Принцип неприкосновенности личности при производстве о применении принудительных мер медицинского характера: Конституционный Суд Российской Федерации ставит проблемы

Размещено на http://allbest.ru

ПРИНЦИП НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ ПРИ ПРОИЗВОДСТВЕ О ПРИМЕНЕНИИ ПРИНУДИТЕЛЬНЫХ МЕР МЕДИЦИНСКОГО ХАРАКТЕРА: КОНСТИТУЦИОННЫЙ СУД РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ СТАВИТ ПРОБЛЕМЫ

М.А. Щербакова,

адъюнкт Академии управления МВД России (г. Москва)

Аннотация. Статья раскрывает основные трудности, касающиеся действия принципа неприкосновенности личности в уголовном судопроизводстве, в частности, рассматривается проблема реализации данного принципа при осуществлении производства о применении принудительных мер медицинского характера. Произведен анализ правовой позиции Конституционного Суда Российской Федерации относительно процессуального статуса лица, в отношении которого данное производство осуществляется, соотношения с процессуальным статусом подозреваемого, обвиняемого. Рассмотрено соотношение понятий «лишение свободы», «заключение под стражу», «помещение в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях». Автором вносятся некоторые предложения по совершенствованию уголовно-процессуальных норм, закрепляющих действие принципа неприкосновенности личности относительно производства о применении принудительных мер медицинского характера.

Ключевые слова и словосочетания: принцип неприкосновенности личности, процессуальный статус, производство о применении принудительных мер медицинского характера, уголовно-процессуальное принуждение, лишение свободы, медицинский психиатрический стационар.

THE PRINCIPLE OF INVIOLABILITY OF THE PERSON IN THE PROCEEDINGS ON THE APPLICATION OF COMPULSORY MEDICAL MEASURES: THE CONSTITUTIONAL COURT OF THE RUSSIAN FEDERATION RAISES ISSUES

На современном этапе развития уголовного судопроизводства ввиду отсутствия ясной концепции уголовно-процессуального законодательства, поточных и разноплановых его изменений как для законодателя, так и для правоприменителя свое значение практически утратили принципы уголовного судопроизводства, провозглашенные в главе 2 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (далее - УПК РФ) [1, с. 50].

Между тем, наличие принципов в уголовно-процессуальном законодательстве - значимое достижение советского этапа существования уголовно-процессуального законодательства. Показательно, что новое законодательство, регулирующее уголовное судопроизводство большинства стран на постсоветском пространстве, сохранило институт принципов.

Например, Уголовно-процессуальный кодекс Республики Казахстан во второй главе дает определение принципов - фундаментальных начал уголовного процесса, определяющих систему и содержание его стадий, институтов и норм, обеспечивающих общие условия реализации прав и обязанностей участников уголовного процесса и решение стоящих перед ним задач [2]. Сами же принципы развернуто обозначены в последующих статьях.

Аналогичным образом принципы уголовного судопроизводства закреплены и в уголовно-процессуальном законодательстве Республики Таджикистан, Республики Армения, Азербайджанской Республики, Республики Узбекистан, Республики Беларусь.

Принципы не должны иметь исключений [3], они определяют сущность всех институтов уголовно-процессуального права и производств, ориентируют правоприменителя на правильное толкование закона, использование аналогии, ограничивают законодателя в его деятельности по совершенствованию законодательства определенными рамками, направляя ее по заданному вектору [4, с. 70]. При этом принципы уголовного судопроизводства должны быть выражены предельно ясно для правоприменителя и не порождать неоднозначность толкования.

К сожалению, сегодня на принципы не оглядывается ни законодатель, ни правоприменитель. Некоторые производства вряд ли укладываются в систему принципов уголовного процесса (особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением, производство о назначении меры уголовно-правового характера при освобождении от уголовной ответственности и др.), а отдельные производства оказываются принципами попросту не охваченными. Это в любом случае недопустимо и еще более опасно, если уголовно-процессуальные производства остаются вне сферы действия принципов, имеющих конституционную природу. Так, в уголовном судопроизводстве России, где конституционные права человека ограничиваются наиболее жестко, действует принцип неприкосновенности личности, посредством которого обеспечивается реализация одного из основных прав человека, предусмотренных Конституцией Российской Федерации (далее - Конституция) - права на свободу и личную неприкосновенность (ч. 1 ст. 22 Конституции).

Право на личную неприкосновенность, по мнению ряда ученых - фундаментальное право, играющее направляющую роль в правовом статусе человека [5, с. 234]. Однако конституционное право на личную неприкосновенность и уголовно-процессуальный принцип неприкосновенности личности не стоит смешивать. С.С. Безруков справедливо считает, что простое дублирование конституционного права и наименование его принципом уголовного процесса не может являться средством эффективного обеспечения и защиты прав и свобод человека. Принцип должен представлять собой механизм, распространяющийся на любую уголовно-процессуальную деятельность во всех ее стадиях [6, с. 31], он не исчерпывается субъективным правом. Принцип неприкосновенности личности - одно из основных средств реализации в уголовном судопроизводстве права на свободу и личную неприкосновенность, гарантия законного и обоснованного применения процессуального принуждения, ограничивающего личную свободу человека.

Итак, нет никаких сомнений, что принцип неприкосновенности личности должен представлять собой механизм, действующий на всех стадиях уголовного процесса и в ходе всех его производств, а изложен он должен быть таким образом, чтобы это не вызывало никаких сомнений участников уголовного судопроизводства.

Вместе с тем применительно к производству, одному из самых болезненных для лица, в отношении которого осуществляется - о применении принудительных мер медицинского характера действие принципа неприкосновенности личности не столь очевидно.

Особую важность вопрос о ясности действия принципа неприкосновенности личности в ходе производства о применении принудительных мер медицинского характера приобретает ввиду того, что данное производство в силу специфики его основного субъекта требует повышенных процессуальных гарантий.

В действующей редакции ст. 10 УПК РФ суть данного принципа акцентирована на законности и обоснованности задержания и заключения под стражу, безопасных условиях содержания лиц, тогда как в отношении производства о применении принудительных мер медицинского характера его содержание ограничено обязанностью должностных лиц освободить всякого, незаконно помещенного в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях (далее - психиатрический стационар). В то же время ч. 1 ст. 10 УПК РФ, требующая исключительно законных оснований при задержании и заключении под стражу, не указывает на таковые при решении о помещении лица в психиатрический стационар так же, как и в ч. 3 ст. 10 УПК РФ умалчивается о безопасных условиях содержания лица, помещенного в такой стационар. Сама идея принципа неприкосновенности личности выражена недостаточно ясно, что делает затруднительным создание действенного механизма обеспечения права на свободу и личную неприкосновенность в ходе производства о применении принудительных мер медицинского характера. Речь идет о лице, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера.

Представляется, что одна из причин нечеткого отражения в ст. 10 УПК РФ вопросов обеспечения права на личную неприкосновенность указанного лица заключается в том, что законодатель не в полной мере определился с рядом концептуально-важных положений производства о применении принудительных мер медицинского характера: статусом лица, в отношении которого оно осуществляется (в разделе II УПК РФ такой участник не предусмотрен), соотношением данного статуса со статусом подозреваемого, обвиняемого, а также понятий - лишение свободы, заключение под стражу, задержание; моментом начала производства; возможностью применения мер пресечения в отношении лица в ходе производства.

Показательно, что законодатель в ч. 1 ст. 10 УПК РФ использует только понятия задержания и заключения под стражу, в ч. 2 речь идет о задержанном, лишенном свободы; помещенном в медицинскую организацию, оказывающую медицинскую помощь в стационарных условиях, или медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях; содержащемся под стражей; в ч. 3 - вновь только о задержанном и заключенном под стражу. Иначе говоря, законодатель не дает возможности понять, почему немедленно освобождать надо всякого, чье право на личную неприкосновенность ограничено, в том числе и лишенного свободы, а обеспечивать безопасность содержания и законность оснований ограничения указанного права только применительно к задержанию и заключению под стражу. Можно предположить, что лишенными свободы законодатель видит лица, которым назначено наказание в виде лишения свободы. Однако это ничего не объясняет. Во-первых, право на личную свободу в отношении лица с любым статусом может ограничиваться только на законных основаниях и содержаться он вправе в безопасных условиях. Во-вторых, процессуальный принцип вряд ли должен распространяться на отношения, регулируемые уголовно-исполнительным законодательством. Главное, что ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод к лишенным свободы относит и лишенного свободы по приговору суда, и задержанного, и заключенного под стражу, в том числе душевнобольных, алкоголиков, наркоманов и бродяг. Иначе говоря, все указанные в ст. 10 УПК РФ лица - лишенные свободы. Вероятно, во всех частях ст. 10 УПК следовало вести речь о лишенном свободы и о лишении свободы.

Можно предположить, что задержание и заключение под стражу допускается применять согласно ст. 10 УПК к лицу, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера. Однако в таком случае не обойтись без решения вопроса о соотношении его статуса со статусом подозреваемого и обвиняемого.

Вопрос этот непрост. Законодатель отнесся к его решению достаточно уклончиво. Отреагировав на правовую позицию Конституционного Суда Российской Федерации (далее - Конституционный Суд) [7], в ч. 1 ст. 437 УПК РФ предусмотрел, что лицу, в отношении которого ведется производство о применении принудительной меры медицинского характера, должно быть предоставлено право лично осуществлять принадлежащие ему права, если это позволяет его психическое состояние. Между тем речь идет о процессуальных правах, предусмотренных ст. 46 и 47 УПК РФ, предоставленных подозреваемому и обвиняемому.

Конституционный Суд также не отрицает, что процессуальный статус лица, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, во многом совпадает со статусом подозреваемого и обвиняемого. В частности, Конституционный Суд подчеркивает, что хотя такие лица и не указаны в разделе II УПК РФ, однако в отношении них осуществляется уголовное преследование [7], они уличаются в совершении деяния, запрещенного уголовным законом, поэтому им должны обеспечиваться права, равные с другими лицами, в отношении которых осуществляется уголовное преследование, тем более, что до получения результатов судебно-психиатрической экспертизы лицо уже обладало статусом подозреваемого или обвиняемого [7]. Если в 2007 г. Конституционный Суд ограничивается паллиативами, то в 2018 г. высказывается определеннее. «Лицо, к которому в качестве меры пресечения было применено содержание под стражей и которое потом было госпитализировано в специализированную медицинскую организацию в принудительном порядке, не утрачивает своего процессуального статуса лица, в отношении которого ведется производство по уголовному делу...» [8]. Далее в постановлении речь идет о помещении в психиатрический стационар именно подозреваемого или обвиняемого, а затем еще более определенно: перевод подозреваемого или обвиняемого в психиатрический стационар «не исключает продолжения уголовного преследования подозреваемого, обвиняемого, если характер заболевания не препятствует его участию в следственных и иных процессуальных действиях и не влечет необходимости приостановления предварительного следствия».

Таким образом, Конституционный Суд допустил, что лицо, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, обладает процессуальным статусом, которым обладало ранее - подозреваемого или обвиняемого, при этом сохраняя возможность пользоваться правами и гарантиями, ему присущими. «Помещение такого лица в принудительном порядке в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях,. должно обеспечиваться процессуальными гарантиями и судебным контролем, предметом которого является выявление набора юридических фактов, дающих основания как для продолжения оказания этому лицу психиатрической помощи, так и для дальнейшего производства по уголовному делу с его участием ...» [8].

В самом деле, если лицо совершило преступление, будучи способным отдавать отчет своим действиям и руководить ими, а в дальнейшем утратило такую возможность, имея статус подозреваемого и обвиняемого, оно не утрачивает такового, поскольку его уголовное преследование продолжается и по его результатам, в случае выздоровления, лицо может понести уголовную ответственность. Ему необходимо знать, в чем оно обвиняется, возражать против обвинения, предоставлять доказательства, заявлять ходатайства, если психическое состояние позволяет это делать. Вполне логично было бы считать данное лицо обвиняемым, подозреваемым, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера. Даже в случаях, когда данное лицо в силу психического состояния не сможет реализовывать права, предусмотренные статьями 46 и 47 УПК РФ, естественнее предположить, что обвиняемый (подозреваемый) приобретет дополнительные права лица, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, что допускает утрату им статуса обвиняемого (подозреваемого).

Следовательно применение мер процессуального принуждения, задержания в отношении данных лиц, как подозреваемых, обвиняемых, не исключается.

В то же время, если согласно заключению судебно-психиатрической экспертизы, лицо совершило общественно-опасное деяние, будучи неспособным осознавать фактический характер, общественную опасность своих действий или руководить ими, вряд ли логично продолжать считать его подозреваемым или обвиняемым, однако в таком случае необходимо выносить процессуальные решения о прекращении одного статуса и наделении другим. При этом исключать применение к данному лицу после наделения его статусом участника, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, отдельных мер процессуального принуждения, ограничивающих конституционное право на личную неприкосновенность, не следовало бы. В самом деле, может возникнуть необходимость в кратковременном лишении свободы данного лица (задержании) для решения вопроса о помещении в психиатрический стационар или о продолжении пребывания его под стражей до решения вопроса об этом. Не исключается и пребывание такого лица под стражей после прекращения нахождения лица в психиатрическом стационаре, если срок содержания под стражей не истек [8], при наличии оснований, предусмотренных ст. 97 УПК РФ (не исключено, что лицо после выздоровления может оказать противодействие расследованию, даже совершив не преступление, а общественно опасное деяние).

Возможность применения процессуальных мер, ограничивающих право на личную свободу, к лицам, в отношении которых осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, зависит и от того, когда данное производство считается начавшимся. В. П. Божьев в своих работах справедливо утверждал, что «без соответствующего правоприменительного акта немыслима реализация гражданами их процессуальных прав» [9, c. 50]. Исходя из позиции Конституционного Суда, помещение в психиатрический стационар осуществляется на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы [8], однако данная экспертиза, очевидно, назначается уже в рамках указанного производства. Поэтому необходимо обеспечить участие защитника в порядке ст. 438 УПК, законного представителя (ч. 1 ст. 303 УПК РФ), принимать меры к установлению особенностей предмета доказывания (ст. 434 УПК РФ). Следовательно в ходе указанного производства до получения заключения судебно-психиатрической экспертизы лицо, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, может находиться под действием мер, ограничивающих право на личную свободу и применяемых к обвиняемому, подозреваемому.

В свою очередь, позиция ученых относительно начала производства о применении принудительных мер медицинского характера крайне неоднозначна. Некоторые авторы рассматривают данное производство как отдельный, самостоятельный вид процессуальной деятельности, который предполагает его возбуждение после прекращения уголовного дела. При этом отмечается, что единственным основанием для его возбуждения может служить заключение судебно-психиатрической экспертизы с соответствующими выводами [10, c. 234].

По мнению Е.З. Трошкина и А.С. Захарова, вопрос о начале производства, а соответственно и о появлении нового участника уголовного судопроизводства, также возможно решить только имея заключение судебно-психиатрической экспертизы, оценив его, как и все другие доказательства, по делу на основе внутреннего убеждения [11, c. 34].

Другие же считают возбуждение производства о применении принудительных мер медицинского характера самостоятельной стадией уголовного процесса, отождествляя ее со стадией возбуждения уголовного дела и отмечая, что поводом к возбуждению могут служить сведения о наличии у подозреваемого (обвиняемого) психического заболевания [12, c. 74].

С.В. Гусева, например, полагает необходимым вынесение следователем постановления о возбуждении производства о применении принудительных мер медицинского характера, в случае появившихся сомнений относительно психического состояния субъекта в момент совершения общественно-опасного деяния или в ходе производства по делу, не дожидаясь результатов судебно-психиатрической экспертизы [13, c. 59].

Учитывая вышеуказанные точки зрения, становится очевидным то, что возможность применения мер процессуального принуждения, ограничивающих право на личную неприкосновенность, к лицу, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, должна получить легализацию в уголовно-процессуальном законодательстве.

Напрашивается парадоксальный, на первый взгляд, вывод: лицо, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, может иметь статус такого лица либо статус подозреваемого или обвиняемого - в зависимости от обстоятельств. Особенности указанных процессуальных статусов при рассматриваемом производстве необходимо отразить в УПК РФ.

В свою очередь, принцип неприкосновенности личности должен исключить незаконное и необоснованное ограничение права на личную неприкосновенность любого лица в уголовном судопроизводстве, в том числе того, в отношении которого осуществляется производство о применении принудительных мер медицинского характера, для чего соответствующие изменения необходимо внести в ст. 10 УПК РФ.

ЛИТЕРАТУРА

1. Победкин А. В. Как одухотворить уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации? // Вестник экономической безопасности. 2016. № 5. С. 50.

2. Уголовно-процессуальный кодекс Республики Казахстан от 04 июля 2014 года № 231-V (с изменениями и дополнениями по состоянию на 02.01.2021 г.) // URL: https://onlme.zakon.kz/rn/ document?doc_id=31575852 (дата обращения 05.02.2021).

3. Безруков С.С. Принципы уголовного судопроизводства: автореф. дис... докт. юрид. наук. / Всерос. науч.-исслед. ин-т МВД России. Москва, 2016.

4. Победкин А. В. Критерии правомерности применения аналогии в уголовном судопроизводстве // Труды Академии управления МВД России. 2020. № 4 (56). С.70.

5. Рудинский Ф. М. Наука прав человека и проблемы конституционного права / Ф.М. Рудин- ский. М. : ЗАО «ТФ «Мир», 2006. 478 с.

6. Безруков С. С. Конституционные права и свободы человека и гражданина в системе принципов уголовного процесса // Вестник Томского государственного университета. Право. 2015. №1 (15). С. 31.

7. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 20.11.2007 г. № 13-П «По делу о проверке конституционности ряда положений статей 402,433,437,438,439,441,444 и 445 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан С.Г. Абламского, О.Б. Лобашовой и В.К. Матвеева» // Справочно-правовая система «Консультант плюс». URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_67088/ (дата обращения: 05.02.2021).

8. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 24.05.2018 г. № 20-П «По делу о проверке конституционности статьи 435 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Д. и К.» // Российская газета. URL: // https:// rg.ru/2018/06/06/upk-dok.html (дата обращения: 13.01.2021).

9. Божьев В.П. Уголовно-процессуальные правоотношения. М. : Юридическая литература, 1975. 176 с.

10. Суховерхова Е.В. Возбуждение производства о применении принудительной меры медицинского характера // Вестник Брянского государственного университета. 2012. № 2-2. С. 234.

11. Трошкин Е.З., Захаров А. С. Досудебное производство по уголовным делам об общественно опасных деяниях невменяемых лиц: монография / Е.З. Трошкин, А.С. Захаров. М. : ЮНИТИ-ДАНА: Закон и право, 2010. С. 34.

12. Ручина А.А. Производство о применении принудительных мер медицинского характера в отношении несовершеннолетних в уголовном процессе: дисс. ... канд. юр. наук. Москва, 2020. С. 74.

13. Гусева С.В. Особенности предварительного следствия по делам невменяемых лиц и лиц, заболевших психическим расстройством после совершения преступления: дисс. .канд. юрид. наук. Москва, 2000. С. 59.

Размещено на Allbest.ru