Правосудие и политика: соотношение политики и права в советской системе наказаний

Тенденция массового « увода» трудящихся от наказания, смягчения наказания даже по тяжким преступлениям, явно начали переступать разумные границы. Недовольство мягкими приговорами населения, участившиеся самосуды, наконец, всплеск преступности в результате безнаказанности, вынудили вновь вернуться к вопросу о классовом принципе. Появляется инструктивное письмо Верховного суда РСФСР от 29 июня 1925 г. с новым разъяснением сути классового подхода в карательной политике. Судам напоминали, что проведение классового принципа заключается не в автоматическом обвинении «нэпмана» и «кулака» и не в оправдании трудящихся, а в отчетливом и ясном понимании социальной опасности действий, привлеченного к суду гражданина, расцениваемой с точки зрения интересов пролетариата в целом. Прежде всего, требовалось установление твердой границы между уголовно - наказуемыми деяниями и действиями, с точки зрения уголовной наказуемости, вне зависимости от того, кто именно их совершил. «Совершенно недопустимо, чтобы один гражданин при одинаковых условиях был привлечен к уголовной ответственности, а другой нет. Если в его действиях усматривается социальная опасность - он отвечает в уголовном порядке. При назначении меры социальной защиты суд должен учитывать, кого он имеет перед собой, и назначить меру социальной защиты, исходя из признаков, изложенных в ст. 24 и 25 УК» [16, Д. 11. Л. 17].

Это было весьма противоречивая директива. С одной стороны, видна попытка сориентировать суды на то, чтобы приговоры соответствовали содеянному, с другой, - сохранить классовый подход в карательной политике, на что указывало ссылка на статьи 24 и 25. Для судов продолжало оставаться самым трудным понять, в чем социальная опасность действий того или иного индивида с точки зрения интереса пролетариата в целом. Ведь их постоянно инструктировали не избирать слишком суровых наказаний для « своих», помнить о принципе предельной « полезности» наказания - перевоспитании. С другой стороны, их призывали меру наказания избирать без учета личности преступника, его имущественного положения. В этой ситуации судьи предпочитали « перегнуть палку» (хуже не будет) и шли по самому простому пути - определяли наказание, исходя из социальной принадлежности обвиняемого по принципу « минимум - максимум».

Проводимая уголовная политика с ее классовой «разборчивостью» и социалистическим правосознанием к концу 1920-х потерпела крах, и уже никого не удовлетворяя. Преступность, вопреки ожиданиям социальных реформаторов - утопистов, не уменьшалась, а рабочие и крестьяне не хотели перевоспитываться. Уголовная политика в целом была подвергнута критике в постановлении правительства от 23 марта 1928 г. Постановление жестко поставило перед НКЮ вопрос о пересмотре карательной политики. Основные принципы пересмотра Уголовного кодекса в отношении наказания были озвучены Н.В. Крыленко в докладе «Принципы переработки Уголовного Кодекса РСФСР» на VI съезде прокурорских, судебных и следственных работников РСФСР в 1928 году.

Н.В. Крыленко выдвинул целый ряд принципиальных положений, касавшихся, по его мнению, наиболее целесообразного порядка построения уголовного кодекса. Общую часть, излагавшую основные начала применения уголовной политики по отношению к каждому преступнику он предлагал сохранить, только более ясно отразить марксистскую позицию на преступления, условия и причины их порождающие, и право суда на большее судейское усмотрение в применении мер социальной защиты, в зависимости от конкретного характера личности и самого преступления. Следовало очистить общую часть УК от остатков буржуазного влияния, под которыми подразумевалось деление преступлений на две категории, по отношению к которым установлены принципиально два различных метода применения уголовной репрессии по принципу - «не ниже» и «до» (теория эквивалентности). Принцип эквивалентности наказания тяжести преступления и определение заранее по отношению к каждому виду преступлений определенного предела, возложение на судей обязанности определять ее конкретно в зависимости от тяжести (опасности) преступления и от большей или меньшей опасности самого преступника, а также одновременно принцип назначения им лишения свободы в качестве наиболее соответствующей меры по отношению ко всякому более или менее серьезному преступлению, признавались Н.В. Крыленко несоответствующими главной задаче советской юстиции - перевоспитанию преступника. Предлагалось также отказаться от установленного в кодексе принципа давности, и «явно излишней статьи 8-й» (возможность в любой момент, в любой стадии уголовного дела, ставить вопрос об отсутствии социальной опасности конкретного лица и распространение этого права и на органы расследования).

Утверждение Н.В. Крыленко о том, что «практика борьбы с преступностью путем лишения свободы на короткие сроки опровергнута жизнью» было абсолютно логичным. Он отрицал устоявшееся в юридической среде мнение о существовании некой целесообразной зависимости между большей или меньшей тяжестью (опасности) преступления со сроком лишения свободы преступника. «Если же доказано, что простая кража должна влечь за собой лишение свободы до трех месяцев, - еще меньшим доказательством является то, что повторная кража должна влечь за собой лишение свободы на 6 месяцев, а совершенная на вокзале до 1 года. Или если умышленное убийство должно преследоваться лишением свободы до 8 лет, то при убийстве в состоянии аффекта максимальный срок должен быть 5 лет, а при неосторожном убийстве 3 года», - утверждал он. В данном случае, по его мнению, критерий борьбы с социальной опасностью целиком подменен критерием «возмездие» и «справедливое возмездие» и не решает вопроса о целесообразности самой репрессии. Тем более что задачу возмездия и кары отрицает общая часть уголовного Кодекса. «Кара», «наказание», как причинение данному преступнику физических и моральных страданий или материального ущерба в «отместку» за преступления (злая воля) отрицается общей частью УК полностью и целиком». Отрицательные результаты карательной политики виделись в первую очередь в несоответствии особенной части УК, построенной на основании пропорциональности судебной репрессии, общей части УК. Исходя из этого, в стратегическом плане необходим пересмотр УК в направлении борьбы с распространенными воззрениями на порядок применения лишения свободы и нынешними изъянами уголовно - правовой политики и построение УК на принципах, более отвечающих практическим потребностям социалистического строительства и основным принципам марксистского мировоззрения». Во - вторых, Практические предложения Н.В. Крыленко по пересмотру особенной части Уголовного Кодекса сводились к следующим положениям. Во - первых, принцип дозирования репрессий, когда каждая статья указывает размер допустимого наказания, должен быть, отвергнут, как система построения Кодекса. Вместо этого и в соответствии с основной идеей самозащиты пролетарского общества от опасных для него преступных элементов должны быть установлены три основных метода такой самообороны, в соответствии с тремя основными категориями преступников, различающихся по степени их социальной опасности. То есть все преступления делились на три основные категории. Первая категория - наиболее опасные преступления, по отношению к которым может быть допущена в качестве меры самозащиты мера физического уничтожения (расстрел). Эта подлежит применению лишь в отношении наиболее опасных классовых врагов и систематических дезорганизаторов трудового общества. Доказанность их безусловной опасности должна быть признана в этом отношении основным критерием для применения этой меры. Ее применение должно быть обставлено особыми ограниченными гарантиями.

Вторая категория определялась как социально - опасные действия, то есть те, совершение которых существенным образом или многократно (рецидив) нарушают общественный быт и государственный порядок. Для этой категории основная форма наказания - лишение свободы. В отношении лишения свободы Н.В. Крыленко попытался реализовать идею отказа от указания в приговоре суда фиксированного срока лишения свободы и перейти к принципу относительно неопределенных приговоров, о чем он неоднократно заявлял ранее: «По сути дела, мы уже пришли к необходимости установления института неопределенных приговоров…»[21, № 23. С. 643]. «Лишение свободы с различного рода вариациями, но без определения срока, а впредь до исправления, и даже без срока, должно быть поставлено как определенный руководящий принцип при решении вопроса о мере репрессии…»[21, № 23. С. 663]. Практическая сторона идеи состояла в том, чтобы по всем этим преступлениям (не ниже года и свыше двух лет лишения свободы) приговоры к изоляции, как правило, не должны были влечь за собой изоляции на заранее определенный срок. В законе должен быть установлен обязательный минимальный срок, в течение которого совершитель социально - опасных действий должен изолироваться с предоставлением суду права продления этого срока, в зависимости от поведения осужденного до допустимого возможного (10 лет). Минимальный срок - 2 года. Но всем преступникам данной категории после освобождения судом установить обязательное поселение в особые местности на единый 5-ти летний срок, где они должны быть использованы для общественно - необходимого труда. Причем дополнительно и после отбывания этого срока им может быть запрещено в течение 5 лет возвращение в тот коллектив (город, село, район), из которого они изъяты. Одновременно суду должно быть предоставлено право освобождать осужденных от обязательного поселения и ограничения срока возвращения в свой коллектив. В целях наибольшей гибкости судебной практики должно быть гарантировано право суда, в зависимости от конкретных условий совершения преступления и индивидуальных особенностей преступника, отступать от указанных в законе обязательных минимумов в сторону их повышения или понижения (минимальный срок уменьшен быть не может). Уменьшение возможно в исключительных случаях, с обоснованием. Только такая постановка изоляции, с точки зрения Н.В. Крыленко, создаст для нее действительно реальную меру репрессии, достигающую и непосредственную цель нейтрализации данного опасного лица, и способность действовать как устрашающий стимул. В соответствии с достаточной суровостью данной меры, количественный перечень преступлений, дающих основание к применению такого метода изоляции, должен быть ограничен. Неопределенность приговора с некоторыми обязательными для отбытия единым минимальным сроком и предоставления суду факультативного права продления этого срока, должна была преследовать цель нейтрализации социальной опасности данного лица. А изоляция в ее различных формах, должна была применяться против преступников, чья непригодность и опасность для пребывания в среде трудящихся представлялась абсолютно доказанной.

Третья категория - «социально вредные действия» - это все остальные правонарушители, не представлявшие особой опасности, злостности, которые не колеблют основ общежития, не угрожают государственному порядку и не сопряжены с сознательным нарушением основных линий государственной политики, но дезорганизуют общественный быт. Все эти действия, с более или менее исчерпывающим перечнем социально - вредных действий, Н.В. Крыленко предлагал объединить в одну главу - «Социально - вредные действия». В отношении них предназначался широкий круг средств исключительно общественно - воспитательного характера с учетом характера совершенного правонарушения, которые мог принять суд в отношении правонарушителя. Суду предоставлялось право наибольшей свободы в применении и выборе этих средств воздействия. Мера наказания варьировалась от конфискации имущества до ссылки на принудительные работы в отдаленные местности, которая являлась максимальным наказанием. Лишение свободы к этой категории не применялись. Во избежание субъективизма в принятии решения судьям необходимо было указать ориентировочный перечень социально - вредных действий с указанием применяемых мер (ссылка, штраф и т.д.).

Таким образом, система наказаний в отношении социально вредных действий сочетала в себе как меры административного воздействия, так и меры ограничительного, подчас даже сурового характера (например, ссылка). Возможность сурового наказания подразумевала психологическое воздействие на правонарушителя с целью предупреждения возможности вторичного преступления. Этот метод воздействия на правонарушителя рассматривался как третий метод уголовно - судебной политики пролетарского государства и должен был заменить собой полностью краткосрочное лишение свободы, применяемое как «наказание» путем заключения в места лишения свободы.

Если суммировать реформаторские устремления Н.В. Крыленко, то они сводились к ряду принципиальных положений. Во - первых, - отказ от классического принципа наказания - « возмездие». «Исходя из основных положений марксизма на преступность, как результат социального неустройства, господствующего во всяком классовом (в том числе и СССР) обществе, при наличии экономического неравенства, должна быть отвергнута, как метод построения практической политики «теория возмездия» (мести и наказания) отдельному лицу со стороны государства за совершенное преступление, так и построение системы уголовной политики на принципе эквивалентности « вины» и « наказания», с вытекающей отсюда обязанностью судей по совести определять «сколько нужно дать» конкретному преступнику за конкретное преступление, - утверждал Крыленко. Теория моральной вины, «злой воли» и соответствующего «возмездия» не может лежать в основе пролетарской практической политики» [21, № 46-47. С. 1176-1180]. «Разоблачая лицемерную ложь буржуазии о внеклассовых задачах уголовной политики, в основу своей уголовной политики, пролетарский УК в период диктатуры пролетариата может положить лишь одну идею - идею самозащиты государства и общества от преступлений, понимая под этим классовую самозащиту пролетарского общества от его классовых врагов и неустойчивых элементов, вплоть до физического уничтожения наиболее вредных из них и приспособление к условиям трудового общежития способных из них, должны оставаться основными методами борьбы с преступностью» [21, № 46-47. С. 1176-1180]. Задача исправления преступника определялась лишь как подсобная и вспомогательная и реально реализуемая лишь в отношении правонарушителей из среды пролетариата и социально близких ему слоев. Только уничтожение классовых различий, ликвидирует преступность полностью и целиком.

Во - вторых, не менее существенная поправка предполагалось ввести в теорию «общего предупреждения», придававшая большое значение устрашающему и общественно воспитательному влиянию судебных приговоров. Эта теория, как известно, лежала в основе системы пропорциональности наказания «содеянному». По мнению Н.В. Крыленко устрашение не может быть положено в основу уголовной практики. Оказывая определенное, ограниченное по времени воздействие, само по себе устрашение при отсутствии других сдерживающих факторов не является универсальным, эффективным способом борьбы с преступностью. Всякая переоценка «устрашения» и «предупреждения» и «исправления» должна быть признана ненаучной и практически ошибочной [21, № 46-47. С. 1176-1180].

В - третьих, необходимо было максимально снизить применение лишения свободы на короткие сроки, особенно в отношении трудящихся. Лишение свободы допустимо лишь в отношении классово - чуждых элементов.

В - четвертых, отказ от лестницы наказаний с ее принципом эквивалентности «вины» и «наказания» и замена ее системой относительно неопределенных приговоров с дальнейшей индивидуализацией наказания с одновременным усилением реализации принципа выполнимости наказания, а также широкое применение мер общественно - воспитательного характера в отношении своих классов.

Безусловно, идеи Н. В. Крыленко носили леворадикальный характер, они развивали идеи, заложенные в УК 1926г, идеи, на наш взгляд, в случае их реализации, усиливали бы политизацию уголовного права, в частности, и права как системы в целом по причине сильного присутствия политических аспектов в той же системе наказаний, предложенной Крыленко. Однако в этих идеях было и рациональное гуманистическое зерно, которое в случае реализации предложенной Крыленко системы наказаний, привело бы к отходу от ее безусловной репрессивности в сторону гуманизации. Однако этим идеям не суждено было сбыться. Они могли быть реализованы только в условиях стабильного социально - политического развития страны, а такой стабильности не было. Экстренность решаемых экономических задач привела к радикализации системы наказаний в соответствии с требованиями «большого скачка». Наступало время «великих перемен», когда требовались миллионы заключенных в качестве бесплатной рабочей силы для строек пятилеток, здесь уже было не до революционных идей ликвидации как вида наказания лишения свободы для трудящихся. Трудящиеся тоже были нужны для реализации экономических проектов.

Исторический опыт показывает, что всякие попытки регулирования социально-экономических отношений волевым, внеправовым способом, игнорируя право и закон, неизбежно ведут к гражданскому противостоянию. Понятно, что в период жестких революционных преобразований, когда главная мотивация действий властей обуславливалась ожесточенной борьбой за власть, наивно требовать от большевиков, каких - либо правовых решений, тем более искать оптимального соотношения политики и права. Однако большевики даже в условиях мирного времени, когда мотивация борьбы за власть стала не определяющей, придерживались четко выраженной мировоззренческой линии на преобладание политики над правом, о чем свидетельствует правовая практика в период нэпа. Хотя большевикам в годы нэпа пришлось, отчасти разграничить и расширить рамки связки «политика - право», что выразилось в частичном возврате к традиционным, общепринятым, правовым методам регулирования общественных отношений, это вовсе не означало, что в стране произошел коренной и необратимый поворот к праву и законности. Использование права, принципов правового регулирования социальных отношений по - прежнему рассматривалось как одна из мер сохранения и укрепления политической власти. Поэтому в отношении всяких посягательств на власть она требовала от властеохранительных структур применения самых жестких мер, вплоть до расстрела [2, Т. 44. С. 398]. Единственным достижение нэпа по сравнению с периодом «военного коммунизма» состояло в том, хотя теоретически «диктатура определяется в своем узком значении как власть, не связанная никаким формальным законом, то диктатура Советов все же оказалась «связанной» своими же законами»[4, С.268].

Политизированное право определило и классовый подход к определению принципов системы наказаний. Известно, что предупредительное значение наказания обуславливается вовсе не его жестокостью, а его неотвратимостью. Важно не то, чтобы за преступление было назначено тяжкое наказание, а того, чтобы ни один случай преступления не проходил нераскрытым. Как раз этого важнейшего условия в той системе наказания, которая существовала в советской России, и не было. При классовом подходе мотивационное действие наказания существенно снижалось, что неизбежно влияло на повышение преступности среди «своих классов». Формировались устойчивые шаблоны правового поведения, отношения к закону, в основном нигилистического характера. Создавалась атмосфера безнаказанности и вседозволенности, что вело к конфликту социального поведения и классовой принадлежности.

Необходимо также признать, что уголовно-правовая реформа, выдаваемая как революционное изменение всей уголовной направленности советского права и правоохранительной системы, воплотившаяся в УК РСФСР 1926 г., не изменила сущность правовой политики, сохранив в ней черты репрессивного характера, усилившиеся до признаков легитимного террора в конце 1920-х годов. Причем чрезвычайные уголовные меры наказания оправдывались различными социально - политическими значимыми причинами для оправдания жестокого обращения с собственными гражданами. Таким образом, мы можем констатировать, что произошло лишь изменение терминологии, без изменения ее сути. Наказание осталось как возмездие за преступление.

Таким образом, можно констатировать, что институт юридической ответственности в советской России носил однозначно классовый характер. Основанием юридической ответственности было принято считать не только правонарушение, но и социально опасное состояние личности, характер наказания во многом определялся не принципом справедливости, а политической целесообразностью.

При таком концептуальном подходе к праву само право не являлось общеобязательным сводом правил поведения, а всего лишь средством реализации политической доктрины, а система наказаний стала простыми дополнением к ней, служила целям формально- юридического оформления социального неравенства, частью системы социального контроля. Использование права в политических целях и на основе классовой теории вели неизбежно к политическому экстремизму, а вместе с ним и к правовому нигилизму в сочетании с насилием, которое приобрело законосообразный характер государственной охраны общественного порядка. Право классового общества немыслимо без государства и потому оказывается одним из средств классового господства [22, С. 49].

Как показало время реализации принципа преобладания политики над правом, игнорирование закона ведет в исторической перспективе к самым тяжелым последствиям. Не оправдались ожидания Каутского, который предполагал, что «социальная революция пролетариата примет совершенно особые формы, чем революция буржуазная; что пролетарская революция, в противоположность буржуазной, будет бороться» мирными» средствами экономического, законодательного и морального порядка повсюду, где укоренилась демократия»[4, С. 11]. Более прав оказался П. Сорокин, давший точный социальный диагноз революциям. «Революции …сокращают все базовые свободы, ухудшают экономическое и культурное положение рабочего класса. Чего бы они ни добивались, достигается это чудовищной и непропорционально великой ценой. Это и перерождение поначалу оптимистических и гуманных социальных идеалов, и унижение человека и невозможность защитить свои права. С другой стороны - распущенность, коррупция, безнравственная изощренность, нарастание репрессий. Все человеческие «спасители мира» первоначально наделены высоким благородным чувством сострадания к бедствиям людей и жаждой утверждения справедливого порядка, царства добра и правды - все они в силу некого рокового демонического прогресса превращаются в кровожадных тиранов, насильников, палачей»[14, С. 270, 288, 292].

В целом же тенденция развития соотношения политики и права заключалась в том, что политическая доктрина неизменно ставилась над позитивным (писаным) законом, социальная утопия переносилась на закон и меры государственного принуждения. В результате учет реальных потребностей человека и их защита объявлялись «буржуазными предрассудками», а требование законности трусостью или мещанством.

Эти «революционные методы» сводили право, закон к простым инструментам достижения политических целей, становились частью политической доктрины. То, что право и политика связаны - это очевидно и общепризнанно. Все согласны в том, что между обоими явлениями существует самая тесная и неразрывная связь, что они неотделимы друг от друга. Но в трактовке большевиков взаимосвязь государства, права и политики представляла собой новое, особое качественное явление. Они рассматривали право и его основное конкретное выражение - закон, как неотъемлемое орудие политики и его функцию, то есть абсолютное подчинение права политике. Право в данном случае становилось препоной, ограничителем в достижении революционных целей. В 1928 г. видный руководитель большевистской партии, Г.Л. Пятаков, в беседе с бывшим меньшевиком Николаем Валентиновым (Вольским) утверждал: «Когда мысль держится за насилие, принципиально и психологически свободное, не связанное никакими законами, ограничениями, препонами - тогда область возможного расширяется до гигантских размеров, а область невозможного … падает до нуля. В этом настоящий дух большевизма. Большевизм есть претворение в жизнь того, что считается невозможным, неосуществимым и недопустимым»[23, № 1, с. 23]. То есть революционная целесообразность выше формального права.

Все это приводит к выводу, что право являлось элементом политической системы, призванной обеспечить ее функционирование в заданном политической доктриной режиме.

В большевизме в наибольшей степени проявилась взаимосвязь политической доктрины с теорией и практикой права, что в первую очередь проявилось в теоретическом положении о правовой форме подавления классовых противников государством. Тезис Ленина, что политика есть концентрированное выражение экономики, трансформировался в тезис, что демократическое законодательство и законность представляют собой концентрированное выражение политики, отражающей интересы трудящихся, всего народа, а единство политики и права - одно из важнейших условий развития социалистической демократии и упрочения социалистического правопорядка. Теоретическая предпосылка о прикладном политическом характере права распространялось, естественно, и на юриспруденции в целом. Отсюда следовала реальная государственная практика - роль права сводилась к обрамлению революции в конкретную юридическую форму. В то же время само право стало рассматриваться не только как совокупность юридических норм (институциональный аспект), но и в качестве юридического выражения политических отношений, юридической формы политической воли.

Библиография

1. Маркс Карл, Энгельс Фридрих. Сочинения (2-е издание). М.: Государственное издательство политической литературы, 1955 -- 1981 гг.

2. Ленин В.И. Полное собрание сочинений (5-е издание). Москва: Издательство политической литературы, 1965-75.

3. С. Коэн. Бухарин. Политическая биография. 1888-1938. (Перевод с англ.) М.: Прогресс. 1988.

4. Бухарин Н. И. Избранные произведения.-М.: Политиздат, 1988.

5. Гордон А.В. Великая Французская революция в ретроспективе 1917 года. ( Становление советской историографии) // Одиссей: Человек в истории. Сб. ст. М.: Наука. 2004.

6. Правда. Ежедневная газета, орган ЦК РКП (б).

7. Познышев С. В. Основные вопросы учения о наказаниях. Ч. 2. Основные начала карательной деятельности. М., 1904.

8. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. (1898-1970). Изд. 8-е, доп. и испр. Т. 2. 1917--1924. М., Политиздат, 1970. 543 с. (Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

9. Уголовный кодекс РСФСР. (Ред.1922года). М.-1923 г.

10. Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. Р.-524. Оп.1.

11. Уголовный кодекс РСФСР 1926 года (Ред. 05.03.1926). М.-1926.

12. Уголовный кодекс РСФСР (редакция 1926 года). Комментарий. Москва. 1927 г.

13. Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства (СУ РСФСР).

14. П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. Пер. с англ. - М., Политиздат, 1992.

15. Государственный архив социально-политической истории Тамбовской области (ГАСПИТО). Ф. 840. Оп.1.

16. Российский архив социально-политической истории (РГАСПИ). 17.0п. 67.

17. Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. Т. 3. М., 1910. С. 181.

18. Объявления Народного Комиссариата Юстиции. 1921. № 7-9.

19. История законодательства СССР и РСФСР по уголовному процессу и организации суда и прокуратуры. Сборник документов. - М.: Госюриздат, 1955.

20. Сводный отчет о деятельности губернских, областных и краевых судов и подведомственных судебно-следственных учреждений (за 1924г.) М.,1925.

21. Еженедельник советской юстиции. - 1928.

22. Явич Л. С. Общая теория права.- Л., Изд-во ЛГУ, 1976.

23. «Слово». Литературно-художественный и общественно-политический журнал Госкомпечати СССР.-1989

24. Гуляихин В.Н. Структурно-функциональные особенности различных состояний правосознания человека // NB: Вопросы права и политики. - 2012. - 2. - C. 90 - 116. DOI: 10.7256/2305-9699.2012.2.153. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_153.html

25. Гуляихин В.Н. Психосоциальные формы правового нигилизма человека // NB: Вопросы права и политики. - 2012. - 3. - C. 108 - 148. DOI: 10.7256/2305-9699.2012.3.240. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_240.html

26. Гуляихин В.Н. Правовой менталитет российских граждан // NB: Вопросы права и политики. - 2012. - 4. - C. 108 - 133. DOI: 10.7256/2305-9699.2012.4.310. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_310.html

27. Гуляихин В.Н. Правовая культура как объект научного исследования: методологические подходы, структура и критерии оценки // NB: Вопросы права и политики. - 2013. - 4. - C. 135 - 158. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_635.html

28. Гуляихин В.Н. Диалектика естественного и позитивного права как источник общественно-правового прогресса // NB: Вопросы права и политики. - 2013. - 3. - C. 221 - 238. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_559.html

29. Трофимов В.В. Участие структур гражданского общества в правообразующих правоотношениях как форма выражения народовластия // NB: Вопросы права и политики. - 2012. - 5. - C. 147 - 170. DOI: 10.7256/2305-9699.2012.5.364. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_364.html

Размещено на Allbest.ru