Партийно-государственная номенклатура и закон в советской России: двойная ответственность или особые правовые условия (1920-е годы)

В октябре 1925 года из секретариата ЦК поступает новый документ - письмо всем губкомам РКП (б) «О порядке привлечения и наказания коммунистов за уголовные преступления». Этим письмом отменялись все прежние указания по данному вопросу, и предлагалось руководствоваться новыми указаниями. В основном они повторяли то, что было изложено в постановлении апрельского пленума ЦК. ЦК решил напомнить еще раз местным комитетам о правилах игры. Формально теперь ни партийные комитеты, ни контрольные органы не могли влиять на судебные решения. Но их мнение по тому или иному конкретному делу имели «политически рекомендованный» характер^{[12, ф.840, оп.1, д. 1008, л. 12-14]}. Но это опять ничего не меняло. Повсеместно отмечалось падение дисциплины, рост пьянства, растрат, хищений. Член ЦКК, выступая на XVII Тамбовской губернской конференции РКП (б) в декабре 1925г. заявил: «Преступления по должности коммунистов приняли угрожающий характер. Причина в нэпе, в среде, в которой вращаются работники»^{[17, ф. Р.- 655, оп 1, д.20, л.444]}.

В сентябре 1926 г. уже Политбюро принимает Постановление, запрещавшее местным партийным организациям давать директивы судебным и следственным органам о мере наказания по судебным делам^{[17, ф. Р.- 655, оп 1, д.20, л.444]}. Еще одна попытка установления единой практики возбуждения уголовных дел против членов партии предпринимается в 1927 г. НКЮ в своих Циркулях от 11 апреля и от 8 августа для всех судов установил единые правила. В принципе, они ничего нового не содержали и в основном повторяли то, о чем уже говорилось прежде: судить коммунистов на общих основаниях, не реагировать ни на какие просьбы типа «принять во внимание», немедленно сообщать в партийный комитет о привлекаемых к ответственности коммунистов и т.п. ^[19].

Но остановить вал преступности среди номенклатуры не могли, ни постановления ЦК и Политбюро, ни «внутрипартийная ЧК» - контрольные комиссии, ни гражданские суды. Номенклатура продолжала жить на « широкую ногу», вызывая негативные толки и в партии, и в обществе. Широкую известность в партии и обществе получило дело Ракова, члена Крымской партийной организации. ЦКК в январе 1926г. разослала по этому поводу специальное письмо в партийные организации. Суть дела состояла в том, что Раков вышел из партии, мотивировав это тем, что партия перерождается, не ведется борьбы с разлагающим влиянием нэпа. Он решил «повести более решительную борьбу за коренное изменение быта коммунистов». Вышел он из партии для того, чтобы не разложиться в ее рядах, чем грозит привилегированное положение члена партии, чтобы закалить себя, приобрести больше опыта и при посредстве беспартийной массы оздоровляющее влиять на партию, так как беспартийный активист может пользоваться большим авторитетом в массах, чем коммунист». Столь высокие мотивы выхода из партии, не спасли Ракова от исключения. Правда, вскоре он был восстановлен с мотивировкой о необходимости воспитательной работы с ним. В ЦКК поняли, что это свой человек, фанатик, он нужен партии, просто необходимо слегка « выправить его представления о положении в партии». Крымский инцидент был использован для начала очередной кампании борьбы с должностными преступлениями. Действия ЦК РКП (б) были обычными для подобного рода кампаний. Посыпались директивы с требованиями отнять, запретить и прочее. Так, было предложено сократить натурные выдачи, а необходимый уровень жизни ответственных работников обеспечить более высокой зарплатой. В отношении « полностью разложившихся» - курс на решительное изгнание из партии. Допускалась и дозированная гласность. Какие - то факты «излишеств», растрат и хищений, дошедших до суда, становились известными членам партии в «Закрытых письмах ЦК». Но одновременно в них всегда указывалось на необходимость тщательного избегания всего того, что могло бы подать повод « для демагогического использования этих фактов против коммунистической партии и советской власти». Наоборот, подавать факты разоблачений надо было так, чтобы они вселяли уверенность, что партия борется с « излишествами» и преступлениями членов партии, тем самым избегать конфронтации между руководящей частью партии и рядовыми коммунистами, скрыть истинные масштабы « аристократизации» номенклатуры. Вывод же в отношении номенклатурной преступности не отличался оригинальностью: ряд членов партии, не разобравшись в том, что партия создала нэп не для коммунистов, а для коммунизма, использовали отрицательные стороны нэпа в личных интересах»^{[13, ф. 840, оп.1, д.160, л. 1,2]}. Очевидна попытка скрыть истинное положение в партии, особенно в ее номенклатурной части, предотвратить упаднические настроения среди рядовых членов партии, показать, что руководство решительно борется с « болезненными явлениями» в партийных рядах.

Еще одна попытка установления единой практики возбуждения уголовных дел против членов партии предпринимается в 1927 году. НКЮ в своих циркулях от 11 апреля и от 8 августа для всех судов установил единые правила. В принципе, они ничего нового не содержали и в основном повторяли то, о чем уже говорилось не раз. Предписывалось судить коммунистов на общих основаниях, не реагировать ни на какие просьбы типа «принять во внимание» и т.п., немедленно сообщать в партийный комитет о привлекаемых к ответственности коммунистов^{[13, ф. 840, оп.1, д. 345, л. 17]}.

В сентябре 1926 г. уже Политбюро ЦК РКП (б) принимает постановление, запрещавшее местным партийным организациям давать директивы судебным и следственным органам о мере наказания по судебным делам. Следует отметить, что требование своевременно извещать парткомы о фактах привлечения коммунистов к уголовной ответственности, совершенных коммунистами преступлений, выполнялось судами, неохотно. Видимо и здесь проявлялось влияние местной партийно - государственной номенклатуры. В связи с этими фактами ЦК ВКП (б) в своем циркуляре от 14 ноября 1927 года, указал на обязательность в случае возбуждения уголовного и административного преследования против члена партии и кандидата в ВКП (б) и ВЛКСМ принятия следственных и административных действий: избрание меры пресечения, обыск, отстранение от должности, предъявление обвинения, сообщать об этом районным и окружным комитетам партии и комсомола^{[13, ф. 840, оп.1, д. 376, л. 47]}.

Все эти бесчисленные указания свидельствовали о неспособности или нежелании руководства партии и государства изжить сложившуюся и основательно укрепившуюся практику прямого партийно-государственного влияния на принятие судебных решений и увода номенклатуры от наказания. Руководство пыталось циркулярами и постановлениями хотя бы декларативно сохранить формальную сторону независимости суда. Реальная же практика вмешательства в деятельность судов оставалась повсеместной.

Создание особых условий в отношении коммунистов, уличенных в преступных деяниях, имело крайне негативные последствия. В первую очередь это подрывало правовые основы государства. Закон переставал быть основой политической, общественной жизни, поскольку практика увода номенклатуры от наказания, принцип ответственности партии только перед собой порождало неверие в силу закона, в результате в обществе укреплялся правовой нигилизм. Первопричина подобного положения заключалась в полном отсутствии контроля общества за партийно-государственным аппаратом. Отсутствие же контроля объясняется тем, что новый класс базировался не на собственности, а на монополии власти и привилегиях. Это была власть без собственности, но с привилегиями материального и социального порядка. Личный интерес оставался преобладающим жизненным мотивом для большинства членов партии, несмотря на то, что большевики отчаянно боролись с ним. Подтверждалась закономерность: продолжительно функционируя, как представитель определенных значений и ценностей, человек идентифицируется с ними и может постепенно принять значение, далеко превосходящее то, которое естественно ему свойственно и изначально принимается, как если бы он был богом, всемогущим господином. Эти явления наблюдаются и среди кажущихся просвещенными революционеров»^{[8, с. 217-218]}.

Психология исключительного положения членов партии, их безнаказанность рождала, помимо всего прочего, ряд конкретных явлений негативного порядка. Формировалась кастовая психология «избранности», « особенности», существенным элементом которой было сознание безнаказанности - как законное и должное. Подобные настроения в партийной среде, особенно среди номенклатурыё в 1920-е годы стали повсеместными. Одновременно с этим ширилась партийно-государственная преступность, поразившая весь управленческий аппарат. В государственном аппарате сложилась система взяток. Происходило политическое и бытовое перерождение правящего слоя, изменились его нравы и менталитет, порождая отношению к закону как к политическому средству, как к средству решения собственных проблем. У номенклатуры сформировался устойчивый шаблон поведения, считавшие нормальным и естественным использование своего служебного положения в личных целях и совершенного пренебрежения к возможности наказания за это. Сама власть способствовала этому, издавая директивные документы, которые не оставляли судам никакой возможности наказать казнокрада и взяточника.

Руководство страны, объясняли преступность среди коммунистов негодными аргументами: отсутствие системы контроля, халатное отношение к делу, увлечение личными интересами, бедность, многосемейность, задержка в выплате зарплаты, непринятие мер предупредительного характера. Однако все перечисленные причины, хотя и имели место, но не были основными, коренными. Повлияло на ситуацию и то, что изменился состав партии. В ней уже трудно было найти партийцев, которые были бы фанатиками идеи. «Ни физически, ни морально, ни рабочий класс, ни партия не представляли из себя того, чем они были лет десять назад. Я думаю, что не очень преувеличиваю, если скажу, что партиец 1917 года вряд ли узнал бы себя в лице партийца в 1928 году», - писал старый большевик Х.К. Раковский своему соратнику по партии Г.В. Валентинову^{[4, с. 76]}. Большевики понимали интерес как систему коренных запросов классов и социальных групп, их отношение к совокупности социально- политических институтов, материальных и духовных ценностей общества в целом. Поэтому личный интерес воспринимался исключительно как порок и отчаянно боролись с ним. Партийцы первой революционной волны были фанатиками, они считали, что они знают тайны жизни, недоступные другим, и свои представления о жизни стремились распространить на все общество, в том числе и в отношении личного интереса. Но решить эту задачу им оказалось не под силу. Новая волна партийцев формально следовала этим идеалам, но в реальности была не чужда меркантильным интересам, что стимулировало хищения и взятки, а условия безнаказанности усугубляли положение. Таким образом, личный интерес оставался преобладающим жизненным мотивом для большинства номенклатуры. Свой, хотя и не формально юридически определенный, особый правовой статус советская номенклатура активно использовала в своих узкоэгоистических интересах, опираясь на вполне сформировавшуюся политику двойных правовых стандартов: одна судебная практика для ответственных работников, другая - для простых граждан. Таким образом, в правовой политике страны существовали два взаимоисключающих направления. С одной стороны, действовало официально установленное право, основанное на Конституции РСФСР и законах, с другой стороны, неофициальное право в виде секретных нормативных актов. Причем, второе нередко преобладало над первым. «Секретное законотворчество» (циркуляры, приказы для служебного пользования, постановления, закрытые партийные письма), адресованное судебным, правоохранительным органам в действительности определяли правовую политику в отношении определенных социальных групп, «даря» одним жесткость применения законов, другим правовые привилегии. В результате сформировалась политика двойных правовых стандартов: одни стандарты для номенклатуры, другая - для простых граждан. Двойные правовые стандарты основывались на неофициальном праве в виде секретных нормативных актов. Именно они, адресованные судебным органам, определяли правовую политику в отношении членов партии, «даря» им правовые привилегии. Разрушительные последствия от подобного рода правовой политики и очевидны. Этот негативный опыт правовых привилегий номенклатуры напоминает нам о сегодняшних проблемах правосудия.

Негласное, скрытое правотворчество порождало хаос и неразбериху в правоприменительной практике, неверие в силу закона, а веру в силу партийных директив. Одновременно партийно-государственный аппарат поражался вирусом безнаказанности и вседозволенности, стимулируя экономические преступления.

Когда сравниваешь ситуацию 1920-х годов и сегодняшнюю ситуацию в аспекте социально - нравственного состояния номенклатуры и соотношения исполнительной власти и судебной власти, то невольно напрашивается историко - правовая аналогия. Как и в период нэпа, когда номенклатура, оказавшись в водовороте «советского капитализма», оказалась зараженной вирусом наживы, так и в современные российские «управленцы» не стесняются в средствах обогащения, одновременно надеясь использовать свое служебное положение, чтобы избежать уголовного преследования. Последствия идентичные - неверие в силу закона, веру в силу личных связей, своего социального положения в обществе и силу денег.

Еще раз подтверждается истина, что история не повторяется в событиях, но она повторяется в явлениях, тенденциях, социально - политических последствиях. Многим современным политикам и многочисленной рати чиновников различного уровня, озабоченным не судьбой страны, а погоней за «золотым тельцом», сиюминутными меркантильными устремлениями, стоило бы задуматься не только о социально - экономических последствиях для населения, в целом для страны «казнокрадства», но и о последствиях для себя лично. Для этого надо просто вспомнить одну заповедь: «И воздастся каждому по делам его».

Библиография

1. В.И. Ленин. Полн. Собр. Соч.

2. Сенявская Е.С. Человек на войне: опыт историко-психологической характеристики российского комбатанта. // Отечественная история. 1995. №3. С. 7.

3. «Важно содержание: свобода слова, мысли, веры»: Из дневников В.И. Вернадского 1922-1925 гг. Архив РАН. Волков В. П. // Исторический архив.1996. № 5-6. С. 109.

4. Письмо Г.В. Валентинову Х.К. Раковского от 2-6 августа 1928г. Вопросы истории. 1989. № 12.

5. Каутский К. Терроризм и коммунизм // Полис. 1992. № 2. С. 186.

6. Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991.

7. X съезд РКП (б): Стенограф. Отчет. М. 1922. С. 33.

8. П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат. 1992.

9. Государственный архив РФ (ГАРФ). Ф. 1235. Оп.61. Д.223. Л.18, 24, 80, 139.

10. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17.

11. Правда. 28 октября 1920 года.

12. Государственный архив общественно-политической истории Воронежской области (ГАОПИВО).

13. Государственный архив общественно-политической истории Тамбовской области (ЦДНИТО).

14. XII съезд РКП (б). 17 - 26 апреля 1923 года. Стенограф. Отчет. М.: Госиздат. 1923. С. 78.

15. Известия ВЦИК. 1920, № 20.

16. Объявления НКЮ. 1921. 10 мая. № 7-9.

17. Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. Р-648. Оп 1. Д. 44. Л.43.

18. Бухарин Н.И. К вопросу о троцкизме. // За ленинизм. М.; Л., 1932. С. 30.

19. Еженедельник Советской Юстиции. 1927. № 15; № 33.

Размещено на Allbest.ru