Соотношение закона и иных форм выражения предписаний особенной части уголовного права в историческом развитии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Соотношение закона и иных форм выражения предписаний особенной части уголовного права в историческом развитии

Асланян Руслан Георгиевич

Аннотация

В статье анализируется одно из основных направлений формирования особенной части российского уголовного права, заключающееся в переходе от правовых обычаев к презентации уголовно-правовых запретов в нормах писаного закона. Доказывается, что с середины XVI в. государство стало рассматривать закон в качестве источника всей правовой системы, включая уголовное право, в связи с чем правовой обычай был трансформирован в обычай судебный как дополнительный источник особенной части уголовного права.

Ключевые слова: история уголовного права, исторический метод в праве, правовой обычай, уголовный закон, особенная часть уголовного права.

Annotation

Correlation of the law and other forms of expression of prescriptions of a special part of criminal law in historical development

The article analyzes one of the main areas of formation of a special part of Russian criminal law, which consists in the transition from legal customs to the presentation of criminal law prohibitions in the norms of the written law. It is proved that since the middle of the XVI century. the state began to consider the law as a source of the entire legal system, including criminal law, and therefore legal custom was transformed into judicial custom as an additional source of a special part of criminal law.

Keywords: history of criminal law, historical method in law, legal custom, criminal law, special part of criminal law.

Основная часть

История уголовного права и история его особенной части в известной степени представляют собой единый в содержательном отношении процесс зарождения и развития уголовно-правовых запретов. До определенного момента, а именно до структурного обособления особенной части в системе уголовного закона, эти процессы были неразличимы. Более того, стоит учитывать, что уголовно-правовое содержание доминировало во всем объеме памятников права раннего средневековья [1, с. 145]. В связи с этим выделение особенной части уголовного права, как и уголовного права в целом, является методологически сложной задачей, решение которой может быть исключительно условным.

Раннее право по своей природе синкретично, цельно, нераздельно, объединяет предписания, которые с современных позиций могут быть отнесены к различным отраслевым положениям, вбирает в себя не только собственно правовые нормы, но и иные социальные регуляторы - от правовых обычаев до моральных установлений.

Принимая во внимание эти обстоятельства, исследование истории особенной части уголовного права на ранних этапах российской государственности должно сопровождаться рядом оговорок и условностей, установлением определенных границ, в частности:

оценка нормативных предписаний или иных законотворческих решений, существовавших в истории права, не может формулироваться, как это иногда делается в научных источниках [2], с использованием эпитетов «совершенный - несовершенный». Они категорически неприменимы по той простой причине, что являются методологически неверным переносом современных представлений на факты и явления прошлого, не учитывают исторической обусловленности и логики права в каждый отдельный момент его развития. В связи с этим вполне закономерно, что объективная нерасчлененность предписаний общей и особенной частей в тексте исторических документов не может и не должна восприниматься в качестве свидетельства их дефектности или юридико- технического несовершенства;

в исследовании истории особенной части уголовного права целесообразно полностью исключить и не рассматривать те правовые положения, которые сегодня воспринимаются в качестве элементов общей части уголовного права. Даже в тех случаях, когда то или иное универсальное предписание (например, о соучастии или освобождении от ответственности) формулировалось в качестве составной части конкретного уголовно-правового запрета или приложения к нему, отсутствуют основания для включения его в орбиту настоящего анализа. Такие предписания отражают логику развития уголовного права в целом, но не того элемента, который сегодня именуется особенной частью.

Кроме того, считаем необходимым отметить, что формированию оптимального представления об истории особенной части должно способствовать изучение не столько ее содержания, сколько формы выражения уголовно-правовых запретов. На раннем этапе ее формирования (IX-XVIII вв.) было выработано особое и близкое к современному соотношение основных источников уголовно-правовых предписаний, в частности закона и обычая.

В современной науке убедительно доказано и не требует дополнительных подтверждений, что источником русского права, равно как и права иных народов, являются правовые обычаи, проистекающие из повседневной социальной практики, освещенные религиозным и мифологическим символизмом [3]. При этом исторически обусловлено, что первоначально формируются именно запреты и лишь впоследствии возникают некоторые позитивные обязывания и дозволения [4, с. 12-13].

В ранний период истории нормальный, соответствующий природе человека и социума порядок вещей состоял по большому счету в возможности проявления неограниченной свободы человека, которая тем не менее не должна была выходить за некоторые естественные рамки, угрожавшие самому существованию человека и общества. Именно эти рамки и фиксируются в первую очередь в сознании древнего человека. Объективируются они, как известно, в форме запретов (табу). Стоит согласиться с тезисом о том, что «именно табу со свойственными им категоричностью и неукоснительным требованием соблюдения выступили в системе первобытных норм в качестве предпосылки появления в дальнейшем уголовно-правовых запретов и, следовательно, «прародителей» самого уголовного права, которое началось с их формулирования» [5, с. 65].

Первобытные запреты по мере развития цивилизации, возникновения и утверждения государственной формы управления обществом трансформируются в обычаи. Утверждая это, опираемся на наиболее распространенную и практически общепризнанную теорию, увязывающую происхождение обычаев с народным, коллективным сознанием, с массовостью самих актов поведения, в которых выражается и из которых проистекает обычай. Вместе с тем существует иная точка зрения на возникновение обычаев. К примеру, Л.С. Белогриц-Котляревский писал, что обычаи проистекают не столько из «общенародного сознания», сколько из «индивидуального убеждения», «частной воли» «более сильных умом и волей лиц», которые первыми «вносят сознание, убеждение в свою деятельность и этой нравственной силой, этим психическим превосходством подчиняют своему влиянию других» [6, с. 2-5].

В любом случае именно обычаи-запреты составляют ядро нормативной системы раннего общества. Как верно указывает Н.В. Генрих, причина этого состояла не только в необходимости разрешения мировоззренческой проблемы добра и зла. В основе возникновения таких запретов нельзя не увидеть естественного стремления человека к безопасности. «Животный инстинкт самосохранения в процессе единого процесса антропосоциокульту- рогенеза трансформировался в осознаваемую потребность обеспечения не только личной, но уже и коллективной безопасности, которая как раз и удовлетворялась сначала в обычных, а затем и в писаных нормах, легитимирующих применение средств коллективного принуждения к нарушителям такого порядка отношений, который оценивался как справедливый и безопасный с позиций того или иного общества в то или иное время» [7, с. 81].

Специальные исследования древнерусских обычаев на предмет презентации их уголовно-правового содержания [8, с. 27-42] со всеми известными в истории права методологическими ограничениями [9, с. 439-449] позволяют составить в целом вполне прогнозируемое представление о существовавших запретах, среди которых: убийство, похищение девиц, небрачное сожительство, срамословие, еда нечистой пищи, подобный звериному образ жизни, кражи и др. Вполне логично, что эти запреты распространялись преимущественно на две основные группы деяний: причиняющих вред личности и нарушающих владельческие отношения. Они восходили к общему пониманию преступного деяния как «обиды» или нарушения частных интересов, в своей совокупности вполне удовлетворяли потребности членов общества в обеспечении личной безопасности и поддержании социального мира.

Последующее усложнение социальной организации общества, связанное с формированием государства, потребовало уже иных средств регуляции социальных отношений. В качестве таковых выступали нормы писаного права, проистекающие от княжеской власти. Вытеснение обычаев писаными законоположениями происходило, разумеется, не одномоментно. Кроме того, в содержательном отношении эти две системы норм до определенного момента совпадали. Неслучайно, один из первых славянских памятников фиксированного права - Русская Правда признается сводом преимущественно норм обычного права. Как пишет В.В. Момотов, процесс развития права в русском средневековье характеризовался «органическим единством обычного и княжеского законодательства, где обычное славянское право выступало фундаментом, на который опиралось княжеское право» [10, с. 112]. Не оспаривая эту мысль, все же заметим, что, по обоснованному мнению ряда специалистов, обычное право и княжеское право не только дополняли друг друга, но в некотором смысле были противопоставлены при решении несовпадающих социальных задач (регулирование внутриобщинных и межобщинных споров, внутригосударственных и межгосударственных отношений) [3, с. 43; 11, с. 418; 12, с. 439]. По мере сжатия «зоны согласия», которая питала силу обычая, социального расслоения, нарастания противоречий между отдельными племенами, родами, общинами в составе Древнерусского государства, юридическая сила обычая уменьшалась и устная правовая традиция все менее отвечала потребностям общества в сохранении и регулировании правопорядка [13, с. 12]. Требовались иные инструменты социального администрирования, в качестве которых все активнее стало использоваться княжое право, которое, что крайне важно, было уже немыслимо вне письменной формы. Запись не только обеспечивала техническую потребность в фиксации обычных правовых норм и значительным образом облегчала их применение в судах, но, главное, она позволяла создавать, моделировать новые правила поведения, отменять общеобязательность существовавших обычаев и придавать таким нормативным решениям официальный характер, вплоть до сакральности.

Зарождение письменного права стало поворотным моментом в истории особенной части уголовного права. Разумеется, появление Русской Правды, княжеских уставов и грамот не привело к полному вытеснению обычая из практики регулирования уголовно-правовых отношений, но существенным образом изменило, во-первых, сам характер этих обычаев, а во-вторых, их соотношение с писаными источниками при выражении уголовно-правовых запретов. Можно уверенно утверждать, что с этого момента сам обычай дифференцируется на два неравноценных в уголовно-правовом смысле вида: с одной стороны, это так называемый народный обычай, который с появлением писаных актов утрачивает свойство репрезентации уголовно-правовых норм, а с другой - собственно «юридический», или, как его иначе называют, «судебный», обычай, который становится важным средством развития, конкретизации и дополнения системы писаного права.

Взаимоотношения между нормативным актом и судебными решениями в эпоху средневековья не могут восприниматься линейно, т. к. вторые всегда следовали за первым. Специалисты признают творческую силу судебных решений и факт фиксации в писаных актах как конкретных судебных постановлений, так и решений, которым придавалось всеобщее значение [14, с. 13-17]. Непосредственное применение судебных обычаев не исключается и в ситуациях пробельности нормативных актов. Только к середине XVI в. взаимоотношение этих форм выражения права получает официальную регламентацию. В статье 98 Судебника 1550 г. впервые было закреплено следующее правило: разрешать все дела на основании норм Судебника, «а которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела с государеву докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в сем Судебнике приписывати» [15, с. 260]. Отметим, что специалисты высказывают критические суждения о том, насколько это требование было реально выполнимо, насколько оно соблюдалось и были ли возможны своевременные и единообразные «приписки» к Судебнику (составляющие такой важный источник уголовного права, как Уставные книги Разбойного приказа, датированные 1555 и 1616 гг.) [14, с. 18]. Но нам важно зафиксировать сам факт: середина XVI в. - это время, когда именно закон, т. е. писаный нормативный акт, принятый в установленном порядке («с государеву докладу и со всех бояр приговору»), признается единственным легитимным источником права в целом и уголовного права в частности. С этого момента все уголовно-правовые запреты должны быть выражены в законе, который, в свою очередь, выступает единственной формой выражения особенной части уголовного права. Сказанное не мешает нам согласиться с выводами А. А. Рожнова о том, что в Московском государстве закон не считался основным и даже единственным источником права [16, с. 17]. Сила обычаев и судебной практики и в тот момент, и в дальнейшем была крайне велика. Однако в данном случае полагаем необходимым акцентировать внимание на должном, а не на сущем, подчеркивая позицию государства по отношению к иным, кроме закона, формам права.

Идея закона пронизывает все последующее развитие права. Так, нормы ст. 98 Судебника были подтверждены в Соборном уложении 1649 г. Например, в ст. 1 и 2 гл. X «О суде» значилось: «Судом судити и росправа делати по Государеву указу вправду, а своим вымыслом в судных делех по дружбе и по недружбе ничего не прибавляти, ни убавляти»; «а спорныя дела, которых в приказех зачем вершити будет не мощно, взносити из приказов в доклад к государю царю... и к его государевым бояром и окольничим и думным людем. А бояром и окольничим и думным людем сидети в палате, и по государеву указу государевы всякия дела делати всем вместе» [17, с. 77]. В дальнейшем Петр I издает 17 апреля 1722 г. именной указ «О хранении прав гражданских, о невершении дел против Регламентов, о невыписывании в Доклад что уже напечатано и о имении сего Указа во всех судных местах на столе под опасением штрафа», в котором предписывается: «сим указом, яко печатью все уставы и регламенты запечатываются, дабы никто не дерзал иным образом всякия дела вершить и располагать не против регламентов, и не точию решить, ниже в доклад выписывать то, что уже напечатано. Буде же в тех регламентах что покажется темно, или такое дело, что на оное яснаго решения не положено: такия дела не вершить, ниже определять, но приносить в Сенат выписки о том; где повинны Сенат собрать все Коллегии и об оном мыслить и толковать под присягою, однакож не определять, но положа например свое мнение, объявлять Нам, и когда определим и подпишем, тогда оное напечатать и приложить к регламентам, и потом в действо по оному производить» [18, с. 208-209].

Указанные законодательные решения, разумеется, не исключили судебные обычаи из разряда источников особенной части уголовного права. Так, Б.Н. Миронов в своем исследовании приходит к выводу, еще в XIX в. в России широко применялись нормы обычного уголовного права. Обобщенный им опыт работы сельских судов показывает, что «народная юстиция, существенно расходившаяся с законом, решала 80% всех дел у 80% всего населения империи»; «во многих случаях преступление по закону и обычаю совпадали, но часто грех не признавался законом за преступление, а преступление по закону не считалось крестьянами грехом, а следовательно, преступлением. Например, собирание милостыни, несоблюдение правил строительного устава, оскорбление чести сельской полиции, появление пьяным в публичном месте, нарушение тишины и порядка в суде, покушение на государственную собственность вроде порубки казенного леса, кровосмесительство (если супруги не находились в прямых отношениях родства) и т. д. не считались крестьянами грехом и, следовательно, преступлением, хотя они знали, что закон придерживается другого мнения» [19, с. 68-69].

Однако выдвижение закона на первый план в ряде источников уголовного права придало обычаю подчиненное, в некоторой степени второстепенное значение. Судебный обычай был лишен статуса формы права, определяющей преступность и наказуемость деяний, но сохранил свое значение в качестве некоего правоприменительного образца вплоть до настоящего времени. А это перенаправило энергию противостояния закона и обычая в иное русло - в область соотношения законодательной и судебной власти в части установления содержания и границ судебного толкования закона. Известная и не утихающая дискуссия о роли и значении судебной практики, решений Верховного Суда РФ и постановлений Пленума Верховного Суда РФ в разъяснении вопросов, требующих уголовно-правового регулирования, - прямое тому подтверждение.

Подводя итог, зафиксируем главное: первый этап формирования особенной части уголовного права, охватывающий период с момента зарождения правовых норм до XVIII столетия, выработал одно из фундаментальных для особенной части правил, восходящих к постулатам принципа законности. Единственной легитимной формой выражения уголовно-правовых предписаний стал признаваться только и исключительно закон. уголовный право государственность особенный

Литература

1. Юшков С. В. История государства и права России (IX-XIX вв.). Ростов н/Д, 2003.

2. Алихаджиева И.С., Даурова Т.Г., Лицен- бергер О.А. Уголовное право: история и современность. Вопросы Общей части: учеб. пособ. / под ред. Т.Г. Дауровой. Саратов, 2001.

3. Кулыгин В. В. Этнокультура уголовного права. М., 2002.

4. Явич Л. С. Право и социализм. М., 1982.

5. Андрианов В.К., Пудовочкин Ю.Е. Закономерности уголовного права. М., 2019.

6. Белогриц-Котляревский Л. С. Творческая сила обычая в уголовном праве. Ярославль, 1890.

7. Генрих Н.В. Предмет и метод уголовноправового регулирования: дис.... д-ра юрид. наук. Рязань, 2011

8. Георгиевский Э.В. Формирование и развитие общих положений древнерусского уголовного права. М., 2013.

9. Загоскин Н.П. История права русского народа. Лекции и исследования по истории русского права. Казань, 1899. Т. 1.

10. Момотов В. В. Формирование русского средневекового права в IX-XIV вв. М., 2003.

11. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1982.

12. Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993.

13. Пудовочкин Ю.Е. Учение об уголовном законе. М., 2014.

14. Фельдштейн Г. С. Главные течения в истории науки уголовного права в России / под ред. и с предисл. В. А. Томсинова. М., 2003.

15. Памятники русского права. Памятники права периода крепления Русского централизованного государства XV-XVII вв./ под ред. Л. В. Черепнина. М., 1956. Вып. 4.

16. Рожнов А. А. История уголовного права Московского государства (XIV-XVII вв.). М., 2012.

17. Памятники русского права. Соборное уложение царя Алексея Михайловича 1649 года/ под ред. К. А. Софроненко. М., 1957. Вып. 6.

18. Памятники русского права. Законодательные акты Петра I / под ред. К. А. Софроненко. М., 1957. Вып. 8.

19. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.): в 2 т. 3-е изд., испр. и доп. СПб., 2003. questions. Study guide / ed. by T.G. Daurova. Saratov, 2001.

References

1. Kulygin V.V. Ethnic culture of the criminal law. Moscow, 2002.

2. Yavich L.S. Law and socialism. Moscow, 1982.

3. Andrianov V.K., Pudovochkin Yu.E. Patterns of criminal law. Moscow, 2019.

4. Belogrits-Kotlyarevsky L.S. Creative power of custom in criminal law. Yaroslavl, 1890.

5. Genrikh N.V. Subject and method of criminal law regulation: diss.... Dr of Law. Ryazan, 2011.

6. Georgievsky E.V. Formation and development of General provisions of the old Russian criminal law. Moscow, 2013.

7. Zagoskin N.P. History of the Russian people's law. Lectures and research on the history of Russian law. Kazan, 1899. Vol. 1.

8. Momotov V.V. Formation of Russian medieval law in the IX-XIV centuries. Moscow, 2003.

9. Rybakov B.A. Kievan Rus and Russian principalities of the XII-XIII centuries. Moscow, 1982.

10. Presnyakov A.E. Princely law in Ancient Russia. Lectures on Russian history. Kievan Rus. Moscow, 1993.

11. Pudovochkin Yu.E. Doctrine of criminal law. Moscow, 2014.

12. Feldstein G.S. Main trends in the history of criminal law science in Russia / ed. V.A. Tomsinova. Moscow, 2003.

13. Monuments of Russian law. The literature of the period of attachment of the centralized Russian state XV-XVII centuries / ed. by L.V. Tcherepnin. Moscow, 1956. Vol. 4.

14. Rozhnov A.A. History of criminal law of the Moscow state (XIV- XVII centuries). Moscow, 2012.

15. Monuments of Russian law. Sobornoe Ulozhenie Tsar Alexei Mikhailovich of 1649 / ed. by K.A. Safronenko. Moscow, 1957. Iss. 6.

16. Monuments of Russian law. Legislative acts of Peter I / ed. by K.A. Sofronenko. Moscow, 1957. Iss. 8.

17. Mironov B.N. Social history of Russia during the Empire period (XVIII - early XX century): in 2 vols. 3rd ed., add. St. Petersburg, 2003.

Размещено на Allbest.ru