По страницам Штрафной книги: система наказаний и практики сопротивления студенчества дисциплинарному надзору в Императорском Томском университете (1893-1899 годы)

29 октября 1894 г., спустя 2 дня после похорон Быстрова, столь же тщательному разбирательству подверглись обстоятельства из досуга студентов, принявших участие (вновь фигурировала цифра 150) в вечере, который был организован в одном из частных домов на окраине Томска, о чем уже кратко упоминалось ранее. В 9 часов «на место происшествия» прибыли жандармский начальник, полицмейстер и инспектор студентов. Участникам было предложено разойтись. Пятницкий отмечал в Штрафной книге: «В м часу собрание разошлось и по всему пути к Европейской гостинице и в особенности на мосту около означенной гостиницы пело веселые плясовые песни (с неприятными прибавлениями)» [Там же. С. 76]. Ситуация в восприятии руководства университета осложнялась тем, что в те дни страна была «в глубоком трауре» по случаю кончины Государя Императора. Вместе с тем «по случаю бракосочетания его Императорского Величества» правление «нашло возможным подвергнуть виновных студентов умеренному наказанию» [20. Л. 67 об.-68]. Лишь небольшая часть из них была исключена из университета, в частности А.А. Вилков, позволивший себе 29 октября «запереть дверь перед полицмейстером и инспектором» и, кроме того, «дерзко и грубо» державший себя в комиссии по расследованию. При назначении наказаний учитывались и прежние проступки. Так, например, строгие меры применялись к тем, кто одновременно участвовал в февральской загородной прогулке, похоронах Быстрова, вечере 29 октября. Одни отправлялись в карцер (как мы помним, именно в тот момент ряду студентов присудили рекордные 2 недели), другие лишались права на освобождение от платы за учебу и льготных условий проживания в общежитии и т.д. Попечитель в предложениях своих нашел наказания «снисходительными».

Предосудительным было признано участие студентов в вечере по подписке на постоялом дворе Бычкова в октябре 1895 г. Массовое собрание в том же месяце в доме на Уржатке у студента Левина так же не обошел своим вниманием инспектор. В Штрафной книге отмечалось: «Не усматривая в означенном собрании (студент именинник) ничего предосудительного, я тем не менее повергаю означенный вопрос на благоусмотрение Вашего превосходительства, так как на таких вечерах, где собираются студенты, хотя бы и на именинный пирог, но в большом количестве (1520 человек) могут происходить иногда нежелательные для студентов и университета неожиданности» [1. 109-110].

В качестве отступления упомянем о случаях «разрядки» напряжения в атмосфере бытия студентов. Корпоративизация досуга, на борьбу с которой круглый год были направлены усилия инспекции и правления, находила свою свободную реализацию лишь в день 22 октября. Университетский праздник, который начинался торжественным актом в ИТУ, продолжался затем в здании общественного собрания. Здесь пробуждалась воля студента, а праздник превращался в своего рода карнавальное действо, готовились к которому заблаговременно. Здесь находилось применение певческим талантам бывших семинаристов. Морачев- ский вспоминал о своем прекрасном товарище и обладателе столь же «прекрасного голоса» А. Щеглове по прозвищу «Птица», которого «знал весь город». Основные события вечера разворачивалось в так называемой «мертвецкой» - комнате в нижнем этаже собрания, где располагался буфет для студентов. Так писал Морачевский о празднике по окончании официальной части: «“Мертвецкая” превращалась в настоящий ад. Спорили. Кричали. Пели. Плакали. Целовались. Танцевали. Студент из категории “вечных”, большой весельчак и балагур, медик Т. приносил с собой барабан. Отбивая мерные удары, он вносил в атмосферу мертвецкой настоящий хаос. Отнять барабан удавалось только после целого ряда ухищрений и уговоров и то тогда, когда владелец его лежал где-нибудь под столом или за буфетной стойкой. В конце концов его примеру следовали остальные товарищи, полегшие “мертвыми костьми”». Там же мы читаем: «Наутро особой комиссией собирались и убирались “трупы”, разыскивались перепутанные шапки, башлыки, галоши, пальто, шубы. Студенческое добро валялось по всему собранию, по улицам... Праздник на несколько дней вышибал из планомерной колеи жизнь, которая не скоро входила в обычное русло» [17. С 427] . Заметим, что происходящему ни полиция, ни университетское начальство не противодействовали, забывая о «правилах» только в этот день.

Не случайно, что и кульминация протеста рождалась в акте массового неповиновения. 27 октября 1898 г. перед вступительной лекцией профессора Живаго, на которой присутствовал весь служебный состав университета, а также попечитель учебного округа, в толпе студентов раздался шум. Григоров- ский отмечал по этому поводу: «Первоначально трудно было что-либо разобрать; самый шум походил на гул; но потом в отдельных голосах некоторых студентов, в массе и на хорах (в особенности на хорах) собравшихся и потому естественно оставшихся незаметными, послышалось: “Долой инспектора”». наказание штрафной протест контроль

Этот день стал предтечей протестов 1899 г. Накануне его инспектор отправил в карцер студента Мельникова, отказавшегося снять перед ним фуражку. Вскоре после этого студент Покровский пригласил Григоровского в аудиторию. Разговор в ней с массой студентов, впрочем, был недолгим. В ответ на вторичное приглашение со стороны студентов Еланцева и Хицунова «для объяснений» инспектор заявил: «Объяснятся с целым курсом бесполезно, а если им желательно беседовать со мной, пусть по одному в свободное время приходят ко мне в кабинет». Обструкция на лекции профессора Живаго, таким образом, была выражением оскорбления студентов, масса которых не получила ответ на вызов инспектора. Бесспорно, что и сами студенты осознавали действенность массовых стратегий сопротивления. 24 февраля 1899 г. тот же Гречищев заявил на сходке: «Нужно вести дело серьезно, иначе ни черта не выйдет. Не будем являться на лекции, не будем говорить в одиночку с начальством» [1. С. 205]. На сходке 2 марта студент Рубецкой, осознавая значимость «массового» аспекта в протесте, предложил товарищам «в случае исключения» «устроить круговую поруку», подавая «заготовленные заблаговременно прошения об увольнении» [23. Л. 9 об.].

Своевременным видится отметить то значение, которое инспекция и правление отводили ответной мере, направленной на разбитие коллектива и персонификацию ответственности. Проявилось это не только в настойчивом желании инспектора говорить со студентами «по отдельности», но прежде всего в строгом учете педелями всех участников сходок, беспорядков, вечеров и т.д. Каждый участник массового мероприятия по возможности запоминался, а список провинившихся позволял расправиться с отдельными студентами, так как совокупность их для карающей системы оставалась пугающей и недосягаемой. Трудно объяснить в этой связи выводы из доклада Ваннов- ского, в котором глубинные причины беспорядков усматривались «в полной беспризорности учащейся молодежи», «разобщенности студентов как между собою, так и с профессорами и инспекцией». Авторы доклада представили движущую силу протеста не иначе как главным инструментом борьбы с ним. Впрочем, есть в этих словах и определенная последовательность: по мысли составителей, узаконение форм коллективной активности студенчества лишило бы смысла нелегальные массовые протесты, а «возможность корпоративного устройства студентов» могла минимизировать значение тайных организаций [3. С. 65, 68].

Однако за коллективизацией протеста мы не можем упустить из виду и другую стратегию сопротивления. Связана она с моделями реакций на внушения, выговоры и наказания. И здесь мы встречаем неоднозначную картину. С одной стороны, отдельные студенты при столкновении с необходимостью соблюдать правила, реальные и придуманные, обоснованные и абсурдные, предпочитали прямо выражать свой протест, что в восприятии инспектора выглядело «дерзким» и «грубым». В октябре 1893 г. группа студентов не уступила в коридоре место ректору. В ответ на замечание инспектора один из них, А. Панов, оглянулся по сторонам и спросил: «А разве ему мало места?». В Штрафной книге мы встречаем, например, случаи открытого игнорирования предписаний относительно формы. В записи от 16 мая 1894 г. инспектор отмечал в Штрафной книге: «Как зимою большинство носило шубы, а не форменное пальто и шапки, так теперь приблизительно около 100 человек носит партикулярное пальто. Некоторые прямо говорят, что нет нужды в форменном пальто».

Тогда же студент 2-го курса Цейтлин в присутствии инспектора усомнился в необходимости соблюдать форму, за что был отправлен в карцер на сутки [1. С. 59]. В августе 1894 г. студент Алчедаевский попросил Пятницкого «выражаться осторожнее», когда тот пригрозил ему «сообщить о его доблестях в правление» (несоблюдение формы и приветствий). В октябре от второкурсника Барзаковского, не удостоившего инспектора поклоном, последний услышал следующую реплику: «Я раскланиваюсь только с тем, от кого могу видеть для себя полезность и кого уважаю». В январе 1895 г. студентам Сокольникову и Ермоловичу был сделан выговор за резкий тон по отношению к профессору А.В. Репреву. Студент Жуков однажды демонстративно отказался говорить с инспектором, а на требование «держаться прилично» ответил: «Все это такая мелочь» и т.д.

Со всем тем более распространенной практикой реакции на выговоры инспектора мы можем признать ложное уклонение, когда провинившийся обещает непременно исправиться, но всякий раз поступает по- своему. Формальные признаки уважения к начальству стали достойным ответом на формальные же, с точки зрения студентов, предписания. «Самых честных правил» инспектор Пятницкий, по-видимому, впадал в недоумение, когда после заверений впредь соблюдать предписания студенты вновь подавали повод к нареканиям инспекции. Так поступал тот же Флеров, «произведя» угнетающее впечатление своим видом в комиссии по расследованию обстоятельств танцевального вечера 29 октября. Когда члены комиссии поинтересовались его самочувствием, Флеров заявил, что у него «тиф, 40 градусов». Однако инспектор отметил в Штрафной книге, что в общежитии в тот день он «держал себя, как объективно здоровый» [1. С. 42]. Систематично, но вежливо избегали требований соблюдать форму студенты В. Виноградов, В. Скворцов, В. Сперанский и др. 19 октября 1895 г. правление ИТУ уведомило, что ко всем студентам, которые «в текущем семестре не обзаведутся форменной одеждой», будут применены «более строгие меры». А.П. Пятницкий, подавший предварительно рапорт по этому вопросу, писал: «Студенты приводят в оправдание своей неисполнительности, что они “средств не имеют на форменное пальто” или “приобретут пальто тогда, когда деньги будут”, а срока не указывают» [1. C. 108].

Ранее, в декабре 1893 г., инспектор потратил неделю на разговоры со студентами по поводу непосещения их церкви в царские дни. Запись в Штрафной книге не лишена экспрессии оскорбленных чувств: «Странным мне кажется самый характер формального приглашения студентов в Царские дни. Раз бы навсегда вменить студентам в обязанность знать высокоторжественные Царские дни и чтить их». И далее: «А то приходится слышать при расспросах студентов о причинах непосещения церкви, что иной забыл, иной не знал, иной опоздал (не в первый уже раз) и т.д.» [Там же. С. 35-36].

Умолчание и вежливость, за которыми следовал уход от тягостных повинностей, таким образом, были средством сопротивления не менее действенным, чем открытый протест. Парадокс заключается в том, что попытка сохранить свободное пространство повседневности, код собственной идентичности осуществлялась за счет намеренного сокрытия этой идентичности, демонстративной деперсонификации. В феврале 1898 г. на страницах томской газеты «Сибирский вестник» была опубликована телеграмма Эмилю Золя. Желая внушить «нравственное сознание правоты» деятельности писателя в связи с делом Дрейфуса и руководствуясь порывом донести сочувствие «великому борцу и защитнику самых святых прав человека», адресанты - шестеро студентов - тем не менее в телеграмме пожелали остаться неназванными [15. 1898. 26 февр.]. Стоит ли удивляться, что усилия инспекции были мгновенно направлены на выявление «скрытых» лиц. Ими оказались студенты Данилов, Еланцев, Ефремов, Колошин, Крагинов, Травин. За содеянное все они получили выговор [1. С. 162-163].

Истинный свой облик, таким образом, студент Императорского Томского университета обретал лишь будучи сокрытым маской. Речь, конечно же, о маске символической, однако, что характерно, иррациональное нетерпение инспекции вызывало и участие студентов во вполне материальных маскарадах. Так, в декабре 1895 г. студент И. Громов был обнаружен в местном театре «в маскараде», «партикулярном платье и маске», за что получил замечание от помощника инспектора Доброхотова. Н. Алексеев тогда же «в маскараде» был «замаскированным», о чем имеется запись в Штрафной книге. И впредь «замаскированные» удостаивались чести быть занесенными на страницы этой книги.

24 февраля 1899 г. студенты Томского университета, отказавшись покинуть аудиторию главного корпуса, стали подписывать телеграмму с выражением солидарности петербургским студентам. Планировалось отправить и петицию министру народного просвещения. Университет был признан студентами временно закрытым. 2 марта, как уже было упомянуто, в той же аудитории состоялась вторая общестуденческая сходка. На ней зачитывались письма из столицы и отрывки из немецких газет. «Эти письма, - вспоминал Гречищев, - стимулировали боевое настроение томского студенчества, а оно и без того оставалось массово боевым в такой степени, что забастовка протекала единодушно, без штрейкбрехеров». Зашла речь и о наказаниях, которые не заставили себя ждать. В томе же месяце масса протестующих была разбита на стройные «кондуитные» списки, систематизированные по степени тяжести наказания. Более 60 студентов были исключены из университета. Часть из них была лишена права обратного поступления. Многие были высланы «на родину». 6 марта на станции Ме- женинова (ныне Томск-I) состоялись проводы студентов, где присутствовали «встревоженные» горожане: интеллигенция, рабочие, видные общественные деятели. Был там и директор Томского технологического института Е.Л. Зубашев. Отъезжающие студенты благодарили за сочувствие. «Прощальная речь исключенного и высылаемого студента» нашла свое выражение в стихотворении «В память 6-го марта 1899 г.». Звучали строки из письма «От сочувствующих гимназисток». Вскоре последовало официальное закрытие университета. Всем студентам было предложено подать «индивидуальное заявление» для восстановления в университете. Гречищев вспоминал: «Значительное количество студентов предпочло разъехаться, а не спешить с заявлениями об обратном приеме в университет, тем более что ожидался жесткий подход со стороны администрации к таким заявлениям».

Безусловно, университетское руководство и инспекция были нацелены на мишень деколлективизации протеста, но солидарность и память о весне 1899 г. и позднее продолжали жить среди студентов. После возобновления занятий осенью того же года в Штрафной книге было зафиксировано, что так называемые сторонники другой партии, т.е. подавшие прошения об обратном поступлении, встречают не самый лучший прием со стороны сочувствующего большинства, для обозначения которых использовалось слово «обструкторы». Так, 22 октября в гостинице «Россия» группа студентов из числа последних встретила криками «Подлец!» некоего Нарциссова. Ночью на Ярлыковской улице завязалась драка. Предметом недопонимания послужило то же оскорбление в адрес двух студентов. По тем же причинам позднее инспектор Григоровский доложил ректору о том, что в начале ноября 1900 г. группа студентов юридического факультета ИТУ, явившись послушать лекцию в Томский технологический университет, вынуждена была отказаться от своих планов. Один из студентов-технологов перед лекцией выступил перед аудиторией со следующими словами: «Среди нас, господа, есть такие студенты университета, которые скомпрометировали себя во время известного студенческого движения 1899 года... Таковым не место среди нас, и я от лица нас и от лица всего курса предлагаю им оставить аудиторию». Григоровский отмечал, что вслед удалявшимся студентам университета «раздались аплодисменты и свист» [24. Л. 22].

Глубинные причины массовых протестов не были устранены, а потому волны новых «обструкций» были неизбежны. Заметим, что в 1901 г. репрессии против студентов были усилены тем, что над исключенными из университетов, по так называемым Временным правилам, нависала угрозы «попасть в солдаты». Жесткое подавление в дореволюционный период, впрочем, чередовалось и умеренными уступками. В частности, в период Первой русской революции, в августе 1905 г., в вузах была отменена инспекция. Прежняя сфера деятельности этой структуры передавались в ведение проректоров и профессорских дисциплинарных судов. Видимо, были учтены и положения из доклада Ванновского, когда студентам было дано право создавать коалиционные органы студенческого самоуправления. Однако отмечается, что «по мере спада революции эти права были значительно урезаны» [25. С. 23].

Подводя итог настоящему исследованию, отметим, что события 1899 г. имели широкие предпосылки, код которых зашифрован в структуре повседневности студента 1890-х гг., равно как и более ранних периодов. Бытие студента, университетское и частное, в рассмотренный период оказалось под куполом неустанного надзора инспектора, его помощников и педелей, правления университета. Практика реализации тотального контроля фактически стерла грань между личной и профессиональной повседневностями учащихся, создав ситуацию, при которой приоритетными предметами паноптического наблюдения становились не столько успеваемость и взаимоотношения с профессорами, сколько досуг, индивидуальные предпочтения, в частности в одежде и книгах, дружеские и личные связи, религиозные чувства.

Целенаправленный и намеренный характер нарушений установленных правил, которые далеко не исчерпывались писаными положениями, заставляет нас судить о них как о практиках сопротивления студенчества тотальному дисциплинарному надзору. Реализовывались эти практики по траекториям коллективизации протеста, открытого недовольства и деперсонификации в моделях поведения студента с инспектором и университетским руководством. Именно на противодействие этим аспектам была направлена философия подавления, которая рядом со словом объекта этого влияния - студента Императорского Томского университета нашла отражение в депрессивных хрониках Штрафной книги.

Литература

1. Штрафная книга Императорского Томского университета. 1893-1900 // Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 102. Оп. 12. Д. 17. 231 с.

2. Правила для студентов университета. Томск : Типо-литография Михайлова и Макушина, б. г. 54 с.

3. Ванновский П.С. Доклад о студенческих беспорядках 1899 года // Издание журнала «Северная Пальмира» (В.С. Туманина). СПб. : Т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1906. С. 1-68.

4. Голос из общества // Студенческое движение 1899 г. : сб. под ред. В.Г. и А.Г. Чертковых (Второе издание «Свободного слова»). Purleigh,

5. Maldon, Essex, England, 1900. № 29. С. 9-25.

6. Комиссия Ванновского // Студенческое движение 1899 г. : сб. под ред. В.Г. и А.Г. Чертковых (Второе издание «Свободного слова»).

7. Purleigh, Maldon, Essex, England, 1900. № 29. С. 30-35.

8. Пайпс Р. Русская революция: в 3 кн. Кн. 1. Агония старого режима. 1905-1907. М. : Захаров, 2005 [Электронный ресурс] // Публичная библиотека.

9. Гречищев К.М. Из жизни студентов Томского университета (до 1900 г.) // Императорский Томский университет в воспоминаниях современников / сост. С.Ф. Фоминых (отв. ред.), С.А. Некрылов, М.В. Грибовский и др. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2014. С. 368-406. ГАТО. Ф. 102. Оп. 1. Д. 68.

10. Тимашев С.М. Отрывки из воспоминаний старого студента // Императорский Томский университет в воспоминаниях современников /сост. С.Ф. Фоминых (отв. ред.), С.А. Некрылов, М.В. Грибовский и др. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2014. С. 279-285.

11. Рубинштейн Л.И. Воспоминания первого студента Императорского Томского университета // Императорский Томский университет в воспоминаниях современников / сост. С.Ф. Фоминых (отв. ред.), С.А. Некрылов, М.В. Грибовский и др. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2014. С. 407-420. ГАТО. Ф. 126. Оп. 1. Д. 480.

12. Устав общежития студентов при Томском университете // Циркуляр по Западно-Сибирскому учебному округу. Год III. № 8. 1888. С.171-174.

13. Права и преимущества университетов / Об инспекторе студентов и его помощниках // Свод уставов ученых учреждений и учебных заведений ведомства Министерства народного просвещения. Т. XI, ч. 1. СПб., 1893. С. 73-74.

14. Инструкция для инспекции студентов Императорского Юрьевского университета // Министр народного просвещения, Статс-секретарь граф Делянов. 12 сент. 1895 г.

15. Сибирский вестник политики, литературы и общественной жизни. Томск. Сибирская жизнь. Томск.

16. Зарницын Н. Дни Юности // Императорский Томский университет в воспоминаниях современников / сост. С.Ф. Фоминых (отв. ред.), С.А. Некрылов, М.В. Грибовский и др. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2014. С. 421-427.

17. Отчет о состоянии Императорского Томского университета за 1893 г. Томск : Типо-литография П.И. Макушина, 1894. 82 с.

18. ГАТО. Ф. 102. Оп. 2. Д. 168.

19. ГАТО. Ф. 102. Оп. 1. Д. 85.

20. Список студентов и посторонних слушателей Императорского Томского университета за 1896-97 академический год. Томск : Типолитография П.И. Макушина, б. г.

21. Духовная школа: Сборник. М. : б. и. 1906. 348 с.

22. ГАТО. Ф. 102. Оп. 10. Д. 6.

23. ГАТО. Ф. 102. Оп. 10. Д. 97.

24. Ищенко О.В. Правовое положение сибирского студенчества в начале ХХ в. // Сборник научных трудов преподавателей и сотрудников филиала Уральской академии государственной службы в г. Лангепасе / сост. О.В. Ищенко. Екатеринбург, 2003. Вып. 1. С. 22-31.

25. Through the Pages of the Penal Book: The System of Punishments and the Practice of Students' Resistance to Disciplinary Supervision at the Imperial Tomsk University (1893-99)

26. Aleksey O. Stepnov, Tomsk State University (Tomsk, Russian Federation).

27. Sergey F. Fominykh, Tomsk State University (Tomsk, Russian Federation).

References

1. State Archive of Tomsk Oblast (GATO). Fund 102. List 12. File 17. Shtrafnaya kniga Imperatorskogo Tomskogo universiteta. 1893-1900 [The Penalty book of the Imperial Tomsk University. 1893-1900].

2. Imperial Tomsk University. (s.d.) Pravila dlya studentov universiteta [Rules for university students]. Tomsk: Tipo-litografiya Mikhaylova i Makushina.

3. Vannovskiy, P.S. (1906) Doklad o studencheskikh besporyadkakh 1899 goda [Report on student unrest in 1899]. In: Izdanie zhurnala “Severnaya Pal'mira” (V.S. Tumanina) [Publication of V.S. Tumanin's journal “Severnaya Palmira”]. St. Petersburg: T-vo R. Golike i A. Vil'borg.

4. Chertkovykh, V.G. & Chertkovykh, A.G. (eds) (1900) Golos iz obshchestva [A voice from society]. In: Studencheskoe dvizhenie 1899 g. [Student Movement of 1899]. Is. 29. Purleigh, Maldon, Essex, England. pp. 9-25.

5. Chertkovykh, V.G. & Chertkovykh, A.G. (eds) (1900) Komissiya Vannovskogo [The Vannovskiy Commission]. In: Studencheskoe dvizhenie 1899g. [Student Movement of 1899]. Is. 29. Purleigh, Maldon, Essex, England. pp. 30-35.

6. Pipes, R. (2005) Russkaya revolyutsiya: v 3 kn. [Russian revolution: in 3 books]. Book 1. Moscow: Zakharov.

7. Grechishchev, K.M. (2014) Iz zhizni studentov Tomskogo universiteta (do 1900 g.) [From the life of students of Tomsk University (before 1900)]. In: Fominykh, S.F. et al. (eds) Imperatorskiy Tomskiy universitet v vospominaniyakh sovremennikov [The Imperial Tomsk University in the memoirs of contemporaries]. Tomsk: Tomsk State University.

8. State Archive of Tomsk Oblast (GATO). Fund 102. List 1. File 68. (In Russian).

9. Timashev, S.M. (2014) Otryvki iz vospominaniy starogo studenta [Excerpts from the memories of an old student]. In: Fominykh, S.F. et al. (eds) Imperatorskiy Tomskiy universitet v vospominaniyakh sovremennikov [The Imperial Tomsk University in the memoirs of contemporaries]. Tomsk: Tomsk State University.

10. Rubinshteyn, L.I. (2014) Vospominaniya pervogo studenta Imperatorskogo Tomskogo universiteta [Memories of the first student of the Imperial Tomsk University]. In: Fominykh, S.F. et al. (eds) Imperatorskiy Tomskiy universitet v vospominaniyakh sovremennikov [The Imperial Tomsk University in the memoirs of contemporaries]. Tomsk: Tomsk State University.

11. State Archive of Tomsk Oblast (GATO). Fund 126. List 1. File 480. (In Russian).

12. A Circular in the West Siberian educational district. Year III. No. 8. 1888. pp. 171-174. Ustav obshchezhitiya studentov pri Tomskom univer- sitete [Charter of the student hostel at Tomsk University].

13. Russian Empire. (1893) Svod ustavov uchenykh uchrezhdeniy i uchebnykh zavedeniy vedomstva Ministerstva narodnogo prosveshcheniya [Charters of scientific and educational institutions of the Ministry of National Education]. Vol. XI. Pt. 1. St. Petersburg: [s.n.]. pp. 73-74.

14. Anon. (1895) Instruktsiya dlya inspektsii studentov Imperatorskogo Yur'evskogo universiteta [Instructions for the students' inspectorate of the Imperial Yuryevsky University]. Minister of National Education, Secretary of State Count Delianov. 12 Sep 1895

15. Sibirskiy vestnikpolitiki, literatury i obshchestvennoy zhizni. (n.d.) Tomsk.

16. Sibirskaya zhizn '. (n.d.) Tomsk.

17. Zarnitsyn, N. (2014) Dni Yunosti [Days of youth]. In: Fominykh, S.F. et al. (eds) Imperatorskiy Tomskiy universitet v vospominaniyakh sov- remennikov [The Imperial Tomsk University in the memoirs of contemporaries]. Tomsk: Tomsk State University.

18. Imperial Tomsk University. (1894) Otchet o sostoyanii Imperatorskogo Tomskogo universiteta za 1893 g. [Report on the state of the Imperial Tomsk University for 1893]. Tomsk: Tipo-litografiya P.I. Makushina.

19. State Archive of Tomsk Oblast (GATO). Fund 102. List 2. File 168. (In Russian).

20. State Archive of Tomsk Oblast (GATO). Fund 102. List 1. File 85. (In Russian).

21. Imperial Tomsk University. (s.d.) Spisok studentov i postoronnikh slushateley Imperatorskogo Tomskogo universiteta za 1896-97 akad- emicheskiy god [List of students and outside listeners of the Imperial Tomsk University for the 1896-97 academic year]. Tomsk: Tipo-litografiya P.I. Makushina.

22. Anon. (1906) Dukhovnaya shkola: Sbornik [Theological School: A collection]. Moscow: [s.n.].

23. State Archive of Tomsk Oblast (GATO). Fund 102. List 10. File 6. (In Russian).

24. State Archive of Tomsk Oblast (GATO). Fund 102. List 10. File 97. (In Russian).

25. Ishchenko, O.V. (2003) Pravovoe polozhenie sibirskogo studenchestva v nachale XX v. [The legal status of Siberian students in the early twentieth century]. In: Ishchenko, O.V. (ed.) Sbornik nauchnykh trudov prepodavateley i sotrudnikov filiala Ural'skoy akademii gosudarstvennoy sluzhby v g. Langepase [Collection of research works of the faculty and staff of the branch of the Ural Academy of State Service in Langepas]. Is. 1. Yekaterinburg: [s.n.]. pp. 22-31.

Размещено на Allbest.ru