К вопросу об ограничении свободы договора

Жизнь современного общества постоянно усложняется, меняются и подходы в правовом регулировании договорных отношений. Абсолютная свобода в договоре, не смотря на частный характер таких отношений, представляется невозможной, «внутри ее самой уже заложено ограничение частной свободы, так как договор всегда будет кого -то обязывать, а значит, ограничивать личную свободу, и в этом смысле свобода договора представляет собой возможность добровольно ограничивать свою свободу»[1].

Невозможность абсолютной свободы в договоре обусловлена еще и тем, что сложный характер социальных взаимосвязей порождает достаточно тесное взаимодействие частных и публичных механизмов, и требует со стороны государства определенных мер при осуществлении правового регулирования. Интерес представляет вопрос о причинах вмешательства государства в частноправовые, а конкретнее - договорные отношения субъектов. Нам представляется обоснованным использовать для объяснения причин такого вмешательства «баланс интересов», который в договорных отношениях будет проявляться в закреплении защитных механизмов, обеспечивающих полноценную реализацию интересов собственно участников договора и одновременно недопустимость злоупотребления правом в отношении других лиц, включая государство.

Основополагающая задача реформирования гражданского законодательства, и в первую очередь базовых норм обязательственного права (включая положения о договоре и о свободе договора), состояла в укреплении, упорядочении и стабилизации рыночных отношений и устойчивости гражданского оборота. Не последнее место для реализации поставленной задачи занимает защита кредитора, как главной фигуры обязательственных, в том числе и договорных правоотношений. Но, сталкиваясь с существом договорного правоотношения, в котором наибольшее распространение приобретают синаллагматические связи, становится понятно, что любой из контрагентов такого договора (как на стадии принятия решения о вступлении в договор, в процессе реализации договорного правоотношения либо на этапе его изменения или расторжения) может проявлять себя и как кредитор и как должник. Следовательно, фигура «кредитора» в договоре представляется весьма условной и используется для обозначения субъекта, наделенного правом требовать встречного предоставления от должника. При таком восприятии фигуры «кредитора» не вызывает противоречий использование понятий «сильной» и «слабой» стороны договора на стороне кредитора, «профессионализма» и иных особенностей, определяющих личный статус последнего. С одной стороны, свободная реализация воли и принцип свободы договора позволяют участникам договорных отношений максимально выгодно осуществлять свои права, но, с другой стороны, экономическое неравенство в рыночных отношениях позволяет использовать договорную свободу для навязывания собственной воли и, как следствие, злоупотреблений. Такой подход к осуществлению гражданских прав недопустим и введение в гражданское законодательство принципа добросовестности направлено как на защиту интересов участников договорных отношений, так и одновременно может рассматриваться как ограничение договорной свободы.

Наполнение законодательства исключительно диспозитивными правилами в договорных отношениях лишило бы государство возможности осуществлять его основную функцию защиты интересов как отдельных участников общества, так и всего общества в целом, а так же реализацию социальных программ, что в конечном итоге причинило бы ущерб и экономическим основам государства. В условиях современного гражданского оборота свобода договора заканчивается там, где начинается защита публичного интереса[2].

Следует признать, что наличие в гражданском законодательстве императивных норм достаточно велико, а любое, обязательное к исполнению, правило лишает сторон выбора, тем самым ограничивая свободу в договоре. Среди примеров императивных норм, ограничивающих свободный выбор сторон в публичных интересах, следует отметить, в частности, и нормы о публичном договоре, о предварительном договоре, и о договоре присоединения и то, как эти базовые положения реализованы в конкретных договорах, где регулирование осуществляется на основе специальных норм. договор гражданский правоприменение

Существование императивной нормы закона всегда требует ее исполнения, и, следовательно, должен присутствовать правовой механизм, обеспечивающий такое исполнение. Для стимулирования (а в большинстве случаев для понуждения) к исполнению императивных предписаний законодателя используется институт недействительности сделок, применяемый к договору вследствие прямого указания в законе (ст. ст. 420, 431,1 ГК РФ). Нарушение любой императивной нормы закона влечет неблагоприятные последствия для части договора, либо всего соглашения, если интерес сторон находиться в таком соглашении исчерпывается теми положениями, которые не могут существовать вследствие недействительности. Исследуя институт недействительности сделок в доктрине применительно к принципу свободы договора, мы сталкиваемся с совершенно различным пониманием его предназначения. В целом следует выделить две тенденции[3], согласно которым недействительность является механизмом ограничения договорной свободы и, на первый взгляд, противоположный подход, состоящий в признании за недействительностью гарантии в реализации принципа свободы договора. Аргументы в пользу первой тенденции основаны на существовании в гражданском законодательстве определенного количества императивных предписаний, отступление от которых влечет негативные последствия для сторон договора. В частности, стороны не получают того правового результата, к которому стремились, а, напротив, наличествует принудительное вмешательство публичного порядка с понуждением к выполнению последствий, предписанных законом. При этом институт недействительности, используя понятия «оспоримости» и «ничтожности» сделок и различные правовые последствия, позволяет охватить и общие запреты на недобросовестное поведение участников договора. Аргументы, на которых базируется существование второй тенденции восприятия института недействительности сделок, как гарантии обеспечения договорной свободы, сводятся к поддержанию «существа законодательного регулирования» и недопущения, тем самым, попрания устойчивости правопорядка. Такая стабильность достигается через отрицание законодателем правового эффекта таких соглашений и отсутствием правовой защиты для недобросовестных участников договора. Понимание «существа законодательного регулирования» носит весьма неоднозначный характер, примером чему могут служить различные доктринальные подходы к вопросу о возможности заключать договор купли-продажи недвижимости, наделяя его обеспечительной функцией, и соответствии последнего закону или противоречащим «существу законодательного регулирования»[4].

Нам представляется, что аргументация, состоящая в признании таких сделок ничтожными и противоречащими существу законодательного регулирования вследствие неопределенности в вопросе принадлежности объекта недвижимости и, следовательно, нарушении основных принципов функционирования реестра недвижимости, не вполне соответствует действительности. Во-первых, в законодательстве нет ограничений для выбора и использования обеспечительных способов (ст. 329 ГК РФ позволяет соглашением сторон установить иной, помимо регламентированных, в частности, залога, задатка, гарантии, обеспечительного платежа, способ). Во - вторых, законодатель допускает совершение сделок под условием (ст. 157 ГК РФ), и в-третьих, в законодательство включены нормы, позволяющие защитить как участников договора, так и третьих лиц при возникновении спорных ситуаций по вопросу регистрации перехода прав на объект недвижимости при купле-продаже (в частности, ст. ст. 8.1, 157.1, 551 ГК РФ).

Направленность второй тенденции на первый план выводит именно обеспечительную функцию института недействительных сделок, но такие гарантии достигаются через императивные предписания, ограничивающие свободу в договорных отношениях для их участников. Следовательно, признавая за институтом недействительности суть гарантий в реализации принципа свободы договора, совершенно не обязательно отрицать его направленность на ограничение проявлений свободы в договорных отношениях. Ведь введение любого ограничения следует рассматривать не как самоцель, а как средство для достижения цели. Поскольку общая направленность реформирования гражданского законодательства направлена на придание гражданскому обороту стабильности и защиту интересов кредитора (но «кредитора» не только как участника конкретного обязательственного (в т.ч. договорного) правоотношения, а в широком понимании данного термина, охватывающего всех участников гражданского оборота), законодатель смог достигнуть поставленной цели, используя, в том числе, нормы института недействительности сделок.

Реформа гражданского законодательства в части общих положений обязательственного права обогатила институт договора статьей 431.1[5], посвященной недействительности последнего. Содержание второго пункта указанной статьи может послужить иллюстрацией того, как законодатель использует механизм недействительности и для ограничения свободы договора и как гарантии обеспечения таковой.

По общему правилу в предпринимательской деятельности недобросовестный участник договора (чья недобросовестность проявилась в принятии исполнения, но отсутствия совершения полностью либо в части собственных обязанных действий), лишается возможности требовать в судебном порядке недействительности такого договора. Безусловно, такое положение следует рассматривать как проявление обеспечительной функции недействительности, гарантирующем добросовестной стороне сохранение существующего правоотношения, и возможность судебного понуждения к его исполнению, поскольку договор считается действительным и для сторон сохраняются все последствия (правовой результат, к которому стремились стороны). И в этом же пункте прослеживается и первая тенденция понимания недействительности, когда через императивное установление исключений со ссылкой на ст. ст. 173, 178, 179 ГК РФ и несоблюдение общего принципа добросовестности, законодательно не признаются правовые последствия такого соглашения, а сам договор может быть признан недействительным.

Особый интерес вызывает пункт третий рассматриваемой статьи, позволяющий участникам предпринимательской деятельности после признания договора недействительным заключить соглашение об иных, относительно закона, правовых последствиях недействительности. Здесь законодатель допускает применение сторонами принципа свободы договора при заключении весьма своеобразного соглашения - направленного на установление правовых последствий, т.е. того правового результата, к которому стремились участники договора и достичь которого оказалось невозможным вследствие признания этого договора недействительным. При этом, рассматривая такое соглашение как договор, законодатель во избежание злоупотреблений вводит ограничения свободы, используя «направленность интереса» на третьих лиц и на сохранение публичного порядка. Определенные элементы, составляющие принцип свободы договора будут реализованы, как- то: свобода в принятии решения о заключении собственно такого соглашения и свобода при определении его содержательной части. Свобода выбора контрагента будет отсутствовать, также как и свобода выбора вида договора, поскольку эти аспекты уже предопределены фактической ситуацией и указаниями закона. Закрепляя данное положение законодатель стремится как реализовать одну из функций гражданского права - а именно привить уважение к закону, через недопущение попрания устойчивости правопорядка (в проявлении обеспечительной направленности института недействительности), так и сохранить устойчивость гражданского оборота, когда сторонам позволено, отказавшись от реституционных последствий, в максимально допустимых законом пределах все же получить, хоть и несколько видоизмененный результат, на который был направлен первоначальный договор. При этом полученный результат не должен затрагивать ни интересов третьих лиц, ни публичных интересов, иными словами, поведение участников такого соглашения при его заключении должно быть добросовестным. На наш взгляд недействительность сделок следует рассматривать как институт, выполняющий одновременно несколько функций, который в своем последовательном осуществлении через механизм ограничения договорной свободы гарантирует защиту добросовестным участникам гражданского оборота.

Допускается ограничение свободы не только императивными нормами закона, но и собственно договором. Примером такого ограничения могут служить специальные нормы, устанавливающие для сторон в конкретной договорной модели обычные условия реализации такого соглашения и позволяющие изменить эти условия соглашением сторон (например, ст. ст. 491, 665 ГК РФ), либо прямо предусматривающие возможность ограничения прав стороны по договору (в частности, ст. ст. 1007, 1033 ГК РФ). Учитывая, что свобода договора затрагивает правоотношение во всех его проявлениях: начиная с возникновения, переходя в осуществление и завершая прекращением, так и ограничения договорной свободы могут проявляться не только на этапе заключения договора, но и в процессе его реализации, захватывая и этап полного прекращения отношений. Такие ограничительные пределы договорной свободы будут касаться не только самих участников соглашения, но и затрагивать интересы иных лиц, правовой статус которых позволяет выявлять различную степень зависимости от договора. Можно обратиться, в качестве примера, к понятию «слабой» стороны договора, либо к фигуре «третьего лица», в пользу которого заключалось соглашение, либо рассматривать участников корпоративных отношений как субъектов - кредиторов, но не являющихся непосредственными участниками договорных отношений между юридическим лицом и его контрагентом. В научной доктрине, при исследовании характера ограничений принципа свободы договора, используется термин «организационные»^].

Ограничения договорной свободы, появляющиеся на основании собственно договора, можно распределить по группам:

- в первую из которых будут входить общие запреты, вытекающие из основных начал гражданского законодательства (п.4 ст.450.1 ГК РФ);

- а вторую будут составлять прямые указания закона (п.8 ст.448 ГК РФ).

Наполнение второй группы следует признать императивно-диспозитивным.

Такое разнообразие ограничений договорной свободы, возникающих как из прямых указаний закона, так и вследствие договора, потребовало их определенной систематизации. Ограничения договорной свободы не ограничиваются использованием только критерия основания для их возникновения, можно использовать также и критерии субъектного состава, и объектов, либо критерий направленности ограничения, иначе критерий «интереса». Значение такого упорядочения может иметь не только теоретическое, но и практическое, поскольку в применительной практике итоговое решение по конкретному спору может зависеть от «статуса» ограничения. Так, если ограничение будет признано относящимся к категории «негативных», т.е. изначально содержащих запрет на заключение договора, то позиция суда будет изначально направлена на поддержание такого запрета и не признание правовых последствий за спорным правоотношением.

В тех случаях, когда рассматриваемое ограничение имеет положительную («позитивную») направленность и предусматривают обязанность к совершению какого-либо действия (например, заключение договора с победителем торгов), направленность судебного разбирательства видится в первую очередь в защите нарушенных прав и будет сведена к сохранению правоотношения (в частности, в примере с лицом, выигравшем торги, через обязание судом организатора торгов заключить договор).

Использованные источники

1. Манджиев А.Д. Свобода воли в договорных правоотношениях/ А.Д. Манджиев. - М.: Статут, 2017. - 192 с.

2. Договорное право России: реформирование, проблемы и тенденции развития: Монография / Е.Е. Богданова, Л.Ю. Василевская, Е.С. Гринь и др./ под общ. ред. Л.Ю. Василевской. - М.: НОРМА, "ИНФРА-М", 2016. - 192 с.

3. Гончарова, В.А. Институт недействительности сделок как гарантия реализации принципа свободы договора/ В.А. Гончарова// Юрист. - 2018. - № 12. - С. 26-31.; Рогова, Ю.В. Институт недействительности сделки как основной элемент механизма ограничения свободы договора/Ю.В. Рогова // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. - 2016. - № 2. - С. 95-97.

4. Гончарова, В.А. Институт недействительности сделок как гарантия реализации принципа свободы договора/ В.А. Гончарова// Юрист. - 2018. - № 12. - С. 26-31.

5. Федеральный закон от 08.03.2015г. №42-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации»// Российская газета. - №52. - 13.03.2015.

6. Степкин, С.П. Гражданско-правовые ограничения свободы договора/ С.П. Степкин//Юрист. - 2018. - № 3. - С.19-23.

Размещено на Allbest.ru