Вестник Кузбасского института № 3 (32) / 2017

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 343.3

СПОСОБЫ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ КОРРУПЦИОННЫМ ПРАВОНАРУШЕНИЯМ, СОВЕРШАЕМЫМ СОТРУДНИКАМИ УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ

А. С. Морозов

Цель выполненного исследования заключается в изучении теории и практики противодействия коррупции в уголовно-исполнительной системе России и установлении возможных путей совершенствования механизмов противодействия такого рода деликтам. Апробация результатов исследования произошла в результате проведения учебных занятий по дисциплине “Функции подразделений уголовно-исполнительной системы по профилактике коррупционных и иных правонарушений” с сотрудниками, профессионально занимающимися осуществлением служебных проверок в отношении лиц, подозреваемых в совершении деяний коррупционной направленности. В работе представлен обзор отечественного опыта борьбы с коррупцией, предложения ведущих российских ученых по решению данной проблемы. Рассматриваются проблемы применения традиционных средств борьбы с коррупцией, приводящие, в частности, к дисциплинарной ответственности лиц, не бравших взятки, но предоставивших недостоверные сведения о доходах и т. п. Делается вывод о том, что в практической деятельности учреждений уголовно-исполнительной системы эффективность борьбы с коррупцией зависит от наличия у администрации реальных режимных рычагов управления.

Ключевые слова: коррупция; конфликт интересов; тюрьма; исправительное учреждение; ответственность; сотрудник.

коррупция деликт дисциплинарный ответственность

The purpose of the executed research consists in studying of the theory and practice of anti-corruption in a penal correction system of Russia and establishment of possible ways of enhancement of mechanisms of counteraction to such delicts. Approbation of results of a research resulted from carrying out studies on discipline of “Function of divisions of a penal correction system on prevention of corruption and other offenses” with the employees who are professionally engaged in implementation of functional audit checks concerning the persons suspected of making of acts of a corruption orientation. In work the international experience of fight against corruption, the proposal of the Russian scientists on the solution of this problem is considered. The problems of application of traditional means of fight against corruption resulting, in particular, in disciplinary responsibility of the persons which weren't taking a bribe, but provided false information on the income, etc. are considered. The conclusion that in practical activities of organizations of a penal correction system efficiency of fight against corruption depends on presence at administration of real regime control levers is drawn.

Keywords: corruption; conflict of interest; prison; correctional facility; responsibility; employee.

Феномен коррупции, уходящий в глубину веков, в настоящее время получил наибольшее освещение, как в средствах массовой информации, так и в правовой доктрине. Особое внимание государства к проблеме коррупционных правонарушений, думается, вызвано спецификой деяний данного рода. Коррумпированность государственных служащих ведет к фактической утрате народом рычагов управления государством, приводит к подмене “заказчика” государственных услуг, и, в конечном счете -- утрате государственного суверенитета [8, с. 270]. В результате отчуждения государственной власти происходит утрата ее принудительной силы, падение авторитета, снижение уровня поддержки со стороны общества [4, с. 309]. Высокий уровень коррупции негативно сказывается на уровне доверия к органам власти и развитии сотрудничества с ними: подрывая авторитет закона, коррупционный механизм подменяет собой механизм государства [23, с. 9-10]. В отличие от иных корыстных деяний, зачастую характеризующихся многократно бомльшими суммами ущерба для государства и иных лиц, общественная опасность коррупционного правонарушения проявляется не в утрате лицом права собственности на свое имущество, а утрате государством рычагов управления элементами своего механизма, направленности государственного аппарата на решение не государственных, а индивидуальных частных задач.

А. В. Шеслер справедливо отмечает, что коррупция -- “это особенное качественное явление, состоящее в таком злоупотреблении властью в корыстных или иных личных целях, которые приводят к деформации основ организации и деятельности органов государства” [18, с. 159].

Одной из главных причин коррупции в России начала XXI в. можно назвать лоббирование приближенными к властным кругам бизнесменами законопроектов, освобождающих их от уплаты налогов, результатом чего стало перераспределение налогового бремени на представителей частного сектора, в свою очередь пытавшихся “удержаться на плаву” посредством вступления в коррупционные отношения [25, с. 595]. На сегодняшний день коррупция выходит на качественно иной уровень, связанный с участием в данных отношениях самих представителей властных структур.

Деятельность сотрудников учреждений и органов уголовно-исполнительной системы связана с взаимодействием с лицами, совершившими преступления. В результате длительного контакта сотрудников с осужденными зачастую происходит профессиональная деформация, стирание грани между правомерным и неправомерным поведением, результатом чего является принятие сотрудниками модели поведения, присущей осужденным, а не наоборот [7, с. 173-183]. При низком уровне правового сознания и правовой культуры сотрудники не могут противостоять негативному влиянию окружающей их криминогенной среды, вступают в запрещенные отношения с осужденными, совершая тем самым правонарушения, в том числе коррупционной направленности.

Актуальность борьбы с коррупцией в уголовно-исполнительной системе обусловливается необходимостью пресечения нарушений условий и порядка отбывания уголовных наказаний, проявляющихся в “фактической безнаказанности лиц, виновных в совершении преступлений, но имеющих возможность “откупиться”“ [11, с. 121], а в некоторых случаях антикоррупционная риторика может быть использована в целях очищения рядов нелояльных элит [21, с. 10]. По статистике, в России выявляется 1-2 % коррупционных преступлений, а уголовное наказание несут не более 0,1-0,2 % коррупционеров [16, с. 120], что свидетельствует о наличии коррупционных связей в деятельности органов по борьбе с коррупцией.

Экономическая активность сотрудников пенитенциарной системы может проявляться в получении дополнительного материального вознаграждения в рамках действующего законодательства (педагогическая, научная, творческая деятельность), либо в нарушение правовых предписаний -- незаконная предпринимательская деятельность, коррупционные правонарушения [26, с. 67].

В учреждениях УИС наибольшая часть коррупционных правонарушений возникает в результате вступления сотрудников в запрещенные связи с осужденными, что проявляется в неправомерном изменении условий их содержания, предоставлении права на условно-досрочное освобождение и т. п. [11, с. 118-124]. При этом отмечается, что количество фактов получения взяток среди представителей высшего начальствующего состава в три раза ниже, чем среднего и старшего начальствующего состава [11, с. 119-121], что объясняется ориентацией политики борьбы с преступностью в основном на низшие слои населения, совершающие, как правило, примитивные общеуголовные преступления [16, с. 120; 20, с. 161].

Коррупционные правонарушения в деятельности органов и учреждений УИС в последнее время приобретают большой общественный резонанс и пронизывают всю вертикаль власти. В России тысячи сотрудников правоохранительных органов ежегодно наказываются за совершение различных видов правонарушений, в том числе коррупционной направленности [21, с. 12].

Особенность данного рода коррупционных деликтов заключается в подрыве превентивной составляющей уголовных наказаний, обессмысливании “подготовительной” деятельности целой плеяды органов государственной власти по розыску и поимке лиц, совершивших преступления, доказательству их вины, и т. д.

Основными причинами совершения коррупционных правонарушений сотрудниками учреждений и органов уголовно-исполнительной системы являются [1, с. 167-170]: наличие коррупционных рисков при реализации прогрессивной системы отбывания наказаний, выражающихся в возможности предоставления осужденным различного рода послаблений и льгот; наличие правовых пробелов в регулировании процедуры проведения государственных закупок, позволяющих получать “откаты” за размещение заказов; профессиональная деформация сотрудников, утрата ими нравственных ориентиров; чрезмерная преданность сотрудников конкретному чиновнику, руководителю, а не закону; формирование кадрового аппарата по принципу родства, знакомства; низкий уровень заработной платы должностных лиц, непосредственно задействованных в работе с осужденными, и др.

Причины коррупции носят как правотворческий, так и правоприменительный характер. А. В. Шеслером отмечены дефекты российского права в области регулирования коррупционных отношений [20, с. 55]:

1) гражданско-правовое законодательство частично позволяет осуществлять дарение ценных вещей в адрес государственных и муниципальных служащих;

2) ч. 2 ст. 77 УИК РФ предусматривает возможность оставления осужденных для выполнения работ по хозяйственному обслуживанию решением начальника следственного изолятора или тюрьмы при отсутствии четких критериев для принятия такого решения и использовании законодателем оценочного признака “в исключительных случаях”;

3) ст. 77 УИК РФ закрепляет порядок изменения вида исправительного учреждения в зависимости от поведения осужденного и его отношения к труду с использованием законодателем таких оценочных признаков, как “положительно характеризующиеся осужденные”, а также “активное участие” для определения злостности нарушения установленного порядка отбывания наказания осужденными к лишению свободы (ст. 116 УИК РФ);

4) ч. 3 ст. 135 УИК РФ регулирует порядок установления начальником воспитательной колонии продолжительности выхода осужденного за пределы воспитательной колонии вообще без определения критериев такой продолжительности и др.;

5) выделение в уголовном законе отдельного состава преступления в виде посредничества во взяточничестве (ст. 291¹ УК РФ) породило проблему его отграничения от иных видов соучастия во взяточничестве [19, с. 123]. Более того, и дача взятки по своей сути -- это подстрекательство к выполнению действий, направленных на нарушение порядка управления. В соответствии с ч. 4 ст. 33 УК РФ подстрекателем является “лицо, склонившее другое лицо к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом”. В этой связи в зависимости от конкретного состава правонарушения, к совершению которого склоняет взяткодатель, квалификация такого деяния должна выглядеть примерно следующим образом: ч. 4 ст. 33, ч. 1 ст. 292 УК РФ (подстрекательство к совершению служебного подлога).

Правоприменительный характер коррупционных правонарушений проявляется в совершении деяний как реально причиняющих ущерб развитию общественных отношений, так и создающих условия такого причинения. К первой категории пенитенциарных коррупционных деликтов относятся [15, с. 78-79; 1, с. 171-172; 2, с. 70]:

1. представление в суд документов на замену осужденному имеющегося наказания более мягким видом либо условно-досрочное освобождение осужденного с изъятием из личного дела данных, свидетельствующих о допущенных осужденным нарушениях режимных требований в период отбытия наказания;

2. создание для привилегированной категории осужденных особых условий отбывания наказания, не предусмотренных уголовно-исполнительными нормами;

3. бездействие сотрудников исправительных учреждений при осуществлении криминальными лидерами управления на территории исправительного учреждения, отсутствие необходимой реакции при нарушении осужденными режимных требований;

4. предоставление осужденным неположенных краткосрочных и длительных свиданий с лицами, в том числе противоположного пола, не состоящими с ними в семейных связях и не относящимися к числу их близких родственников;

5. предоставление осужденным возможности пользоваться мобильной связью;

6. создание условий для транспортировки в исправительное учреждение запрещенных средств: алкоголя, наркотиков, сотовых телефонов и т. п.;

7. списание товароматериальных ценностей с последующим их присвоением сотрудником УИС;

8. премирование руководителями той части сотрудников, которые доказали личную преданность либо являются их родственниками;

9. повышенное премирование руководителем одной части сотрудников с последующим сбором с них денежных средств в объеме разницы размера премирования;

10. привлечение подчиненных сотрудников, а также лиц, отбывающих наказание, для выполнения личных просьб, поручений, работ по строительству объектов недвижимости, ремонту автомобилей, производству неучтенной продукции и т. п., в ответ на решение их личных вопросов;

11. изъятие запрещенных режимными требованиями вещей осужденных с последующим их присвоением;

12. купля-продажа служебных привилегий в виде отпуска в летнее время, удобного графика работы, продвижения по службе и т. п.;

13. фальсификация и подтасовка улик, подбрасывание вещественных доказательств во время обыска;

14. продажа вышестоящими чиновниками за определенную мзду государственных должностей, воинских и специальных званий, квалификационных категорий и т. д. [16, с. 119].

В пенитенциарных учреждениях России начала 1990-х гг. была распространена практика привлечения осужденных к выполнению действий в интересах администрации исправительного учреждения (ремонт личного автотранспорта, строительство коттеджей и т. п.) в обмен на различного рода материальные блага (чай, сигареты, продукты питания) [23, с. 17-45]. На практике также встречались факты маскировки коррупционных деяний. В частности, при даче взятки осуществлялась передача денег под видом займа, погашения несуществующего долга (либо прощения действенного долга), в форме купли-продажи вещей ниже их себестоимости, заключения фиктивных трудовых соглашений, выигрыша пари, иных азартных игр, необоснованной выплаты премий и т. п. [9, с. 88].

При проведении процедуры государственных закупок для нужд учреждений УИС создавалась мнимая конкуренция посредством участия в размещении заказов так называемых “устойчивых пар” поставщиков, из которых лишь один имел целью заключить контракт, а участие второго необходимо для обеспечения законности проведения процедуры [6, с. 54]. В целях сокрытия факта склонения к совершению деяния коррупционной направленности потенциальные взяткодатели, как правило, используют специальную терминологию (пример из зарубежного “коррупционного опыта”: один из менеджеров компании “Smith and Ouzman Ltd.” с 2006 по 2010 гг. смог дать взятки на общую сумму Ј 395074, используя вместо слова “взятка” кодовое слово “курица” [22, с. 4]).

Причисление отдельных поступков к числу коррупционных в некоторых случаях представляется необоснованным. К деяниям такого рода, в частности, следует отнести непредставление (представление недостоверных) сведений о доходах, имуществе и обязательствах имущественного характера государственных служащих. Введение данной нормы обусловлено стремлением государства математическим путем вычислить круг лиц, расходы которых превышают уровень их доходов. Цель вполне объяснима, но оправдывает ли она средства? Применяя подобные методы при раскрытии иного рода правонарушений, следует установить ответственность за непредставление сведений о месте своего нахождения по требованию органа следствия или дознания, отказаться от презумпции невиновности и права не свидетельствовать против себя и своих близких. Реализация данной нормы приводит к тому, что государственный служащий, состоящий на “коррупционной должности”, считается виновным в совершении коррупционного деяния, если не докажет обратного. Вызывает опасение тот факт, что непредставление (представление ложных) сведений о доходах считается коррупционным деликтом независимо от факта злоупотребления полномочиями, получения взяток и т. п. В подобных случаях имеет место применение юридической ответственности без установления вины государственного служащего, т. е. объективное вменение [12, с. 56]. Подобные перегибы приводят к тому, что люди, честно исполняющие свои обязанности, ставятся в положение потенциальных правонарушителей, и вынуждены скрупулезно “до копейки” заполнять данные о доходах, доказывая свою невиновность. Ю. В. Ростовцева по этому поводу верно отмечала, что “рассматриваемая обязанность вообще мало способна выполнять задачи, на решение которых она направлена, так как в большинстве случаев имущество можно передать детям (совершеннолетним), братьям, сестрам, родителям и т. д.” [14, с. 51].

В правовой доктрине выделяется три ключевых направления борьбы с коррупцией: правовое (правотворческое и правоприменительное), нравственное и общественное.

В соответствии со ст. 6 ФЗ “О противодействии коррупции” одной из основных мер профилактики коррупционных правонарушений является проведение антикоррупционной экспертизы правовых актов и проектов. Цель данной процедуры состоит в выявлении, установлении правовых норм, способных породить возникновение коррупционных отношений [17, с. 110-117; 5, с. 36-38]. Так, например, потенциальная коррупционность уголовно-правовой нормы прямо пропорциональна широте ее санкции: предоставив суду возможность выбора между назначением лицу наказания в виде лишения свободы сроком шесть или пятнадцать лет (ч. 1 ст. 105 УК РФ), законодатель создал условие, при котором у судьи возникает соблазн вынести приговор с разницей в девять лет за соответствующее вознаграждение. Таким образом, можно сделать вывод, что “коррупционность” нормативно-правового акта во многом определяется объемом властных полномочий, предоставляемым должностным лицам. Следовательно, одним из наиболее логичных способов борьбы с коррупцией, выступающей “паразитом на теле государственной власти”, является ликвидация самого носителя: сокращение объема властных полномочий неизбежно влечет сокращение уровня коррупции, так как эти величины прямо пропорциональны друг другу. Но и такое решение трудно назвать универсальным, поскольку сокращение полномочий на нижестоящем уровне вынужденно повлечет их увеличение на вышестоящем, что лишь перенаправит объем коррупционных воздействий с периферии к центру.

Одним из наиболее эффективных инструментов борьбы с преступлениями коррупционной направленности является предусмотренная в примечании к ст. 291 УК РФ возможность освобождения взяткодателя от уголовной ответственности в случаях вымогательства взятки либо добровольного сообщения в правоохранительные органы о факте ее передачи. При этом наряду с освобождением от уголовной ответственности компенсация ценностей, переданных в виде взятки, не производится, так как сотрудничество со следствием не исключает факта совершения лицом противоправного деяния, препятствующего приобретению им правового статуса потерпевшего. В этой связи с целью побуждения взяткодателя к сотрудничеству правоприменитель вынужден оказывать на него стимулирующее воздействие, по своей силе превосходящее его коррупционные интересы. В ином случае заявителю невыгодно сообщать в правоохранительные органы о даче взятки: одновременно с освобождением от ответственности за преступление он теряет благо, ради которого давал взятку [13, с. 35].

Традиционным инструментом борьбы с правонарушениями, наряду с ужесточением ответственности за их совершение, становится сегодня стимулирование правопослушного поведения путем денежного вознаграждения. В научной литературе предлагается включать в денежное довольствие сотрудников пенитенциарных учреждений, работающих в непосредственном контакте с осужденными, дополнительные антикоррупционные выплаты, предполагающие возложение дополнительной моральной ответственности за совершение коррупционных деяний [11, с. 121-122]. Учитывая менталитет российского населения, нетрудно спрогнозировать “мысленный переход” данных денежных выплат из дополнительных в обязательные подобно сценарию с окладом и премией у гражданских служащих. Кроме того, сама постановка вопроса о легальном подкупе государства своих же государственных служащих представляется неуместной. Утрируя предложенную выше точку зрения, при отказе сотрудника от получения антикоррупционного денежного вознаграждения у него появляется право на совершение деяний коррупционной направленности.

Малоэффективным представляется силовой метод решения проблемы коррупции, заключающийся в ужесточении меры ответственности, создании различного рода антикоррупционных комитетов и т. п., по причине того, что сотрудники данных подразделений сами подвержены совершению деяний коррупционной направленности. Данное обстоятельство вынуждает государство создавать службы, надзирающие за соблюдением коррупционного законодательства со стороны самих антикоррупционных подразделений. В этой связи естественным общественным регулятором коррупционных отношений может послужить забытая, но возрождаемая сегодня система доносительства, проявляющаяся либо в установлении негативной ответственности за укрывательство факта совершения коррупционного поступка третьими лицами, либо в наступлении положительных правовых последствий за информирование о фактах подобных нарушений. Необходимо четко оформить систему поощрений за сообщение о возникновении коррупционной ситуации на службе. Поощрительная практика советского периода в этом вопросе утрачена несправедливо [10, с. 136]. Уже сегодня возврат к данной системе можно проследить на основе норм действующего российского законодательства. Так, в соответствии со ст. 9 ФЗ “О противодействии коррупции” государственные и муниципальные служащие обязаны уведомлять работодателя, органы прокуратуры, полиции и т. д. о всех случаях обращения к ним лиц в целях склонения к совершению коррупционных правонарушений. За невыполнение данного требования лицо подлежит увольнению со службы либо привлечению к иному виду ответственности в соответствии с действующим законодательством. Руководитель подразделения уголовно-исполнительной системы, которому стало известно о возникновении у подчиненного ему сотрудника какой-либо личной заинтересованности, способной привести к конфликту интересов, также подлежит увольнению в связи с утратой доверия в случае непринятия мер по предотвращению или урегулированию такой коррупционной ситуации [3, с. 59-60]. Таким образом, государственный служащий может быть привлечен к ответственности за совершение коррупционного правонарушения на основании сокрытия факта склонения его к совершению коррупционного правонарушения либо сокрытия факта совершения таких поступков иными служащими, что фактически обязывает его доносить на окружающих его лиц. При этом может возникнуть парадоксальная ситуация, при которой лицо, склонявшее чиновника к совершению коррупционного правонарушения, взаимодействуя с органами правопорядка, проинформирует их об укрывательстве данным лицом факта склонения его к совершению коррупционного правонарушения и будет освобождено от уголовного преследования, в то время как сам “склоняемый” понесет юридическую ответственность.

20 октября 2016 г. на базе Кузбасского института ФСИН России по видеосвязи состоялось совещание с Управлением кадров ФСИН России, в ходе которого обсуждались проблемные вопросы применения антикоррупционного законодательства. В качестве общего итога проведения данного мероприятия отмечалось отсутствие единой государственной политики в данном направлении. Ряд вопросов, обсуждаемых совместно руководителями и исполнителями, не нашли своего окончательного разрешения. Относительно непродолжительная складывающаяся правоприменительная практика противодействия коррупции заставляет проявлять осторожность как центральный аппарат, так и непосредственных исполнителей в вопросах привлечения сотрудников к ответственности. В результате достигнутых договоренностей было решено в рабочем порядке продолжить сотрудничество между ФСИН России и руководителями антикоррупционных подразделений в территориальных органах по возникающим вопросам правоприменительной деятельности.

В ходе дискуссии практическими сотрудниками подразделений УИС, непосредственно осуществляющих функции по противодействию коррупции, обсуждались следующие вопросы, вызывающие проблемы на практике:

1) об основании и порядке увольнения за утрату доверия;

2) о порядке проверки сведений о расходах;

3) о видах мероприятий по противодействию коррупции, проводимых с личным составом;

4) о порядке вручения уведомления в случае отсутствия сотрудника на службе;

5) о делегировании полномочий по проведению допросов начальниками территориальных органов с целью недопущения волокиты в ходе проведения проверки;

6) о разработке единого алгоритма действий подразделений, осуществляющих работу по противодействию коррупции;

7) о разработке и внедрении специализированного программного обеспечения для систематизации и повышения качества проводимых проверок;

8) о сокращении перечня наиболее коррупционных должностей, предусмотренных приказом ФСИН России от 31.08.2009 № 372;

9) о возможности повторного привлечения к ответственности за предоставление сведений о доходах в случае последующего выявления новых нарушений за данный период;

10) о возможности привлечения к ответственности сотрудника, находящегося в отпуске по уходу за ребенком, за непредставление сведений о расходах и доходах;

11) о возможности применения альтернативных увольнению со службы мер дисциплинарного воздействия в случае совершения сотрудником коррупционного правонарушения;

12) о правомерности проведения проверок в отношении своих непосредственных руководителей (начальников исправительных учреждений).

Учитывая невозможность детального исследования указанных проблем в рамках данной научной статьи, их указание служит потенциалом для дальнейшего развития антикоррупционной полемики в отечественной правовой доктрине.

Рассматривая проблему коррупции с формально-юридической точки зрения, следует сделать вывод, что в практической деятельности сотрудников учреждений пенитенциарной сферы устранение проблемы коррупции практически невозможно. Данное обстоятельство обусловлено вовсе не низким уровнем культуры, стремлением с их стороны к собственному обогащению, реализации личных корыстных интересов и т. п., а необходимостью достижения компромисса, мира между администрацией учреждения и заключенными. В подавляющем большинстве случаев передача сотрудниками осужденным сигарет, чая, спичек, цветных карандашей, бумаги и т. п. является необходимым условием, реальным инструментом стимулирования нужного для администрации поведения, в то время как выполнение с их стороны определенного объема работы направлено не на личное обогащение сотрудников, а на развитие исправительного учреждения, улучшение бытовых условий содержания самих заключенных. Уход от метода “пряника” возможен лишь при условии возможности применения метода “кнута”. Строгое соблюдение правовых норм в некоторых исправительных учреждениях, именуемых “красными зонами”, достигается не установлением “дипломатических” отношений со спецконтингентом, а действием жестких режимных требований, обеспеченных реальной принудительной силой со стороны администрации учреждения. Но в условиях гуманизации, либерализации пенитенциарной системы борьба с коррупцией по второму направлению представляется проблематичной.

Литература

1. Ананьев, О. Г. Проблема коррупции в уголовно-исполнительной системе ФСИН России (социально-психологические аспекты) // Прикладная юридическая психология. -- 2010. -- № 4. -- С. 164-181.

2. Бондарцова, Ю. Л. Особенности формирования антикоррупционного мышления у курсантов ведомственного вуза // Вестник Самарского юридического института. -- 2014. -- № 1 (12). -- С. 69-73.

3. Воронцов, С. А., Ляхов, В. П. О дисциплинарной, административной и гражданско-правовой ответственности государственных и муниципальных служащих за коррупционные правонарушения // Наука и образование: хозяйство и экономика; предпринимательство; право и управление. -- 2015. -- № 4 (59). -- С. 54-61.

4. Дворецкий, М. Ю. История развития и направления оптимизации уголовной ответственности за коррупцию // Вестник ТГУ. -- 2010. -- Вып. 1 (81). -- С. 305-310.

5. Зыков, Д. А., Шеслер, А. В., Шеслер, С. С. Нормативно-правовые основы противодействия коррупции в уголовно-исполнительной системе России // Вестник Владимирского юридического института. -- 2014. -- № 3 (32). -- С. 35-41.

6. Кирпичев, А. Е. Совершение коррупционного правонарушения как основание недействительности государственных и муниципальных контрактов // Законы России: опыт, анализ, практика. -- 2009. -- № 12. -- С. 53-55.

7. Киселев, М. В., Филимонов, С. Б., Ивашко, Н. Н., Игумнова, О. В., Сторожев, С. А. Приоритетные направления работы начальников отрядов осужденных и трудности, возникающие в осуществлении их функциональных обязанностей (на основе опроса) // Вестник Кузбасского института. -- 2015. -- № 1 (22). -- С. 173-183.

8. Козлов, Т. Л. О правовой природе и содержании коррупционного правонарушения // Актуальные проблемы экономики и права. -- 2012. -- № 1. -- С. 268-273.

9. Охотский, И. Е. Содержательное разнообразие и формы коррупционных правонарушений // Право и управление. XXI век. -- 2009. -- № 1 (10). -- С. 83-93.

10. Павленко, К. А. Применение мер дисциплинарной ответственности к субъектам коррупционных правонарушений // Юридические записки. -- 2012. -- № 2 (25). -- С. 135-138.

11. Пономарева, Е. В. Экономические составляющие коррупции в уголовно-исполнительной системе // Человек: преступление и наказание. -- 2014. -- № 3. -- С. 118-124.

12. Пуляевская, Н. И. О некоторых проблемах применения увольнения в связи с утратой доверия // Академический юридический журнал. -- 2014. -- № 4 (58). -- С. 55-59.

13. Райгородский, В. Л. Ответственность за коррупционные правонарушения // Юристъ-правоведъ. -- 2010. -- № 5. -- С. 32-37.

14. Ростовцева, Ю. В. Административная ответственность за коррупционные правонарушения в системе государственной службы // Законы России: опыт, анализ, практика. -- 2012. -- № 3. -- С. 47-52.

15. Шеслер, А. В. Виды коррупционных правонарушений, совершаемых сотрудниками уголовно-исполнительной системы // Гуманитарные науки и образование в Сибири. -- 2016. -- № 4 (22). -- С. 76-81.

16. Шеслер, А. В., Боровских, Р. Н. Виды антикоррупционной экспертизы // Вестник Томского государственного университета. -- 2013. -- № 375. -- С. 119-121.

17. Шеслер, А. В., Гантимуров, А. С. Антикоррупционная экспертиза нормативно-правовых актов и их проектов в уголовно-исполнительной системе // Вестник Кузбасского института. -- 2016. -- № 4 (29). -- С. 110-117.

18. Шеслер, А. В., Усков, М. В. Криминологические признаки коррупции // Вестник Владимирского юридического института. -- 2010. -- № 4. -- С. 159-164.

19. Шеслер, А. В., Шеслер, С. С. Виды коррупционных правонарушений, совершаемых сотрудниками уголовно-исполнительной системы // Вестник Кузбасского института. -- 2015. -- № 4. -- С. 121-127.

20. Шеслер, А. В., Шеслер, С. С. Особенности формирования навыков антикоррупционного поведения у слушателей образовательных организаций ФСИН России (на примере Томского института повышения квалификации работников ФСИН России) // Вестник Владимирского юридического института. -- 2015. -- № 4 (37). -- С. 53-58.

21. Kupatadze, A. Political corruption in Eurasia: Understanding collusion between states, organized crime and business // Theoretical Criminology. -- 2015. -- Vol. 19 (2). -- P. 198-215.

22. Lord, N., Levi, M. Organizing the finances for and the finances from transnational corporate bribery // European Journal of Criminology. -- 2016. -- P. 1-25.

23. Mejia, L. A. Does corruption affect cooperation? A laboratory experiment // Lat Am Econ Rev. -- 2016. -- Vol. 25. -- P. 5-23.

24. Piacentini, L. Barter in Russian Prisons // European Journal of Criminology. -- 2004. Vol. 1 (1). -- P. 17-45.

25. Varese, F. The Transition to the Market and Corruption in Post-socialist Russia / // Political Studies. -- 1997. -- Vol. 45. -- P. 579-596.

26. Wilson, D. G., Kolennikova, O., Kosals, L., etc. The `economic activities' of Russian police // International Journal of Police Science & Management. -- 2008. -- Vol. 10. -- № 1. -- P. 65-75.

Размещено на Allbest.ru