афганистане представляет угрозу международному миру и безопасности в регионе". Проф.М. Шмитт (США) имел, таким образом, полное право сделать вывод, что к сентябрю 2001 г. сформировалось совершенно ясное понимание того, что как международный терроризм, так и разрешение использовать свою территорию в качестве базы для террористической деятельности могут квалифицироваться как "угроза миру", и Совет Безопасности в такого рода случаях имеет полное право принять решение о принудительных действиях, включая применение силы.

Следует иметь в виду, что упоминавшееся выше решение Международного Суда по делу "Никарагуа против США" добавляет дополнительные условия для того, чтобы определить, в каком случае незаконное применение силы в международных отношениях можно квалифицировать как "вооружённое нападение" и, следовательно, определить, возникает ли при этом право на самооборону. Для этого, говорится в определении Международного Суда, такое применение силы должно отличаться "значительным масштабом" и иметь "последствия". В том же определении Международного Суда говорится: "Суд считает, что понятие "вооружённое нападение" включает в себя действия не только вооружённых банд, имеющих значительный масштаб, но и оказание содействия повстанцам в форме предоставления им оружия, материально-технической или иной помощи. Такое содействие может рассматриваться как угроза силой или её применение или представлять собой вмешательство во внутренние или внешние дела других государств".

Таким образом, расширяя рамки понятий "вооружённое нападение" и "право на самооборону", Совет Безопасности действовал в полном соответствии с определением Международного Суда, высшей юридической инстанции системы ООН.

Однако если СБ ООН действовал в этом вопросе весьма осмотрительно, то в последние годы со стороны ряда западных, особенно американских и английских юристов (т.е. представителей англо-саксонской школы международного права) наблюдается явная тенденция к безграничному дальнейшему расширению понятия самообороны; при этом вопрос о том, в какой мере та или иная конкретная ситуация позволяет говорить о правомерности применения силы в порядке самообороны, оставляется ими на усмотрение не только СБ ООН, но и по существу самих государств. В итоге начала пропагандироваться концепция "превентивного" и "упреждающего" применения силы как "естественное развитие понятия самообороны".

На эту тенденцию было обращено внимание как в докладе Генерального секретаря ООН К. Аннана к 60-й сессии ГА ООН, так и в докладе и рекомендациях созданной им в 2002 г. Группы высокого уровня. Как бы откликаясь на это расширительное толкование права на самооборону, К. Аннан предложил в своём докладе принять две новые нормы международного права, прямо или косвенно связанные с применением силы в порядке самообороны:

установить правила превентивного использования силы (preventive use of force) по решению Совета Безопасности ООН;

узаконить т. н. "упреждающее применение силы" (pre-emptive use of force).

Аннан и авторы доклада Группы исходят из того, что вопрос о превентивном использовании силы встаёт в случае, когда угроза безопасности государства не является неминуемой, а носит "потенциальный" или "отдалённый" характер (к ним доклад Группы относит, в частности, приобретение государствами-изгоями или террористами ядерного оружия). Аннан совершенно обоснованно считает, что Устав ООН уже сейчас даёт СБ ООН все необходимые полномочия для принятия решения с целью предупреждения такой угрозы, в т. ч. путём превентивных силовых действий (п.125), и Россия, наряду с большинством членов ООН поддержала этот подход Аннана.

Однако по вопросу об "упреждающем" применении силы Аннан толкует ст.51 Устава ООН, разрешающую применять силу против другого государства в порядке самообороны в ответ на вооружённое нападение со стороны этого государства, таким образом, что она якобы охватывает и "неминуемую угрозу" (или "неминуемое нападение"), "так же как и нападение, которое уже произошло" (п.126). С этим доводом Аннана, однако нельзя согласиться, и причина этого более подробно рассматривается в Гл. IV диссертации, при анализе стратегических доктрин США.

Переходя к теме международное право и "война против международного терроризма", диссертация обращает внимание на то, что после 11 сентября 2001 г. президент США и другие высокопоставленные руководители страны на протяжении всех последних лет постоянно выступают с заявлениями о том, что США находятся в состоянии войны против международного терроризма.

Хотя эти призывы к войне против международного терроризма можно понять с эмоциональной и психологической точек зрения в той атмосфере шока, в которой находилось население и правительство самой мощной в мире державы после национального унижения 11 сентября 2001 г., однако с правовой точки зрения они смешивают нормы международного права, относящиеся к мирному и военному времени. При этом как бы естественно вся правовая и военно-политическая терминология мирного времени, когда государство не находится в состоянии войны, подменяется терминологией, относящейся к военному времени.

Но подобная аргументация совершенно меняет смысл понятия "война". В международном праве известны два типа войн - войны между государствами и гражданские войны. Под первым понимается попытка одного государства путём применения силы добиться решения спорных вопросов между ним и другим государством, изменения его режима, территориальной целостности и т.п. государствами является незаконным. Под вторым понимается попытка части собственного населения внутри государства с помощью силы навязать свою волю другой части населения.

Постоянные заявления руководителей США о "войне против международного терроризма" приводят также к смешению двух других понятий. Первое - это меры по борьбе с международными террористическими организациями, которые входят в компетенцию прежде всего правоохранительных органов. Второе - это война, т.е. применение регулярных вооружённых сил, против государств, которые оказывают содействие международным террористическим организациям, и это уже прерогатива вооружённых сил и министерств обороны. Смешение этих понятий может привести - и уже приводит, как, в частности, показала война США и Великобритании против Ирака в 2003 г. - к злоупотреблению силой со стороны правительства США и к ущемлению прав как собственного населения, так и населения других стран.

Глава II "Стратегическая концепция НАТО 1999 г. и вопрос о военных операциях НАТО за пределами территории стран-членов этого блока в свете современного международного права" посвящена международно-правовому анализу упомянутой концепции НАТО и результатов её претворения в жизнь и открывается разделом о поисках НАТО новой роли после 1991 г.

В период "холодной войны" и биполярного мира изложенные выше в Главе I положения действующего международного права о неприменении силы если и не считались незыблемыми, то, во всяком случае, не подвергались открытой ревизии. Разумеется, эти принципы Устава ООН зачастую нарушались с обеих сторон - достаточно вспомнить кубинский кризис, военное вмешательство США в Гренаде, Панаме, Вьетнаме, Камбодже или СССР в Чехословакии или Афганистане. Но все эти случаи носили характер либо защиты "своих сфер влияния", молчаливо признанных другой стороной, либо "пробных шагов" по расширению этих сфер влияния, которые тут же встречали ответные меры другой стороны. Тем не менее, во-первых, существовавшее тогда в той или иной степени равновесие военных потенциалов и ядерный паритет СССР и США служили гарантией того, что в общем и целом эти нормы старались соблюдать; во-вторых, ООН продолжала функционировать, несмотря на постоянные разговоры о её "кризисе" и "параличе" её Совета Безопасности вследствие разногласий между его постоянными членами, и после каждого обострения международной обстановки обе стороны снова и снова использовали ООН для возвращения международных отношений в нормальное русло. Оба эти обстоятельства, при всём несовершенстве ООН и её Устава, помогли уберечь мир от ядерной катастрофы.

Положение, однако, коренным образом изменилось с исчезновением биполярного мира, роспуском Организации Варшавского договора и с прекращением существования СССР что привело к резкому ослаблению экономического и военного потенциала России и к укреплению позиций США как единственной сверхдержавы.

В результате в 1990-е гг. начинают параллельно развиваться - как бы независимо друг от друга - два процесса. С одной стороны, с началом перестройки и особенно после прекращения существования СССР значительно улучшаются и активизируются политические отношения России с Западом и с НАТО. С другой, США, внезапно превратившиеся в единственную сверхдержаву, а также ведущие страны НАТО и руководство блока в соответствии с тем же инерционным мышлением по существу продолжают руководствоваться философией "холодной войны", методически продвигают свои геополитические интересы, осуществляют расширение функций и географической сферы действия НАТО и приближают её военный потенциал вплотную к границам России, не обращая внимания на возражения России.

В ряде работ американских юристов эти изменения в политике США и НАТО объясняются тем, что с окончанием "холодной войны" и биполярного мира отпали и ограничения, которые она накладывала на применение силы в одностороннем порядке, поскольку в то суровое время оно могло привести к ядерной войне. И если в эпоху "холодной войны применение силы против СССР или США считалось в целом неприемлемым из-за опасности более масштабного конфликта, то с применением силы в пределах зоны влияния примириться было легче (по принципу "это их дело"). Сегодня, когда это ограничение снято, государства якобы легче соглашаются с односторонним применением силы, так как риски разрастания конфликтов снизились.

Логика эта, надо признать, довольно странная. Казалось бы, прекращение "холодной войны" должно вести к расширению сотрудничества в обеспечении международной безопасности, а не к политике вооружённого силового вмешательства в одностороннем порядке. Тем не менее, с помощью "аргументов" подобного рода США повели дело к расширению функций НАТО в этом направлении. Первые шаги на этом новом направлении НАТО делала достаточно осмотрительно - в частности, первые миротворческие операции на Балканах НАТО провела с санкции Совета Безопасности ООН. Но с распадом СССР стратегическое мышление в США и в штаб-квартире НАТО стало быстро эволюционировать в сторону предоставления НАТО функций глобального полицейского и в дальнейшем Вашингтон при поддержке ряда стран НАТО, не встречая серьёзного противодействия, уже более смело начинает предпринимать шаги, направленные на фактический пересмотр в одностороннем порядке международно-правовых рамок системы международной безопасности, закреплённой в Уставе ООН, на подрыв принципа неприменения силы в международных отношениях и на снижение роли Совета Безопасности ООН, с целью избежать любых ограничений при принятии Белым домом решений об использовании силы и присвоить себе право неограниченного применения силы по всему миру по собственному усмотрению.

Переходя к анализу основных положений упомянутой доктрины, диссертация отмечает, что её центральным пунктом является "право" НАТО проводить военные операции за пределами территории её стран-членов по собственному усмотрению. Это "право" НАТО на проведение таких операций вытекает из закреплённого в концепции 1999 г. нового видения роли НАТО как блюстителя международной безопасности по существу в глобальном масштабе. Как говорится в концепции, в настоящее время "создаётся евроатлантическая структура безопасности, в которой НАТО играет центральную роль" (п.3 концепции). Цель НАТО по-прежнему состоит в обеспечении "свободы и безопасности всех её членов с помощью политических и военных средств" (п.6), однако в новой концепции зафиксирован переход НАТО к "широкому подходу к обеспечению безопасности" (п.3). Хотя в настоящее время возможность крупномасштабной агрессии против НАТО является "весьма маловероятной", тем не менее, подчёркивает концепция, существует ряд других опасностей военного и невоенного характера, которые могут вызвать напряжённость или дестабилизировать обстановку в тех или иных районах мира "в пределах или за пределами евроатлантического региона", что, в свою очередь, может привести к кризисам и вооружённым конфликтам и затронуть безопасность стран-членов НАТО, равно как и других государств (п. 20).

Перечень таких "опасностей для НАТО" за пределами территории участников блока, который приводится в концепции 1999 г., гораздо шире соответствующего перечня, содержавшегося в концепции 1991 г. Он включает, в частности, серьёзные экономические, социальные и политические трудности, этническое и религиозное соперничество, территориальные споры, недостаточные или неудачные попытки реформ, нарушения прав человека, распад государств (п. 20). Отдельно упоминается "существование мощных ядерных сил вне НАТО" (п.21), распространение оружия массового уничтожения и средств его доставки, "что может прямо угрожать населению, территории и вооружённым силам стран НАТО" (п.22), распространение технологии двойного назначения, взлом и причинение ущерба информационным системам НАТО (п.23), терроризм, саботаж и организованная преступность, нарушение поступления жизненно важных ресурсов и неконтролируемое передвижение больших масс людей, особенно вследствие вооружённых конфликтов (п.24).

Соответственно отныне одной из главных задач НАТО концепция провозглашает "урегулирование кризисов: сохранять готовность, принимая в каждом отдельном случае решение консенсусом, в соответствии со ст.7 Североатлантического договора содействовать эффективному предотвращению конфликтов, включая проведение операций в ответ на кризисы" (п.10), "в т. ч. вне пределов территории союзников по НАТО" (п.52).

Эти военные операции за пределами территории стран-членов НАТО, которые в концепции называются также "операциями в ответ на кризисы, не предусмотренными ст.5 Североатлантического договора" (“non-Article 5 crisis response operations”), могут проводиться также в боевых условиях, или, как аккуратно говорится в концепции, "без поддержки принимающей страны", то-есть по существу принимать характер вооружённой интервенции. Они могут осуществляться в течение длительного времени, что потребует, наряду с постоянно готовыми к переброске силами быстрого реагирования, заранее отработанной системы ротации ранее развёрнутых сил (пп.53 "e" и "f").

В работе делается вывод, что принятие странами НАТО новой стратегической концепции блока является попыткой в одностороннем порядке ревизовать существующую систему европейской и международной безопасности и ряд краеугольных норм международного права, положенных в основу этой системы и закреплённых в Уставе ООН, документах ОБСЕ и даже в самом Североатлантическом договоре 1949 г.

Что касается Устава ООН, то присвоенное самой себе "право" НАТО проводить военные операции за пределами территории стран-членов блока противоречит ст.2 Устава ООН о мирном урегулировании споров и неприменении силы в международных отношениях, а также ст.24 о главной ответственности Совета Безопасности ООН за поддержание мира, сколько бы концепция ни говорила о согласии стран НАТО с прерогативами Совета Безопасности. Ведь включённый в концепцию список "опасностей для НАТО" настолько широк, что при желании он может быть использован как предлог для интервенции против любой страны мира, включая Россию и страны СНГ.

Среди других статей Устава ООН, которым противоречит новая концепция, назовём только ст.53, по которой региональные организации типа НАТО не имеют права использовать силу иначе, как для самообороны, они могут лишь оказывать содействие по просьбе Совета Безопасности осуществлению одобренных им принудительных мер. Противоречит она и Декларации 1994 г. о совершенствовании сотрудничества между ООН и региональными соглашениями или органами в области поддержания международного мира и безопасности, в которой положения ст.53 Устава ООН были повторены и развиты далее. За её принятие Генеральной Ассамблеей ООН в 1994 г. голосовали все члены НАТО, но спустя всего лишь пять лет они же одобрили концепцию НАТО, которая принципиальным образом расходится с целым рядом пунктов Декларации. Так, пункт 1-d Декларации подтверждает, что Совет Безопасности может использовать региональные соглашения или органы для принудительных действий, но никакие принудительные действия не предпринимаются этими органами без полномочий от Совета Безопасности. Региональные органы, говорится в Декларации, могут действовать в области мирного разрешения споров, превентивной дипломатии, миротворчества, поддержания мира и постконфликтного строительства (п.2); они могут также подготовить воинские контингенты, которые, однако, могут использоваться под руководством или при наличии полномочий Совета Безопасности (п.10).

И тот факт, что, явно стремясь избежать этого ограничения, в ноябре 1998 г. НАТО объявила себя не региональной организацией, а организацией коллективной безопасности по смыслу ст.51 Устава ООН, не меняет того обстоятельства, что НАТО остаётся военно-политическим блоком с ограниченным членством. Следовательно, НАТО не имеет права выступать от имени международного сообщества или предпринимать военные операции на территории третьих стран без санкции Совета Безопасности ООН иначе, как по просьбе правительств этих стран или в ответ на агрессию с их стороны против членов НАТО.

Хотя концепция говорит о приверженности НАТО Уставу ООН (п.10) и упоминает о главной ответственности Совета Безопасности ООН за поддержание мира и международной безопасности (п.15), однако она как бы ставит НАТО - военный блок с ограниченным членством - в равное положение с ООН и её Советом Безопасности, а также с Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), соответственно универсальными всемирной и общеевропейской организациями, предусматривая для НАТО возможность предпринимать военные операции по всему миру как по инициативе ООН или ОБСЕ, так и совершенно независимо от них, по инициативе Совета НАТО. Она чётко проводит мысль о том, что вооружённые силы НАТО призваны обеспечить блоку "свободу действий" (п.41), давая ему возможность проводить военные операции за пределами территории своих стран-членов как по собственному усмотрению, так и "в поддержку действий других международных организаций" (п.48). Другими словами, новая концепция НАТО как бы выстраивает новую систему международной безопасности, параллельную той, которая существует с 1945 г. на основе Устава ООН. В этой новой системе международной безопасности НАТО как бы играет роль ООН, а Совет НАТО - роль Совета Безопасности ООН (в тех случаях, когда последний отказывается принимать решение, на котором настаивают США и страны НАТО) и даёт санкцию на проведение вооружённой интервенции силами стран НАТО по всему миру.

Что касается ОБСЕ, то новая концепция НАТО в реальности означает ревизию хельсинкского Заключительного акта СБСЕ 1975 г., парижской Хартии для новой Европы 1990 г. и Хартии европейской безопасности 1999 года. По существу она призвана закрепить тенденцию США и стран НАТО отодвинуть ОБСЕ в сторону от решения вопросов безопасности в Европе, проявившуюся после начала перестройки в СССР и особенно после развала Югославии, и присвоить НАТО роль блюстителя безопасности в Европе, - роль, которая, в соответствии с Хельсинкским актом, принадлежит именно ОБСЕ, а отнюдь не НАТО. Она полностью игнорирует созданные ранее в рамках ОБСЕ специальные механизмы по мирному урегулированию споров и по предотвращению конфликтов и кризисов, включая учреждение поста Высокого Комиссара по вопросам национальных меньшинств, и исходит из того, что именно НАТО будет отныне играть роль верховного арбитра в Европе. Но сегодня такая линия Запада привела к кризису в ОБСЕ и, возможно, поставила под вопрос её дальнейшее существование. В рамках самой ОБСЕ, многие члены которой отнюдь не удовлетворены снижением роли ОБСЕ, начато обсуждение вопроса о её реформировании, в ходе которого Россия и ряд стран СНГ выступают за исправление этого перекоса в деятельности ОБСЕ и за повышение её эффективности, исходя из того, что все три основополагающих направления в деятельности ОБСЕ должны развиваться эффективно и активно - её вклад в обеспечение безопасности в Европе, развитие экономического сотрудничества между европейскими странами, решение гуманитарных проблем в области прав человека и в вопросах содействия в урегулировании конфликтов на территории её стран-членов.

Наконец, обращает на себя внимание и то, что концепция 1999 г. фактически означает и ревизию Североатлантического договора 1949 г. Новая стратегическая концепция НАТО, по заявлению тогдашнего генерального секретаря НАТО Х. Соланы при её принятии 24 апреля 1999 г., знаменует переход от союза с задачей обеспечения главным образом коллективной самообороны к союзу, который будет гарантировать безопасность в Европе и служить опорой демократических ценностей как в пределах, так и за пределами наших границ. Она поручает НАТО играть ключевую роль в разрешении кризисных ситуаций за пределами границ НАТО; она создаёт необходимую правовую основу для наших операций в поддержку мира, не предусмотренных статьёй 5.

Солана совершенно правильно подчеркнул, что новая концепция НАТО означает на практике принципиальное изменение первоначальной цели блока, сформулированной в ст.5 Североатлантического договора 1949 года, то есть обеспечения взаимопомощи участниками договора в случае вооружённого нападения на одну или несколько из них в Европе или в Северной Америке. Принятие концепции 1999 г. равнозначно фактическому пересмотру правовых рамок Североатлантического договора и прежде всего его основных статей - ст.4 и 5.

Ст.4 говорит лишь о возможности консультаций членов НАТО в случае, если, по их мнению, их политическая независимость, территориальная целостность или безопасность окажутся под угрозой, в ней ни слова не говорится о вооружённом вмешательстве за пределами территории стран-членов НАТО. Что касается ст.5, то она, как уже указывалось, содержит обязательство о взаимопомощи лишь в случае нападения на членов НАТО в Европе или в Северной Америке. Однако после принятия новой концепции эти две статьи трактуются уже как "право" НАТО на вооружённое вмешательство по всему миру по собственному усмотрению.

Между тем Североатлантический договор был ратифицирован парламентами всех участников НАТО, и его ст.12 предусматривает, что для пересмотра договора необходимо провести специальные консультации. Однако такие консультации не были проведены, и формально договор не был пересмотрен или дополнен новым обязательством его участников предпринимать военные операции за пределами их территории без санкции Совета Безопасности ООН. Надо сказать, что, по праву договоров, главы государств и правительств стран НАТО, принявшие новую концепцию НАТО в Вашингтоне в апреле 1999 г., в принципе имеют право брать международные обязательства от имени своих стран. Однако их право при толковании договора столь явно выходить за пределы объёма прав и обязанностей, который был определён в первоначальном тексте этого договора, ратифицированного парламентами, без согласия этих парламентов, является, как минимум, весьма спорным с точки зрения конституционного права, поскольку такое расширенное толкование равносильно фактическому пересмотру основополагающих статей договора о НАТО.

В работе далее исследуется вопрос о правовой основе сотрудничества ЕС-НАТО в области обороны и о том, в какой степени концепция НАТО будет определять действия сил быстрого реагирования ЕС (СБР ЕС), формально не подчиняющихся командованию НАТО.

Правовая основа для военного сотрудничества НАТО-ЕС была заложена в Декларации ЕС-НАТО по Европейской политике безопасности и обороны (ЕПБО) от 16 октября 2002 г., в соглашении о защите секретной информации от 14 марта 2003 г. и в соглашении о т. н. механизмах "Берлин-плюс" от 17 марта 2003 года. В Декларации по ЕПБО был подтверждён гарантированный доступ ЕС к инструментам военного планирования НАТО при проведении собственных военных операций ЕС, а также политическая основа партнёрства между ними на следующей основе: взаимные консультации; равенство и учёт самостоятельности друг друга при принятии решений в ЕС и НАТО; уважение интересов государств-членов ЕС и НАТО; разработка единых требований к общему для ЕС и НАТО военному потенциалу и, наконец, - что очень важно - включённый в этот перечень по инициативе ЕС пункт о "соблюдении принципов Устава ООН".

Не меньшее значение имело заключение Соглашения о механизмах "Берлин-плюс", которое гарантирует ЕС доступ к оперативному планированию и ресурсам НАТО (в основном, к американским) при проведении операций по урегулированию кризисов в Европе, предоставляет ЕС пост заместителя командующего войсками НАТО в Европе и обязывает НАТО предусмотреть выделение в необходимых случаях войск для ЕС.

В соответствии с положениями Маастрихтского договора 1991 г. и Амстердамского договора 1997 г. о проведении общей внешней политики ЕС и политики ЕС в области безопасности, после 2003 г. ЕС в состоянии в течение двух месяцев отмобилизовать СБР в количестве 60 тыс. чел. (не считая авиации, ВМС и вспомогательного персонала), способных действовать в кризисной зоне до одного года. ЕС принял решение создать постоянные политические и военные структуры, в т. ч. Комитет по политике и безопасности, Военный комитет и штаб с целью обеспечения необходимого политического и стратегического руководства такими операциями.

Часть российских экспертов уже сейчас склонна видеть в создании СБР ЕС шаг к большей самостоятельности Европы от США и НАТО. Но хотя на будущее нельзя исключать возможность того, что с созданием СБР Европа станет более самостоятельной в военных вопросах, однако сегодня такое развитие является скорее тенденцией, чем уже свершившимся фактом.

В работе приводится далее анализ концепции гуманитарной интервенции, которая использована в стратегической доктрине НАТО 1999 г. как теоретическая основание для предоставления НАТО "права" осуществлять вооружённое вмешательство за рубежом по собственному усмотрению. Эта концепция, предусматривающая вмешательство, в том числе силовое, в дела других государств по гуманитарным соображениям, затрагивает существенные вопросы правового, гуманитарного и этического характера, тем более, что возможность такого вмешательства не предусмотрена Уставом ООН. Она продвигается с 1980-х гг. по инициативе политического руководства стран НАТО и ряда западных экспертов и остаётся одним из наиболее остро дебатируемых вопросов международного права. Идея осуществления гуманитарных вооружённых интервенций в обход ООН нашла поддержку у таких американских юристов, как Ли Фейнстейн, А.М. Слотер, С. Уитли, М. Гленнон, Р. Коэн, М. Михалка, а также у ряда европейских юристов - Х. Корелл, А. Роджерс, М. Диксон, С. Гринвуд, П. Дрейст, доводы которых подвергнуты критическому разбору в исследовании.

Но хотя гуманитарные цели такого рода интервенций не могут не вызывать симпатии, сама эта концепция, тем не менее, остаётся предметом серьёзных разногласий принципиального характера среди юристов, и значительная группа европейских юристов обоснованно оспаривают законность такого рода силового вмешательства (И. Броунли, С. Апперли, М. Байерс, С. Честерман, А. Кассезе, Б.С. Браун, А. Робертс). Не только потому, что она исходит из необходимости ревизии ряда основополагающих принципов международного права, но и потому, что, как показывает опыт, такие интервенции зачастую проводятся в сугубо эгоистических, геополитических интересах государств, а гуманитарные лозунги являются лишь прикрытием.

Серия гуманитарных катастроф в Восточной Бенгалии, Кампучии и Уганде в 1970-х гг., а затем в Восточном Тиморе. Сьерра-Леоне, Руанде, Сомали, Гаити и Боснии в 1990-х гг. и особенно война стран НАТО против Югославии в 1999 г. породили волну бурных дискуссий по вопросу о гуманитарной интервенции, и в 1999-2002 гг. Генеральный Секретарь ООН К. Аннан дважды призывал Совет Безопасности обсудить вопрос, как можно наилучшим образом ответить на угрозы геноцида или сравнимых с ним массовых нарушений прав человека, поскольку одностороннее вооружённое вмешательство вызывает беспокойство в международном сообществе.

В ответ созванная правительством Канады Комиссия Эванса-Сахнуна предложила в 2001 г. в целом довольно сбалансированную концепцию гуманитарной интервенции. интервенции. С одной стороны, государствам дают понять, что в случае проведения ими, вопреки их конституциям, незаконных репрессий или силовых акций против групп собственного населения, либо их неспособности или нежелания положить конец незаконному преследованию таких групп, международное сообщество может осуществить вмешательство, в том числе и вооружённое, во внутренние дела таких государств в гуманитарных целях, для исправления создавшегося положения. С другой стороны, понимая, что предлагаемая корректировка важнейших международно-правовых принципов невмешательства во внутренние дела государств, уважения государственного суверенитета и неприменения силы может открыть широкие возможности для злоупотребления силой государствами в собственных эгоистических интересах, комиссия подчёркивает, что решения о вооружённой гуманитарной интервенции могут быть принято только через ООН - то есть, согласно Уставу ООН, через её Совет Безопасности.

Этот подход был поддержан в 2004 г. в докладе назначенной Аннаном Группы высокого уровня по вопросу о реформе ООН, в докладе самого Аннана на 60-й сессии Генеральной Ассамблей ООН в 2005 г. и в Итоговом документе Всемирного саммита государств-членов ООН в сентябре 2005 г., в котором выражена готовность ООН предпринять коллективные действия, своевременным и решительным образом, через Совет Безопасности, в соответствии с Уставом, в том числе на основании Главы VII, с учётом конкретных обстоятельств и в сотрудничестве с соответствующими региональными организациями, в случае необходимости, если мирные средства окажутся недостаточными, а национальные органы власти окажутся не в состоянии защитить своё население от геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности.

Но для политического руководства США в ситуации, когда США остались единственной сверхдержавой, этого умеренного варианта концепции гуманитарной интервенции было явно недостаточно, и вписанная в стратегическую доктрину НАТО в 1999 г. значительно более напористая - чтобы не сказать "агрессивная" - американская версия концепции гуманитарных интервенций в обход ООН остаётся пока без изменений.

В работе исследуются далее результаты первого практического применения натовской концепции вооружённого вмешательства под гуманитарным предлогом в обход Совета Безопасности ООН на примере войны НАТО против Югославии в 1999 г. Западноевропейские юристы обращают внимание на то, что государства, инициировавшие или поддержавшие это вторжение, "весьма неохотно шли на то, чтобы точно сформулировать, на каком именно юридическом основании была осуществлена эта операция", что в общем и объясняется отсутствием соответствующих разрешающих его норм в международном праве. Именно это вызвало резко критическую реакцию за пределами НАТО - как отмечал в то время Генеральный Секретарь ООН К. Аннан, вмешательство региональной организации без мандата ООН в Косово стало трагедией, бросило вызов всей послевоенной системе международной безопасности.

В декабре 2004 г. Международный Суд в Гааге, который ранее принял к рассмотрению иск Белграда к странам НАТО в связи с их нападением на Югославию после того, как МТБЮ отказался рассматривать его, одобрил решение о том, что он не правомочен рассматривать этот иск, но по чисто процедурной причине - так как Сербия и Черногория стали членами ООН уже после подачи этого иска Федеративной Республикой Югославия в 1999 года. Но, говорится в решении Суда, "независимо от того, правомочен он или нет рассматривать этот иск, страны, которым он был предъявлен, продолжают нести ответственность за действия, которые приписываются им и которые нарушают права других государств".

Британский юрист А. Роджерс вряд ли имеет основания утверждать, что мирное соглашение, заключённое между странами НАТО и Югославией после интервенции в Косово было впоследствии ратифицировано Советом Безопасности ООН с принятием им резолюции 1244 от 10 июня 2004 г.". Анализ этой резолюции показывает, что никакой "ратификации" агрессии НАТО против Югославии она не содержит - наоборот, её текст ясно напоминает о главной ответственности Совета Безопасности за сохранение международного мира и безопасности, говорит о стремлении ООН "создать условия для возвращения домой всех беженцев" и "разрешить опасную гуманитарную ситуацию в Косово" и подчёркивает сохранение суверенитета Югославии в отношении Косово. У К. Аннана были все причины заявить в 2004 г., что основные причины конфликта так и не были устранены и что в будущем ООН не должна позволять использовать себя в качестве фигового листка, прикрывающего отсутствие у международного сообщества политической воли для эффективного решения проблемы".

Тем не менее, страны НАТО стремятся форсировать предоставление Косово независимости, представляя ситуацию в Косово "как уникальный случай". В ответ на это президент В.В. Путин неоднократно обращал внимание Запада на возможные последствия первого после 1945 г. изменения границ суверенного государства для решения других территориальных конфликтов и требований о самоопределении как в Западной Европе, так и по периметру российских границ.

Глава III "Интенсификация военно-политических связей США и других ведущих стран НАТО со странами СНГ, вопрос о "цветных революциях в свете международного права" посвящена международно-правовому анализу феномена "цветных революций" на пространстве СНГ и открывается разделом, в котором освещается динамика в развитии политики США и ведущих европейских стран по отношению к СНГ. Ещё при Дж. Буше-старшем, но особенно с приходом в Белый дом Б. Клинтона приоритет был отдан подрыву позиций России и остатков её влияния в странах СНГ. Задача была всеми путями не допустить реализации любых планов экономической и политической ре-интеграции стран СНГ с Россией или приобретения крупных экономических объектов российскими предпринимателями и не дать восстановить когда-то единый экономический организм этих стран, построенный ещё в годы существования СССР, который мог бы послужить основой для воссоздания СССР в том или ином виде и помешать дрейфу стран СНГ на Запад.

Одновременно проводилась активная работа с тем, чтобы всячески втягивать эти страны в процесс интеграции с НАТО и ЕС. Эта работа осуществлялась либо непосредственно со странами СНГ, либо через промежуточные этапы, такие как учреждение ГУУАМ - международной организации, созданной в 1997 г. при поддержке США в составе Украины, Грузии, Азербайджана, Молдавии и, на первом этапе, Узбекистана (в 2004 г. с выходом Узбекистана ГУУАМ превратился в ГУАМ). Эта организация была создана как бы в ответ на подписание в 1992 г. Договора о коллективной безопасности (ДКБ), участниками которого являются сегодня Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия и Таджикистан (в 1999 г. Узбекистан, Грузия и Азербайджан, которые также были ранее участниками ДКБ, вышли из него).

Эти цели не особенно скрывают и на Западе. Как отмечал известный французский эксперт по международным отношениям Доминик Давид, в течение последних лет США ведут себя на постсоветском пространстве весьма вызывающе: нефтяные контракты, размещение военных баз после терактов 11 сентября, манипуляция гражданскими обществами посредством финансовой помощи, предоставляемой предполагаемым специалистам по "демократизации. "Марш на Восток", предпринятый Североатлантическим альянсом и Европейским союзом, похоже, и есть истинное проявление стратегии возвращения, которую вновь проповедуют в США интеллектуалы-неоконсерваторы и которую порой подхватывают и в Европе, в том числе во Франции. Критикуя Москву за "сопротивление распространению демократии", Д. Давид делает в то же время вывод, что "американская политика на постсоветском пространстве непродуманна и опасна. Часто неразборчивы и подходы европейцев.

Далее в работе рассматривается переход США и ряда ведущих европейских стран после прихода Дж. Буша-младшего к власти к более активным действиям по замене режимов в странах СНГ на более прозападные с помощью различного рода "цветных" революций - "розовых", "оранжевых" и т.п., то есть модернизированных технологий кампаний гражданского неповиновения и "мирных" переворотов, модель которых была первоначально создана американскими инструкторами для Югославии и отработана на примере смены режима Милошевича после агрессии НАТО 1999 г., а в дальнейшем была применена в Грузии и Украине.

В наиболее полном виде технология проведения "цветных революций" была изложена в 1993 г., то есть сразу после прекращения существования СССР, - события, открывшего перед Вашингтоном несравненно более широкие возможности по геополитическому переделу мира и по смене неугодных Вашингтону режимов на более лояльные, - в брошюре "От диктатуры к демократии. Концептуальные основы освобождения", написанной Джином Шарпом, сотрудником американского Института имени А. Эйнштейна. По существу, эта брошюра, ныне уже выдержавшая несколько изданий в России и свободно распространяемая через Интернет на русском языке Джин Шарп. От диктатуры к демократии. Концептуальные основы освобождения//Институт имени А. Эйнштейна. 1993 год. Cambridge, Massachusetts, USA. Новое издательство, Москва, 2005 г., издательство "Ультра. Культура", Екатеринбург, 2005 г. В Интернете см http: //polit. msk. su, представляет собой настолько подробно и профессионально написанную инструкцию по осуществлению заговоров с целью свержения режимов, что напрашивается мысль о том, что если не сам Шарп, то кто-то из его теневых соавторов не один год занимался в ЦРУ этой проблемой, специализируясь на ведении психологической войны и осуществлении подрывных операций.