Лингвистические исследования и экспертизы по делам экстремистской направленности: правовой статус эксперта и особенности экстремистского контента

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Лингвистические исследования и экспертизы по делам экстремистской направленности: правовой статус эксперта и особенности экстремистского контента

Огнев Д.А.

Аннотация

В статье рассматриваются проблемы, возникающие в ходе проведения лингвистического исследования и экспертизы по преступлениям и правонарушениям экстремистской направленности. Поднимаются вопросы, связанные с процессуальным закреплением статуса эксперта. Автором усматривается необходимость уточнения и расширения правового статуса эксперта, а также обосновывается необходимость разработки подробных и точных методов анализа, классификации и идентификации экстремистского контента с целью преодоления противоречий между экспертной и процессуальной составляющими уголовного судопроизводства по делам экстремистской направленности.

Ключевые слова: эксперт, лингвистическая экспертиза, идентификация экстремистского контента.

Abstract

Ognev D. A.

Linguistic studies and expertise in cases of extremist orientation: the legal status of an expert and features of extremist content

The article examines some problems may appear in the process of linguistic examination and linguistic study of extremist content in crimes and offenses of extremism. Questions related to the procedural fixing of the expert's status are being raised. The author sees the need to clarify and expand the legal nature of the expert, and also substantiatesthe need to develop detailed and accurate methods for analyzing, classifying and identifying extremist content in order to overcome the contradictions between the expert and procedural components of criminal proceedings in cases of extremism.

Keywords: expert linguist, linguistic examination, identification of extremist content.

Лингвистическая экспертиза является необходимой составляющей уголовного судопроизводства по делам экстремистской направленности. Между тем правовой статус самого эксперта остаётся неопределённым, даже двусмысленным. Так, согласно п. 23 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 28 июня 2011 г. № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности», «при назначении судебных экспертиз по делам о преступлениях экстремистской направленности не допускается постановка перед экспертом не входящих в его компетенцию правовых вопросов, связанных с оценкой деяния, разрешение которых относится к исключительной компетенции суда. В частности, перед экспертами не могут быть поставлены вопросы о том, содержатся ли в тексте призывы к экстремистской деятельности, направлены ли информационные материалы на возбуждение ненависти и вражды» (п. 23). Тем самым возникает разрыв между dejureи defacto: эксперт вправе охарактеризовать анализируемые материалы как, например, деструктивные, признание же их экстремистскими остаётся на усмотрение суда, что приводит к противоречиям между экспертной и судебной практикой - в том числе за счёт некорректного отождествления «деструктивных» и «экстремистских» действий. В Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 3 ноября 2016 г. № 41 «О внесении изменений в постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 9 февраля 2012 года № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» и от 28 июня 2011 г. № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» этот аспект остался без изменений. Фактически между экспертом и судом отсутствует обратная связь, а экспертиза становится юридической формальностью, результаты которой не имеют прямой причинно-следственной связи с решением суда.

Другое противоречие заложено в самом понятии «лингвистическая экспертиза», поскольку эксперт не всегда имеет дело собственно с языком: при осуществлении лингвистического исследования или экспертизы он часто работает с графическими изображениями, которые не являются единицами языка, но могут считаться единицами коммуникации, поскольку содержат некое сообщение. Входит ли их анализ в компетенцию эксперта? В этом случае ему приходится применять уже не лингвистический, а визуальный анализ, интерпретационные возможности которого намного шире, требующий от эксперта значительно большей образованности и эрудированности, выходящей за рамки квалификации, подтверждённой дипломом. Эксперт, как уже было отмечено, не должен вторгаться в правовое поле, которое находится вне его компетенции, - в то же время при анализе графических изображений он вынужден вторгаться в другие предметные области - историю, культурологию и политологию, в которых при отсутствии соответствующих документов о квалификации его суждения не имеют необходимого веса.

Обязывая эксперта оставаться в рамках своей компетенции, реальная юридическая практика в то же время принуждает его из неё выходить. Так, вопрос о коммуникативных намерениях автора материалов не может ставиться перед экспертом, поскольку эксперту не известна его личность, а значит, и его интенции: коммуникативные намерения могут расходиться с их реализацией, лингвист же может анализировать языковые факты - то, что сказал, а не хотел сказать автор. Особенно эта проблема актуальна в случае репостов в социальных сетях, когда при отсутствии комментария неизвестна ни цель, ни намерения, с которыми был сделан репост. Эксперт может лишь предположить, какую реакцию данные материалы вызовут у реципиента, но и это предположение фактически является выходом за рамки его компетенции, поскольку предполагает обоснование психологического, а не языкового порядка.

Объективность интерпретации, представленной в экспертном заключении, должна подтверждаться апелляцией к научной, преимущественно лексикографической литературе, например, толковым словарям или словарям арго, в которых обозначена стилистическая окраска тех или иных слов. Однако эксперт работает не со словами, а с контекстами, в которых слово, не являющееся оскорбительным по своему лексическому значению, может приобретать оскорбительный характер. В этом случае выводы эксперта при всей возможной объективности не подтверждаются литературой, а значит, могут не приниматься во внимание судом как недостаточно обоснованные. Всё вышеописанное создаёт разрыв между экспертной и судебной практикой, что приводит к недоверию общественности к экспертной деятельности и экспертизам по делам экстремистской направленности. Распространено мнение, согласно которому эксперт является лишь выразителем интересов следствия, тем самым его заключение лишено как таковой экспертной составляющей. Такое положение дел нельзя исключать полностью, однако в целом подобный взгляд является упрощением ситуации. Ниже проанализируем ряд примеров экстремистского контента, обозначив некоторые признаки и идеи, лежащие в его основе.

Идеологическим основанием современного российского экстремизма является специфически понимаемый русский национализм, являющийся калькой немецкого национал-социализма с заменой превосходства германской нации на превосходство славянского (русского) этноса и использованием славянских и псевдославянских графических образов и символов. Русский национализм, пропагандируя исключительность славянского (русского) этноса табуирует социальные и половые контакты с представителями других, в частности азиатских этносов, рассматривая сексуальные отношения между русскими и нерусскими как девиантные, аморальные и пропагандируя чистоту крови (рис. 1).

Рис. 1

Экстремистский контент может эксплуатировать не только древнерусский, но и имперский антураж, так как в имперский период российской истории национализм якобы составлял ядро идеологии. В качестве фона изображений, содержащих пропаганду и апологию экстремистских идей, часто используется чёрно-желто-белый триколор Российской Империи (рис. 2).

Рис. 2

История славянской цивилизации, существование которой в такой форме и в таких хронологических рамках, которые воспроизводят экстремистский контент, не подтверждается никакими научными данными, реконструируется в сознании реципиента за счёт внедрения в него мнимых фактов этой истории, таких как «победа над Китаем», якобы имевшая место «более 7500 лет» назад (рис. 4), в то время как сама китайская хронология начинается не далее как с третьего тысячелетия до н. э.

Экстремистский контент приписывает славянам неоспоримое культурное, моральное и физическое превосходство, обусловленное многотысячелетней историей славянской цивилизации, знание о которой забыто или «украдено» у русских в ходе вестернизации (рис. 3). Это представление апеллирует к национальному сознанию реципиента с целью вызвать у него чувства гордости за историю своей нации, а также неприязни и вражды к тем, кто «украл» эту историю и связанное с ней наследие.

Рис. 3

Славянская цивилизация, основанная на идеалах моральной и физической силы, ассоциируется с язычеством, в то время как принесённое с Запада христианство, вытеснившее язычество, прививает слабость и покорность (рис. 5). Экстремистский контент эксплуатирует еврейский генезис христианства, изображая его как средство порабощения, закабаления русских чужеземцами и, прежде всего, евреями, апеллируя к популярным конспирологическим теориям мирового еврейского заговора. Эти идеи воспроизводятся и в неоязыческой литературе: «За правое дело Русичи сражались во все времена, и умереть за это было честью для руса, потому что он получал вечную жизнь в РАЮ, то есть царстве Справедливости, где люди мирно живут и трудятся на синих полях свароговых, только нет там ни рабов, ни врагов, ни болезней, а княжит только Правь истинная. Понятие славянского Рая как мирного радостного труда на своей свободной земле - с какой философией это может сравниться? Мечта о вечном Ничегонеделаньи и поедании плодов с райских кущей под пение херувимов с архангелами - это мечта рабов, изнемогающих под плетьми надсмотрщиков, либо обычное времяпровождение хозяев, знающих, что всё за них сделают рабы» [3.С. 12].

Рис. 4

Христианская церковь представлена как враждебная по отношению к русским, подавляющая их национальное сознание через отрицание их истории и культуры.

Рис. 6 содержит оскорбительную для православных верующих номинацию патриарха «Содомский и Гоморрский», приписывающую ему соответствующие порочные качества. Религиозные символы христианства заменены на звезду Давида и Всевидящее Око, символы иудаизма, а также знак доллара, указывающий на коммерческий характер деятельности церкви. Верующие изображены как одноликая, лишённая индивидуальности масса. Фраза «Славяне [-] это варвары, говорящие на непонятном языке, люди второго сорта, это почти звери» должна вызвать резко негативную реакцию у реципиента, осознающего свою принадлежность к славянам. Периодизация славянской истории, представленная в нижней части изображения, основана на неоязыческой псевдославянской мифологии, которая возводит генезис человечества к славянам и нередко сопровождается также псевдолингвистическими выкладками на тему происхождения всех языков от русского. Эта мифология, возникшая в последние десятилетия XX века на волне возрождения интереса к мистике и оккультизму, представляет собой синтез фрагментов разных мифологий и оккультных учений - как древних, так и современных. Так, выше, на правой части рис. 5 изображена валькирия с рисунка К. А. Васильева, являющаяся персонажем германо-скандинавской, но никак не славянской мифологии; то же в случае с Асгардом («АсгардИрийский» на рис. 6), др.-сканд. Asgarбr, -- местом обитания германо-скандинавских богов (асов).

Рис. 6Патриарх Содомский и Гоморрский 'Табачник'

Рис. 7

Российское неоязычество, частично основанное, как было показано, на германской мифологии, также тесно связано с пропагандой немецкого национал-социализма. На рис. 7 представлена совокупность встречающихся в рамках экстремистского контента псевдославянских символов, основанных на свастике. Наиболее частотным из них является так называемый коловрат, символизирующий солнце, обновление и цикличность природных процессов.

Проанализированные материалы показывают «всеядность» экстремизма, который, пропагандируя якобы истинное знание о славянской и русской истории и культуре, основан на смешении элементов разнородных идеологий и культур, фальсификации или передёргивании фактов. Экстремизм в общественном сознании ассоциируется с совершением и призывом к совершению деструктивных действий, в то время как экстремистская деятельность проявляется через распространение не только деструктивных, но и «конструктивных» идей: формирование представлений об исключительных моральных и физических качествах славянского (русского) этноса, его уникальной многотысячелетней истории и культуре. Патриотизм и любовь к культурным истокам, под которые мимикрирует экстремизм, встречают положительный отклик, между тем, именно эти проявления экстремизма являются наиболее эффективно воздействующими и опасными, поскольку идентифицировать и доказать их наличие в информационных материалах наиболее сложно. В этой ситуации представляется необходимым уточнение и расширение правового статуса экспертов и разработка подробных и точных методов анализа, классификации и идентификации экстремистского контента с целью преодоления противоречий между экспертной и процессуальной составляющими уголовного судопроизводства по делам экстремистской направленности.

Литература / References

лингвистический экспертиза преступление экстремистский

1. Постановление Пленума Верховного суда РФ от 28 июня 2011 г. № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности».

2. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 3 ноября 2016 г. № 41 «О внесении изменений 3. в постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 9 февраля 2012 года № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» и от 28 июня 2011 года № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности». Сказания о стародавних временах русских / Подготовка текста, перевод и комментарии Ю. В. Гнатюк, В. С. Гнатюк. - М.: Белые Альвы, 2003.

Размещено на Allbest.ru