Проблемы реализации принципа правовой определенности в рамках проверочной судебной деятельности в цивилистическом процессе

Существенная судебная ошибка не имеет сроков давности. Латентные ошибки (те, которые не раскрыты судебной системой) так же опасны, как и латентная преступность. Помимо индивидуальных негативных последствий для сторон, важно и то, что такие ошибки тиражируются другими судами до тех пор, пока одна из проверочных инстанций не исправит ситуацию. Такая опасность имеется, например, когда не выработан правоприменительный подход или не дана правовая оценка обстоятельствам, возникшим в связи с принятием и вступлением в силу новых положений закона. Аналогичный подход применим к случаям несогласия кассационной или надзорной судебных инстанций с оценкой фактов и доказательств по делу, даже если жалобщик повторяет свои доводы вышестоящему суду. Например, не следует расценивать в качестве нарушения правовой определенности деятельность судов кассационной инстанции по оценке достоверности и достаточности собранных нижестоящими судами доказательств, поскольку кассация, давая иную юридическую оценку уже имеющимся в деле доказательствам и установленным обстоятельствам, во-первых, разрешает вопросы права, которые изначально закреплены за кассацией законом, а во-вторых, исправляет устранимые ошибки без направления дела на новое рассмотрение в суды первой или апелляционной инстанции (Обзор судебной практики Верховного суда РФ № 5 (2017), утв. Президиумом Верховного суда РФ 27.12.2017). Такой подход в кассационной практике нужно признать оправданным и пропорциональным, поскольку полномочия, которые реализует суд кассационной инстанции, дифференцированы и применяются в соответствии с характером исправляемых судебных ошибок.

Необходимо также иметь в виду, что не все нарушения процессуального характера, даже так называемые безусловные процессуальные обстоятельства, внешне свидетельствующие о нарушении права на суд, обладают прямой причинно-следственной связью с фактом неправильного рассмотрения спора по существу. Их наличие автоматически не говорит об ошибочности судебного акта в целом. По этой причине они носят условный характер и требует судебной оценки в каждом конкретном деле на предмет своего определяющего влияния на правильность его разрешения (Князькин 2018).

Понимание, практическая конкретизация существенных и непреодолимых обстоятельств как оснований для отхода от принципа правовой определенности отдаются на откуп национальным властям. Применительно к инстанционным способам проверки судебных актов в отечественном законе и практике сложился ограничительный подход, который затрудняет исправление ошибочных постановлений. Отправной точкой ограничительной закономерности стало преобразование в 2002 г. надзорной инстанции в арбитражном процессе, когда она была ограждена от необходимости проверки законности и обоснованности судебных актов как в прежние годы и сосредоточилась только на аналитической функции. С сожалением следует констатировать, что аналогичная проблема возникла и у кассационной инстанции, где идет борьба подходов о наличии или отсутствии необходимости корректировки ею вопросов факта. В действительности любая попытка законодателя конкретизировать перечень обстоятельств, которые являются основанием для вмешательства высоких судебных инстанций в дело, приводит к их почти полной пассивности.

О существенности обстоятельства можно судить только после судебного установления факта нарушения и его влияния на правильное разрешение дела по существу. Предварительный этап фильтрации жалоб во второй кассационной и надзорной судебных инстанциях не позволяет рассмотреть дело по существу и сделать точный вывод о существенности предполагаемых нарушений. Это приводит к формированию серой судебной практики, сомнительной с точки зрения не только ее эталонного характера, но и правильности.

Обратим внимание на институт должностных лиц Верховного суда РФ, который сохранен в рамках деятельности второй кассационной и надзорной инстанций и который до сих пор негативно оценивается ЕСПЧ на пути соблюдения правовой определенности и признания суда надзорной инстанции в гражданском, арбитражном и административном процессе в качестве эффективного средства правовой защиты (Решение ЕСПЧ от 12.05.2015 "По вопросу приемлемости жалоб № 38951/13 и № 59611/13 дел "Роберт Михайлович Абрамян (Robert Mikhaylovich Abramyan) против Российской Федерации" и "Сергей Владимирович Якубовский и Алексей Владимирович Якубовский (Sergey Vladimirovich Yakubovskiy and Aleksey Vladimirovich Yakubovskiy) против Российской Федерации""). По этой причине ЕСПЧ признает достаточность исчерпания средств второй кассационной инстанции в лице профильной коллегии Верховного суда РФ.

Не вступая в дискуссию с ЕСПЧ, мы считаем важным оценить сохранившийся институт должностных лиц не только на предмет соответствия правовой определенности, но и на предмет его роли в исправлении ошибочных судебных актов.

Сегодня имеются две формы участия председателя и заместителя председателя высшего судебного органа в кассационном и надзорном производстве. Первая форма носит восстановительный характер и связана с согласием или несогласием должностных лиц с определением судьи Верховного суда РФ о восстановлении пропущенного срока подачи кассационной или надзорной жалобы или определения об отказе в передаче жалобы в судебное заседание второй кассационной или надзорной судебной инстанции. Вторая форма более самостоятельна и применяется только в рамках надзорного производства, когда его инициирование осуществляется должностными лицами по основаниям, формально отличным от общих надзорных оснований изменения или отмены судебных актов (ст. 391.11 Гражданского процессуального кодекса РФ (далее - ГПК РФ) от 14.11.2002 № 138-ФЗ и ст. 308.10 Арбитражного процессуального кодекса РФ (далее - АПК РФ) от 24.07.2002 № 95-ФЗ).

Представители отечественной процессуальной доктрины преимущественно критически относятся к сохранению данного института, в той или иной мере развивая идею ЕСПЧ о недопустимости вмешательства руководства Верховного суда РФ в процессуальную деятельность по пересмотру судебных актов в кассационном и надзорном порядке, поскольку подобное вмешательство никак не ограничено во времени (Борисова 2013; Парфирьев 2011; Терехова 2016.

Обратим внимание на то, что ЕСПЧ, признав вторую кассацию в качестве эффективного средства правовой защиты, отказал в подобном выводе надзорной инстанции, обладающей таким же процессуальным режимом. Вывод о неэффективности процессуального средства в целом не может приниматься только на основании оценки его дополнительного элемента, которым является институт должностных лиц. Статистические данные подтверждают, что к данному институту в рамках производства во второй кассационной инстанции стороны прибегают относительно редко: в 2017 г. всего по 66 кассационным жалобам по гражданским и административным делам из 7986 жалоб, переданных для рассмотрения по существу, применен институт должностных лиц. Это свидетельствует о преимущественном использовании основного механизма возбуждения кассационного производства. В рамках надзорного производства данный институт не используется вовсе (Отчет о работе судов общей юрисдикции по рассмотрению гражданских дел, административных дел в кассационном порядке за 12 месяцев 2017 г.; Отчет о работе Верховного суда РФ по рассмотрению гражданских дел, административных дел в надзорном порядке за 12 месяцев 2017 г. Дата обращения 10 января, 2019. http://www.cdep.ru/ index.php?id=79&item=4476).

Невзирая на статистические данные, которые подвержены изменениям, отметим, что условия, при которых принцип правовой определенности в части института должностных лиц появился в отечественных условиях, существенно отличаются от современных.

Во-первых, возможность должностных лиц по пересмотру вступивших в силу судебных актов в течение последних 20 лет сведена к минимуму и, как отмечено выше, носит сугубо вспомогательный, а не основной характер. Это позволяет говорить о невозможности оценивать данный институт как самостоятельное средство правовой защиты с точки зрения его временной продолжительности и эффективности в целом.

Во-вторых, полномочия должностных лиц Верховного суда РФ не являются собственно дискреционными, поскольку первичная инициатива по возбуждению надзорного производства исходит от участвующих в деле лиц, хоть она и адресована не напрямую суду надзорной инстанции, а опосредованно через этих должностных лиц. В обеих формах участия должностных лиц - сопутствующей или самостоятельной - реализация полномочий происходит в рамках единого инстанционного цикла кассационного и надзорного производства, предусматривающего конкретные сроки подачи и рассмотрения жалобы этими должностными лицами. Данный вывод подтвержден Конституционным судом РФ (Постановление Конституционного суда РФ от 12.07.2018 № 31-П "По делу о проверке конституционности ч. 8 ст. 291.6 АПК РФ в связи с жалобой открытого акционерного общества "Волгоцеммаш""). В соответствии с теми же критериями правовой определенности это позволяет определить финальную точку в производстве по делу. Увеличенный срок обращения к руководству Верховного суда РФ для инициирования пересмотра судебных актов в порядке надзора по самостоятельным основаниям изначально является конкретным, а не неопределенным, что позволяет спрогнозировать окончание надзорного производства.

В-третьих, процессуальная роль должностных лиц тождественна процессуальной роли рядовых судей Верховного суда РФ, поэтому их опосредованное участие в деятельности кассационной и надзорной судебных инстанций не искажает их первоначальную природу. Как наличие, так и отсутствие института должностных лиц в рамках второй кассационной и надзорной инстанций не влияет на их ограниченно доступный характер в виде предварительного этапа - фильтра жалоб.

В-четвертых, цели участия должностных лиц, установленные ст. 391.11 ГПК РФ и 308.10 АПК РФ, и цели пересмотра, закрепленные в основаниях изменения или отмены судебных актов в порядке надзора, представляются тождественными. Содержание данных оснований отражает естественную направленность надзорной инстанции на исправление фундаментальных судебных ошибок, а не только на аналитическую работу, что само по себе абсолютно уместно и отвечает конечным целям правосудия.

По этой причине представляются заблуждениями выводы о том, что для руководства высшей судебной инстанции закон предусматривает самостоятельные основания для внесения представления о пересмотре судебных постановлений в порядке надзора, что еще более негативно влияет на правовую определенность и расширяет дискрецию. Попытки законодателя ограничить содержание формулировок подобных оснований только так называемыми существенными обстоятельствами, нарушениями конституционных и международных норм права заведомо безуспешны и вредны для проверочной судебной деятельности. Это касается не только оснований вмешательства должностных лиц, но и общих оснований пересмотра судебных актов в порядке надзора.

Основное негативное последствие - предоставление кассационной и надзорной судебным инстанциям права отказать в пересмотре со ссылкой на отсутствие у них компетенции, что влечет их пассивность. Например, в 2017 г. Президиум Верховного суда РФ не рассмотрел ни одного дела в порядке надзора (Отчет о работе Верховного суда РФ по рассмотрению гражданских дел, административных дел в надзорном порядке за 12 месяцев 2017 г. Дата обращения 10 января, 2019. http:// www.cdep.ru/index.php?id=79&item=4476).

Взаимосвязанным аспектом следует признать ограничительное толкование судом обстоятельств конкретного дела применительно к законным основаниям, которое опять-таки влечет отказ в рассмотрении жалобы по существу. Главные причины подобной ситуации - абстрактный характер оснований пересмотра, широкие возможности суда для разной квалификации обстоятельств дела как соответствующих этим основаниям, так и не соответствующих. Суд может избрать любой из этих двух вариантов, но практика свидетельствует о преобладании ограничительного подхода, препятствующего рассмотрению дел по существу.

Институт должностных лиц нужно оценивать не только с точки зрения соответствия принципу правовой определенности, но и с точки зрения его роли в исправлении судебных ошибок. Действительно, основной причиной, по которой данный институт предлагается к упразднению, является его противоречие процессуальной природе права на судебную защиту ввиду смешения организационной и процессуальной деятельности. В то же время необходимо понять причины, по которым полномочия должностных лиц сохранены. Прежде всего, это отсутствие гарантий безошибочного разрешения дела, даже того, которое дошло до последней проверочной инстанции. В связи с этим институт должностных лиц следует оценивать не как проявление избыточного контроля государства в сфере правосудия и вмешательства в частные интересы, а как временную дополнительную гарантию правосудности обжалуемых судебных актов, которую пока сложно достичь в автоматическом режиме.

Выводы