Криминогенность техногенности

Размещено на http://www.allbest.ru/

Криминогенность техногенности

Игнатов Александр Николаевич

Изложены результаты анализа современного состояния, перспектив и криминогенного потенциала технологического развития человечества. Установлено, что современные наукоемкие технологии, экспоненциально прогрессирующие на почве конвергенции передовых человеческих знаний и задаваемые рыночно-стратегической конъюнктурой, несут в себе неизвестный деструктивный, в том числе криминогенный, потенциал. Указанное определяет необходимость изменения парадигмы обеспечения криминологической безопасности человека и человечества.

Ключевые слова: человечество, технологии, NBICS-конвергенция, криминогенность, преступность, криминологическая безопасность.

Criminogenicity of technogenencity

The article presents the results of the analysis of the current state, prospects and the criminogenic potential of the technological development of humankind. It has been established that modern high-tech technologies, which are exponentially progressing on the basis of the convergence of advanced human knowledge and asked by the market-strategic environment, carry an unknown destructive, including criminogenic, potential. This determines the need to change the paradigm of ensuring criminological security of man and mankind.

Key words: humanity, technology, NBICS-convergence, criminogenicity, crime, criminological security.

Одной из центральных тем современного социально-гуманитарного знания, а также междисциплинарных областей, объединяющих проблемные поля естественных, общественных, технических и информационных наук, является проблема будущего человека, вербализируемая в обсуждении перспектив человечества в условиях ускоряющегося научно-технологического развития. Множество современных ученых заняты построением функционально ориентированных моделей человеческого будущего либо разработкой различных их аспектов - технологических, физических, химических, биологических, социальных, экономических и т.д. Об этом свидетельствуют многочисленные исследования в разных сферах научного знания и практики, породившие важнейшие научные открытия двух последних столетий.

Передовые технологии и инновационные продукты в жизни человечества становятся ведущими проектами и прорывными достижениями научно-исследовательских структур, корпораций и государств [1; 2]. Интенсивное развитие, взаимосвязь и взаимовлияние информационных технологий, биотехнологий, нанотехнологий и когнитивной науки, а также воздействие этих процессов на социосферу выявило основной тренд, в качестве которого выступают конвергенция науки, создание конвергентных природоподобных НБИКС-технологий (Н - нано, Б - био, И - инфо, К - когнито, С - социо) и так называемых «теорий всего». При этом, как отмечает В.В. Беляков, «сегодня не только технологии становятся конвергентными, но и знания, науки и инновации. Таким образом, намечается процесс самоподобия НЗИТ-конвергенции (Н - наука, З - знания, И - инновации, Т - технологии)» [3; 4]. криминогенность технологическое развитие

Современная наука, все больше встраиваясь в систему рыночных отношений и технологизируясь, постепенно приобретает характеристики состоятельной и конкурентной в экономическом плане, ориентирует основные усилия на востребованные обществом реальные результаты в виде инновационных продуктов. Подобный прагматический тренд имеет целый ряд позитивных следствий: формирование в современном социуме отношения к науке как одной из важнейших сфер жизнедеятельности, отвечающей за модернизацию; создание инновационных территориальных кластеров, центров и научно-технологических комплексов как площадок по разработке и коммерциализации новых технологий, установлению взаимовыгодных отношений между представителями научного сообщества, бизнеса и государства как на региональном, так и на международном уровнях.

Наука, включившись в систему рыночной экономики, стала соизмеряться с интересами обычного человека. Выйдя на рынок, она оказалась там вполне конкурентоспособна. Но направления научных исследований во многом сейчас определяются потребностями обычного человека. Продвижение научных исследований зависит от того, насколько востребованным окажется результат разрабатываемых в ходе исследования технологий. Сейчас научно-технологический прогресс все больше принимает во внимание потребности массового потребителя, а новые технологии оказываются товаром, который уже на стадии разработки ориентирован на спрос. Деятельность многих научно-исследовательских структур регулируется именно спросом, формируемым посредством рекламы и раскрутки частными компаниями, в том числе транснациональными корпорациями, так как государственное финансирование зачастую оказывается недостаточным. В результате наблюдается парадоксальная ситуация: главной задачей большинства научно-исследовательских структур становятся технологические разработки, а научные открытия выступают в качестве побочного продукта этой деятельности. Утвердившийся же в посткапиталистическом обществе культ потребления, наряду с усиливающимся развитием облегчающих жизнь технологий, создает благоприятные условия для формирования механизмов манипуляции общественным сознанием. В итоге маркетинг влияет на потребности человека, формируя предложения и стимулируя спрос обывателя, а он, в свою очередь, во многом способствует развитию наиболее приоритетных с точки зрения рыночных отношений технологий.

В результате указанных процессов технологизация науки достигла такого уровня, что именно создание новых технологий многие воспринимают как доминирующую, если не единственную функцию науки [5, c. 67]. Показательным в этом плане является выделение ведущими специалистами следующих двух приоритетных видов развития технологий сегодня: тактические (нацеленные на конечный продукт и носящие рыночный характер, дающие возможность жить здесь и сейчас: производство еды, одежды и т.д.) и стратегические (нацеленные на результат в средне- и долгосрочной перспективе, благодаря которым создаются новые технологии и которые приводят к созданию нового технологического уклада). Важно то, что эти новые продукты и технологии непрогнозируемые, потому что находятся на существенно более высоком качественном уровне. Они могут появиться как, например, последствие прорывных фундаментальных открытий [6].

При этом, как справедливо указывает В.Е. Лепский, «опыт прошлого столетия позволяет сделать вывод, что технологические инновации не проверяются на готовность человечества к их внедрению, на потенциальные последствия для человечества. Доминируют стереотипы научно-технического прогресса, когда все, что ни придумается, - все идет без какого-либо контроля на конвейер общества потребления, в том числе и потребления в военной сфере» [7, с. 14]. В нынешнем столетии данная тенденция усугубляется пропорционально развитию человечества, которое уже можно характеризовать не технологичностью, а техногенностью.

Для технологического развития человечества характерен такой тип связи, как положительная обратная связь, т.е. тип обратной связи, при которой выходной сигнал усиливает действие входного сигнала. В системе такая связь вызывает ее рассогласование и в итоге - трансформацию в более устойчивую систему, в которой начинают действовать отрицательные обратные связи [8]. Так, например, в социальной системе положительная нелинейная обратная связь второго порядка имеет место между демографическим ростом и технологическим развитием (чем объясним имевший место вплоть до 70-х гг. прошлого века гиперболический рост численности населения Земли). Данную связь схематически можно описать следующим образом: «технологический рост - рост потолка несущей способности земли (расширение экологической ниши) - демографический рост - больше людей - больше потенциальных изобретателей - ускорение технологического роста - ускоренный рост несущей способности земли - еще более быстрый демографический рост - ускоренный рост числа потенциальных изобретателей - еще более быстрый технологический рост - дальнейшее ускорение темпов роста несущей способности земли и т.п.» [9]. Действие механизма нелинейной положительной обратной связи приводит к тому, что система начинает развиваться в режиме с обострением.

Последний представляет собой динамический закон, при котором одна или несколько моделируемых величин обращается в бесконечность за конечный промежуток времени. В реальности вместо ухода в бесконечность в этом случае наблюдается обычно фазовый переход [10]. Фазовый переход, с точки зрения футурологов, соответствует технологической сингулярности - короткому периоду чрезвычайно быстрого технологического прогресса, или точке во времени, с прохождением которой произойдет кардинальное изменение жизни человечества. Приближение к данной точке повышает динамику событий и снижает их предсказуемость [11, с. 18]. В то же время возможный фазовый переход в социальной системе следует рассматривать с точки зрения достижения грани хаоса, т.е. достижения критической точки системы, в которой незначительное изменение может либо вызвать хаотическое поведение системы, либо замкнуть систему в статическом состоянии, к чему, предположительно, и стремятся системы без внешнего воздействия [12].

И тут возникает ряд ключевых вопросов. Каков предел развития человечества? Возможны ли абсолютное познание человеком деятельности собственного мозга и переход в субстанционально иное состояние, форму существования - в информацию? Или человек раньше этого посредством преступно бесконтрольного развития технологий или откровенно криминального их применения приведет человечество к регрессу, деградации или вымиранию? Либо же это сделает сама Природа, выступившая источником внешнего воздействия, вносящим равновесие в поведение системы через природные катаклизмы и т.п.?

Восхищаясь созданием и безудержным развитием НБИК-технологий, мы лишь спустя годы задумались о дополнении этой конвергенции социосферой и создании природоподобных технологий. При этом стратегический приоритет их создания и развития выстраивается не по линии оптимального сосуществования с Природой, а все же по линии создания технологий, которые «будут брать у природы не больше ресурсов, чем природные, естественные процессы», т.е. создания природоподобной техносферы, не требующей «истребления» ресурсов.

Таким образом, современные наукоемкие технологии, развивающиеся не «естественным путем технической эволюции», а экспоненциально прогрессирующие на почве конвергенции передовых человеческих знаний и задаваемые рыночно-стратегической конъюнктурой, несут в себе неизвестный деструктивный, в том числе криминогенный, потенциал, прямо пропорциональный задаваемым рациональным конструктивным характеристикам и целевым ожиданиям. Само бесконтрольное развитие современных технологий преступно как с точки зрения возможных «перспектив» человечества, так и с точки зрения ответственности лиц, непосредственно в этом участвующих (ибо риск даже на уровне национального законодательства не признается обоснованным, если он заведомо был сопряжен с угрозой для жизни многих людей, с угрозой экологической катастрофы или общественного бедствия).

Сегодня получение непрогнозируемых технологий и продуктов, например, вследствие прорывных фундаментальных открытий - огромный по потенциалу криминогенный фактор. Если в прошлом уровень и темпы развития технологий позволяли осознать губительный, разрушительный потенциал полученных технологических достижений (от динамита до ядерного оружия) и скорректировать дальнейший процесс их разработки и использования в мирном русле, то сегодня даже самые незначительные, на первый взгляд, техногенные «неожиданности» и «сюрпризы» в виде непрогнозируемых технологий и продуктов могут такого шанса человечеству и не дать.

Интенсивность и непредсказуемость культурных сдвигов, обусловленных цивилизационным развитием, в частности интенсификацией научно-технического развития, несет в себе опасность всем известного феномена футурологического шока [13], в том числе и в связи с различными изменениями характера и степени криминализации социума [14, с. 235]. Еще катастрофичнее ситуация в случае технологических разработок заведомо разностороннего или непосредственно разрушительного назначения (военные, криминальные).

С точки зрения криминогенности технологическое развитие человечества несет угрозу появления все новых высокотехнологичных способов совершения преступлений и качественно новых преступных деяний [15; 16]. И речь здесь идет о самой широкой вариации рисков криминального использования современных технологий - от высокотехнологичных способов хищения информации, использования информационных технологий в целях убийства до разработки и использования персонального генетического оружия и NBIC-технологичного оружия массового поражения, климатического оружия и пр. Как верно отмечают В.С. Овчинский и Е.С. Ларина, динамика технологий коренным образом меняет баланс глобального расклада сил, а также характер и природу конфликтов [17], новые технологии в руках преступников, террористов и экстремистов могут привести к катастрофическим последствиям любого масштаба [18, с. 471], а по мере технологического прогресса неуклонно возрастает разрушительная мощь малых групп и даже отдельных индивидов [19, с. 22].

Усугубляет ситуацию преимущественно корпоративный, закрытый уровень разработки современных технологий, в том числе поли- функционального назначения (гражданского, военного, криминального). Так, зачастую научно-исследовательские структуры принадлежат частным лицам, компаниям, фондам, корпорациям. Соответственно, полноценный контроль за деятельностью таких субъектов и полученными ими результатами невозможен в силу закрытости информации. Кроме того, исследования такого рода часто напрямую зависят от рынка. А погоня за прибылью в жесткой конкурентной среде часто отражается на направленности разработок, прогнозированности последствий, качестве технологических процессов и получаемого результата (прежде всего, с позиции обеспечения их безопасности).

Следует отметить, что не менее опасна с точки зрения отсутствия контроля ситуация и в «государственном» секторе разработки новых технологий, особенно это касается тех, которые могут обеспечить преимущество государства в геополитическом противостоянии и обладании ресурсами. Необходимо учитывать также тот фактор, что солидарность мировых акторов в сдерживании развития тех или иных глобальных технологий влечет за собой «тенизацию» их развития и высвобождение потенциала для развития других, в том числе узкоприкладных, технологий. Так, пока в мировом масштабе выгодна торговля углеводородами, говорить о значительном прорывном качественном развитии «зеленых» энергетических технологий не приходится. А соответствующий научно-технический потенциал направлен на решение других технологических задач, в том числе военнотехнических и пр.

Как можем видеть, перед человечеством XXI в. открываются огромные возможности, но вместе с тем появляются серьезные риски. Минимизация криминогенности технологического развития обусловливает необходимость выработки эффективных механизмов контроля над ситуацией. Безусловно, мы не можем отменить или обесценить прогресс, запретить технологии, потому что за ними - будущее. Но его характеристики во многом определяются своевременностью анализа и предвидения перспектив, рисков и криминогенности человеческой рационально-технологической деятельности в условиях техногенного цивилизационного развития и возможностей защиты человека, общества и государства от соответствующих угроз. В свою очередь, возможности умопостижения будущего задаются параметрами нашего интеллектуально-интуитивного осознания (пришедшего на смену инстинктивно-интеллектуальному познанию) будущего как такового. Возможности данного осознания определяются как уровнем биосоциального развития человека, так и прагматичностью направлений и ориентиров познания будущего.

Футурологи на основе сегодняшних технологических, экономических и социальных тенденций пытаются предсказать будущие ориентиры. Смысл изучения будущего в том, чтобы от пассивного и фаталистического его принятия перейти к активному и уверенному участию в построении предпочтительного будущего [20, с. 38]. Открытыми сегодня остаются вопросы перспектив футурологического знания, мировоззренческих оснований современных прогнозов и проектов будущего. Многие прогнозы на будущее имеют типичные ошибки: рассматривают изменения в одной области изолированно от всех остальных технологий, переоценивают краткосрочные изменения, недооценивают долгосрочные возможности и пр.

Одним из проблемных моментов является вопрос реалистичности футурологических прогнозов и знаний. Действительно, следует учитывать и риск возможного ухода от рационального предвидения к увлекательной, но губительной фантастике. Изменение криминологического мышления должно происходить в рамках накопленного криминологического знания, а чрезмерное фантазирование способен сдерживать имеющийся сегодня и динамически развивающийся криминологический методологический инструментарий, инновационно консолидирующий в себе общенаучную и конкретно-научную методологию [21]. Что же касается футурологического знания как «панацеи», то таким свойством, к сожалению, оно не обладает и обладать не может. Однако мы полностью разделяем позицию, что «футурологический прогноз следует понимать не в качестве предположения, а в качестве некой силы, влияющей на становление будущего, так как он в определенной мере будет влиять на субъекты исторического процесса» [22, с. 261-262].

Еще одна проблема современных футурологических преставлений заключается в том, что многие из них несут на себе отпечаток того, какую социальную формацию (группу) представляют исследователи. Как правило, футурологические исследования отражают исследовательские интересы технокорпораций и, следовательно, направлены на исследование «будущего» того или иного технологического продукта в жизни человека или «будущего» человека в контексте развития рынка данного продукта. Логично, что вопросы криминогенности и прочих рисков тех или иных технологий здесь выходят на последний план.

И, конечно же, несмотря на огромную значимость футуристического предвидения в деле минимизации криминогенности современного технологического развития человечества как одного из самых эффективных превентивных инструментов, стоит учитывать поливариативность сценариев будущего.

Отечественный исследователь В.С. Никитин, описывая в своей книге «Технологии будущего» различные перспективы виртуализации реальности, в том числе перспективы развития Интернета, предсказывает эволюцию глобальной сети в матричную гуманную структуру. Эта эволюция, по прогнозам В.С. Никитина, будет проходить несколько стадий: глобальное распространение мобильных широкополосных сетей, формирование цифровой экономики (2010-2020 гг.); повышение оборотов сетевых (электронных) корпораций (2020-2030 гг.); изобретение имплантов-нейроинтерфейсов, при помощи которых можно будет подключиться к первым биокиберсетям, продолжительность жизни вырастет на 75-90 лет (2030-2080 гг.); этап бурного развития биотехнологий, характеризующийся изобретением первых матричных биоэлектронных структур для медицинских целей - кибергоспиталей, в которых можно будет в оцифрованном виде временно хранить сознание и память людей при повреждении их организмов, продолжительность жизни может возрасти до 100-150 лет (2080-2130 гг.); совершенствование медицинских матричных структур, посредством которых станет возможным виртуальный переход хранящегося в них сознания и памяти в реальное пространство в теле киборга; создание в матрице виртуальных миров, где люди будут ожидать восстановления организма, продолжи-тельность жизни может вырасти до 150-300 лет (2130-2200 гг.); сознание и память будут храниться в матрице, из которой каждый сможет свободно выйти, люди сами решают, сколько им жить; это рубежный этап для человечества, умение которого сохранять информацию обеспечит невиданный ранее прогресс цивилизации (2200-2300 гг.) [23, с. 264].

Прогноз с точки зрения «судьбы» высокотехнологичного продукта - сети Интернет, безусловно, интересен. И интерес человечества к мифологической абсолютизации идеи создания искусственного интеллекта, как и поиск технологий оцифровки сознания с целью получения бессмертия и «просчет» рисков «внутриинформационного» существования и противостояния, тоже вполне понятен. Другой вопрос состоит в том, что может произойти быстрее - развитие информационных технологий, позволяющих виртуализировать сознание человека, либо развитие биотехнологий, в результате которых человек мутирует в практически бессмертное телепатическое существо, способное «черпать» информацию напрямую из Ноосферы или Космоса? Или же глобальная техногенная катастрофа в результате выхода технологий вследствие преступной халатности из-под контроля человека либо уничтожение человечества «биологическим» террористом-психопатом?

Общий анализ современного состояния и перспектив технологического развития человечества и его криминогенного потенциала позволяет определить следующие основные направления изменения парадигмы обеспечения криминологической безопасности: 1) перенос акцента в уголовно-правовом регулировании отношений в сфере развития НБИКс-технологий с запрета на охрану; 2) смена концепции критериев начала и конца жизни человека под влиянием достижений биотехнологического прогресса (эмбриональная самостоятельность (жизнеспособность) плода, криозаморозка, восстановление функций мозга и пр.) и, соответственно, смена концепции временных границ уголовно-правовой охраны жизни и здоровья человека [24]; 3) минимизация криминогенности существующей параллельно с обычной реальностью виртуальной реальности, предполагающей и виртуальную социализацию, криминогенный потенциал которой обусловлен заменой обычных социальных норм (сегодня крайне нестабильных и малоликвидных, особенно среди молодежи) нормами киберпространства (виртуального мира), трансформацией собственной личности или созданием альтернативной личности; 4) смена подходов к уголовно-правовой оценке (конструированию составов и квалификации соответствующих деяний) насильственных преступлений в связи с интенсивной трансформацией насилия из сферы физического (энергетического) в сферу психического (информационного), использованием информационных технологий и информационного (психического) насилия как способа совершения преступления; 5) ревизия критериев уголовно-правовой оценки вменяемости в связи со сменой концепции медико-правовой оценки состояний сознания человека; 6) трансформация институтов вины и субъекта уголовной ответственности в связи с доминированием корпоратократии как формы правления и управления; 7) противодействие криминальному использованию достижений NBIC-технологий с целью уничтожения ресурсов и людей и, что особо актуально с развитием технологий манипуляции сознанием человека, управления последними; 8) решение вопроса правоспособности и дееспособности, а соответственно, и уголовно-правовой охраны и уголовной ответственности клонов человека и пр. [25].

С учетом вышеизложенного приходим к следующему. Современные технологии - это сфера инновационных разработок, где технологические успехи часто подкрепляются соответствующей системой ценностей - постантропологических, постчеловеческих, основанных на технологически-инструментальном отношении к Природе и человеку. Подобный аксиологический сдвиг, обусловленный ускоряющимся развитием технологий, определяет криминогенность техногенности на уровне как отдельного человека, так и всего человечества.

Учитывая экспоненциальность технологического развития человечества, считаем, что сегодня необходимо осознание ценности и цельности футурологического криминологического Знания.

Предвидение и учет основных рисков и криминогенного потенциала технологического развития человечества требуют консолидации усилий не только криминологов, философов, социологов, психологов, технологов, кибернетиков, политиков, но и всех остальных заинтересованных представителей различных сфер знаний. Сегодня необходима трансформация всей сферы обеспечения криминологической безопасности в направлении соответствия ее актуальным криминогенным рискам технологического развития человечества.

Литература

1. Буткевич С. А. Сущность инноваций и их влияние на развитие общественных процессов: социально-правовая и криминологическая оценки// Юристъ-Правоведъ. 2017. № 2(81).

2. Коноплева А. А., Буткевич С. А. Традиции и инновации: точки экстремальных значений // Философия права. 2018. № 1(84).

3. Беляков В. В. Альтернатива // Вестн. НГТУ им. Р.Е. Алексеева. Серия: Управление в социальных системах. Коммуникативные технологии. 2015. №1.

4. Беляков В. В. Универсумология: онтологическое введение // Культура, технология, цивилизация: сб. науч. ст. Н. Новгород, 2007.

5. Юдин Б. Г. Человек в обществе знаний // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2010. № 3 (май-июнь).

6. Природоподобные технологии - это не новый тренд. URL: https://indicator.ru/ article/2018/09/30/prirodopodobnye-tehnologii/

7. Лепский В.Е. Проблема «Биотехнология и общество» в контексте VII социогуманитарного технологического уклада // Биотехнология и общество: сб. материалов форума ««Биотехнология и Общество», ассоциированное мероприятие II международного конгресса «ЕвразияБио», 12 апр. 2010 г., Москва / под ред. Р.Г. Василова, В.Е. Лепского. М., 2010.

8. Положительная обратная связь в социальных системах. URL: https://ru.wikipedia.org/ wiki/Положительная_обратная_связь_в_макроэволюции

9. Коротаев А.В., Малков А.С., Халтурина Д.А. Компактная математическая модель экономического и демографического развития Мир-Системы // Экономика и математические методы. 2008. Т. 44. № 4.

10. Режим с обострением. URL: https:// ru.wikipedia.org/wiki/Режим_с_обострением

11. Турчин А.В., Батин М.А. Футурология. XXI век: бессмертие или глобальная катастрофа? М., 2013.

12. Грань хаоса. URL: https://ru.wikipedia.org/ wiki/Грань_хаоса

13. Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2001.

14. Игнатов А.Н. Прогностическая и футурологическая функции криминологии и их роль в генезисе уголовного права // Актуальные проблемы уголовного законодательства на

Literature

1. Butkevich S.A. The essence of innovations and their impact on the development of social processes: socio-legal and criminological assessment // Yurist-Pravoved. 2017. № 2(81).

2. Konopleva A.A., Butkevich S.A. Traditions and innovations: points of extreme values // Philosophy of law. 2018. № 1(84).

3. Belyakov V.V. Alternative // Bull. of NSTU named after R.E. Alekseev. Series: Management in social systems. Communication technology. 2015. № 1.

4. Belyakov V.V. Universumology: ontological introduction // Culture, technology, civilization: coll. of sci. papers. Nizhny Novgorod, 2007.

5. Yudin B.G. Human in the knowledge society// Bull. of Moscow university. Ser. 7. Philosophy. 2010. № 3 (May-June).

6. Nature-like technologies are not a new trend. URL: https://indicator.ru/article/2018/09/30/ prirodopodobnye-tehnologii/

7. Lepsky V.E. Problem «Biotechnology and society» in the context of the VII socio-humanitarian technological structure // Biotechnology and society: proc. of the forum «Biotechnology and Society», an associated event of the II International congress «EurasiaBio», Apr. 12, 2010, Moscow / ed. by R.G. Vasilov, V.E. Lepsky. Moscow, 2010.

8. Positive feedback in social systems. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Positive_reverse_ communication_in_Macroevolution

9. Korotaev A.V., Malkov A.S., Khalturina D.A. Compact mathematical model of the economic and demographic development of the World- System // Economy and mathematical methods. 2008. Vol. 44. № 4.

10. Extinguction mode. URL: https://ru.wikipedia. org/wiki/Extinguction_Mode

11. Turchin A.V., Batin M.A. Futurology. XXI century: immortality or global catastrophe? Moscow, 2013.

12. The Edge of chaos. URL: https:// ru.wikipedia.org/wiki/Edge_of_chaos

13. Toffler E. Shock of the future. Moscow, 2001.

14. Ignatov A.N. Prognostic and futurological functions of criminology and their role in the genesis of criminal law // Actual problems of criminal law at the present stage: proc. of the Intern. sci. and practical conf. Volgograd, 2017. современном этапе: сб. науч. тр. Междунар. науч.-практ. конф. Волгоград, 2017.

15. Ларина Е.С., Овчинский В. С. Искусственный интеллект. Большие данные. Преступность. («Коллекция Изборского клуба»). М., 2018.

16. Овчинский В. С. Технологии будущего против криминала. («Коллекция Изборского клуба»). М., 2017.

17. Овчинский В., Ларина Е. Преступность, терроризм и новые технологии ближайшего будущего // Наш современник. 2017. № 10.

18. Ларина Е.С., Овчинский В.С. Криминал будущего уже здесь. («Коллекция Изборского клуба»). М., 2017.

19. Овчинский В.С. Криминология цифрового мира: учеб. для магистратуры. М., 2018.

20. Гердт Н.А. Футурология как прогностическая научная дисциплина // Среднее профессиональное образование. 2016. № 12.

21. Игнатов А.Н. «Криминология завтра» нужна уже сегодня // Общество и право. 2016. № 4(58).

22. Шмырина Т.А. Футурология как наука и как предсказание (социально-философский аспект) // Вестн. Тамбовск. ун-та. Серия: Гуманитарные науки. 2011. № 9(101).

23. Никитин В.С. Технологии будущего. М., 2010.

24. Хабриев Р.У., Иванцов С.В., Игнатов А.Н., Спасенников Б.А. Проблемы общественно опасных деяний медицинских работников в сфере биомедицинских технологий // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2018. Т 26. № 1.

25. Игнатов А.Н. Технологическое развитие человечества и перспективы трансформации уголовной политики и культуры противодействия преступности // Уголовная политика и культура противодействия преступности: материалы Междунар. науч.- практ. конф.: в 2 т. Краснодар, 2018.

15. Larina E.S., Ovchinsky US. Artificial intelligence. Big data. Crime. («Collection of the Izborsk Club»). Moscow, 2018.

16. Ovchinsky US. Future technology against crime. («Collection of the Izborsk Club»). Moscow, 2017.

17. Ovchinsky V., Larina E. Crime, terrorism and new technologies of the near future // Our contemporary. 2017. № 10.

18. Larina E.S., Ovchinsky US. The crime of the future is here. («Collection of the Izborsk Club»). Moscow, 2017.

19. Ovchinsky US. Criminology of the digital world: textbook for magistracy. Moscow, 2018.

20. Gerdt N.A. Futurology as a prognostic scientific discipline // Secondary professional education. 2016. № 12.

21. Ignatov A.N. «Criminology tomorrow» is necessary today // Society and law. 2016. № 4(58).

22. Shmyrina T.A. Futurology as a science and as a prediction (socio-philosophical aspect) // Bull. of Tambov university. Series: Humanities. 2011. № 9(101).

23. Nikitin US. Technologies of the future. Moscow, 2010.

24. Khabriev P.U., Ivantsov S.U, Ignatov A.N., Spasennikov B.A. Problems of socially dangerous acts of medical workers in the sphere of biomedical technologies // Problems of social hygiene, health care and medical history. 2018. Vol. 26. № 1.

25. Ignatov A.N. Technological development of mankind and the prospects for the transformation of criminal policy and culture of combating crime // Criminal policy and culture of counteraction crime: coll. of the Intern. sci. and practical conf.: in 2 vol. Krasnodar, 2018.

Размещено на Allbest.ru