Материалы переписки Министерства внутренних дел и главноначальствующего гражданской частью на Кавказе С.А. Шереметева

2

Размещено на http://www.Allbest.ru/

Размещено на http://www.Allbest.ru/

Управление по обеспечению безопасности крупных международных и массовых спортивных мероприятий МВД России

«Уничтожение разбоев и грабежей и ограждение личной и имущественной безопасности населения всегда составляло предмет особого внимания и забот высшей административной власти в крае…» (по материалам переписки министерства внутренних дел и главноначальствующего гражданской частью на Кавказе С.А. Шереметева)

Невский С.А., д.ю.н., профессор,

Аннотация

В статье на основе изучения документов Государственного архива Российской Федерации рассматриваются вопросы противодействия преступности на Кавказе в конце XIX в. Особое внимание уделено причинному комплексу формирования преступных групп, совершавших наиболее тяжкие преступления, а также мерам, которые, по мнению руководителей органов власти на Кавказе, следовало принять для повышения эффективности деятельности по борьбе с преступностью.

Ключевые слова: Кавказ, Закавказье, главноначальствующий гражданской частью на Кавказе, разбойничьи шайки, военный суд, полиция.

Sergey A. Nevsky. «Destruction of robberies and robberies and the protection personal both to yim-shchestvenknoy biezopasnosti naxielengiya vsegda cuostavlialo predmiet ocuobaguo vnimakniya and cares of the higher administrative authority in the region…» (on materials of correspondence of the ministry of internal affairs and glavnonachalstvuyushchego civil part in the Caucasus S.A. Sheremeteva)

Summary: in article on the basis of studying of documents of the State archive of the Russian Fedekration questions of counteraction of crime in the Caucasus at the end of the XIX century are considered. The special attention is paid to a causal complex of formation the prestupknykh of the groups committing the most serious crimes, and also to measures which, on a mnekniya of heads of authorities in the Caucasus, it was necessary to accept for increase of efficiency of activity on fight against crime.

Keywords: The Caucasus, Transcaucasia, glavnonachalstvuyushchy civil part in the Caucasus, predatory gangs, military court, police.

На протяжении более чем двадцати лет состояние правопорядка в Кавказском регионе представляет серьезную государственную проблему, что обуславливает разработку более эффективных мер по борьбе с преступностью в данном регионе. Для этого, по нашему глубокому убеждению, необходим тщательный анализ имеющегося исторического опыта деятельности правоохранительных органов. В этой связи представляют интерес материалы, находящиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации. В частности, дело Департамента полиции 1891г., именующееся «О принятии особых мер к уничтожению разбоев в Джеватском уезде Бакинской губернии» [1]. Несмотря на такое наименование, в данном деле содержится ряд документов, раскрывающих проблемы предупреждения преступлений в Кавказском регионе в целом.

Одним из первых документов в рассматриваемом архивном деле является секретный рапорт начальника Бакинского губернского жандармского управления, датированный 15 июля 1891г. (исх. №417) и направленный в Департамент полиции. В нем говорится, что в Кубинском уезде появилась «особенно дерзкая» шайка разбойников под предводительством бежавшего каторжника Жасыр-Эдин-Бека. Указанная шайка открыто нападала на жителей, требуя денег. Население, находясь в панике, даже не выходило в поле для уборки урожая. 9 июля 1891 г. в перестрелке с разбойниками был убит Мюткюрский пристав Геоджаев. Разбойники действовали безнаказанно, укрываясь в селении Алисары, Кубинскаго уезда, жители которого «частью из корыстных видов, а более из боязни мести» не выдавали и укрывали разбойников. Правительственный старшина Алисарскаго общества Давтор Мирза Али Оглы, энергично преследовавший и ловивший разбойников, поплатился за это жизнью: ночью 22 июня 1891 г. дом старшины был взорван, сам старшина, его жена и двое сыновей погибли под развалинами. Ранее разбойниками были убиты два брата и племянник старшины [1; л. 5, 5 об.].

Для поимки разбойников командировалось сто человек охотников Ширванского пехотного полка. Эта мера могла лишь ослабить на время разбои или вынудить преступников совершать нападения в другой местности, но искоренить их была не в состоянии [1; л. 5 об.].

Далее в рапорте приведено мнение «хорошо знакомых с положением дела людей», что господствующие в по всему Закавказью разбои и убийства будут продолжаться до тех пор, «пока не установится такого положения, при котором раз пойманный разбойник уже не мог бы бежать и мстить поимщикам его, при таком положении разбойничьи шайки не будут в состоянии держаться, сами жители переловят и выдадут разбойников, составляющих бремя и для жителей» [1; л. 5 об., 6].

9 августа 1891 г. министр внутренних дел И.Н. Дурново направил главноначальствующему гражданской частью на Кавказе С.А. Шереметеву (Сергей Алексеевич Шереметев - граф, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, главноначальствующий гражданской частью на Кавказе с 1890 по 1896 г. - прим. авт.) письмо (исх. №2665), в котором говорилось, что ранее, «в виду замечаннаго, в 1888 и 1889 годах, проявления в различных местностях Кавказскаго наклонности к разбоям, кормчеству, насилию и самоуправству», бывший в то время главночальствующим гражданской частью на Кавказе генерал-адъютант князь А.М. Дондуков-Корсаков (Александр Михайлович Дондуков-Корсаков - князь, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, главноначальствующий гражданской частью на Кавказе с 1882 по 1890 г. - прим. авт.) принял исключительные меры к обнаружению виновных в указанных преступлениях и привлечению их к установленной законом ответственности. Несмотря на эти меры и «энергическия» действия местных властей по преследованию злоумышленников, разбои стали повторяться весьма часто. За последние четыре месяца в Министерство внутренних дел поступили сведения о 48 нападениях «разбойнических» шаек на мирных жителей с целью их ограбления.

В письме отмечалось, что такое положение дела могло быть объяснено тем обстоятельством, «что устрашенное население, имея примеры возвращения пойманных разбойников на свободу и мести их, не выдает их властям. Устранение влияния подобной угрозы, несомненно, повлекло бы к искоренению означенных преступлений».

В этой связи И.Н. Дурново просил С.А. Шереметева уведомить, «какия меры могут быть, по мнению Вашему, приняты к тому, чтобы раз пойманный разбойник лишен был возможности мстить людям, способствовавшим его поимке» [1; л. 7, 7 об.].

4 октября 1891 г. главноначальствующий гражданской частью на Кавказе С.А. Шереметев направил ответ министру внутренних дел (исх. №9205). В нем он согласился с мнением министра внутренних дел, о том, что одной из причин «устойчивости разбойничества» в Кавказском крае и «трудности истребления существующих шаек является сложившееся положение, при котором «устрашенное население, имея примеры возвращения пойманных разбойников на свободу и мести их, не выдает их властям». Как отметил С.А. Шереметев, устранение этого опасения усилило бы в значительной степени участие населения в действиях полиции против разбойников и придало бы этим действиям более решительный и уверенный характер [1; л. 8, 8 об.].

По мнению С.А. Шереметева, мерами, которые должны быть приняты для того, чтобы «раз захваченный разбойник лишен был возможности возвратиться на место своей преступной деятельности и мстить людям, способствовавшим его поимке», являлись следующие:

1) осуждение разбойников военным судом, и

2) направление осужденных к ссылке преступников из уроженцев мусульманских частей Кавказского края не в Сибирь, а на остров Сахалин [1; л. 8 об., 9].

Как следует из письма С.А. Шереметева, первая из этих мер применялась прежде, но в редких и исключительных случаях, и в большинстве случаев несвоевременно, спустя значительное время после совершения преступления. Это «отнимало у нея значительную долю того успокоительнаго влияния, которое эта мера несомненно могла бы иметь при более частом и быстром применении». Невозможность своевременного применения данной меры и редкое использование ее зависели от следующих обстоятельств. По установленному порядку, для осуждения лиц гражданского ведомства военным судом необходимо было или соглашение между министерствами внутренних дел и юстиции, если преступление подпадало под действие ст. 31 ст. Положения об охране от 14 августа 1881 года, в противном случае - требовалось «испрошение» особого Высочайшего повеления. В том и другом случае Министерство юстиции, когда требовалось его заключение, сведения по делу, предоставлявшиеся администрацией, дополнительно проверяло через свои местные органы, на что уходило слишком много времени. Очень часто осуществлялась также переписка с Военным министерством, что еще более удлиняло производство по делам этого рода [1; л. 9, 9 об., 10, 10 об.].

Как считал С.А. Шереметев, при изменении указанного порядка, допускавшем более частое и быстрое применение данной меры, она могла бы принести несомненную пользу. В этой связи он находил целесообразным, «чтобы в пределах Кавказского края предание военному суду разбойников в тех случаях, когда это сочтено будет необходимым, было предоставлено власти Главноначальствующаго, с доведением лишь о каждом отдельном случае, через Министра Внутренних Дел, до Высочайшаго сведения». В случае согласия с его мнением, главноначальствующий гражданской частью на Кавказе предлагал министру внутренних дел представить свои более подробные соображения [1; л. 10 об, 11].

По поводу второй предлагаемой меры - высылке преступников «из мусульманских уроженцев Закавказскаго края» на остров Сахалин, С.А. Шереметев отметил, что его предшественник на должности главноначальствующего гражданской частью на Кавказе во всеподданнейше записке о состоянии Кавказского края за 1885 г. указал на неотложную необходимость данной меры «в видах прекращения разбойничества в крае», но далеко не в тех размерах и не с той последовательностью, «какия безусловно необходимы для придания ей надлежащаго действия». Главное тюремное управление, ссылаясь на тот факт, что кавказцы не переносят климатических условий и особенностей каторжного быта на острове Сахалин, а также на ходатайство начальника острова генерал-майора Конановича об ограничении высылки на остров кавказских уроженцев, «как дающих значительный процент неспособных к труду», разрешало отправку на Сахалин лишь тех из ссылаемых с Кавказа преступников, которые по предварительному освидетельствованию на родине, оказывались «вполне здоровыми и годными к работам». Остальные преступники, не удовлетворявшие этому условию, направлялись в Сибирь, откуда их значительное число бежало и возвращалось на родину, где объединялись в шайки для грабежей и разбоев, «одним из первых подвигов которых является обыкновенно месть лицам, содействовавшим их поимке».

В заключение С.А. Шереметев делал вывод, что «пока все, без исключения, высылаемые из мусульманских губерний Закавказья преступники не будут направляться на остров Сахалин, до тех пор не прекратятся побеги таких лиц, и население не будет гарантировано от их мести» [1; л. 11, 11 об., 12, 12 об., 13].

21 октября 1891г. министр внутренних дел направил С.А. Шереметеву письмо (исх. №3520), в котором указал, что в принципе присоединяется к его предположениям относительно порядка предания захваченных разбойников военному суду и предложил прислать подробные по данному вопросу соображения. главноначальствующий кавказ преступность безопасность

По поводу высылки на остров Сахалин уроженцев Кавказа мусульманского вероисповедания в письме министра внутренних дел говорилось, что «до сих пор все предъявлявшияся в этом смысле во вверенное мне министерство ходатайства не встречали возражений и в настоящее время на Сахалине находятся 7 горцев, сосланных туда по представлениям Кавказскаго Начальства». В виду заявления С.А. Шереметева, что Главное тюремное управление разрешало отправку на Сахалин лишь тех из ссыльных уроженцев Кавказа, которые оказывались «вполне здоровыми и годными к работам», министр внутренних дел просил разъяснить, какие именно преступники подразумевались в данном случае: ссылаемые в административном порядке или по приговорам общих судебных мест [1; л. 14, 14 об.].

10 мая 1892 г. главноначальствующий гражданской частью на Кавказе генерал-адъютант С.А. Шереметев направил министру внутренних дел письмо с подробным изложением своих соображений по вопросам усиления борьбы с грабежами и разбоями и обеспечения личной и имущественной безопасности населения Кавказского края. В письме было четко указано, что «уничтожение разбоев и грабежей и ограждение личной и имущественной безопасности населения всегда составляло предмет особаго внимания и забот высшей административной власти в крае. В этом отношении принимались и теперь принимаются самыя энергическия меры, как в пределах установленных общими законами, так и в виде мер чрезвычайных, соответственно тем особенностям, которыми обусловливалось принятие этих мер». Одновременно С.А. Шереметев признавал, что «хотя последовавшия распоряжения высшей власти вносили временно спокойствие уничтожением шаек, но, к сожалению, нельзя сказать, чтобы с уничтожением одной появившейся шайки в той или другой местности, вместе с тем устранялись условия, способствующия организации и появлению в той же местности других разбойнических шаек». При этом он отметил, что «такое положение этого весьма важнаго дела, соединеннаго с существенными интересами края, вменяет в обязанность остановиться на более подробном выяснении условий, способствующих организации и появлению шаек» [1; л. 30, 30 об.]. В этой связи далее в письме С.А. Шереметева проведен довольно детальный анализ причинного комплекса распространения разбойничьих шаек в Кавказском крае.

В письме отмечено, что организация шаек преступников «чужда какого либо оттенка политическаго движения». В этом убеждал тот факт, что в Дагестанской области, служившей всегда очагом противогосударственного движения, разбойнических шаек не было. Кроме того, в остальной части Кавказа поимка и уничтожение разбойников производилась под руководством местных властей при участии населения. Появлявшиеся шайки формировались из отдельных преступников, преимущественно беглых из Сибири, уклонявшимися от явки в суд за совершение преступлений, и пополнялись на месте «порочными» людьми, склонными, как и везде, к преступлениям. Подобные шайки отличались необыкновенной дерзостью в своей деятельности, направленной против жизни и имущества частных лиц. При этом первыми жертвами совершавшихся преступлений почти всегда являлись лица, содействовавшие осуждению преступников, высылке или выдаче их властям. Большинство населения относилось к появлению шаек безучастно до тех пор, пока со стороны местной власти не принимались меры к их преследованию и уничтожению. Такое пассивное отношение жителей к делу разбоев и грабежей объяснялось опасением мести со стороны разбойников и их родственников, а также полнейшей несостоятельностью существовавшего сельского управления и отсутствием действительного надзора за сельскими обществами. Лица высшего сословия весьма редко принимали непосредственное участие в разбоях, но почти всегда, хотя и с особой осторожностью, оказывали покровительство шайкам, укрывая преступников за известное имущественное вознаграждение из имущества, добытого грабежом. Беки и агалары видели еще в этом покровительстве как бы восстановление отчасти своего престижа, ограниченного ныне опасением ответственности за всякое проявление произвола и самоуправства, «которые, как единственное и лучшее воспоминание из всего их прошлаго», до сих пор жили в них. Кроме того, укрывательство довольно часто могло быть объяснено также и религиозным фанатизмом, побуждавшим мусульман оказать сочувствие и покровительство своим единоверцам [1; л. 31, 31 об., 32]. Что касалось отмечавшегося усиления разбоев в Озургетском уезде Кутаисской губернии, то причиною этому послужили следующие обстоятельства: положение Озургетскаго уезда, занимавшего до присоединения в войну 1877-1878 гг. турецких провинций к России территорию на границе с турецкими владениями, и представляло собой дикую и лесистую местность, всегда дававшую возможность многим из жителей уезда успешно заниматься контрабандной торговлей и скрывать беглецов, не пренебрегая при этом и иного рода преступной деятельностью. С расширением границы этой части Империи положение уезда настолько изменилось, что «уже более не представлялось прежних удобств для такой деятельности, и та часть населения, которая в течение многих лет к преступным способам приобретения богатств, не могла, при изменившихся условиях, тотчас же перейти к законным и полезным способам добывания средств к жизни, требовавшим непривычнаго для нея, настойчиваго тяжалаго и правильнаго труда». Это вызывало грабежи, кражи, конокрадство и другие подобные преступления, которые появились вскоре по окончании войны (1878 г.) [1; л. 32, 32 об.].

Главной причиной затруднений, встречавшихся полицией при преследовании и задержании беглых преступников, являлась отчасти позиция самого населения, в том числе лиц привилегированного сословия, среди которых, по степени вреда ими наносимого и пагубному влиянию на местное население, замечены некоторые из местных и князей, преступная деятельность которых выражалась в «подговорах к совершению преступлений, в пособничестве к сокрытию следов преступлений, в укрывательстве беглых преступников и воздействию в этом смысле на поселян» [1; л. 33].

Недостаточность охраны государственной границы представляла полную возможность для прорыва разбойнических шаек также из Персии и Турции. Наиболее часты прорывы были в летнее время, когда пограничные горные тропы, недоступные зимой, становились после таяния снегов проходимыми, и жившее на границе с р. Араксом население Российской Империи уходило на летние кочевки. Шайки преступников довольно свободно достигали оседло населенные местности, где производили грабежи и разбои. Преследование их, в связи с кочеванием населения, было соединено с большими затруднениями. Кроме того, население сопредельных государств, «вследствие единства религии и одинаковых бытовых условий с мусульманским населением Закавказья», как правило, охотно укрывало «наших» беглых преступников; оттуда они вместе с преступниками из Персии и турецких курдов, вторгались в пределы Империи, «служа надежными проводниками» [1; л. 32 об., 33, 33 об.].

По мнению С.А. Шереметева, определенной части совершавшихся в Кавказском крае разбоев способствовали такие условия, предупреждение и устранение которых не находилось во власти местного начальства, а зависело от общегосударственных мероприятий, в том числе от усиления состава пограничной стражи. При этом следовало принимать во внимание, что, в связи с неблагоприятными климатическими и топографическими особенностям пограничной черты, охрана границы была сопряжена с большими трудностями. По заявлению местного начальства, чины пограничной стражи при исполнении служебных обязанностей «по преимуществу» старались предупредить водворение контрабанды и не относились «с должным вниманием к делу пресечения возможности тайнаго перехода в наши пределы разбойников» [1; л. 33 об., 34].

В сложившихся условиях задачи административных органов в деятельности по преследованию и уничтожению разбойников значительно усложнялись и требовали со стороны чинов полиции «неимоверных усилий, чтобы, с одной стороны, преодолеть трудности, представляемыя топографиею местности края - гористой, пересеченной, покрытой лесами и камышом, удобной для укрывательства разбойников, а с другой, вывести население из апатии и подвинуть его на преследование и выдачу преступников властям». Полицейские средства, которыми располагала местная административная власть для преследования разбойников, оказывались недостаточными. Для содействия полицейским чинам формировались из состава местного населения разъездные команды, при участии которых, а иногда и воинских команд от ближайших войсковых частей, призывавшихся для содействия полиции. Преследование разбойников, при незначительном составе шаек, особыми военными отрядами, как показал опыт, не достигало цели. Возможные неудачи военных отрядов в преследовании разбойника возвышали преступника в сознании населения и производили «нежелательное впечатление, как бы убеждая в бессилии власти совладать с преступником». При этом С.А. Шереметев отметил, что «обаяние военной силы в населении весьма сильно, а потому для поддержания престижа войск в здешнем крае необходимо избегать направлять эту силу к достижению невозможных для нея целей и тем самым умалять ее значение. Действие военными отрядами оправдывались бы вполне при массовом возникновении беспорядков в какой-либо местности. Но этим не устраняется, конечно, неизбежность призыва воинских частей для исполнения экзекуций и содействия полиции в преследовании разбойников; призыв этот предусмотрен обще-действующими узаконениями в Империи и Закавказье не представляет в данном случае какого-либо исключения» [1; 34, 34 об., 35].

Кроме экзекуций, в случае упорства населения в укрывательстве и выдаче преступников, принимались и другие чрезвычайные меры, в виде взыскания денежных штрафов с сельских обществ для выдачи вознаграждения потерпевшим от разбоев и грабежей; высылка из края или выселение в другую местность Закавказья лиц, оказывавших постоянную поддержку разбойникам или находившихся с ними в сношениях; лишение сельских обществ права избрания из своей среды старшин и назначение таковых от правительства с определением им содержания на счет обществ и, наконец, конфискация у населения оружия и лишение его права иметь таковое [1; л. 35 об., 36].

С.А. Шереметевым особо подчеркнуто, что «нельзя не усмотреть, что действия чинов, как военных, так и полицейских, в общем ходе дел преследования разбойнических шаек, по проявляемой этими чинами энергии и самоотверженности, заслуживают полнаго одобрения. Некоторые из них, увлеченные похвальным рвением в исполнении долга службы, убиты в борьбе с разбойниками, другие получили в перестрелках с разбойниками более или менее тяжкия увечья» [1; л. 36].

Далее в письме высказывались соображения по поводу судопроизводства по делам о преступлениях, совершенных разбойничьими шайками.

Дознания полиции, а также сами преступники передавались на «дальнейшее распоряжение в общия судебныя установления». Суды были обременены значительным количеством дел, которые не получали быстрого и скорого разрешения. Скопление дел в судах заставляло судей относиться к ним слишком формально, «не входя в должную оценку всех обстоятельств, вызываемых местными условиями бытовой жизни населения». Последствием этого являлись многочисленные оправдательные приговоры, еще больше число дел прекращалось производством в судебных установлениях вследствие недостаточности улик. В таком же неудовлетворительном положении находилось производство дел и в мировых судебных установлениях, в которых число дел не соответствовало личному составу судей [1; л. 36 об., 37].

Значительное число прекращавшихся дел вызывало у населения чувство неуверенности в самом правосудии, что неизбежно влекло «за собой сознание населения в бессилии власти и тем самым вызывает людей порочных к совершению преступлений. Такое ненормальное положение может быть объяснено отчасти тем, что требуется весьма продолжительное время, чтобы ввести в народную жизнь принципы Судебных Уставов, при господстве в населении кровавой мести, неразрывно связанной с его религиозным верованием. При том, в каждом законодательстве, даже самом совершенном, стремящемся обнять все проявления жизненных отношений населения, все-таки, окажутся такия отношения, которыя не предусмотрены законом. В населении, в котором, при благоприятных исторических условиях его жизни, более развито чувство законности, этот пробел не оказывает вредных последствий; но иное значение подобное положение может иметь в здешнем крае, население котораго почти чуждо понимания законности, не смотря на введение судебных уставов, имевших своею задачею привить это чувство» [1; л. 37 об., 38].

Главноначальствующий гражданской частью на Кавказе подчеркнул, что «вне всякого сомнения, что деятельность здешних судов отличается строгою законностью и безпристрастием, но, к сожалению, решения судебных установлений не вносят умиротворения в жизнь тех туземцев, которые обращаются к суду, а напротив они еще более как бы ожесточают их, отсюда проистекает целый ряд кровавых столкновений, загадочных убийств, подлогов, истребление имущества». Местная полицейская власть была не в состоянии предупреждать совершение подобных преступлений и сдерживать личные порывы «фанатизированнаго туземца», но становилась ответственной за увеличивавшееся число преступлений, совершаемых в подведомственном ей районе. Подобное же проявление мести возникает и при случаях отдачи следователем и судом обвиняемых в убийствах на поруки [1; л. 39, 39 об.].

В целях более быстрого воздействия на население и «в видах устрашения», единственным средством при данном положении, по утверждению С.А. Шереметева, представлялась передача дел о разбоях и грабежах в военные суды, что, несомненно, могло удержать население от укрывательства разбойников и «побудит оное относиться более деятельно при преследовании их властям» [1; л. 39 об.].

Предание обвиняемых военному суду, по мнению С.А. Шереметева, всегда способствовало временно к установлению спокойствия в данной местности, но при этом не устранялась возможность появления новых разбойнических шаек.

Организаторами шаек являлись в большинстве случаев находившиеся в крае беглые преступники из Сибири и обвиняемые, укрывавшиеся после совершения преступлений от явки в суд и полицию. Из доставленных губернаторами ведомостей за сентябрьскую треть 1891г. следовало, что лиц данной категории находилось в Закавказье 157 человек. Лишь при полнейшем преступном бездействии сельских должностных лиц к своим обязанностям возможно укрывательство такого значительного числа преступников. Беглый в Закавказье мог укрываться только в своем обществе, при уверенности, что его не выдадут из боязни мести со стороны родственников или покровителей. В другом обществе беглый не находил подобной поддержки и немедленно выдавался властям. Установлением действенного надзора за сельскими должностными лицами возможно было устранить пребывание в обществах беглых и других преступников. По закону надзор за сельским общественным управлением принадлежал уездным начальникам в отношении сельских обществ государственных поселян, живших на казенных землях, и мировыми посредниками - в помещичьих селениях.

Независимо от исполнения прямых полицейских обязанностей, весьма обширных, в особенности по производству дознаний, в Закавкаказье при отсутствии земских учреждений, а в большей части губерний и сословных, на полицию возлагались обязанности по делам земским, по исполнению населением воинской повинности, по заведыванию городским хозяйством в городах, в которых не введено Городовое положение 1870 г.; в большинстве уездов имелся один мировой посредник, в некоторых местностях мировому посреднику подведомственны дела уезда. В этих условиях сельское общественное управление фактически находилось почти вне всякого надзора и руководства со стороны местной власти. Вследствие этого в сельских обществах установилось полнейшее неустройство, на что уже было обращено внимание со стороны главного Кавказского начальства, и поэтому выработан проект преобразований сельских общественных управлений, внесенный на рассмотрение Министерства внутренних дел, однако возвращенный для сообщения дополнительных сведений [1; 40, 40 об., 41, 41 об.].

Существовавшее неустройство в сельских обществах имело также своим последствием то, что на общественные должности выбирались люди, не отвечавшие по своим данным назначению, а лучшие люди уклонялись от выборов. Замещение выборных старшин назначением правительственными органами не достигало цели, так как их приходилось нередко отстранять от должности за неблаговидные поступки вскоре после назначения.

При указанном отношении правительственных, судебных и общественных учреждений к населению, последнее было поставлено в безысходное положение в удовлетворении своих законных требований, касавшихся защиты личных и имущественных прав. Мировые судьи для него были недоступны по своему формальному отношению к делам, а сельские общественные власти ненадежны в отношении беспристрастия, знания и возможности вести дела. Произвол, осуществлявшийся сельскими должностными лицами, не встречал своевременно ограничений со стороны органов государственной власти, а при появлении в обществе беглых преступников из своей среды по разным причинам (родственным или в угоду влиятельным лицам в обществе, или же из опасения мести) население не выдавало их властям. Такое неудовлетворительное состояние сельских обществ обуславливало необходимость учреждения надзора за сельскими общественными управлениями со стороны правительственных органов власти с предоставлением им прав как по пресечению беспорядков в сельских обществах, так и разрешению возникающих в сельском населении правонарушений. Таким органом власти, по мнению С.А Шереметева, мог быть институт земских начальников, с введением которого в Закавказье возможно достижение большего единства власти, приближение власти к населению и устранение «тех ненормальностей в сельском общественном управлении, которыя ныне делают возможным безнаказанное пребывание в обществе беглых и других порочных личностей» [1; л. 41 об., 42, 42 об.].

Далее в своем письме С.А. Шереметев опять вернулся к вопросу о предании коренных жителей Закавказья военному суду, «каковая мера до преобразования сельских общественных управлений и соединенных с ним мероприятий, а также до введения особых органов по надзору за сельскими обществами и впредь до искоренения разбоя, совершаемых шайками, представляется единственным средством к прекращению разбоев среди туземнаго населения» [1; л. 43].

Обращение к военному суду должно было иметь «главнейшею» целью прекращение разбоев посредством истребления самих разбойников. Однако эта цель не могла быть достигнута, если применение военного суда ограничивалось одними лишь разбойниками, без распространения этой чрезвычайной меры также и на «важнейших» преступников других категорий, составлявших постоянный контингент, из которого, главным образом, пополнялись «кадры разбойничьих шаек». Такими, питавшими разбойничество, преступлениями, которые, в «выдающихся из ряда случаях», также необходимо было «подчинить» военному суду, являлись: умышленное убийство, «зажигательство» жилого помещения, грабеж с насилием, восстание и вооруженное сопротивление властям. Чтобы придать предлагаемому мероприятию надлежащий эффект, следовало устранить из процедуры военного суда все замедлявшие его ход формальности. С.А. Шереметев находил целесообразным, чтобы предание суду зависело «единственно от власти» Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, которому также предоставлялось право конфирмации приговора военного суда, а также недопущение принесения кассационных жалоб и протестов. Также он считал необходимым распространить действие предполагаемого законоположения на всех туземцев Закавказского края, без различия национальности, вероисповедания и сословного положения, поскольку «разбойничество коренится в здешнем крае не только среди одного мусульманскаго населения, где оно составляет явление постоянное, но и в частях края с христианским населением, где также появляются разбойничьи шайки и иногда держатся в них более или менее продолжительное время». В этой связи в письме опять были приведены примеры Озургетского уезда Кутаисской губернии, где появившиеся шайки не могли быть истреблены, несмотря на принимавшиеся чрезвычайные меры, а также Горийского уезда Тифлисской губернии, в котором шайка из четырех человек держала в осадном положении население целого уезда в течение почти двух месяцев [1; л. 43, 43 об., 44, 44 об.].

На основании изложенного, С.А. Шереметев полагал ходатайствовать перед Императором об издании следующих законоположений:

«I. Главноначальствующему гражданской частию на Кавказе предоставляться, в виде временной меры, впредь до искоренения разбойничества в Закавказском крае, дела о разбоях, умышленном убийстве, грабеже с насилием, зажигательстве жилаго помещения, возстании и вооруженном сопротивлении властям, совершенных в Закавкаском крае туземцами, передавать, по своему усмотрению, из ведения общих судов в военный суд, для суждения в оном виновных, с применением наказания по законам военнаго времени.

II. Конфирмация приговоров по делам этого рода предоставляется Главноначальствующему, при чем принесение на означенные приговоры кассационных жалоб и протестов не допускается.

III. Действие настоящаго законоположения распространяется на все Закавказье и на всех туземцев этого края, без различия национальности, вероисповедения и сословия».

Литература