Смарт-контракт в условиях формирования нормативной платформы экосистемы цифровой экономики Российской Федерации

Все многообразие научных воззрений на сущность и природу смарт-контрактов может быть условно объединено в три группы идентичных по выделяемым родовидовым признакам концепций.

Первая группа концепций, условно названная нами «Техническая», базируется на основополагающей идее признания смарт-контракта программой. Сторонники этой группы концепций обнаруживаются как в отечественной цивилистике, так и в зарубежной юридической науке. К примеру, Л. А. Новоселова, анализируя техническую природу смарт-контракта, объясняет ее следующим образом: смарт- контракт расположен на платформе блокчейн при помощи соответствующей программной кодировки; исполнение смарт-контракта - это не что иное, как последовательное внесение записей в базу данных относительно произведенных блокчейн-транзакций [9, с. 31]. Аналогичной позиции относительно природы смарт- контракта придерживается и А. И. Савельев, который выделяет следующие характерные особенности смарт-контрактов: они имманентно связаны с электронной платформой; их условия изложены на языке программирования; по механизму исполнения представляют собой договор присоединения; предполагают распоряжение цифровым благом; являются условной сделкой; самоисполнимы [11, с. 44]. Соглашаясь с мнением ученых, хотим подчеркнуть, что юридические исследования направлены, прежде всего, на научное обоснование правовых феноменов. По этой причине ученые-юристы должны исследовать исключительно правовую сторону вопроса функционирования смарт- контрактов. Техническая же его сторона - дело представителей IT-наук. Так, английский специалист в области компьютерного права A. Guadamuz заявляет, что смарт-контракты следует понимать почти строго с технической точки зрения и что любой правовой ответ полностью зависит от технических возможностей смарт-контракта [20].

По мнению А. М. Вашкевич, смарт-контракт, как информационное явление, автономен от системы блокчейн и может существовать за ее рамками. Стоит поддержать автора в том, что он делает акцент на функциях смарт-контракта, которые, на наш взгляд, способны в совокупности сформировать корректное представление о природе исследуемого нами явления. Так, А. М. Вашкевич выделяет у смарт-контракта функцию «исполнения обязательства» и функцию «контроля надлежащего исполнения воли, согласованной в сделке» [2, с. 15, 35].

Приверженцы второй группы концепций объясняют природу смарт-контрактов исключительно через юридическую конструкцию, юридическую терминологию и право в целом. Эту группу концепций можно назвать «Юридическая». К примеру, Л. Г. Ефимова и О. Б. Сиземова, исследуя правовую природу смарт- контракта, приходят к выводу о том, что наряду с абонентским договором, опционным договором, договором присоединения, а также иными несамостоятельными договорными конструкциями следует признать и смарт-контракт, добавив нормы о нем в главу 27 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее - ГК РФ) и назвав «Умным договором» [7, с. 29]. Стоит поддержать авторов в том, что позитивация смарт-контракта через договорное право возможна только через призму несамостоятельных (или типовых) договорных конструкций, но не самостоятельных (поименованных в части второй ГК РФ). Таким образом, любой гражданско-правовой договор, исполнение которого обусловлено применением специальных информационных технологий, может быть облечен в форму смарт-контракта. Сказанное заставляет задуматься над возможностью имплементации хорошо известного зарубежным правопорядкам института смарт-контракта в отечественное цивилистическое поле через общие положения об обязательствах.

Е. Е. Богданова также обращает внимание на юридическую сторону смарт-контракта, определяя его через такой родовой признак, как письменная (электронная) форма договора [1, с. 115].

Сторонники третьей, именуемом нами «Смешанной», группы концепций выделяют как технологическую, так и юридическую ст ороны смарт-контракта, отдавая предпочтение той или иной его стороне. По мнению А. А. Волоса, смарт-контракт представляет собой «запрограммированный договор», существующий и исполняющийся на платформе блокчейн [4, c. 5]. В рамках данной группы концепций следует привести следующую небезынтересную точку зрения: «Смарт-контракт - это программный код, основанный на технологии блокчейн, который по юридическим признакам представляет собой юридически значимое сообщение, записанное на языке (искусственный язык) и скрепленное электронной цифровой подписью каждой из сторон (или заверенное специальным ключом)» [22, р. 285].

Существующие в отечественной и зарубежной цивилистике концепции, объясняющие природу этого явления, делают акцент на той или иной функции смарт-контракта, что приводит к абсолютизации этой главенствующей функции и приданию ей статуса родового признака смарт-контракта.

4. Признаки смарт-контракта

Характерным признаком смарт-контрактов, выделяемым большинством исследователей цифровых финансовых активов, следует признать наличие и соответствующее перемещение некого цифрового блага, именуемого цифровым активом. Таким активом могут выступать криптовалюта, доменные имена, «игровое имущество, виртуальные токены и иные активы, имеющую необходимую виртуальную форму. Главными отличительными чертами такого имущества следует признать их экономическую ценность и объективацию в виртуальном пространстве. Единицей учета указанных активов принято считать токен. Однако, говоря о смарт-контрактах, под ними нередко подразумевают не только те обязательства, которые возникают, исполняются и прекращаются исключительно в виртуальном мире, но и те, которые, например, исполняются за рамками виртуального мира, в реальном пространстве. В последнем случае смарт-контракт касается лишь части гражданско-правового обязательства и играет в нем обеспечительную роль.

Квалифицируя смарт-контракт, важно акцентировать внимание на двух его главных признаках, с которыми в контексте новой редакции статьи 309 ГК РФ соглашается и отечественный законодатель: 1) имманентная связь смарт-контракта с исполнением обязательств, причем обусловленным исполнением обязательств, поддающимся правовому режиму статьи 327.1 ГК РФ; 2) объективация исполнения через призму информационных технологий (блокчейн и иных информационных технологий). Это максимально широкая трактовка понятия «смарт-контракт». На наш взгляд, именно в этом заключается и суть многочисленных научных дискуссий: ученым не удается договориться о правовой сущности, дефиниции и содержании смарт-контракта по причине наполнения этого понятия разным объемом и функционалом. Так, квалификация смарт-контракта в качестве способа обеспечения исполнения обязательств, предлагаемая некоторыми цивилистами [7, c. 27], подвергается обоснованной критике [5] по причине отсутствия признаков, характерных для акцессорных обязательств. Действительно, сам по себе смарт-контракт не порождает новое обязательство, в том числе некое обеспечительное обязательство, но, без сомнений, обладает обеспечительным эффектом. Однако это его функционал, но не родовидовой признак.

Понятие «смарт-контракта», взятое нами из европейской юридической терминологии, подвергается многочисленным интерпретациям, искажениям и нововведениям. В результате мы спорим в сущности о разных явлениях, облекая их в терминологическую форму смарт- контракта. Не исключением является и законодатель, который находится под влиянием объективного процесса научно-технического прогресса, приводящего к быстрому устареванию информационных технологий и появлению новых. Преследуя цель создания актуального гражданского законодательства, претендующего на статус «стабильного» в течение последующих хотя бы нескольких десятилетий, законодатель подходит к решению вопроса о позитивации смарт-контрактов с большой осторожностью. В этом смысле стоит поддержать мнение, высказанное M. Hamilton: «Быстрое развитие технологии блокчейн и распределенной бухгалтерской книги, а также связанных с ними приложений потребует многих изменений в способах ведения бизнеса и регистрации транзакций. Значительные инвестиции в НИОКР в блокчейн-средах и созревание прикладного использования “умных контрактов” и других типов самоисполняющихся инструментов создают рамки для расширенного использования, роста инфраструктуры и дальнейшего развития. Осознание влияния этих инвестиций в настоящее время меняет все бизнес-процессы, трансформирует отрасли и оказывает влияние на правительства во всем мире. Это глобальное разрушительное воздействие представляет собой крупную технологическую эволюцию и будет трансформировать общество в течение следующих нескольких десятилетий так же, как Интернет за последние 30 лет» [21].

5. Функции смарт-контракта

Понятие «функции» лежит за рамками юридической наук, что обусловливает значительное количество научных интерпретаций данной категории учеными-юристами. Так, огромное количество юридических научных изысканий посвящено вопросам функций государства и права, договоров и иных гражданско-правовых сделок, отраслей гражданского, семейного, трудового и уголовного права. В то же время исследование функций отдельно взятых правовых институтов или даже норм является большой редкостью в современной цивилистике.

Смарт-контракт - объективно существующее явление с присущими ему оригинальными функциями, понимание которых имеет существенное методологическое значение для формирования комплексного представления о нем. При этом в российской деловой практике смарт-контракты практически не встречаются, что во многом обусловлено отсутствием специального правового регулирования в этой сфере. Хотя, как известно из средств массовой информации, еще в 2016 г. Альфа-Банк заключил с компанией S7 Airlines гражданско- правовую сделку, в основу которой был положен смарт-контракт. Крупные бизнес-игроки, в том числе и компании Альфа-Банк, S7 Airlines, понимая безусловные преимущества технологии блокчейн, ведут активную работу по внедрению этой технологии в свои бизнес - цепочки.

Итак, принимая во внимание все новеллы гражданского законодательства 2019 г., появившиеся под воздействием цифровизации общества и, как следствие, цифровизации права, позволим себе утверждать, что российская правовая действительность фактически лишена такого правового явления, как смарт-контракт. Однако, поскольку гражданское законодательство не запрещает осуществления подобных сделок, считаем возможным изучить функции этого правового явления при помощи метода правового моделирования.

По верному замечанию В. П. Реутова, использование функционального подхода исследователем предполагает первоочередное выяснение того, по отношению к чему выявляется та или иная функция правового явления [10, с. 15]. Определение функций смарт-контракта в рамках настоящего исследования преследует решение нескольких задач: 1) обоснование конкретного гражданско-правового эффекта, возникающего в результате вступления в правоотношения, опосредованные смарт-контрактом; 2) выявление видовых признаков смарт- контракта с позиции его правовой сущности, оставляя за рамками настоящей статьи техническую сторону вопроса, которая, безусловно, присутствует; 3) определение самостоятельного места смарт-контракта в системе российского гражданского права. В силу обозначенных задач, можно резюмировать, что выявление функций смарт-контракта в рамках данного научного изыскания происходит по отношению к гражданским правоотношениям, опосредованным таким правовым инструментом, как смарт-контракт. Важно определить, каковы особенности возникновения, изменения и прекращения гражданских прав и обязанностей, которые облечены в форму «смарт-контракта».

В отсутствие правовых норм, специально посвященных смарт-контрактам, выявить подлинный перечень их функций достаточно сложно. Результаты такого исследования носят весьма условный характер. По этой причине обратим внимание на те функции смарт-контрактов, которые присущи им в иностранных юрисдикциях и при этом актуальны для трансформации российского гражданского законодательства.

Функция формы гражданско-правовой сделки. Как уже было отмечено ранее, в отечественной цивилистике превалирует точка зрения на смарт-контракт как особую разновидность письменной формы договора. Так, А. А. Волос небезосновательно заметил, что смарт-контракт играет ведущую роль на стадии заключения сделки при определении условий вступления в соответствующее правоотношение [3, c. 25]. Иными словами, смарт-контракт выполняет функцию электронной формы сделки: в этом смысле технология блокчейн, лежащая в основе смарт-контракта, позволяет сторонам гражданско-правовой сделки отказаться от привычной письменной формы договора при условии законодательного признания действительности такой электронной формы. При этом добавим, что это не единственная функция смарт-контракта, что обусловливает вывод о некорректности определения смарт-контракта исключительно через форму сделки, игнорируя при этом иные его функциональные характеристики.

Функция способа обеспечения исполнения обязательства. Обеспечительные качества смарт-контракта делают идею его имплементации в отечественный правопорядок через способы обеспечения исполнения обязательств крайне привлекательной для российских ученых-юристов. Однако, как мы обращали внимание ранее, такой подход весьма уязвим в силу ряда обстоятельств. Любой способ обеспечения исполнения обязательства порождает самостоятельное акцессорное гражданско- правовое обязательство, призванное «обслуживать» основное обязательство. В итоге участники гражданских правоотношений вступают в два обязательства: например, в обязательство по поставке и в обязательство по неустойке на случай просрочки исполнения основного обязательства. Однако смарт-контракт порождает лишь одно «цельное» гражданско-правовое обязательство по поставке. Его обеспечительная функция проявляется в самой технологии - блокчейн, которая позволяет соответствующему договору исполняться самостоятельно при выполнении сторонами соответствующих условий. Эта особенность технологической стороны смарт-контракта и обусловливает его особую обеспечительную функцию. Однако признание этой функции, превалирующей при определении родовидовых признаков смарт-контракта, вряд ли оправданно.

Функция способа исполнения обязательства. Интересно отметить, что глава 22 ГК РФ - «Исполнение обязательств» - не содержит такого специального термина, как «способ исполнения обязательства», однако подобное словосочетание весьма прочно вошло в цивилистический терминологический аппарат в значении особенностей реализации прав и обязанностей, возникших из обязательства. Так, специфическим способом исполнения обязательств следует признать исполнение посредством внесения долга в депозит, нормативно закрепленное в статье 327 ГК РФ. Отдельным способом исполнения обязательства следует также считать механизм реализации обусловленного исполнения обязательства, статуированного в результате широкомасштабной реформы обязательственного права Российской Федерации. Так, согласно статье 327.1 ГК РФ, «исполнение обязанностей, а равно и осуществление, изменение и прекращение определенных прав по договорному обязательству, может быть обусловлено совершением или несовершением одной из сторон обязательства определенных действий либо наступлением иных обстоятельств, предусмотренных договором, в том числе полностью зависящих от воли одной из сторон». Как мы уже отмечали, некоторые исследователи института смарт-контракта предлагают связать его именно с этой нормой с учетом его условной природы. Итак, способ исполнения обязательства отвечает на вопрос «как исполняется обязательство, в чем особенности исполнения?». В этом смысле смарт-контракт действительно обладает определенной спецификой, поскольку права и обязанности сторон, возникающие из этого правоотношения, исполняются непривычным для традиционного гражданского оборота способом - через компьютерную программу, специальную информационную технологию. Следовательно, вступая в подобные отношения, его участники выражают свое согласие на такой способ реализации их субъективных гражданских прав и обязанностей.

Функция надлежащего самоисполнения гражданско-правового обязательства. Исполнение гражданско-правовых обязательств надлежащим образом считается одним из основополагающих принципов обязательственного права. Однако свойство «самоисполнимости» смарт-контракта, столь непривычное для традиционных гражданско-правовых сделок, позволяет нам квалифицировать эту особенность смарт-контракта в качестве его функции с учетом того эффекта, который оно оказывает на гражданско-правовые обязательства. В целом эта функция находится в увязке с функцией способа обеспечения исполнения обязательства, однако не тождественна ей. Так, эстонские ученые H. Eenmaa-Dimitrieva и M. Schmidt-Kessen интересно отмечают: «Учитывая, что доверие снижает риски в экономическом обмене, мы объясняем, как конкретный механизм доверия, лежащий в основе принудительного исполнения смарт-контрактов (доверие без участия сторон), предоставляет возможности для создания новых рынков и изменения существующих». Ученые заключают, что смарт- контракт может стать эффективным инструментом, обеспечивающим повышение автономии потребителей и демократизацию торговли [15, р. 245]. Действительно, участники имущественного оборота, вступая в те или иные гражданско-правовые сделки, зачастую преследуют разнонаправленные интересы, что порождает эффект недоверия сторон друг к другу: возникает проблема обеспечения баланса интересов сторон, если исполнение обязательства прямо или косвенно связано с волей и волеизъявлением одной из сторон сделки. В то же время смарт-контракт снимает эту проблему, поскольку исполняется без участия сторон. Очевидно, что цифровизация публичного пространства приводит к повышению доверия к компьютерному коду. Тайваньские ученые, отмечая надежность транзакций без участия третьей стороны, их отслеживаемость и необратимость, приходят к выводу о невозможности нарушения условий договора, существующего в форме смарт-контракта [14].

Таким образом, смарт-контракт выполняет в праве следующие функции: 1) функцию формы гражданско-правовой сделки; 2) функцию способа обеспечения исполнения обязательства; 3) функцию способа исполнения обязательства; 4) функцию надлежащего самоисполнения гражданско-правового обязательства.

6. Роль технологии блокчейн при исполнении смарт-контракта

Широта сфер применения смарт-контракта как особого информационного инструмента обусловлена технологией блокчейн и иными подобными информационными технологиями. По мнению китайских ученых C. Braghin, S. Cimato, E. Damiani, «смарт-контракт - это исполняемый код, который запускается поверх блокчейна для облегчения, выполнения и обеспечения выполнения соглашения между ненадежными сторонами без участия доверенной третьей стороны. Децентрализованный аукцион гарантирует большую прозрачность и позволяет избежать обмана аукционистов» [12, р. 56].

Именно блокчейн обладает рядом безусловных преимуществ, которые могут быть перенесены в правовое поле. Так, R. Philipp, G. Prause, L. Gerlitz в своей совместной статье описывают преимущества блокчейн и смарт- контрактов: «Смарт-контракты - это скрипты на вершине технологии блокчейн. Они представляют собой форму автоматизации, с помощью которой слои посредников могут быть сокращены или даже полностью заменены. Соответственно, блокчейн-интеллектуальные контрактные системы снижают транзакционные и исполнительные издержки, а также время процесса. Более того, мы утверждаем, что блокчейн и смарт-контракты могут облегчить межорганизационное сотрудничество и лежащие в их основе бизнес-процессы. Таким образом, они способны поддерживать интеграцию предпринимателей в транснациональные цепочки поставок путем снижения высоких барьеров входа и ослабления доминирующих позиций крупных игроков» [26, p. 365].

Итак, блокчейн, как новая технология, оказывает решающее воздействие на механизм исполнения гражданско-правового обязательства, содержащегося в смарт-контракте: правоотношение облекается в новую форму, что неизменно влечет трансформацию и его содержания. Следовательно, смарт-контракт - это качественно новое явление.

7. Специфические особенности смарт-контракта, которые необходимо учесть законодателю

При позитивации смарт-контракта в том или ином виде необходимо учесть ряд специфических особенностей применения смарт- контракта.

Во-первых, законодатель через принимаемые нормы права должен обеспечить неукоснительное соблюдение основополагающих норм-принципов гражданского права при исполнении гражданско-правовых обязательств с использованием смарт-контрактов.

Во-вторых, для распространения смарт- контрактов на все без исключения гражданско- правовые сделки, в том числе те, которые требуют государственной регистрации либо нотариального удостоверения, законодатель должен создать, по всей видимости, государственные информационные платформы, которые позволяли бы исполнять обязательства без обращения к посредникам - государственному регистратору, нотариусам, риелторам, юристам и т.д.

В-третьих, отдельного рассмотрения требует вопрос о распространении смарт-контрактов на потребительскую сферу с учетом необходимости соблюдения принципа защиты слабой стороны сделки и других гражданско- правовых норм, регулирующих особенности правового статуса потребителя.

В-четвертых, необходимо определиться в правовом статусе цифровых финансовых активов, без чего невозможна позитивация смарт- контракта. Так, например, до сих пор нет четкого понимания, чем является криптовалюта. На этот счет существует небезынтересная судебно-арбитражная практика. Так, Ульяновский областной суд в одном из дел пришел к выводу о том, что, в отсутствие специального нормативно-правового регулирования криптовалюты в Российской Федерации, указанные правоотношения находятся за рамками правового поля и не подлежат судебной защите. По мнению суда, вступая в подобные правоотношения, участники гражданского оборота несут риск неблагоприятных последствий, связанных с участием в этих отношениях1.

В другом деле Московский городской суд рассматривал весьма примечательный случай: ресторан принял от клиента оплату услуг общественного питания криптовалютой, что послужило причиной привлечения ресторана к административной ответственности по статье 15.25 КоАП РФ (нарушение валютного законодательства и актов органов валютного регулирования). Суд, отказывая в удовлетворении требований прокурора, пришел к выводу о том, что виртуальная валюта не являются валютной ценностью.

В свою очередь, Девятый арбитражный апелляционный суд в одном из своих постановлений пришел к выводу о том, что виртуальная валюта является объектом гражданских прав и, согласно статье 128 ГК РФ относится к «иному имуществу». Следовательно, может быть включена в конкурсную массу должника.

Наконец, в-пятых, наиболее остро стоит вопрос обеспечения безопасности сделок, исполнение которых предполагает использование смарт-контрактов. Этим ключевым вопросом озадачен весь зарубежный научный мир: специалисты разных отраслей науки изучают механизмы, которые могли бы обеспечить полную безопасность подобных сделок, поскольку блокчейн и иные подобные информационные системы крайне уязвимы. Так, китайские ученые A. Singh, R. Parizi, Q. Zhang отмечают, что блокчейн, как распределенная вычислительная платформа, позволяет пользователям развертывать части программного обеспечения (известные как смарт-контракты) для множества децентрализованных приложений следующего поколения без привлечения доверенной третьей стороны. Однако преимущества смарт-контрактов имеют свою цену. Как и в большинстве технологий, существуют потенциальные угрозы безопасности, уязвимости и различные другие проблемы, связанные с смарт-контрактами. Написание безопасных и надежных смарт-контрактов может быть чрезвычайно сложным из-за различных бизнес- логик, а также уязвимостей и ограничений платформы [28].

При этом в зарубежной цивилистике отмечается, что «в последние годы быстрое развитие криптовалют и лежащей в их основе технологии блокчейн возродило первоначальную идею Н. Сабо о смарт-контрактах, т. е. компьютерных протоколах, которые предназначены для автоматического облегчения, проверки и обеспечения соблюдения переговоров и реализации цифровых контрактов без участия центральных органов власти. Смарт - контракты могут найти широкий спектр потенциальных сценариев применения в цифровой экономике и интеллектуальных отраслях, включая финансовые услуги, менеджмент, здравоохранение и Интернет вещей, а также были интегрированы в основные платформы разработки на основе блокчейна.

Однако смарт-контракты все еще далеки от зрелости и основные технические проблемы, такие как вопросы безопасности и конфиденциальности, еще ожидают дальнейших исследований» [30, p. 2266].

Анализируя зарубежные научные достижения относительно смарт-контрактов и их безопасности, полагаем возможным согласиться с мнением нидерландского ученого T. J. Graaf: «Рекомендуется, чтобы программисты работали вместе с юристами над созданием более совершенных смарт-контрактов и чтобы законодатель сосредоточился на законах, касающихся аудита кода смарт-контрактов доверенными третьими сторонами и автоматического приравнивания смарт-контрактов к письменным контрактам» [19].

Выводы

Результатами настоящего научного исследования стали некоторые выводы, отражающие авторский концептуальный взгляд на смарт- контракт, представляющие собой основы цивилистической теории смарт-контрактов, потребность в которой продиктована социально-экономическими тенденциями. Предлагаемые меры по совершенствованию российского гражданского права в конечном счете будут способствовать повышению инвестиционной привлекательности российской правовой и экономической систем, а также эффективности гражданского оборота в Российской Федерации.

1. Смарт-контракт - это объективно существующий цифровой феномен, не имеющий специального правового регулирования в российском гражданском законодательстве. Полагаем, что этот термин должен прочно войти в цивилистический терминологический аппарат в любой интерпретации («смарт-контракт», или «умный договор», или «самоисполняющийся договор»). Российский законодатель не должен противостоять объективному процессу цифровизации общества: экосистема цифровой экономики в обязательном порядке предполагает специальное нормативное регулирование таких цифровых явлений, как «смарт-контракт». Интересно, что смарт-контракт - это некий «символ» цифровой экономики: он имманентно связан с электронной коммерцией, предполагающей виртуализацию хозяйственных связей, с переходом к безбумажному документообороту, значительно снижающему издержки производства, виртуальными благами, именуемыми цифровыми активами, в том числе криптовалютой.

2. Цивилистическая теория смарт-контрактов, содержащая их понятие, признаки, функции, место среди других институтов гражданского права, особенности возникновения, изменения, исполнения и прекращения, находится в зачаточном состоянии. Существующие в отечественной и зарубежной цивилистике концепции, объясняющие природу этого явления, делают акцент на той или иной функции смарт- контракта, что приводит к абсолютизации этой главенствующей функции и приданию ей статуса родового признака смарт-контракта. Мы пошли по этому же научному пути, обладающему известными погрешностями. Выделяя функции смарт-контракта (функции формы гражданско-правовой сделки, способа обеспечения исполнения обязательства, способа исполнения обязательства, надлежащего самоисполнения гражданско-правового обязательства), мы позволили себе предложить отечественному законодателю паллиативное решение проблемы позитивации смарт-контракта в российском гражданском законодательстве.

3. Предлагаем паллиативное решение проблемы позитивации смарт-контракта в российском гражданском законодательстве. На наш взгляд, построение цивилистической теории смарт-контракта через призму такого его родового признака, как способ исполнения обязательства, и последующая имплементация этого института в российское гражданское законодательство через его позиционирование в качестве специального способа исполнения обязательства весьма перспективно. Во- первых, подобный подход позволяет «безболезненно», не разрушая традиционное отечественное понимание формы сделки, типов гражданско-правовых договоров, способов обеспечения исполнения обязательства, создать необходимую цифровой экономике нормативную платформу соответствующих отношений, обусловленных новыми IT-технологиями. Во-вторых, по нашему мнению, весь функционал смарт-контрактов проявляет себя именно на стадии исполнения гражданско- правового обязательства. В-третьих, с точки зрения юридической техники предлагаемый нами подход, обусловливающий добавление отдельной статьи в главу 22 ГК РФ под названием «327.2. Исполнение обязательства с помощью специальных информационных технологий (смарт-контракта)» очень удобно в силу ряда обстоятельств: 1) нет необходимости в принятии отдельного Федерального закона, направленного на регулирование этого нового института гражданского права; 2) масштабность вносимых изменений и их значение для развития электронной коммерции и имущественного оборота в целом диктуют необходимость позитивации норм о смарт-контракте именно в ГК РФ (его первую часть), как основополагающий специализированный нормативно-правовой акт, регулирующий базовые гражданско-правовые отношения; 3) при таком подходе обеспечивается сохранение целостности и традиционных элементов пандектной системы российского гражданского законодательства. Допускаем, что судебно-арбитражная практика, которая будет складываться вокруг смарт-контрактов благодаря их позитивации через нормы статьи 327.2 ГК РФ, позволит скорректировать понимание этого правового феномена и «подскажет» оптимальный путь совершенствования законодательства в этой сфере.

Библиографический список

1. Богданова Е. Е. Проблемы применения смарт-контрактов в сделках с виртуальным имуществом // Lex russica. 2019. № 7. С. 108-118.

2. Вашкевич А. М. Смарт-контракты: что, зачем и как. М.: Симплоер, 2018. 89 с.

3. Волос А. А. Гражданско-правовая сущность смарт-контракта // Юрист. 2019. № 7. С. 23-28.

4. Волос А. А. Смарт-контракты и принципы гражданского права // Российская юстиция. 2018. № 12. С. 5-7.

5. Гринь О. С. Основные подходы к по

ниманию способов обеспечения исполнения обязательств // Вестник Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА). 2016. № 10.

С. 44-51.

6. Гринь О. С., Гринь Е. С., Соловьев А. В. Правовая конструкция смарт-контракта: юридическая природа и сфера применения // Lex russica. 2019. № 8. С. 51-62.