Обоснование интегрального концепта национальной безопасности

Размещено на http://www.allbest.ru/

Военный университет Министерства обороны Российской Федерации

Кафедра военной администрации, административного и финансового права

ОБОСНОВАНИЕ ИНТЕГРАЛЬНОГО КОНЦЕПТА НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

Панкратов Владимир Николаевич

кандидат технических наук, доцент

Аннотация

В статье предлагается интерпретация концептуальных оснований современного российского дискурса национальной безопасности. На основе обращения к эволюции понятий "национальная безопасность", "оборона", а также выявления специфики представленного в официальных документах понятия "духовность" авторы вскрывают фундаментальную политико-философскую трактовку государства, объясняющую направление развития понятия национальной безопасности в России.

Сущностные трансформации, которые претерпевают представления о национальной безопасности в современном мире, объясняются отсылками к таким понятиям, как "оборона", "глобализация", "холодная война" [5], "ценности постиндустриального общества". Первый из перечисленных терминов ввиду чрезвычайно широкого применения, и не только в военной сфере, имеет ряд особенностей. Научная трактовка "Стратегии национальной безопасности Российской Федерации" [3] расширяет границы смыслового содержания указанного термина, суть которого заключается в том, что оборона есть:

- средство обеспечения национальной безопасности;

- важнейший национальный интерес России на долгосрочную перспективу;

- базовый элемент системы национальной безопасности Российской Федерации.

В нынешних условиях понятие обороны выходит за рамки военного дела и военного искусства и приобретает в контексте требований к обеспечению национальной безопасности государства специфические свойства.

Одновременно отметим и тот факт, что современная трактовка термина "оборона", с точки зрения военной науки, несколько шире предлагавшейся ранее и заключавшейся в том, что безопасность можно обеспечить двумя путями: наступлением, т.е. устранением опасности предупредительными действиями, либо обороной, т.е. защитой от нависшей опасности. И это, соответственно, находило отражение в наступательной или оборонительной доктрине.

Предшествующие ремарки побуждают к "универсализации" (признанию комплексного характера проблем обороны и безопасности, действенности синергетических решений) и "демилитаризации" (отказу от безоговорочного доминирования военного аспекта) понятий идейной системы национальной безопасности [16]. Хотя концептуальный аппарат и преобразуется вслед за действительностью, специфика некоторых конкретных изменений свидетельствует о действенности дискурсивной власти и устойчивости ключевых принципов наиболее фундаментальных интеллектуальных конструктов. Представляется обязательным, в частности, представить политико-философскую и государственно-правовую интерпретацию характерного для официальных документов современной российской власти сопряжения проблем духовности с необходимостью комплексного обеспечения национальной безопасности.

Исследователи фиксируют замещение традиционных или редукционистских концепций национальной безопасности комплексными, отвечающими современным системным и идеологическим трендам.

Так, Б. Миллер выделяет пять сущностных измерений национальной безопасности:

1) источник угрозы;

2) природа угрозы;

3) тип адекватной реакции;

4) ответственный за безопасность институт;

5) отстаиваемые ключевые ценности.

Б. Миллером фиксируется неизбежность отказа от представления в качестве главной угрозы безопасности непосредственно военных межгосударственных конфликтов относительно территорий и оспаривания суверенного статуса агентами международной системы в пользу более сложной картины мира. Такой, где угрозы носят экономический, демографический, миграционный, политический и экологический характер, повышается роль международных институтов в обеспечении безопасности, поиск решения проблем ведется на путях демократизации и совершенствования управления, а фундаментальными ценностями становятся защита прав человека, обеспечение благосостояния и экологической гармонии [20].

К. Даазе предлагает расширить концепт безопасности по четырем ключевым измерениям, перейдя географически от национального уровня к глобальному, дополнив военную перспективу экономической, экологической и гуманитарной, фактически заменив государство в качестве референта безопасности индивидом, поместив в фокус внимания не угрозы, но риски [15].

Если согласиться с подобным принципом расширения, духовный аспект может быть вскрыт в качестве важного момента современного понимания безопасности. Однако возникает ряд проблем концептуального характера, а именно: утрачивается эвристическая и юридическая ценность понятий. Важно заметить, что это происходит вне зависимости от того, расширяется ли понятие национальной безопасности или происходит конструирование новых понятий. Несмотря на появление общих издержек, два нижеобозначенных пути концептуальной эволюции отражают особые идеологические механизмы осмысления реальности: в первом случае наблюдается интеграция новых тем вокруг некоторого сущностного ядра национальной безопасности, а во втором - универсальная безопасность дробится на частные типы, между которыми необходимо выстраивать отношения.

Научное сообщество склонно направлять концептуальное развитие по первому пути с одновременным расширением идеи разработки понятий экологической и социальной безопасности.

Как отмечает Б.Р. Алленби, стремление включить в понятие "национальная безопасность" новые грани (экологический аспект) приводит к тому, что любые, даже незначительные, проблемы могут трактоваться как потенциальные вызовы национальной безопасности. Ситуация усугубляется отсутствием критериев распределения проблем по типам и процедур выявления связей между ними [12]. По мнению автора, рассматривающего в указанном ракурсе тему "экологическая безопасность", крайне проблематичны интеллектуальные и институциональные попытки создания единой всеобъемлющей концепции безопасности, особенно при рассмотрении ее сквозь призму идей времен холодной войны.

Обратимся к трактовке развития концепта национальной безопасности в России.

К настоящему времени появилось множество научных и учебных материалов, обобщающих и систематизирующих проблемы национальной безопасности. Их схожесть в вопросе выделения измерений и аспектов изучаемого феномена демонстрирует стабилизацию проблемного поля. Духовно-нравственная безопасность выделяется в качестве структурного элемента комплексной национальной безопасности, а также отмечается, что "национальные интересы в духовной сфере состоят в сохранении и укреплении нравственных ценностей общества, традиций патриотизма и гуманизма, культурного и научного потенциала страны" [9]. Национальная безопасность определяется как состояние "предотвращения угроз духовным и интеллектуальным ценностям народа" [10, c. 65]. Жизненно важным интересом общества, неотделимым от национальной безопасности, является "духовное возрождение России на основе обогащения ее национальных ценностей" [6, c. 14].

К сожалению, духовный аспект подробно не рассматривается, а лишь обозначается, что свидетельствует либо о его самоочевидном значении, либо о низкой степени важности для проблемы в целом. Особый интерес представляет тот факт, что духовное измерение не обозначается и не рассчитывается в международном индексе национальной безопасности [14], а также практически никак не отражается в многочисленных индексах национальной силы, которые, особенно если встать на позиции реализма, можно считать опосредованными показателями безопасности [17].

Обратимся непосредственно к Концепции национальной безопасности [4] и Стратегии национальной безопасности [3]. Несмотря на то что первый документ был отменен последним, рассмотрение их вместе позволит составить представление не только о тренде отношения власти к духовной составляющей безопасности, но и о сущности этого компонента.

Анализ документов позволяет выделить три смысла духовности, обеспечение которых представляется задачей системы национальной безопасности:

1) показатель и цель развития личности;

2) историческое культурное наследие;

3) социальная ценность.

Следует заметить, что первый момент не представлен в новой версии. Наибольший интерес представляет последний. Духовность здесь связывается с Россией в целом, нравственными ценностями общества, традициями патриотизма и гуманизма, единством многонационального народа, системой воспитания. Особенно интересным представляется связывание падения духовно-нравственного потенциала с ростом криминализации, так как преступные сообщества символизируют деструктивное для всеобщности частное, сопротивляющееся интеграции. Именно этот, третий, аспект косвенно обозначается во многих работах об информационных угрозах современности. Например, морально-психологическое давление, осуществляющееся в целях подрыва морального духа населения, ведет к "разрушению высоких духовных ценностей как цементирующей основы многонационального, многоконфессионального российского общества" [11, c. 211].

Итак, духовная безопасность объемлется национальной. Интерпретация "общественного" момента духовности, сопутствующая осмыслению концептуальной специфики характерной для российского дискурса интегральной национальной безопасности, позволит выявить политико-философские и, на их фундаменте, государственно-правовые основания концепции безопасности в целом.

Необходима некоторая идея, позволяющая относительно свободно расширять спектр проблем национальной безопасности. Во-первых, национальная безопасность, как мы видим из официальных документов и теорий безопасности, предполагает освобождение от угроз и рисков не только государство, но и общество и индивида [2]. Кроме этого, экологические, демографические, экономические и иные проблемы оформляются как проблемы национальной безопасности, так как прослеживаются взаимосвязи между процессами, протекающими в этих отдельных областях, и вопросами обеспечения выживания объектов национальной безопасности и обеспечения их ключевых интересов.

Подобное концептуальное расширение может быть объяснено в рамках теории "секьюритизации", согласно которой властные элиты сознательно используют дискурс безопасности в целях распространения своего институционального господства над обществом и максимизации политических и экономических ресурсов [19]. В конечном счете, согласно этой теории, все сводится к манипулированию общественным сознанием посредством превращения отдельных, по сути политических и технических проблем, в проблемы безопасности. Несмотря на важность наблюдений и выводов представителей этой теории, следует отметить, что они обращаются к уровню дискурса, деятельность в пределах которого, как нам представляется, существенно ограничена концептуальным уровнем. Иными словами, наличие исторически и даже институционально закрепленных, укорененных в интеллектуальной культуре глубинных, не обязательно отчетливо осознаваемых, политико-философских концепций определяет репертуар возможных действий, доступных для конкретных субъектов политического дискурсивного процесса.

Анализ понятия национальной безопасности в перспективе истории и морфологии идей позволяет выявить существенные теоретические проблемы. Понятие "безопасность", несмотря на характерные для научного сообщества споры, выработать можно. Представляется наиболее общим и эвристически ценным следующее определение: "Безопасность - параметр состояния системы (объекта безопасности), характеризующий ее интегративное свойство:

а) находиться в состоянии наименьшей уязвимости от негативных внутренних и внешних воздействий;

б) сохранять свои системные качества и взаимосвязи;

в) стабильно функционировать, устойчиво и прогрессивно развиваться" [8].

Если говорить о "национальном" аспекте рассматриваемого понятия, то представляется, что именно многообразие интерпретаций понятия "нация" оказывается ключевой проблемой. К сожалению, нельзя однозначно решить, на какой традиции понимания нации - французской государственнической или немецкой культуралистской - основывается российская концепция безопасности.

С одной стороны, в пользу следования первой традиции свидетельствует закрепление в Конституции Российской Федерации в качестве носителя суверенитета многонационального народа [1], который представляется как нечто единое на мировой арене благодаря территориально-политическому единству. С другой стороны, легалистская интерпретация значительно ослабляется констатацией факта разделенности русского народа, наличия исторически и культурно родственных, но отделенных от России в настоящий момент регионов, а также обращением к уже упомянутому духовному измерению социального.

Однако в свете рассмотрения национальной безопасности проблематика нации отводится на второй план самой историей идеи, связанной с развитием США после Великой депрессии. Несмотря на "экономистский" акцент, прослеживаемый в становлении идеи национальной безопасности США, именно государство, начинающее стремительно наращивать свою институциональную и идеологическую власть со времен курса Ф.Д. Рузвельта, оказывается главной силой, стоящей за инициативой и реализацией сращения военно-международного, социального и экономического аспектов в концепции национальной безопасности [21].

В России понятие "национальная безопасность" появляется в начале 1990х гг. Оно рождается в результате исчезновения советской классовой концепции холодной войны, характерной для всех стран Варшавского договора [22], и заимствования основных идей представителей "школы реализма" теории международных отношений. Таким образом, в центре идеи национальной безопасности оказывается концепция "security state", утверждающая государство ядром безопасности. Эта концепция обозначает процессы возрастания инфраструктурной власти государства, т. е. способности пронизывать общество и организовывать социальные отношения (бюрократизация, образование населения, политизация посредством национализма и идеи суверенитета) при предоставлении социальных благ как средств обеспечения безопасности от негативных последствий непредвиденных обстоятельств. В перспективе это приводит к закреплению идеи гражданственности, системы прав и обязанностей граждан перед обществом и государством [18].

Очень плодотворной в контексте нашего исследования представляется интерпретация понятия государства, изложенная Б. Бузаном [13]. Автор выделяет три компонента государства: физическую базу, институциональное выражение и идею. Именно последний компонент обозначается Бузаном в качестве наиболее важного, но одновременно самого концептуально аморфного. Идея государства, кроме этого, проливает свет на специфику формирования конкретных представлений о национальной безопасности. Данная идея носит телеологический характер, определяет цели и ожидания государства, а также полагает интерпретацию происхождения государства и очерчивает его идеалы, границы деятельности и представления о Враге. В конечном счете идея государства представлена в идеологиях, где идентифицируются основополагающие принципы государства и его соотношение с социальными, культурными, экономическими и религиозными порядками. Ключом к пониманию этого компонента служит Нация, вернее, тот образ, который оформляется внутри идеи государства, и та действительность общественной жизни, которую реальное государство обнаруживает перед собой.

Видится возможным, опираясь на сконструированные Бузаном модели отношений государства и нации, определить типы концепций национальной безопасности. Упрощая концепцию Бузана, можно противопоставить модели в зависимости от того, что полагается первичным и господствующим.

Концепция Э. Смита называет причины возникновения указанных моделей и проясняет их внутренние связи [24]. От времени и механизма возникновения отдельных сообществ как наций зависело развитие отношений между государством, идеологиями, версиями и действенностью национализмов, культурой. Э. Смит прослеживает различия "старых", естественным образом сформировавшихся наций, и наций, конструировавшихся под влиянием идеи национализма, проводящихся в жизнь, в частности, государством. Очевидно, что для России характерна вторая модель, осложняемая шаткостью отношений государства и множеством наций внутри институционального федеративного дизайна.

Осталось совершить последний шаг, рассмотрев фундаментальную идею государства, предполагаемую российской концепцией безопасности. Обратимся к анализу К. Скиннера генеалогии концепта государства. В частности, к противостоянию двух современных, созданных в эпоху модерна, интерпретаций государства, а именно теориям "фикции" и "здравого смысла" [23]. национальный безопасность оборона государство

Первую корректнее назвать теорией "Левиафана". Она берет свое начало в трудах основателя идеи "общественного договора" Т. Гоббса, развивается ключевыми представителями немецкой исторической школы XIX в., приобретает законченный вид в политико-правовой системе Г.В. Ф. Гегеля. Государство, в этом сущность данной теории, есть население, объединенное в нацию посредством учреждения единого Суверена. Изначальное состояние преодолевается историческим (мифическим) "договором", трансформирующим разделенное и неполитическое множество в некоторое сознающее себя единство, воплощающее свою волю и разум в фигуре Суверена, представляющего закон и общий интерес, способного к целенаправленному действию. В этой трактовке государство понимается как организм, утверждающий свою тождественность в ходе революционных политических переворотов и отделяющий себя от конкретных интересов непосредственно наличествующего в его настоящем населения. Иными словами, над порядком "реального", т. е. живыми людьми и государственным аппаратом, возвышается порядок "идеального", заключающего в себе синтетическое единство таких мифических конструктов, как Нация и Государство.

Теория "здравого смысла" оформляется как следствие критики теории "Левиафана". Сторонники утилитаризма, функционализма, глобализма и социального конструктивизма наносят удар по "метафизике" государственности, указывая на то, что государство есть классовый "аппарат угнетения", производное от воли и интересов отдельных лиц и групп, дискурсивная абстракция, необходимая для легитимации возрастающего контроля над населением.

В российском же дискурсе именно признание наличия некоего метафизического конструкта позволяет закреплять интегральное понятие национальной безопасности. При этом идея социальной духовности при принятии этой интерпретации не только обретает смысл, но и выступает сущностным моментом всего конструкта национальной безопасности. Действительно, будучи взятым как нечто самостоятельное, этот тип духовности не имеет содержания, так как не конкретизирован никакой системой ценностей, например религиозной. Наоборот, духовность раскрывается как нечто сугубо формальное, полагающее собой осознание самого принципа разумной и волевой всеобщности. Таким образом, мы возвращаемся к философии Гегеля, для которого "государство есть действительность нравственной идеи - нравственный дух как очевидная, самой себе ясная, субстанциальная воля" [7, c. 319]. Духовность тогда интерпретируется как осознание измерения социального, выражающегося и реализующегося в нации, непосредственно соотносящейся с государством, которое есть высшая форма объективного духа. Подобная трактовка духовности поддерживается также характерным сопряжением этого понятия с патриотизмом.

Итогом нашей работы становится обозначение концептуального кластера, элементами которого являются фундаментальная теория государства, комплексное понятие духовности и концепция национальной безопасности. Действенность элементов обозначенной структуры проявится во времени посредством реализации итогов дискурса современной власти государства. При этом качество реализации итогов существенным образом зависит от уровня текущей правовой системы и, в частности, от готовности военно-правовой науки предвидеть глобальные социально-политические перемены и рационально на них реагировать.

Литература

1. Конституция Российской Федерации: принята всенародным голосованием 12.12.1993 (в ред. от 21.07.2014) // Собрание законодательства Российской Федерации. 2014. № 31. Ст. 4398.

2. О безопасности: Федеральный закон Российской Федерации от 28.12.2010 № 390ФЗ [Электронный ресурс]. Гарант: справ.-правовая система. URL: http://base.garant.ru/12181538/.

3. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации: утв. Указом Президента Российской Федерации от 31.12.2015 № 683 [Электронный ресурс] // Российская газета: интернет-портал. 2015. 31 дек. URL: http://www.rg.ru/2015/12/31/nac-bezopasnost-site-dok.html.

4. Концепция национальной безопасности Российской Федерации: утв. Указом Президента Российской Федерации от 17.12.1997 № 1300 (в ред. Указа Президента Российской Федерации от 10.01.2000 № 24) [Электронный ресурс]. Совет безопасности Российской Федерации: официальный сайт. URL: http://www.scrf.gov.ru/documents/1.html.

5. Волох О.В., Васильева Н.В. Глобализация: угроза и вызов для национальной безопасности // Вестник Омского университета. 2012. № 3. С. 306-310.

6. Гацко М.Ф. Основы национальной безопасности: учеб. пособие. Ногинск: Изд. Ногинского филиала РАНХ и ГС, 2014. 130 с.

7. Гегель Г.В. Ф. Философия права. М.: Мир книги, 2009. 464 с.

8. Жаглин А.В. Понятийный аппарат теории национальной безопасности // Вестник Воронежского института МВД России. 2014. № 3.

9. Петров С.В., Пушкарев Ю.В., Пушкарева Е.А. Основы национальной безопасности: учеб. пособие для вузов. Серия: Безопасность жизнедеятельности. Новосибирск: АРТА, 2011. 191 с.

10. Сергуни А.А. Российская внешнеполитическая мысль: проблемы национальной и международной безопасности: моногр. Н. Новгород: Изд-во Нижегород. гос. лингвистического ун-та, 2003. 94 с.

11. Синчук Ю.В. Современные вызовы и угрозы Российской Федерации // Вестник Моск. гос. лингвистического ун-та. Вып. 25. C. 201-220.

12. Allenby B.R. Environmental Security: Concept and Implementation // International Political Science Review, 2000, vol. 21, no. 1. pp. 5-21.

13. Buzan B. People, States, and Fear. The National Security Problem in International Relations, Great Britain, 1983, 272 p.

14. Chandra S., Bhonsle R. National Security: Concept, Measurement, and Management // Strategic Analysis, 2015, vol. 39, no. 4, pp. 337-359.

15. Daase K. National, Societal, and Human Security: On the Transformation of Political Language // Historical Social Research, 2010, vol. 35, no. 4, pp. 22-37.

16. Grizold A. The Concept of National Security in the Contemporary World // International Journal on World Peace, 1994, vol. 11, no. 3, pp. 37-53.

17. Hцhn K.H. Geopolitics and the Measurement of National Power: Dissertation. Hamburg, 2011, 330 p.

18. Mabee B. Security Studies and the `Security State': Security Provision in Historical Context // International Relations Copyrigh, 2003, vol. 17, pp. 135-151.

19. McDonald M. Securitization and the Construction of Security // European Journal of International Relations, 2008, vol. 14, no. 4, pp. 563-587.

20. Miller B. The Concept of Security: Should it be Redefined // Journal of Strategic Studies, 2001, vol. 24, no. 2, pp. 13-42.

21. Neocleous M. From Social to National Security: On the Fabrication of Economic Order // Security Dialogue, 2006, vol. 37, no. 3, pp. 363-384.

22. Rubin F. The Theory and Concept of National Security in the Warsaw Pact Countries // International Affairs. L., 1982, vol. 58, no. 4, pp. 648-657.

23. Skinner Q. The Sovereign State: a Genealogy // Sovereignty in Fragments. The Past, Present and Future of a Contested Concept (Ed. by. H. Kalmo and Q. Skinner). Cambridge, 2010, pp. 26-46.

24. Smith A.D. National Identities. L.: Penguin Books, 1991, 236 p.

Размещено на Allbest.ru