Принцип верховенства права: проблемы обеспечения справедливости законодательных норм

Размещено на http://www.allbest.ru/

Принцип верховенства права: проблемы обеспечения справедливости законодательных норм

Л.Г. Коновалова, канд. юрид. наук, доцент

Алтайский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ

В статье рассматривается содержательная составляющая принципа верховенства права, которая предполагает, что закон должен быть правовым, т.е. справедливым, правильным, объективно необходимым. В связи с этим анализируются трудности понимания справедливости закона, обусловленные историческим развитием, национальными представлениями и принадлежностью к той или иной правовой семье. Рассматриваются особенности восприятия верховенства права в англо-саксонской, романо-германской и восточно-европейской традициях, а также в международно-правовом понимании. Затрагивается вопрос использования в качестве критерия справедливости немецкой «формулы Г. Радбруха». В статье уделяется внимание проблеме эффективности правового регулирования, в т.ч. с использованием наработок представителей нового зарубежного направления исследований в этой сфере - легиспруденции. Делается вывод о том, что в качестве ориентиров в оценке справедливости закона выступают реализация прав человека, разделение властей, эффективность права и его стабильность, создание механизмов, предотвращающих злоупотребление властью. Однако подчеркивается относительность понятия «справедливость закона».

Ключевые слова: верховенство права, закон, эффективность правового регулирования, правовая система.

PRINCIPLE OF THE RULE OF LAW: PROBLEMS OF ENSURING JUSTICE OF LEGISLATIVE NORMS

L.G. Konovalova, Candidate of Juridical Sciences, assistant-professor the Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation, Altai branch

The article discusses the substantive component of the rule of law principle, which suggests that the law should be legal, that is, fair, correct, objectively necessary. In this regard, the difficulties of understanding the validity of the law due to historical development, national perceptions and belonging to a particular legal family are analyzed. The features of the perception of the rule of law in the Anglo-Saxon, Romano-Germanic and East European traditions, as well as in the international legal understanding, are examined. It raises the question of using the German «G. Radbruch formula» as a criterion ofjustice. The article pays attention to the problem of the effectiveness of legal regulation, including using the experience of representatives of a new foreign direction of research in this area - legal investigation. It is concluded that the implementation of human rights, the separation of powers, the effectiveness of law and its stability, and the creation of mechanisms to prevent the abuse ofpower act as guidelines in assessing the fairness of the law. However, the relativity of the concept of «justice of the law» is emphasized.

Key words: rule of law, law, effectiveness of legal regulation, legal system.

Принцип верховенства права является одним из основополагающих принципов современной государственности и фундаментальным ориентиром международного права. Он предполагает обязательное следование законам как нормативным правовым актам, принимаемым парламентом (или в результате прямого волеизъявления народа) по наиболее важным вопросам жизнедеятельности общества и государства, а также обладает приоритетом над всеми подзаконными актами. При этом предполагается, что закон должен быть правовым, т.е. справедливым, правильным, объективно необходимым [27, с. 301]. Поэтому зачастую принцип верховенства права именуется принципом верховенства правового закона. В этой связи председатель Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькин задается вопросом: над чем должно проявляться верховенство права? И отвечает: над произволом, и ссылается на известный тезис Ш.Л. Монтескье о том, что нет более жесткой тирании, чем та, которая прикрывается законами и видимостью правосудия [6, с. 117].

Эта идеальная модель при видимой простоте сложна в практической реализации. Дело в том, что, во-первых, в современном государстве в условиях расширения и усложнения сфер правового регулирования, обширного правотворчества органов исполнительной власти и признания феномена судебного правотворчества различия между законом и подзаконным актом, «первичным» и «вторичным» законодателем, нормативным правовым актом и актом толкования права все менее очевидны [29, с. 30]. На практике это дает почву для различных юридических трактовок и политических манипуляций в конкретных жизненных ситуациях. Но все же правовое закрепление и стремление к реализации принципа верховенства закона различными участниками правоотношений позволяет государствам развиваться в более справедливом, гуманистическом направлении.

Во-вторых, очень сложна в восприятии и юридическом установлении грань между законом и правом или «справедливым», «правильным» законом и законом неправовым, «несправедливым». Изначально концепция верховенства права зародилась в недрах европейской цивилизации с надеждой на воплощение в законе разумного и справедливого порядка, пришедшего на смену мифическому, сословному или религиозному оправданию власти и предполагающего возможность неповиновения нормам, не отвечающим требованию справедливости. Однако до настоящего времени универсальные критерии справедливости не выработаны. К примеру, в мусульманском праве все еще можно убивать жену за измену мужу, а за повторное воровство отрубают руки [30, с. 34]. Даже в условиях формирующихся неких мировых стандартов прав человека нет единства мнений по вопросам эвтаназии, абортов, смертной казни, допустимых пределов вторжения в частную жизнь граждан и т.д. В юридической науке нет даже общего понимания самого феномена «право», существует множество подходов к определению права и его соотношения с законом, начиная от юридического позитивизма и заканчивая естественно-правовыми и психологическими концепциями [15, с. 5-10; 14, с. 107].

С ХХ века стало понятно, что право как универсальный регулятор общественных отношений бездефектно только в идеале [17, с. 15]: право становится все более фрагментированным, субъективным, ориентированным на удобство, а не на мораль, оно не заботится о преемственности, представляет собой не «свод» правил, а все больше «кашу» из сиюминутных решений и противоречащих друг другу норм [9, с. 14] и, вопреки общим представлениям юристов, несет в себе значительную иррациональную составляющую [7, с. 15-217].

К названному еще нужно добавить потенциальную многосмысловую нагрузку законодательных формулировок, а также претензии философов права на легитимацию законов в правосознании граждан [1, с. 6] или даже на непосредственное участие в их принятии. Например, один из известнейших современных политических мыслителей Запада Ю. Хабермас развивает классическую либерально-демократическую идею о том, что закон существует лишь для того человека, который либо участвовал в его создании, либо согласился с ним. Для любого другого человека это уже не закон, а заповедь или приказ [29, с. 129]. Французский мыслитель Ж.-Л. Бержель и немецкий правовед Г. Радбрух обращают внимание на проблемы выявления смысла закона, т.е. подлинной воли законодателя. Поскольку закон - это продукт коллективного творчества членов парламента, то он почти всегда выражает компромисс и не соответствует чьему-то единоличному замыслу, содержит коллизии и абстрактные формулировки [3, с. 330-337]. Несмотря на требование формальной определенности права, язык, эмоциональное восприятие норм позволяют по-разному толковать легальный текст. Авторы допускают возможность «усмотрения в воле законодателя даже того, чего никогда не было в воле разработчиков закона» [23, с. 128].

В развитие этой мысли следует привести мнение Т. Карозерса о том, что сама теория верховенства права слишком неопределенна, а поэтому порождает широкий простор для различных интерпретаций, базирующихся на идеологии. Например, консерваторы часто воспринимают верховенство закона как гарантию неприкосновенности права собственности, справедливого отношения к иностранным инвесторам, сильной полиции и особого упора на закон и порядок. На левом идеологическом фланге эту концепцию толкуют с акцентом на равное отношении ко всем, помощь социально незащищенным и расширение возможностей граждан в целом. Для центристов принцип верховенства закона - это некий технократический идеал, обеспечивающий эффективное управление благодаря подотчетности, прозрачности и антикоррупционной установке власти. Исследователь полагает, что даже профессиональная принадлежность и иные субъективные факторы личности могут влиять на трактовку принципа верховенства права. Так, по его мнению, в комплексе правовых преобразований судьи склонны подчеркивать важность судебной реформы, полицейский чиновник приведет доводы в пользу выделения больших ресурсов для принуждения к исполнению законов, адвокаты выдвинут на первый план потенциально важную роль коллегий адвокатов и т.д. [8, с. 139-151].

В таких условиях с очевидностью становится понятным, что оценивать правовое содержание закона не так-то просто, равно как и непросто определиться с вопросом, а кто, собственно, должен оценивать правомерность и справедливость закона. Трудно не согласиться с В.Е. Чиркиным в том, что «в демократическом обществе можно и нужно бороться мирными способами против «плохого» закона, но пока он действует, закон должен соблюдаться всеми, альтернатива этому - крушение правопорядка, анархия и распад общества» [30, с. 38]. Поэтому в современном государстве, как правило, исключительно за парламентами и судами признается возможность прекращать действие закона, можно сказать, действует презумпция правомерности закона.

В то же время мировой опыт демонстрирует необходимость неподчинения в отдельных случаях несправедливым законам со стороны непосредственно граждан. Например, германская судебная практика признает следующее правило: «позитивный закон должен рассматриваться как противоречащий спра-ведливости в ситуации, когда расхождение между статутным правом и справедливостью настолько нестерпимо, что первое должно уступить дорогу второй» [21, с. 145]. В основе этого правила лежит вы-работанная после Второй мировой войны и получившая широкую известность «формула Г. Радбруха»: «очевидно противоречащий естественному праву (lex naturalis) закон не является справедливым и обязательным к исполнению». Такой постулат впервые был реализован в ходе Нюрнбергского процесса над нацистскими преступниками. Устав Международного военного трибунала в 1945 г. счел возможным наказывать действия, направленные против мира и человечности, даже если они не нарушали законов страны. Еще одним примером является осуществленное после объединения Германии признание Конституционным Судом ФРГ правомерности привлечения к ответственности сотрудников пограничной службы ГДР, которые на основании закона открывали огонь по людям, пытавшимся покинуть свою страну [10]. Думается, что даже эти классические примеры демонстрирует неоднозначность понимания справедливости. верховенство право законодательная норма

Современным аспектом справедливости закона можно считать оценку его эффективности. На фоне постоянно возрастающего в XX-XXI вв. числа законов, именуемого зачастую «инфляцией законов», «законодательным потопом» и т.п., стал ставиться вопрос о присутствии в них рациональности, достижении целей правового регулирования, удовлетворенности граждан их содержанием. Во многих странах предпринимаются попытки оценки результативности нормативных актов. Так, зародившаяся в США и распространенная в других государствах методика оценки регулирующего воздействия первоначально была настроена на то, чтобы измерять влияние мер юридического воздействия на предпринимательскую деятельность, позднее стал учитываться эффект влияния на экономику в целом, а также на социальную сферу и окружающую среду. С минимизации регулирующего воздействия акцент был перенесен на создание более эффективных регуляторов посредством создания процедур открытой и вариативной работы над предварительным и последующим мониторингом государственно-властных решений [9, с. 14].

В течение 70-х гг. ХХ в. в Германии, Швейцарии, Бельгии и других странах появилось новое направление исследования права через призму эффективности и результативности законодательства - легиспруденция [31, с. 14]. Представители этого направления пытаются предложить критерии оценки эффективности законов, такие как действенность, целесообразность нормативного правового акта, соответствие его общественным ожиданиям. В качестве методов оценки предлагается использовать социологические приемы (интервью, опросы, анкетирование), моделирование, графические представления, политические трактовки, анализ причинно-следственных связей и др. [11].

По мнению Комиссара Совета Европы по правам человека, из правовых позиций Европейского Суда по правам человека вытекают такие критерии эффективного правотворчества, сопряженного с ограничением прав человека, как ясность, точность, доступность и прогнозируемость правовых норм, служение их четко определенным законным целям, наличие четких средств правовой защиты в отношении предполагаемых нарушений [25, с. 133-147].

Однако эмпирические исследования демонстрируют неутешительную картину применения оценки в законотворческой деятельности [31, с. 14-19]. Сами представители легиспруденции признают относительность вырабатываемых ими критериев. Так, швейцарский профессор Л. Мадер отмечает условность любых оценок законодательства, поскольку они связаны со сложными общественными отношениями и возможностью многоаспектного их восприятия. В качестве примера, подтверждающего эту мысль, автор рассматривает ситуацию с юридической обязанностью пристегиваться ремнями безопасности в автомобиле. Казалось бы, практически общепринято считать, что ремни безопасности позитивно влияют на обеспечение безопасности дорожного движения, что подтверждается многочисленными исследованиями. Однако Л. Мадер указывает на то, что при подобных оценках не учитывается негативный компонент пользования ремнями безопасности - пристегнутый ремнем безопасности водитель становится более уверенным в своей безопасности, способен переоценивать свои возможности и вследствие этого совершать больше наездов на пешеходов [12].

Поэтому, безусловно, актуальной является необходимость осознания законодателем реальных последствий принятия закона, но преувеличивать роль формальных критериев оценки эффективности правотворчества не следует. Эффективная законотворческая процедура и справедливое содержание закона - это явления сложной социальной жизни, имеющие значительную политическую составляющую. Например, Г. Кельзен в связи с этим полагал, что создание законов - это политические дискуссии о ценностях и что политика не поддается научным исследованиям и формально-юридическим установкам [36, с. 271]. Можно сказать, что эффективность закона - это столь же дискуссионный вопрос, как и в целом справедливость его содержания, и его решение во многом предопределяется методологическими установками исследователя.

Оценка справедливости закона связана и с особенностями правовых систем. Так, традиционная англосаксонская трактовка принципа господства права («rule of law») сводится к установлению такого правопорядка, при котором суд, а не законодатель обладал бы полномочиями окончательного решения вопроса о том, что является правом, а что не является таковым [33, с. 21]. Верховенство права в рамках британской традиции связано с правом, создаваемым судьями и основанным на законности, определенности и равноправии при невозможности для судов оспаривать суверенитет парламента [21, с. 145]. Романо-германская трактовка принципа господства права («rechtsstaat») апеллирует к такому правопорядку, когда законодатель в окончательном варианте решал бы все фундаментальные вопросы права, а суд контролировал бы деятельность исполнительной власти [34, с. 3-18]. В государствах Восточной Европы речь преимущественно ведется о принципе верховенства закона (supremacy of statute law). В том числе в России превалирует позитивистская трактовка «верховенства права», не предполагающая контроля, выходящего за рамки буквы закона. Образно это направление именуют диктатурой закона [21, с. 145]. Оно связано с формальным правилом о презумпции правомерности закона и необходимости его применения вплоть до его отмены или признания недействующим судом. В Китае с 2010 г. стал активно разрабатываться своеобразный принцип «управления при верховенстве закона», предполагающий установку на индивидуализацию в рамках патриархальной модели государственности [24, с. 12-16].

К настоящему времени различия в понимании «господства права» в названных правовых системах начинают в определенной степени нивелироваться, поскольку в соответствующих странах идет процесс сближения системы источников права [16, с. 211], происходит активный обмен юридическим опытом в части способов поддержания верховенства права и закона. И если говорить о некой собирательной концепции «верховенства права» за рубежом, то ее суть видят в том, что «правительственные решения должны быть основаны на согласии народа и действовать только через структуры и процедуры, разработанные для предупреждения индивидуальных притеснений или государственной тирании, защищающие фундаментальные права и свободы и являющиеся объектом оценки независимыми судами, выносящими приговоры, основанные на законах» [13, с. 86]. В современном варианте эту концепцию характеризуют уже не только нормативные признаки, адресованные к системе источников права, но и институциональные, направленные на установление требований к органам власти и защищающие права граждан. При всем многообразии подходов к таковым обычно причисляют: правовое правление, разделение властей, независимую систему судебных органов, эффективность права, его стабильность, верховенство законной власти, справедливость, беспристрастное отношение органов власти к гражданам и уважение их прав, создание альтернативных центров власти, запрет злоупотребления властью [35, с. 7; 37, с. 32; 33, с. 74; 19, с. 13-28; 8, с. 139; 4, с. 34].

В отечественной науке к признакам верховенства закона относят: разделение властей, обеспечение прав человека, взаимную ответственность государства и личности, соблюдение международного права, суверенитет народа и др. [22, с. 348]. Хотя, по мнению Г. А. Гаджиева, в России концепция верховенства права развивается преимущественно как судебная доктрина в актах Конституционного Суда РФ при пассивном участии законодателя и ученых [5, с. 13].

Во второй половине ХХ в. стало формироваться международное восприятие принципа верховенства права. Этот принцип закреплен, к примеру, в преамбуле Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г., в Заключительном документе Копенгагенской встречи 1990 г., ОБСЕ, в Амстердамском договоре Европейского Союза 1997 г. [13, с. 86]. При этом международное право исходит из того, что верховенство права означает гораздо больше, чем просто формальную законность, оно означает и справедливость, основанную на признании и полном принятии высшей ценности человеческой личности, гарантированную институтами, обеспечивающими рамки ее наиполнейшего выражения [19, с. 13].

Международной неправительственной организацией World Justice Project разработана и уже несколько лет применяется на практике система индикаторов, позволяющих рассчитать индекс верховенства права для различных стран мира. К числу таких индикаторов отнесены степень ограничения полномочий институтов власти, уровень коррупции, порядок и безопасность, гарантии защиты основных прав, прозрачность институтов власти, соблюдение законов, качество правосудия [6, с. 117]. В 2016 году Венецианской комиссией был утвержден «Контрольный список вопросов для оценки соблюдения верховенства права». В этом документе к основным нарушениям рассматриваемого принципа отнесены: осуществление полномочий, ведущее к принятию явно несправедливых, необоснованных решений; неограниченные полномочия органов исполнительной власти. Соответственно, комиссия считает, что для защиты от произвола закон должен определять объем полномочий государственных органов, злоупотребление этими полномочиями должно подлежать судебному контролю, а существующие средства защиты должны быть подробно прописаны и доступны [4, с. 34].

Столь пристальное внимание к принципу верховенства права связано с политической идеей о том, что утверждение этого постулата способно позитивно влиять на экономическое развитие стран, на борьбу с коррупцией, на решение социальных проблем. Концепт верховенства закона также вселяет надежду на преодоление современных вызовов глобализации в виде огромного роста потоков информации через

Интернет, диверсификации транснационального гражданского общества, активного перемещения индустрии услуг через государственные границы и т.п. [8, с. 139-151].

Таким образом, принцип верховенства права является фундаментальным в развитии государственности и международного правопорядка. Значение этого принципа сравнимо с ролью новой религии и связано с надеждами на рациональное устройство публичной власти. Однако критерии справедливости содержания законодательных актов до сих пор остаются дискуссионными. В качестве неких ориентиров в восприятии правомерности закона выступают реализация прав человека, разделение властей, эффективность права и его стабильность, создание механизмов, предотвращающих злоупотребление властью. Но даже эти ориентиры несут в себе многосмысловую нагрузку, имеют национальные, политические и даже экономические аспекты понимания.

Изложенное подтверждает мысль, что нельзя чрезмерно идеализировать юридические конструкции, в т.ч. и концепт верховенства права. Как верно пишет Н.И. Матузов, «абсолютно совершенного, идеального законодательства нигде в мире нет. Право каждой страны неизбежно содержит в себе определенные коллизии, пробелы, противоречия» [18, с. 208]. А Ю.А. Тихомиров в этой связи даже отмечает положительное значение коллизий и недостатков правовых норм: «они служат свидетельством нормального процесса развития или же выражают законное притязание на новое правовое состояние» [27, с. 4]. Представления о справедливости законов подлежат трансформации с течением времени.

Но одновременно недопустимо и пренебрежительное отношение к рассматриваемому принципу, поскольку он является результатом многовековой истории становления государственности, отражает непреложные ценности и призван противостоять произволу, насилию, деспотии, создает предпосылки для воплощения в государственной политике социальной справедливости и построению мирного диалога по поводу поиска акцентов понимания этой справедливости.

Литература

1. Андрианов Н.В. Модернизация правовых институтов: проблемы методологии // Государство и право. 2013. № 6.

2. Бейтс Дж. Британский опыт // Оценка законов и эффективности их принятия: мат-лы международного семинара, 16-17 декабря 2002 г., г. Рязань. М.: Издание Государственной Думы, 2003. URL: http://www. consultant.ru/law/review/lawmaking/material/.

3. Бержель Ж.-Л. Общая теория права / пер с фр. Г.В. Чуршукова. М.: Nota Bene, 2000.

4. Блохин П. Злоупотребление правами и злоупотребление властью: к построению единой доктрины // Сравнительное конституционное обозрение. 2018. № 2 (123).

5. Гаджиев Г. О судебной доктрине верховенства права // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 4 (95).

6. Зорькин В.Д. Цивилизация права и развитие России. М.: ИНФРА-М, 2015.

7. Исаев И.А. Власть и закон в контексте иррационального. М.: Юрист, 2006.

8. Карозерс Т Искушение верховенством закона // Pro et Contra. 2009. № 3-4 (46).

9. Кененова И. Кризис западной традиции права и российская традиция власти в ракурсе конституционной компаративистики // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 1 (92).

10. ЛЄЗИШ Е. Судебные преследования лиц, ответственных за нарушения прав человека в ГДР // Уроки истории. XX век. 2013. 5 ноября. URL: https://urokiistorii.ru/article/51885.

11. Мадер Л. Опыт Швейцарии // Оценка законов и эффективности их принятия: мат-лы международного семинара, 16-17 декабря 2002 г., г. Рязань. М.: Издание Государственной Думы, 2003. URL: http://www. consultant.ru/law/review/lawmaking/material/.

12. Мадер Л. Оценка законодательства - вклад в повышение качества законов// Оценка законов и эффективности их принятия: мат-лы международного семинара, 16-17 декабря 2002 г., г. Рязань. М.: Издание Государственной Думы, 2003. URL: http://www.consultant.ru/law/review/lawmaking/material/.

13. Марочкин С.Ю. Верховенство права на внутригосударственном и международном уровнях: динамика развития и взаимодействия // Государство и право. 2013. № 10.

14. Мартышин О.В. Классические типы понимания права. Проблемы выбора// Развитие российского права: новые контексты и поиски решения проблем: мат-лы международной конференции. М.: Проспект, 2016. Ч. 1.

15. Марченко М.Н. «Умеренный» позитивизм и верховенство права в условиях правового государства // Государство и право. 2012. № 4.

16. Марченко М.Н. Правовые системы современного мира: учебное пособие. М.: ИКД «Зеркало-М», 2008.

17. Матейкович М.С. Дефекты конституционно-правового регулирования в РФ // Государство и право. 2007. № 12.

18. Матузов Н.И. Актуальные проблемы теории права. Саратов: Изд-во Саратовской гос. академии права, 2003.

19. Мур Дж. Н. Верховенство права: обзор // Верховенство права: сборник: пер. с англ. М.: Прогресс, 1992.

20. Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М.: Юридическая литература, 2010.

21. Нуссбергер А. Независимость судебной власти и верховенство права в практике Европейского Суда по правам человека // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 2 (111).

22. Перевалов В.Д. Теория государства и права. М.: Юрист, 2012.

23. Радбрух Г. Философия права / пер с нем. Ю.М. Юмашева. М.: Международные отношения, 2004.

24. Серов К.Н. Социально-экономическая политика государства и политический режим: некоторые проблемы взаимосвязи // Юридический мир. 2007. № 4.

25. Тематический доклад, опубликованный Комиссаром Совета Европы по правам человека «Верховенство права в Интернете и в остальном цифровом мире» // Прецеденты Европейского Суда по правам человека: Электронное периодическое издание. 2015. № 1 (13).

26. Теория государства и права: учебник / под ред. А.С. Пиголкина. М.: Юрайт, 2007.

27. Тихомиров Ю.А. Юридическая коллизия: власть и правопорядок // Государство и право. 1994. № 1.

28. Филиппова Н.А. Представительство публичных интересов в федеративном государстве: особенности российской национальной модели. Екатеринбург: УрО РАН, 2009.

29. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Весь мир, 2003.

30. Чиркин В.Е. Субъективные заметки о либеральной концепции права в Российской юридической науке // Государство и право. 2013. № 10.

31. Шулмане Д., Шевчук П. Легиспруденция - новый подход к вопросу о законотворчестве // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 6

32. Allan T. Constitutional Justice: A Liberal Theory of the Rule of Law. L., 2001.

33. Bogs H. Urteilsverfassungsbeschwerde zum Bundesverfassungsgericht. Baden-Baden: Nomos, 1999.

34. Сampbell J. The Legal Theory of Ethical Positivism. L., 1996.

35. Fallon R.N. «The Rule of Law» as a Concept in Constitutional Discourse // Columbia Law Review. 1997. Vol. 97. № 2.

36. Siehr A. Symbolic Legislation and the Need for Legislative Jurisprudence: The Example of the Federal Republic of Germany // Legisprudence. 2008. № 3. Vol. 2.

37. Waldron J. Judicial Review and the Conditions of Democracy // Journal of Political Philosophy. 1998. Vol. 6. № 4.

Размещено на Allbest.ru