К вопросу о возможности преследования отдельных категорий лиц по уголовным делам частного обвинения в уголовно-процессуальном законодательстве Республики Беларусь

Размещено на http://www.allbest.ru/

на тему: К вопросу о возможности преследования отдельных категорий лиц по уголовным делам частного обвинения в уголовно-процессуальном законодательстве Республики Беларусь

В статье рассмотрены правовые особенности осуществления преследования отдельной категории лиц по уголовным делам частного обвинения в уголовно-процессуальном законодательстве Республики Беларусь.

Проанализировано правовые критерии реализации принципа диспозитивности в уголовных делах частного обвинения, а также его соотношение с принципом публичности.

Сосредоточено внимание на существующих положениях законодательства Республики Беларусь относительно уголовного преследования лиц, наделенных законом процессуальным иммунитетом по уголовным делам частного обвинения. Приведены авторские точки зрения относительно расширения сферы использования принципа диспозитивности в указанной категорииуголовных дел.

Ключевые слова: отдельная категория лиц, процессуальный иммунитет, уголовные дела частного обвинения, принцип диспозитивности, принцип публичности.

Введение

Производство по уголовным делам частного обвинения является одним из наиболее дискуссионных институтов уголовного процесса. Ученые-процессуалисты высказывают многочисленные предложения по его совершенствованию, а отдельные исследователи предлагают и вовсе отказаться от указанного порядка преследования. Обусловлено это наличием большого количества проблемных аспектов, связанных с определенным несовершенством законодательной регламентации указанного вида уголовно-процессуальной деятельности, вызывающих затруднения у правоприменителя и требующих научного осмысления. Одним из таких вопросов, не урегулированных действующим уголовно-процессуальным законодательством, является возможность преследования в частном порядке отдельных категорий лиц, перечисленных в ст. 468¹ УПК Республики Беларусь.

Основная часть

Глава 44 Уголовно-процессуального кодекса Республики Беларусь (далее - УПК РБ), определяющая порядок производства по уголовным делам частного обвинения, оставляет открытым вопрос о возможности уголовного преследования в указанном порядке отдельных категорий лиц. Пленум Верховного Суда Республики Беларусь № 1 от 31.03.2010 года «О практике применения судами норм Уголовно-процессуального кодекса, регулирующих производство по делам частного обвинения» также оставляет указанный аспект за скобками, что, на наш взгляд, можно объяснить тем обстоятельством, что подобные факты малочисленны в правоприменительной практике. Вместе с тем, подобные ситуации возможны. Например, от совершения преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 317 УПК РБ, характеризующегося неосторожной формой вины, не застрахован любой участник дорожного движения, вне зависимости от занимаемого им должностного положения. Указанные обстоятельства детерминируют необходимость более детального исследования рассматриваемого вопроса с целью выработки научно-обоснованных предложений по совершенствованию его законодательного регулирования.

Отечественная судебная практика не выработала однозначного подхода по данному вопросу, однако изучение уголовных дел частного обвинения свидетельствует о том, что судьи придерживаются в данном вопросе позиции о необходимости производства по правилам главы 49 УПК РБ «Производство по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц». Так, судом Московского района было принято заявление по обвинению Ч-са в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 317 УК Республики Беларусь. В ходе судебного разбирательства Ч-с заявил, что на него оформлялись документы на утверждение народным заседателем суда Московского района. Указанное заявление послужило основанием для отложения судьей судебного разбирательства и обращения с запросом в Главное управление юстиции Минского горисполкома с просьбой предоставить сведения о включении последнего в список народных заседателей. И лишь после получения ответа о том, что Ч-с в указанный список не включался, суд возобновил разбирательство дела [17].

Как представляется, несмотря на тот факт, что п. 5 ч. 1 ст. 468¹ УПК РБ предусматривает особый порядок производства в отношении народного заседателя лишь в период исполнения им своих обязанностей в суде, подобные действия судьи свидетельствуют о том, что судом всерьез рассматривался вопрос о дальнейшем порядке производства по указанному уголовному делу.

Стоит отметить, что и в науке уголовного процесса указанная проблематика не получила должного осмысления. Так, ни в одном из изученных нами литературных источников, посвященных производству по уголовным делам частного обвинения, обозначенный проблемный аспект не затронут. Обошли его вниманием и авторы «Научнопрактического комментария к УПК РБ» [10].

В российской уголовно-процессуальной доктрине вопрос исследован несколько более полно, причем точки зрения ученых характеризуются высокой степенью полярности.

Так, Р. Лукманов полагает, что возбуждение уголовного преследования в отношении отдельных категорий лиц по рассматриваемой категории дел должно осуществляться в порядке частного обвинения, мотивируя свою позицию диспозитивным характером указанного производства. По мнению ученого, обязанность государственных органов осуществлять уголовное преследование по каждому факту преступления в полной мере распространяется лишь на дела публичного и частно-публичного обвинения, «порядок же возбуждения уголовных дел частного обвинения обусловлен в определенном смысле их уникальным характером, выраженном во внесении законодателем диспозитивного начала в процедуру их регулирования» [7, с. 35]. В качестве дополнительного аргумента своей позиции ученым приводится законодательное установление об обязательном производстве предварительного расследования лишь по делам, возбужденным прокурором в том случае, когда лицо самостоятельно не может защитить свои права и охраняемые законом интересы. «Иных подобных специальных оговорок по делам частного обвинения УПК ... не содержит» - пишет Р. Лукманов [7, с. 36].

Данная позиция представляется заслуживающей внимания, однако не бесспорной, так как ограничивается лишь анализом норм, регулирующих производство по делам час- тного обвинения и ссылкой на его диспозитивное начало, в связи с чем она подвергается критике в специальной литературе [4, с. 101].

Противоположной точки зрения по рассматриваемой проблематике придерживается К. Муравьев, по мнению которого возбуждение уголовных дел частного обвинения в отношении лиц, наделенных процессуальными иммунитетами, должно осуществляться по заявлению пострадавшего (его законного представителя) по правилам производства в отношении отдельных категорий лиц [9, с. 32]. Ученый обосновывает свою позицию тем обстоятельством, что, во-первых, данное производство строится на началах диспозитивности, а во-вторых - у пострадавшего лица имеется альтернатива в вопросе возбуждения уголовного преследования, т.е. по его мнению, «пострадавший вправе прибегнуть к помощи компетентного правоохранительного органа, который обязан принять и проверить сообщение о любом совершенном или готовящемся преступлении, в том числе о правонарушении рассматриваемой категории, и как нам представляется, при наличии основания в пределах компетенции возбудить уголовное дело» [9, с. 33]. К указанному выводу исследователь приходит исходя из анализа постановления Конституционного Суда Российской Федерации [11], которым были признаны не соответствующими Конституции Российской Федерации ряд норм УПК Российской Федерации (далее - УПК РФ) в той части, в которой они не обязывали прокурора, следователя, орган дознания по заявлению лица, пострадавшего от преступного деяния рассматриваемой категории, принять меры, направленные, «в числе прочего, на привлечение виновного лица к уголовной ответственности в установленном законом порядке» [9, с. 33].

Вместе с тем, анализ названного решения Конституционного Суда Российской Федерации позволяет сделать вывод о том, что оно было направлено на недопущение ущемления прав пострадавших в тех случаях, когда преступление совершалось в их отношении неустановленными лицами, что влекло, с одной стороны, отказ суда от принятия подобных заявлений, а с другой - не обязывало прокурора возбуждать уголовные дела в этой ситуации. Вопрос процессуальных иммунитетов в нем не поднимался. Вывод автора о том, что пострадавшее лицо имеет возможность выбора альтернативного варианта преследования по делам частного обвинения, на наш взгляд, является весьма дискуссионным и, совершенно очевидно, не согласуется с отечественным уголовно-процессуальным законодательством.

Например, в правоприменительной практике Российской Федерации рассматриваемый вопрос всегда решался в пользу особого порядка преследования. Так, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда России указала в определении № 6-Д04- 12 по делу М., что на дела частного обвинения распространяется особый порядок производства в отношении отдельных категорий лиц [16]. В последующем подобная позиция была реализована законодательно (п. 2 ч. 1 ст. 147 УПК Российской Федерации).

Думается, что производство в отношении отдельных категорий лиц, перечень которых приведен в ч. 1 ст. 468¹ УПК РБ в связи с совершением ими уголовно-наказуемых деяний, преследуемых в частном порядке, должно осуществляться по правилам гл. 44 УПК РБ «Производство по уголовным делам частного обвинения». Причины выбора подобного варианта регулирования видятся в следующем.

Во-первых, авторами абсолютно правильно подчеркивается господство в рассматриваемом нами порядке преследования диспозитивного начала. Часть 1 ст. 426 УПК РБ постулирует, что уголовное дело частного обвинения возбуждается лицом, пострадавшим от преступления (его представителем, представителем юридического лица) путем подачи в районный (городской) суд заявления о совершении в его отношении преступления. Во-вторых, уголовно процессуальный закон предоставляет ему большое количество дополнительных полномочий, связанных с возможностью прекратить уголовное преследование виновного, примирившись с ним либо отказавшись от обвинения в одностороннем порядке. Таким образом, частное обвинение является наиболее ярким выражением проявления диспозитивности в уголовном процессе. С этим тезисом соглашается большинство ученых-процессуалистов, исследовавших указанную проблематику [3, с. 87; 5, с. 51; 1, с. 33]. Следует отметить, что в науке уголовного процесса по сей день не снижается градус дискуссии о сущности данной правовой категории, ее месте и степени воздействия на регулирование уголовно-процессуальных правоотношений. Мнения исследователей в этой связи различаются с диаметральной противоположностью: если одни процессуалисты склонны придавать диспозитивности даже статус принципа уголовного процесса, то другие и вовсе отрицают необходимость существования данного начала в уголовном процессе, в котором превалирует принцип публичности [1, с. 34; 13, с. 44, 45]. Не вдаваясь в обозначенную, требующую проведения самостоятельного исследования проблему, отметим, что основным ее проявлением в интересующей нас сфере уголовно-процессуальной деятельности, является то обстоятельство, что пострадавшее от уголовно-наказуемого деяния лицо, по меткому замечанию И. Я. Фойницкого, становится «повелителем процесса» [14, с. 60], т.е. в полном объеме распоряжается его предметом: возбуждает уголовное преследование, выдвигает обвинение, поддерживает его в ходе судебного заседания и т.д. То есть, уголовное дело частного обвинения возбуждает именно пострадавшее лицо подачей заявления в суд, судья же лишь фиксирует указанное обстоятельство, вынося постановление о его принятии. Не случайно в образцах заявлений, предложенных судьями Верховного Суда, отдельно отмечена необходимость отражения этого момента и выражения просьбы заявителя о привлечении виновного к уголовной ответственности [12, с. 20].

Однако сама сущность подобного порядка производства в отношении лиц, названных в ч. 1 ст. 468¹ УПК РБ утрачивается в связи с тем, что включение в него определенных контрольных механизмов, предусмотренных уголовно-процессуальным законом (ст. 468² УПК РБ), лишает пострадавшего «права распоряжения уголовным иском: он уже не решает, возбуждать или не возбуждать уголовное дело - оно будет возбуждено только в том случае, если соответствующий государственный орган или должностное лицо ... придут к выводу о наличии оснований для принятия такого решения» [4, с. 102]. Подобные «барьеры» должны существовать для органов уголовного преследования, представляющих государство, а не для лица, пострадавшего от совершения преступления.

Конечно, когда речь идет о преступных деяниях субъектами которых выступают лица, перечисленные в ч. 1 ст. 468¹ УПК РБ, напрашивается вывод о необходимости производства преследования в публичном порядке. Это обусловлено тем обстоятельством, что они занимают важные государственные посты, в некотором роде олицетворяют собой государственную власть. С другой стороны, можно иначе взглянуть на указанную ситуацию. Государство, наделило своих служащих определенными властно-распорядительными полномочиями, объем которых различается в зависимости от занимаемой должности, установило определенный «усложненный» порядок их уголовного преследования для того, чтобы на них не оказывалось какого-либо давления при исполнении своих обязанностей. Однако, так как эти лица являются государственными служащими, то указанный порядок должен распространяться именно на их преследование со стороны государственных органов, т.е. государство гарантирует своим служащим определенный иммунитет от государственных органов уголовного преследования.

Представляется, что сама сущность института частного обвинения, его диспозитивный характер, причинение уголовно-наказуемых деяний, преследуемых в порядке указанного производства, вреда в большей степени самим пострадавшим, нежели общественным интересам, говорит о значимости позиции последних для решения вопроса о преступности деяния и его доказывании, что не позволяет не учитывать их мнения о необходимости инициирования уголовного преследования.

В этой связи, с учетом изложенного выше, видится целесообразным осуществление уголовного преследования в отношении отдельных категорий лиц, при совершении последними преступных деяний, предусмотренных ч. 2 и 3 ст. 26 УПК РБ, по правилам производства по уголовным делам частного обвинения, предполагающего зависимость возбуждения уголовного дела от волеизъявления пострадавшего, позволяющего последнему распоряжаться предметом уголовного процесса (в любой момент отказаться от обвинения, примириться с виновным лицом). Как представляется, подобный вариант регулирования указанных уголовно-процессуальных правоотношений позволит соблюсти баланс диспозитивного начала производства по уголовным делам частного обвинения и обоснованного вмешательства в него со стороны публичных органов. Ведь, как справедливо отмечает И. В. Данько, «в основе преобразований уголовно-процессуального законодательства должны лежать ... разумное сочетание интересов личности и государства, общества» [2, с. 28].

В рамках данной статьи мы считаем целесообразным также рассмотреть и иные аспекты производства по уголовным делам частного обвинения отдельной категории лиц. В соответствии с. ч. 5 ст. 26 УПК РБ, прокурор вправе возбудить уголовное дело частного либо частно-публичного обвинения, если они затрагивают существенные интересы государства ... В этом случае дело, возбужденное прокурором, направляется для производства дознания или предварительного следствия. Также в соответствии с ч. 6 ст. 26 УПК РБ прокурор вправе в любой момент вступить в судебное разбирательство по уголовным делам частного обвинения и поддерживать обвинение в суде, если этого требует защита прав граждан, государственных или общественных интересов.

Указанные положения ст. 26 УПК РБ отображают определенный процессуальный порядок действия прокурора при возбуждении уголовных дел частного обвинения, а также во время проведения судебного разбирательства по этой категории уголовных дел. На наш взгляд, процессуальная цель в виде защиты интересов общества и государства, которая преследуется прокурором при принятии самостоятельного решения о возбуждении уголовных дел частного обвинения или вступлении в судопроизводство по такой категории дел, имеет прямое отношение к лицам, перечень которых отображен в ст. 468¹ УПК РБ. И хотя законодатель Республики Беларусь об этом не упоминает, исходя из сущности повода к возбуждению прокурором уголовных дел частного обвинения и вступления в уголовное судопроизводство частного обвинения в виде преследуемой общественно и государственно важной цели, указанной нами ранее, по нашему мнению, эти уголовно-процессуальные явления имеют непосредственную связь между собой. Проводимое судебное разбирательство по уголовному делу любой категории, включая дела частного обвинения, в отношении категории лиц, упомянутых в ст. 468¹ УПК РБ, практически всегда будет иметь общественный резонанс, и в зависимости от занимаемой обвиняемым лицом должности и сущности совершенного преступления, этот резонанс будет иметь либо локальное распространение, в рамках отдельных территориальных единиц государства, либо иметь общегосударственное значение.

Аналогичной точки зрения придерживается И. С. Дикарев, который утверждает, что вопрос об уголовной ответственности специальных субъектов (ст. 447 УПК РФ (Категории лиц, в отношении которых применяется особый порядок производства по уголовным делам)), имеет важное публично-правовое значение, а потому процессуальный порядок, при котором судьбой уголовного дела распоряжается по своему личному усмотрению потерпевший, состоит в глубоком противоречии общества и государства [19, с. 104]. Автор в своих утверждениях использует оценочную категорию «важное публично-правовое значение» для обозначения существенности процессуальной ситуации в случае привлечения определенного круга субъектов к уголовной ответственности по делам частного обвинения. На наш взгляд, указанная оценочная категория по своему смысловому содержанию мало чем отличается от правовых критериев «интересы государства», «интересы общества», определенных в ст. 26 УПК РБ. преследование уголовный процессуальный иммунитет

Используя указанные правовые конструкции в определении сущности производства по уголовным делам частного обвинения, законодатель Республики Беларусь не обременяет себя обязанностью по разъяснению упомянутых критериев вступления государственного обвинителя в уголовные дела категории частного обвинения. Стоит сказать, что в свое время и законодатель Украины, употребляя правовые критерии в виде «особенного общественного значения» уголовных дел частного обвинения или упоминая о цели вступления прокурора в дела частного обвинения - охрана государственных или общественных интересов (ч.ч. 3, 4 ст. 27 УПК Украины 1960 г.), также не удосуживался разъяснить сущность этих правовых положений. По нашему мнению, существование в законе подобных явлений порождает негативные последствия.

Так, существование подобных формулировок в законе приводит к тому, что их сущность будет восприниматься каждым из прокуроров, который принимает участие в уголовных делах частного обвинения, сквозь призму их субъективного восприятия. Не сложно смоделировать ситуацию, при которой в идентичных по своему содержанию уголовных делах частного обвинения разными прокурорами по-разному будет устанавливаться наличие или, наоборот, отсутствие критерия «общественной (государственной) значимости», а соответственно, и повода вступления в уголовные дела данной категории. Если при этом учесть, что в соответствии со ст. 11 УК Республики Беларусь (далее - УК РБ), любое преступление, независимо от степени тяжести, признается совершенным виновно общественно опасным деянием (действием или бездействием). Таким образом, критерий «общественная опасность» присущ и уголовным делам частного обвинения. Это, в свою очередь, означает, что прокурор, фактически, может самостоятельно возбудить любое уголовное дело частного обвинения или вступить в него, руководствуясь положением ст. 11 УК РБ.

Мы, в свою очередь, против использования в части закона, который определяет сущность уголовных дел частного обвинения, неопределенных, высокопарных категориев «существенные государственные интересы» или «общественные интересы». Полагаем, что преступления, относящиеся законодателем к уголовным делам частного обвинения, по своей сущности не несут угрозы государственным или общественным интересам. Эти противоправные деяния, по своей сути и с учетом их малозначительности, в большей мере касаются приватных прав и интересов частных лиц, нежели посягают на интересы общества и государства. В контексте рассматриваемого вопроса мы всецело солидарны с украинским ведущим ученым-процессуалистом В. Т. Нором, который указывал, что вряд ли есть достаточно обоснованные причины ограничивать действия принципа диспозитивности в категории уголовных дел частного обвинения. Такое ограничение, по мнению ученого, зачастую основано не на волеизъявлении потерпевшего, которое является определяющим, а на аморфном, четко не определенном, оценочном положении «особенное общественное значение совершаемого преступления» [18]. Даже в случае, если «ответчиком» в делах частного обвинения выступает лицо, наделенное законодателем процессуальным иммунитетом, все равно по правовой конструкции и сущности эти деяния в большей мере касаются прав и интересов пострадавших лиц, нежели общества или государства в целом.

Оправдывая ограничение действия принципа диспозитивности в уголовных делах частного обвинения с участием должностных лиц, наделенных иммунитетом, И. С. Дика- рев указывает, что должностное положение, являющееся основанием для предоставления дополнительных гарантий лицу, упомянутому в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, является одновременно его преимуществом, вследствие которого частный обвинитель оказывается со своим процессуальным оппонентом в неравном положении. Принцип состязательности сторон de facto не реализуем, когда рядовому гражданину в судебном разбирательстве противостоит прокурор, руководитель следственного органа, депутат и т.д. В данном случае, по мнению автора, обвинение, которое потерпевший будет вынужден отстаивать в суде, становится для него тяжким бременем, вынести которое своими силами он не в состоянии. В подобных условиях, продолжает автор, только осуществление публичного уголовного преследования могло бы реально обеспечить права потерпевшего на доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба [19, с. 102].

Описывая условия наличия у должностного лица дополнительных гарантий и, соответственно, процессуального преимущества над потерпевшим, И. С. Дикарев задается вопросом: соблюдается ли равноправие сторон обвинения и защиты перед судом в тех случаях, когда рядовой гражданин обвиняет лицо, пользующееся авторитетом и властным влиянием, и обладающее, как правило, обширными связями? [19, с. 101]. На наш взгляд, при такой постановке вопроса ответ очевиден - равноправие сторон в уголовном судопроизводстве соблюдаться не будет! Однако не в одном из уголовно-процессуальных законов современных государств нет и быть не может положения, предусматривающего отсутствие равноправия сторон по причине гипотетического наличия у представителя, как стороны обвинения, так и стороны защиты - процессуального преимущества вследствие, например, занимаемой высокопоставленной должности. Следовательно, очевидным является тот факт, что автор говорит о существующих дискриминационных явлениях современной уголовно-процессуальной действительности, которые не охватываются и, соответственно, не могут быть охвачены сферой регулирования уголовно-процессуального законодательства, поскольку никоим образом не представляют собой вид правовых отношений в современном понимании.

Исследуя подобную проблематику в уголовно-процессуальной действительности Украины, С. Л. Деревянкин приходит к выводу о преждевременности распространения сферы влияния принципа диспозитивности, в том числе в делах частного обвинения. Автор, обосновывая свою точку зрения, утверждает, что с учетом современного развития правовых механизмов защиты потерпевших в уголовном процессе (точнее, их полное отсутствие в правоприменительной практике) нельзя исключать возможности незаконного воздействия на потерпевших со стороны преступников (и даже недобросовестных представителей властных структур), чтобы заставить отказаться их от уголовного преследования [20, с. 66].

По поводу обозначенной выше проблематики, позиций и аргументаций ученых относительно ограничения влияния принципа диспозитивности на разрешение уголовных конфликтов частноправовой сферы, считаем необходимым высказать свою точку зрения. Относительно утверждений И. С. Дикарева, следует сказать, что указанная позиция автора заслуживает уважения, поскольку автор открыто освещает имеющуюся проблему в современной правоприменительной практике, которую правовыми механизмами разрешить невозможно. Справиться с подобной ситуацией возможно только при наличии существующей действенной политики государства и задействовании комплексного, общегосударственного механизма по ее реализации. Однако при этом мы не совсем согласны с утверждением автора относительно того, что публичное обвинение, реализуемое представителями правоохранительных органов в делах частного обвинения, является панацеей от всех проблем, которые могут преследовать потерпевшего в связи с занимаемой высокопоставленной должностью обвиняемого и, соответственно, его «обширными связями».

На наш взгляд, при описываемой И. С. Дикаревым проблеме, недобросовестный обвиняемый, который наделен властными полномочиями, используя административный ресурс и соответствующие рычаги влияния, в большей мере может воздействовать на принимаемые решения следователя и прокурора в уголовных делах частного обвинения, нежели каким-либо образом влиять на рядового гражданина, являющегося потерпевшим и реализующим функцию обвинения в указанной категории уголовных дел. Поэтому мы не можем согласиться с приведенной аргументацией ученого касательно переведения закрепленной в УПК категории уголовных дел частного обвинения в сферу частно-публичного обвинения.

Относительно позиции С. Л. Деревянкина необходимо сказать, что следует частично согласиться с его взглядами. Действительно, в современной правоприменительной практике отсутствуют действенные средства защиты прав потерпевших, однако, на наш взгляд, это не должно быть препятствием для приуменьшения частной роли потерпевшего в разрешении уголовных конфликтов частно-правового характера. Отсутствие подобного действенного механизма защиты прав потерпевших в уголовном процессе присуще не только частной форме обвинения.

Подобный недостаток существует и при обычном порядке преследования, где также потерпевший не избавлен от возможных негативных воздействий на него со стороны лица, совершившего преступление, его родственников или недобросовестных представителей правоохранительных органов, что, в свою очередь, также может приводить к негативным последствиям, указанным выше. Однако при этом утверждать о возможном ограничении участия потерпевшего в уголовных делах публичной формой обвинения было бы не совсем корректным, поскольку во многих случаях качественная реализация процесса уголовного преследования виновного лица связана именно с активной позицией потерпевшего.

По этому поводу И. Л. Петрухин справедливо замечал, что с точки зрения всесторонности, полноты и объективности производства по уголовному делу чрезвычайно важно, чтобы лица, которые отстаивают в уголовном процессе личный интерес (и потерпевший в частности), принимали активное участие в процессе доказывания. Уклоняясь от участия в процессе доказывания и создавая соответствующие сложности для органов государства, указанные участники в определенной степени создают опасность того, что обстоятельства преступления останутся не установленными или недостаточно выясненными [21, с. 25]. Таким образом, на наш взгляд, приуменьшать роль потерпевшего при разрешении уголовных конфликтов, относящихся к сфере частного обвинения, по причине несостоятельности института обеспечения безопасности участников уголовного судопроизводства и защиты их прав, было бы не совсем обоснованным шагом со стороны законодателя. В противном случае, с одной стороны, это будет свидетельствовать о неспособности государства обеспечить нормальное функционирование сферы уголовного судопроизводства, с другой - приведет к полной деградации сферы частного обвинения.

Рассматривая вопрос гипотетической доминанты принципа публичности над диспозитивностью в уголовных делах частного обвинения, в случае если обвиняемым является лицо, занимаемое высокопоставленное положение в обществе, следует привести достаточно распространенную точку зрения среди ученых-процессуалистов. Данный аргумент сводится к следующему: существенное положение обвиняемого в обществе, кроме всего прочего, непременно негативным образом может сказаться на соблюдении принципа состязательности сторон, приведет к ограничению доступа потерпевшего к правосудию, затруднению реализации конституционного права потерпевшего на компенсацию причиненного ущерба [19, с. 104].

Преследуя благие намерения в виде охраны законных прав и интересов потерпевших, находящихся в служебной или иной зависимости от обвиняемого либо по иным причинам не способных самостоятельно защищать свои права и законные интересы в уголовных делах частного обвинения, государство взваливает на себя бремя обвинения в отношении высокопоставленных лиц, совершивших преступление. Руководствуясь подобным поводом возбуждения или вступления в уголовное дело частного обвинения, прокурор как представитель государства отстаивает не только общественные интересы, а также способствует защите и восстановлению законных прав и интересов потерпевших лиц.

Совершая подобную, несомненно, благородную миссию, государство, на наш взгляд, должно быть последовательно в своей позиции. Перенимая у потерпевшего обвинительную инициативу, представители государства реализуют функцию обвинения, как на стадии предварительного расследования (досудебного расследования), так и на стадии судебного рассмотрения уголовного дела частного обвинения. Реализуя функцию обвинения, представители государственных, правоохранительных органов действуют самостоятельно, по своему внутреннему убеждению не только формулируют обвинительный тезис, но и отстаивают его. Однако в случае, если во время судебного разбирательства прокурор придет к выводу, что обвинение не нашло подтверждения, он может изменить обвинение, а также отказаться от обвинения (полностью или частично) (ч. 7 ст. 293 УПК РБ). При этом в соответствии с ч. 8 ст. 293 УПК РБ потерпевший может не согласиться с позицией прокурора и настаивать на продолжении судебного разбирательства в уголовном деле частного обвинения.

В таком случае потерпевший остается единственным представителем стороны обвинения. В случае если в уголовном деле в качестве обвиняемого выступает высокопоставленное должностное лицо, интересы которого представляет квалифицированный адвокат, у потерпевшего действительно возникнут сложности в квалифицированном отстаивании обвинительного тезиса. Предчувствуя подобную ситуацию, законодатель закрепил в ч. 8 ст. 293 УПК РБ положение, согласно которому потерпевшему по его ходатайству суд должен предоставить время для приглашения представителя. Такой шаг законодателя выглядит весьма логичным. Вступление в дело представителя потерпевшего, несомненно, позитивным образом скажется на качественном показателе реализации потерпевшим функции обвинения. Однако, несмотря на это, на наш взгляд, вышеуказанная позиция законодателя требует определенной корректировки. Следует сказать, что, в соответствии с ч. 8 ст. 293 УПК РБ, с согласия потерпевшего в уголовное дело вступает представитель. Однако лицо, вступившее в уголовное дело в качестве представителя потерпевшего, на наш взгляд, должно иметь время, чтобы ознакомиться с материалами уголовного дела, согласовать свою позицию с потерпевшим и подготовиться к дальнейшему судебному разбирательству по уголовному делу. В связи с этим позиция законодателя относительно предоставления потерпевшему времени только на приглашение представителя выглядит не совсем убедительной.

Вывод

Высказанные предложения обуславливают, на наш взгляд, необходимость внесения определенных изменений в нормы УПК РБ. Так, следует:

- изложить ч. 2 ст. 26 УПК РБ в следующей редакции: «Дела о преступлениях, предусмотренных статьями 153, 177, частью первой статьи 178, частью первой статьи 179, частью первой статьи 188, статьей 189, частью первой статьи 202, частью первой статьи 203, частью первой статьи 216, статьей 217, частью первой статьи 316 и частью первой статьи 317 Уголовного кодекса Республики Беларусь, в том числе в случае их совершения лицами, перечисленными в ч. 1 ст 468¹ настоящего Кодекса, являются делами частного обвинения, возбуждаются лицом, пострадавшим от преступления, его законным представителем или представителем юридического лица, и производство по ним подлежит прекращению в случае примирения его с обвиняемым»;

- изложить последнее предложение ч. 8 ст. 293 УПК РБ в следующей редакции: «Потерпевшему или гражданскому истцу по их ходатайству суд должен предоставить время для приглашения представителя и подготовке к судебному разбирательству».

Список использованной литературы

1. Александров А. С. Диспозитивность в уголовном процессе : дисс. ... канд. юрид. наук: 12.00.09. / А. С. Александров. -- Нижний Новгород, 1995. -- 243 с.

2. Данько И. В. Нужны ли УПК такие реформы? / И. В. Данько // Юстиция Беларуси. -- 2012. -- № 11. -- С. 28-30.

3. Дикарев И. С. Диспозитивность в уголовном процессе России : дисс. . канд. юрид. наук: 12.00.09. / И. С. Дикарев. -- Волгоград, 2004. -- 208 с.

4. Дикарев И. С. Частное обвинение и процессуальные иммунитеты: проблемы совместимости / И. С. Дикарев // Журнал российского права. -- 2009. -- № 5. -- С. 99-105.

5. Касаткина С. А. Публичность и диспозитивность в российском уголовном процессе : дисс. ... канд. юрид. наук: 12.00.09. / С. А. Касаткина. -- Москва, 2002. -- 255 с.

6. Кукреш Л. И. Заявление по делам частного обвинения как гарантия доступа граждан к правосудию / Л. И. Кукреш // Проблемы борьбы с преступностью и подготовки кадров для органов внутренних дел Республики Беларусь : тез. докл. Междунар. научн.- практич. конф. -- Минск : Академия МВД, 2010. -- С. 293-294.

7. Лукманов Р. Уголовное преследование по делам частного обвинения в отношении специальных субъектов / Р. Лукманов // Законность. -- 2005. -- № 10. -- С. 35-36.

8. Лукошкина С. В. Иммунитеты в российском уголовном судопроизводстве: дисс. ... к.ю.н.: 12.00.09 / С. В. Лукошкина. -- Иркутск, 2004. -- 223 с.

9. Муравьев К. Особый порядок возбуждения уголовных дел в отношении специальных субъектов / К. Муравьев // Законность. -- 2006. -- № 1. -- С. 32-33.

10. Научно-практический комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Республики Беларусь / Н. И. Андрейчик и др. -- Минск : Академия МВД, 2014. -- 1230 с.

11. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 27.07.2005 г. № 7-П по делу о проверке конституционности положений частей второй и четвертой статьи 20, части шестой статьи 144, пункта 3 части первой статьи 145, части третьей статьи 318, частей первой и второй статьи 319 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросами Законодательного Собрания Республики Карелия и Октябрьского районного суда города Мурманска. -- [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://doc.ksrf.ru/decision/KSRFDecision30252.pdf. Дата доступа: 07.04.2015.

12. Ракитский В. О практике применения судами норм Уголовно-процессуального кодекса, регулирующих производство по делам частного обвинения (по материалам обзора) / В. Ракитский, Л. Дулько // Судовы весшк. -- 2010. -- № 2. -- С. 15-29.

13. Рязановский В. А. Единство процесса. Пособие (переиздание 1920 г). -- М. : Юридическое бюро «ГОРОДЕЦ», 1996. -- 74 с.

14. Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. В 2-х томах. Т. 1. -- СПб. : Изд-во «Альфа», 1996. -- 552 с.

15. Швед А. И. Легко ли пострадавшему стать частным обвинителем / А. И. Швед // Законность и правопорядок. -- 2008. -- № 3 (7). -- С. 23-27.

16. Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации за 1 квартал 2005 года. -- [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://docs.cntd.ru/document/901953346. Дата доступа: 07.05.2015.

17. Архив суда Московского района г. Минска. Уголовное дело № 1-236/13.

18. Нор В. Т. Публічність і диспозитивність у кримінальному процесі України : суть, пріоритети, взаємодія, сфера дії [Електронний ресурс]. -- Режим доступу : http://www.lawyer.org.ua/?w=r&i=&d=319.

19. Дикарев И. С. Частное обвинение и процессуальные иммунитеты : проблемы совместимости / И. С. Дикарев // Журнал российского права. -- М. : Норма. -- 2009. -- № 5 (149). -- С. 99-105.

20. Деревянкін С. Л. Публічність та диспозитивність у кримінальному судочинстві : монографія / С. Л. Деревянкін. -- Одеса : ОДУВС, 2008. -- 174 с.

21. Петрухин И. Л. Публичность и диспозитивность в уголовном процессе / И. Л. Петрухин // Российская юстиция. -- 1999. -- № 3. -- С. 25.

Размещено на Allbest.ru