Уголовный запрет и экстремизм

Размещено на http://www.allbest.ru/

Московский городской педагогический университет

Юридический факультет

Кафедра уголовно-правовых дисциплин

Уголовный запрет и экстремизм

кандидат юридических наук, доцент

Ростокинский Александр Владимирович

Одним из видимых и далеко не бесспорных «достижений» отечественной юридической техники 1990 -- 2000 гг. является широкое использование заимствованных терминов. Конечно, такой опыт не является первым в нашей истории. Он может быть объяснён действием трёх взаимодополняющих факторов:

1) стремлением затуманить, а в перспективе, снять действие традиционных правовых ограничений, оказавшихся неудобными для представителей правящей элиты в новых условиях. Например, чем должен и не должен заниматься городской голова или председатель горсовета, граждане представляют, хотя бы, в общих чертах. Чем может и должен заняться мэр или префект, законодательный корпус решает без оглядки на прежний опыт, а порой, и на здравый смысл;

2) невежеством представителей этого корпуса, неспособностью определить явление с использованием возможностей русского языка. Кроме того, наши законотворцы, как говорил пролетарский поэт, и «диалектику учили не по Гегелю». В качестве пособия по философии и по прочим гуманитарным наукам, использовался «Краткий курс истории ВКП(б)» Сталина -- Пономарёва. Такое изучение не хорошо и не плохо само по себе, в принципе, лучше полной неграмотности. Но оно ведет к формированию весьма упрощенной картины мира, а потом и к принятию неадекватных решений; криминализация преступление уголовный экстремизм

3) юридическим популизмом, помноженным в отечественных условиях на специфический комплекс «глобального провинциализма» от долгого сидения за «железным занавесом». Данный комплекс проявляется, в числе прочего, в выборе отрицательных примеров для подражания в окружающем мире, а также в последовательном использовании негодных приёмов управления внутренними делами, обеспечения общественной и государственной безопасности.

В действующем российском законодательстве отыщется масса примеров использования подобных подходов: от права преследовать пчелиный рой до «необходимости» просмотра кинофильма в личных целях. К сожалению, подобные новеллы, политологические по форме и резиновые по содержанию, не обошли и уголовный закон. Ярчайшим таким примером стала криминализация «экстремизма».

Данный термин в начале прошлого века использовал французский юрист М. Лерой, который определил, как главный признак данных политических течений, требование от приверженцев абсолютной веры в исповедуемые политические идеалы. Примерами экстремистских течений ученый как раз и называл «Красный экстремизм» большевиков и «Белый экстремизм» монархистов^[1]. Но за весь ХХ век общепризнанное определение экстремизма так и не сложилось^[2].

Нет нужды объяснять что, неопределенность содержания «экстремизма» позволяет признать кого угодно обладателем признаков «экстремиста», т.е. приверженца крайних взглядов и мер. В самом деле, «под экстремизмом можно понимать и любую форму экстремального социального поведения. Он может быть политическим и бытовым, национальным и религиозным. Под экстремизм могут подпадать действия отчаявшихся (захват банка с целью возврата вклада) или неуравновешенных (психически больных) людей, а также партий, преследующих четкие цели и использующих (крайние меры -- Авт.) в качестве тактики борьбы»^[3]. Но в то же время, та или иная «крайность», как отмечает В.В. Лунеев, «может в зависимости от ситуации получить в обществе позитивную или негативную оценку. Экстремизм в науке, литературе, спорте, в моде, скульптуре, других видах искусства может привести к переменам, инновациям, новым, течениям, новым школам. Поэтому придание экстремизму только негативного и особенно политического преступного характера, является глубоко односторонним, ошибочным или… сомнительным уголовно-правовым и криминологическим решением»^[4].

Полностью признавая данный вывод, автор, счёл полезным обратиться к опыту уголовного законодательства ведущих государств Западной Европы, которые устанавливают ответственность за дискриминацию, публичные оскорбления, травлю групп населения, использование символики неконституционных (распущенных) организаций, возобновление их деятельности, преступный сговор, совершение международных преступлений, включая преступления против мира и человечности, но не знают термина «экстремизм»^[5].

Когда в начале 2002 года депутат П. Крашенинников убеждал коллег-парламентариев, что законы по борьбе с экстремизмом и терроризмом действуют во всех демократических странах почти что со времен разгрома фашизма, он несколько исказил факты. Западные демократии боролись с общественно опасными проявлениями межобщинной ненависти и вражды посредством общеуголовного законодательства, которое постепенно развивалось и совершенствовалось. Так, по Закону 11--14 (1991 г.) в текст УК Голландии были включены такие составы преступлений, как умышленное публичное заявление, в устной или письменной форме, либо с использованием изображения, а также дискредитирующее заявление о лицах «в связи с их расовой принадлежностью, вероисповеданием или личными убеждениями, полом или их… сексуальной ориентацией»…(ст.137с); с использованием заявлений и изображений возбуждение ненависти или дискриминации в отношении указанных лиц (ст.137d); сознательное достоверно или предположительно оскорбительное заявление, сделанное публично, в отношении указанных граждан (ст.137е); содействие деятельности, направленной на дискриминацию лиц (ст.137f); совершение таких действий с использованием своей официальной должности, профессии или рода занятий (ст.137g)^[6].

Германский законодатель разделяет экстремизм на: создание террористических сообществ(§ 129а), как вид преступных сообществ, травлю групп населения (§ 130), деятельность неконституционных организаций (§ 84 и 85)^[7]. Травля возможна в двух формах: 1) нарушающее общественный порядок нарушение прав, в том числе с применением насилия или угроз в отношении представителей группы; 2) обоснование необходимости, полезности или целесообразности дискриминации путем распространения клеветнических, заведомо (или предположительно) ложных измышлений о группах населения -- в том числе, совершенные специальным субъектом или с использованием СМИ.

При этом в Англии действительно был принят «Временный чрезвычайный закон о борьбе с терроризмом», который действовал некоторое время лишь на территории Сев. Ирландии, но существенно не повлиял на ситуацию. Ряд «молодых демократий», в том числе: Испания при Франко, Греция при «черных полковниках», Парагвай при Стресснере, Южная Корея при диктатуре, Чили при Пиночете, Аргентина, Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Уругвай и Бразилия при военных диктаторах, ЮАР при апартеиде и т.п. -- активно законодательствовали на темы борьбы с анархизмом, коммунизмом и экстремизмом. Естественно, вопросы уголовно-правовой защиты равноправия граждан, например, в социально-экономических, трудовых, образовательных, земельных, избирательных и других подобных отношениях, до трансформации политического режима в законодательстве названных государств не поднимались. Как раз в этот период начались исследования политического экстремизма советскими учеными. Доказывалось, что «классово антагонистическое общество, основанное на социальном неравенстве и угнетении, постоянно порождает политическое насилие, приобретающее самые различные формы, а, следовательно, политический экстремизм является сопутствующим фактором буржуазной демократии…»^[8].

Однако, криминального перерождения названных выше обществ в рассматриваемый период не последовало, с одной стороны, вследствие последовательного осуществления антикоррупционной деятельности, сохранения управляемости государственного аппарата в целом и его судебной и полицейской подсистем, в частности. С другой стороны, террористическая деятельность, а тем более, государственные мятежи и создание для этих целей незаконных вооруженных формирований преследовались и преследуются в самых демократических странах чрезвычайно строго.

И, когда у себя дома очень высока вероятность получить по приговору суда пожизненный (близкий к пожизненному) срок лишения свободы с конфискацией имущества, всевозможные воины-бойцы за новый миропорядок предпочитают переезжать на те территории, которые контролируются хуже, где пушечное мясо (прошу прощения! -- Авт.) вербовать дешевле, где с представителями власти проще «договариваться».

Отсюда, первая проблема криминализации «экстремизма» заключается в определении тех общественно опасных действий, которые являются следствием экстремистской деятельности, возбуждения межобщинной ненависти или вражды. Рассматривая экстремизм в широком смысле слова, таковым можно считать террористические проявления, направленные на устрашение тех, кого экстремисты избрали объектом своей агрессии; создающих опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных тяжких последствий, совершаемые в целях воздействия на принятие решения органами власти или международными организациями. Было бы странно отрицать связь таких действий с экстремизмом, но полностью отождествлять их ещё более странно. Экстремизмом, как следует из статьи 1 Федерального закона «О противодействии экстремисткой деятельности», являются и преступления, совершаемые в сфере выборов, определения итогов голосования и референдумов. Но большинство участников подобных преступлений вовсе не стремятся к свержению конституционного строя, руководствуются не мотивами ненависти или вражды к политическим конкурентам, а «приземленными» меркантильными соображениями. Следовательно, уголовный экстремизм -- лишь совокупность преступлений, совершаемых по особым мотивам либо в целях подстрекательства иных лиц к совершению этих преступлений.

Второй проблемой является отграничение экстремизма от других действий, объективно нарушающих общественный порядок и общественную безопасность, совершаемых на почве различных конфликтов, определяемых как «бытовые». К сожалению, никаких четких объективных критериев здесь не было и нет^[9]. Остается анализировать характер (внешние проявления) и направленность (цель) действий виновного. Попытки определить характер объекта деяния через мотив, а не через совокупность осознаваемых виновным объективных признаков, контрпродуктивны. Любая группа лиц может выступать объектом вражды и ненависти, а посягательство на любого человека (и даже на иные объекты материального мира) может привести к возмущению и мести группы или целой общины.

Третьей, пожалуй, наиболее сложной проблемой уголовно-правовой ответственности за экстремистскую деятельность, является отграничение преступного от непреступного, т.е. от того, что выражает реализацию прав граждан на участие в управлении государством, на собрание, на местное самоуправление, на информацию, на свободу слова и т.п. Поскольку в каждом подобном случае могут найтись недовольные, кто-то может обозлиться, а кто-то - возбудиться, существующие конструкции «возбуждения ненависти или вражды», и тем более, «публичных призывов к …деятельности», выглядят довольно нелепо. Имеет смысл запрещать под страхом уголовного наказания лишь совершение конкретных действий, но никак не случайные последствия. Запрещать стоит лишь действия, нарушающие общественный порядок, например, клевету.

Для исключения возможности произвольного толкования норм о публичных призывах, «разжиганиях» и «возбуждениях», а равно «грубых» и «явных» нарушениях порядка, целесообразно ограничиться криминализацией публичного, т.е. адресованного персонально неопределенной группе лиц, подстрекательства к нарушению уголовного закона (любого! -- Авт). Например, уже цитировавшийся УК Голландии определяет преступления против общественного порядка как «публичное, устно или в письменной форме, с помощью изображения» подстрекательство других лиц к совершению любого уголовного правонарушения (т.е. преступления или проступка -- Авт.) и акта насилия против властей (ст.131). В том числе, предусматривается ответственность за: распространение или публичное выставление напоказ данных материалов и их изготовление (ст.132); распространение информации, предоставление возможности и средств для совершения уголовного правонарушения (ст.133); распространение и публичное выставление таких материалов (ст.134); участие в сговоре, направленном на совершение ряда преступлений, в ряде случаев, включая простую осведомленность о нём, (ст.135); недонесение (ст.136). Сходные нормы закреплены в УК ФРГ, а также в уголовных кодификациях Польши и Финляндии.

Криминализация рекламы насилия и публичных призывов к совершению преступлений в нашей стране является давно назревшей необходимостью. Существует немало работ, посвященных данной проблеме^[10]. Но подобные призывы в УК РФ криминализируются весьма запутанно и казуально. Призывы к развязыванию агрессивной войны, к террористической деятельности (ст. ст. 354 и 205.2 УК) -- конвенционные преступления. Призывы к активному неподчинению законным требованиям представителей власти и к массовым беспорядкам, к насилию над гражданами закреплены как форма участия в массовых беспорядках (ч.3 ст.212 УК), и потому запрет имеет локальную сферу действия. Призывы к экстремистской деятельности (ч.1 ст.280 УК) закреплены бланкетной нормой о двух десятках деяний, обусловленных особыми целями - мотивами виновных.

По мнению автора, давно настало время привести весь этот конгломерат запретов в форму института уголовной кодификации. Для профилактики преступности подростков такие меры будут много полезнее, чем часто предлагаемое сегодня снижение возраста уголовной ответственности «за экстремизм».

Сноски

^[1] Цит. по: Магомедова Д.А. Понятие и значение противодействия экстремизму // Противодействие этническому и религиозному экстремизму на Сев. Кавказе: Материалы межрегион. науч.-практ. конференции (11-14 ноября 2009 года). - Майкоп: Изд. АГУ, 2009. С. 100.