Понятие преступного

Размещено на http://www.allbest.ru/

Понятие преступного

Аннотация

В мире всегда совершались и совершаются особо общественно опасные деяния, ответственность за которые не предусмотрена уголовным законом, в частности преследование за инакомыслие. В ряде случаев издаются законы, противоречащие общечеловеческой морали, например Нюрнбергские законы нацистской Германии или постоктябрьские законы в России, принятые по инициативе Ленина. Многие из законов тоталитарных держав (СССР, Китай, Италия, Германия) являются преступными, но их нарушение расценивалось властью как преступление. То же самое можно сказать о преступных приказах и распоряжениях, в том числе основывающихся на преступных же законах. Их исполнение тоже преступно.

Ключевые слова: преступность, преступление, преступное, общечеловеческая мораль, тоталитаризм, грех, зло, насилие, священное.

Concept of criminal

Key words: crime, crime, criminal, human morality, totalitarianism, sin, evil, violence, sacred.

Неверно утверждение, что преступления стали совершаться, а, значит, преступность возникла лишь в классовом обществе. Исследования этнологов, проведенные, в том числе, среди современных первобытных людей, убедительно показали, что это совсем не так. Но об этом криминологи советской поры (среди них и я) и их твердые последователи в постсоветскую пору не знали по своему невежеству и под давлением коммунистической идеологии. Эта идеология, точнее демагогия, исходила из того, что при коммунизме не будет классов, а поэтому преступность исчезнет. Значит, она не должна была быть и в доклассовом, первобытном обществе, что совсем не соответствовало результатам этнологических научных поисков (см., например, работы Б. Малиновского, Э.Б. Тайлора).

Поскольку преступления совершались всегда, хотя и не назывались так, возникает вопрос, можно ли считать преступным то, что делали средневековые инквизиторы со своими жертвами. Ведь они поступали в соответствии с теми законами, той идеологией и моралью, которые господствовали в ту пору. Следовательно, их действия нельзя отнести к преступным. Но в этом случае возникает другая проблема: можно ли назвать уголовно наказуемыми те поступки немецких нацистов, которые осуществлялись в соответствии с законами Германии тех лет и нацистской идеологией и моралью. Общественно опасные поступки предписывались пропагандой, но еще их могли приказать совершить многочисленные начальники. Люди толпы верили в нацистскую идеологию (как и в СССР - в коммунистическую) и охотно подчинялись ей, как и их средневековые собратья, для которых дьявол и ведьма были так же реальны, как для нас автобус или мобильный телефон. Существовали соответствующие законы, которые требовалось исполнять.

Беспрецедентный террор осуществлял не только германский нацизм, но и советский, китайский и камбоджийский коммунизм. При господстве в стране тоталитарного режима террор реализовывался в отношении всех тех, кто вел себя иначе, кто отрицал существующую идеологию, не соглашался с ней или мог не соглашаться, кто по своему рождению, социальному происхождению (даже национальному, как в нацистской Германии), воспитанию внушал подозрения и не мог разделять новую идеологию. Все они подвергались репрессиям, тем более те, кто боролся с господствующей идеологией. Средневековье пришло на смену свободному и открытому античному миру, в котором были, конечно, деспотии и рабство, но не было тоталитаризма. Средневековье закончилось с приходом Возрождения, которое вовсе не случайно называлось именно Возрождением.

Итак, мы видим, что на протяжении столетий, даже тысячелетий, в Западном мире люди совершают тягчайшие преступления. Можно ли истребление людей в религиозных войнах и столкновениях, инквизиторские, большевистские, нацистские, фашистские и иные злодеяния считать преступными, если они соответствовали существовавшим тогда законам и господствующей идеологии, если они совершались по прямому указанию начальников? Как представляется, на этот вопрос можно дать положительный ответ, если исходить из следующих соображений.

Общечеловеческая мораль стала формироваться в самые архаичные времена путем предписаний и запретов, поощрений и наказаний, правил и табу, обычаев и традиций и т.д. (см., например, работы Д.Д. Фрезера, Э.Б. Тай- лора). В античную эпоху они совершенствовались, корректировались, изменялись, наряду с порочными и грязными поступками совершались благородные и всеми поощряемые, достойные гнева и презрения существовали с теми, которые заслуживали похвал и высоких оценок. Одним словом, добро сосуществовало со злом. Однако Западный мир в начале новой эры накрыла черная пелена мракобесия - Средневековье. При этом дело не в самой христианской религии, а в том, что силой заставляли верить в нее или отдельные течения, а всякое уклонение или подозрение в уклонении каралось смертью. Общечеловеческая мораль не была забыта или полностью изгнана, такого не могло быть, но она была где-то на задворках, ее не принимали. Наступившая христианская эра (соответственно и церковь) была таковой лишь по названию, заветы Христа о добре, любви, поощрении выброшены за борт, хотя само его учение было продолжением и развитием общечеловеческой морали. Человеку запрещалось мыслить.

На смену Средневековью пришла эпоха Возрождения, которая называлась так потому, что, в том числе, возродила прежние ценности, а человека поставила во главе мироздания. Общечеловеческая мораль заняла подобающее ей место, что, конечно, не означает, что зло исчезло. Мир на Западе можно было бы условно назвать свободным, особенно с учетом того, что наступило потом. Потом был тоталитарный мир.

Тоталитарными странами следует называть те, в которых господствует одна идеология, в нее принуждают верить, а отступления от нее карают смертью. Это всегда деспотические го-сударства, но есть и другие деспотии, где можно верить во что угодно, лишь бы подчиняться, причем беспрекословно, диктатору. Такие диктаторские государства можно было встретить в Южной Америке и Азии, но их режимы угрожали обычно только местному населению. По сравнению с тоталитарными странами они были относительно (весьма относительно!) менее деспотичными.

Исходя из сказанного, Средневековье тоже можно считать тоталитарным. Следовательно, в Западном мире было два периода тоталитаризма: Средневековье и красно-коричневый мир в ХХ в. Это времена Черной пелены с безраздельным господством идеологии, которая тормозила развитие экономики. Следовательно, она представляет огромную опасность для человека и общества. Преступность в годы ее господства достигает чудовищных размеров, особенно страшных с развитием новой техники. Даже в самые дикие времена люди не знали такой беды. Все средневековые мракобесия и изуверства не имеют ничего общего с учением Христа.

Рассмотрим названные проблемы более обстоятельно.

Воцарение коммунизма, нацизма и фашизма ознаменовало окончание свободного мира. Мир тоталитаризма стал означать полное и безграничное господство идеологии, она подмяла под себя даже экономику, став для нее невыносимыми тисками. Коммунистическая идеология была непреодолимым тормозом экономики.

Свободное развитие Западного мира было прервано октябрьским переворотом в России, фашистским путчем в Италии, приходом нацистов к власти в Германии. Западный мир вновь покрыла непроницаемая темная плена мракобесия. Как мне представляется, общечеловеческая мораль (общечеловеческие ценности) начала формироваться в Западном дохристианском мире и оборвалась с воцарением Средневековья. Эпоха Возрождения вновь стала освобождать от такого мракобесия, и это продолжалось до октябрьского переворота в России. Тоталитаризм - это господство идеологии и принуждение к вере в нее. Для этого нужна диктатура, причем беспощадная. Тоталитарная диктатура означает запрет свободно мыслить, т.е. наступили времена, весьма схожие со Средневековьем.

Главное в идеологии Средневековья и тоталитаризма - вера в то, что человек в неопределенном будущем будет жить в раю: по христианской доктрине - на небесах, по тоталитарной коммунистической - на земле, по тоталитарной германской - господами в мире будут немцы, т.е. им тоже предрекалась жизнь в раю. Учение о коммунизме взято из восточно-средиземноморских мифологий, в основном из иудаизма и христианства. Коммунисты Маркс и Энгельс опустили рай с небес на землю, позабыв сказать, как построить коммунизм и как он должен существовать. В тоталитарных странах, как и в Средневековье, общечеловеческие ценности отнюдь не исчезли, они сохранились и в самих этих странах, и в окружающем их мире, что дало право странам - победительницам во II Мировой войне судить немецких преступников, которые к тому же нарушили целый ряд международных соглашений. Наиболее важные нормы общечеловеческой морали защищаются уголовным законом.

Вот почему деяния инквизиторов, тоталитарных палачей и т.д. должны считаться преступными. Преступления инквизиторов, нацистских и иных злодеев необходимо карать в соответствии с современными им уголовными законами, которые применялись не к отступникам от христианства, антинацистам (антифашистам) или к антикоммунистам, а к «обычным» убийцам или иным столь же «обычным» лицам. Такая кара полностью бы совпадала с общечеловеческой моралью.

Мы живем в другую эпоху, которая наступила после, казалось бы, окончательного «ухода» средневекового мракобесия и звероподобных нравов и в которую начала формироваться так называемая общечеловеческая мораль. Это, конечно, не означает, что из нас навсегда вышел древний и средневековый человек. Очень возможно, что такое никогда не произойдет и мы заботливо сохраним зловещие тени прошлого, даже очень далекого, постоянно слыша зов из бездны веков. Германские нацисты и большевики убедительно показали, что древний человек в нас продолжает жить и по архетипическим механизмам способен руководить поведением людей. Мы осуждаем тоталитарных палачей во всех случаях попрания общечеловеческой морали, они не должны были совершить то, что совершили именно в силу попрания ими такой морали. Здесь исключений не должно быть, и объяснение их поведения никогда не может использоваться для оправдания.

Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос об исполнении преступных приказов. Главные и «неглавные» немецкие преступники, когда их судили после II Мировой войны, почти единогласно заявляли, что они лишь выполняли приказ, что для них, немцев, было законом, которому следовало беспрекословно подчиняться.

Законы разных стран решают данный вопрос по-разному, некоторые не решают его вообще. Статья 42 УК России предлагает такое решение: «1. Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, действующим во исполнение обязательных для него приказа или распоряжения». Однако далее это утверждение («не является преступлением...») опровергается другим положением той же статьи: «2. Лицо, совершившее умышленное преступление во исполнение заведомо незаконных приказа или распоряжения, несет уголовную ответственность на общих основаниях». Непонятно, является ли преступлением исполнение приказа или распоряжения, причем слово «заведомо» мало что меняет, поскольку оно является оценочным, воспринимается весьма субъективно, к тому же преступность приказа или распоряжения может быть искусно замаскирована.

Думается, что в уголовном законе должно быть четко прописано: «Исполнение преступного приказа или преступного распоряжения является преступлением». Естественно, лицо, отдавшее такой приказ или распоряжение, тоже подлежит уголовной ответственности.

Понятие о преступлении развивалось на протяжении тысячелетий и было достаточно динамичным. Можно сказать, что это понятие прошло не одну стадию от архаичного к современному, которое мы сейчас именуем научным. Отправным пунктом следует считать взгляды и представления первобытного человека, и понятие преступного можно было рассматривать как синоним запретного. Запреты, а их было множество, создавались с целью обеспечения выживания человека перманентно и спонтанно из бессознательных групповых установок. Поэтому запреты и правила носили племенной (родовой) характер. Д.Д. Фрезер перечисляет и раскрывает некоторые из них: табу на общение с иноплеменниками, на пищу и питье, на обна-жение лица, на выход из жилища, на остатки пищи, на определенные категории людей (например, на вождей и правителей), на носящих траур, на женщин во время менструаций и родов, на воинов, на убийц и т.д. [1, с. 24, 26, 69, 165-172, 174, 185, 188-251,554-561,670-671].

Все эти многочисленные запреты вводились только с одной целью - защитить первобытного человека, которому угрожали многие опасности. Запреты, с одной стороны, обуздывали инстинкты индивида, которые могли навредить ему и племени (роду), а с другой - ограждали его от внешних угроз.

Другим важнейшим из древних запретов является табу на сексуальные связи с соплеменниками. По мнению Е.Б. Кургузкиной, этот запрет, как и другие, основывается на том, что к запрещенному действию в бессознательном имеется сильное стремление. Опасное свойство, присущее всему разнообразию табу, можно определить как способность раздразнить амбивалентность человека и будить в нем искушение преступить запрет. Поэтому дикарь, нарушивший табу, сам становится табу, поскольку приобретает опасное свойство вводить других в искушение следовать его примеру, вызывает желание подражать.

Далее Е.Б. Кургузкина отмечает, что в предыстории высокоразвитые механизмы для предотвращения внезапного убийства были не нужны, поскольку такое убийство было попросту невозможно. Нападающий древний человек мог только царапать, кусать или душить. Жертва в этом случае имела достаточную возможность обратиться к тормозам агрессивности нападающего жестами покорности и испуганным криком. На слабо вооруженных животных, к которым относился и гуманоид, не действовало селекционное давление, которое могло бы вызвать к жизни сильные и надежные запреты применять оружие, необходимые для выживания индивидов, обладающих подобным природным оружием. После изобретения искусственного оружия открылись новые возможности лишения жизни для дикарей. Из-за этого прежнее равновесие между сравнительно слабыми запретами агрессии и такими же слабыми возможностями убийства оказалось нарушенным.

Переход предка человека от бессознательной инстинктивной фазы филогенеза к абстрактному мышлению привел его к созданию первых примитивных орудий, в том числе и к зажатому в руке камню. На основании археологических находок на стоянках синантропа доказано, что эти орудия были употреблены для того, чтобы убивать и жарить представителей своего вида. Абстрактное мышление дало человеку господство над всем вневидовым окружением и тем самым спустило с цепи внутривидовой отбор, признаком которого стала гипертрофированная агрессивность. Такая агрессивность генетически присуща человеку и, подавляясь социокультурными рамками и накапливаясь при подходящих внешних или внутренних условиях, спонтанно может прорываться. Объяснить такой прорыв можно потребностями биологической природы человека в действии инстинкта агрессии как заложенного природой регулятора и средства выживания и воспроизводства вида [2, с. 77-78].

В представлениях о преступном огромная роль принадлежит религии, а не церкви, которая очень часто сама совершала преступные деяния, причем в массовом порядке. Здесь имеются в виду не только и даже не столько современные мусульманские, христианские, буддийские и иные религии, сколько древние и архаические, которые были одним из главных источников формирования более поздних верований. Древние религии начали формировать понятия греховного и недопустимого, впоследствии получившие очень интенсивное развитие, например, в исламе и христианстве, некоторые из них обрели формы уголовных законов.

Чтобы проследить формирование понятия преступного, необходимо адекватно оценить понятие греховного в религии. Отметим, что некоторые богословы снимали с нас греховность, а тем самым, по логике, и вину преступного, хотя это и не совсем совпадающие понятия, но очень близкие: не каждый грех преступен и не каждое преступление (например, выступление против властвующего тирана) греховно. Но многие преступления, в частности убийства, всегда греховны.

Русский философ-богослов Е.Н. Трубецкой выразил сомнение, может ли отдельное человеческое существо считаться ответственным за свои дела и мысли. Ведь эти дела и мысли составляют цепь причин и следствий, которая не начинается в отдельной личности, а предшествует ее рождению. Наследственность греха, удовлетворяемая повседневным опытом, признается и христианским учением о грехе первородном. Блаженный Августин в строгом соответствии с этим учением характеризует состояние зараженной грехами человеческой воли как «невозможность не грешить». Эта невозможность не грешить и служит во все века источником тяжких религиозных сомнений. Каждый отдельный человек является лишь частью общечеловеческого целого, зараженного грехом. И не только общечеловеческого: весь мир, где рассчитано на взаимное истребление и пожирание живых существ, лежит во зле. Зло тут появляется уже не как анархическое начало хаоса, а как принцип мировой организации: оно облекается в форму безусловности и всеобщности, навязывается твари как некая непреложная необходимость [3, с. 143].

Можно признать верным утверждение Августина Блаженного о «невозможности не грешить», но тогда надо признать и «невозможность не делать добро». Первое и второе не могут быть отнесены к отдельному человеку, а относятся к человечеству в целом. Отдельный индивид действительно является лишь частью общечеловеческого целого, зараженного грехом, но это вовсе не означает, что эта отдельная личность должна во всем следовать целому. Человек действительно тварь, как и другие твари, но тварь особенная, наделенная таким мозгом, которого нет ни у какой иной твари. Поэтому у него нет необходимости пожирать, уничтожать себе подобных. Такая потребность есть у человечества, и она особенно выражается в преступности.

По мнению Е.Н. Трубецкого, «зло царствует в мире: стало быть, оно и есть подлинное всеединство, от которого нет спасения. Это всеединство навязывается нам силою достоверного и несомненного факта, о котором свидетельствует весь наш опыт; по сравнению с ним, христианское учение о любви, устрояющей мир, кажется фантазией, не отходит

ли и самый идеал царствия божия в область опровергнутых жизнью утопий? Это и есть самое глубокое, сатанинское искушение: ибо, заявляя себя как царствующее, всеединое, всемогущее и везде присутствующее, зло тем самым утверждает себя как божественное» [3, с. 144].

Е.Н. Трубецкой, несомненно, прав, что зло есть подлинное всеединство, от которого нет спасения. В переводе на криминологический язык это означает, что преступность и преступления вечны. От них действительно нет спасения, если под ним понимать их ликвидацию, но столь же верно, что их можно успешно предупреждать. Преступности и преступлению противостоит добро (в христианском понимании любовь), и оно совсем не бессильно, а поэтому зло не всемогущее и везде присутствующее. Нисколько не желая участвовать в богословском диспуте, тем не менее замечу, что любимое теологами сопоставление Адама и Христа более чем несуразно: эти виртуальные мифологические персонажи существовали в совершенно разные эпохи, в том числе мифотворчества. Апостол Павел в I Послании коринфянам писал: «Первый человек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные» (1 Кор., 15:47, 48).

Преступное как воплощение зла всегда существовало в культуре людей, причем зла в современной им культуре. В противоборстве добра и зла, позитивного и негативного человек пытается осознать движущие начала жизни, сущность преступного, угадать свою судьбу.

Понимание преступного в культуре происходит и в художественном исследовании антиподов. Так, категория прекрасного не может быть понята без сравнения с понятием ужасного. Ужасное рассматривается как отражение неопределенной дисгармонии между человеком и миром, как порождение вечных конфликтов между людьми и даже как действие непонятных и темных сил, как победа зла. Социальные явления этого порядка выступают как грозные и разрушительные силы.

Ужасное причиняет человеку страдания. Оно не может быть возвышено, так как в нем нет потенциальных возможностей преодолеть объективно существующую дисгармонию. Возвысить может лишь страдание от переживания ужасного. Считать ли преступлением, например, убийство одного человека во спасение жизни многих? Этот вопрос можно решить лишь в зависимости от того, насколько убийство одного соответствует закону цивилизованного государства.

Социальное, в том числе этическое и психологическое, содержание преступного прослеживается и в категории трагического. Преступное в эстетическом смысле выступает здесь как социальная дисгармония, преодолеваемая или не преодолеваемая силами добра. Проявляющаяся через преступное и в преступном дисгармония представляет собой борьбу непримиримых этических сил, существующих как данность, как трагическая коллизия между добром и злом, прекрасным и уродливым. В иных случаях - это конфликт между актуали-зированными потребностями и ограниченными возможностями их осуществления.

Преступное в этическом плане можно рассматривать как гибель совершенства, победу несовершенства над совершенством. В этом смысле интересен еще один аспект преступного, связанный не только с трагическим отношением человека с другим человеком, но и с природой, в результате чего нарушается гармония природных явлений и процессов, ведущих к загрязнению окружающей среды, экологическим катастрофам, массовой гибели фауны и флоры.

В категории трагического преступное выражается в различных формах конфликта, отражающего непримиримые противоречия социальной жизни.

Развитие и усложнение общественных отношений неизбежно приводит и к усложнению интеллектуальной деятельности, углублению познания различных категорий, в том числе и преступного. Преступное рассматривалось как причина зла и как всеобщее или частичное зло. Но такая позиция не может признаваться абсолютно верной, поскольку не любое зло содержит в себе потенцию угрозы биологическому и (или) духовному существованию индивида и группы.

Представление о преступном формировалось под влиянием различных факторов социального бытия: посягательств на жизнь, здоровье и имущество людей или общины (рода, племени), на сексуальные и семейные правила, тотемные запреты и ограничения, а также на божественных покровителей, на любые потусторонние силы, от которых зависело благополучие человека в земной и внеземной жизни. Насилию в первобытном и античном мирах активно способствовали жертвоприношения людей, чему в немалой степени содействовала глубокая вера в загробное существование.

По мнению Р. Жирара, функции жертвоприношения - в том, чтобы успокоить внутреннее насилие, не дать разразиться конфликтам. Возможно, жертвоприношение отчасти успокаивало внутреннее насилие и не давало возможности разразиться конфликтам, но все противоречия как были в те далекие годы, так и остались во все последующие. Поэтому основным смыслом жертвоприношения было умилостивление божеств (богов) и иных высших сил, тем более, что первобытный человек, как убедительно показал Л. Леви-Брюль, не искал естественных причин явлений.

Активную роль в понимании преступного сыграл обычай кровной мести, который, по-моему, назывался так не только потому, что мстящий был обязан пролить кровь того, кому мстил, но и связи с тем, что кровь до этого пострадавшего (за которого мстили) была общей кровью всей той группы, куда входили он и мстящий за него. «Месть (особенно кровная) - это бесконечный, нескончаемый процесс, - писал Р Жирар. - Всякий раз, когда она возникает в какой-то точке сообщества, она хочет распространиться и завладеть всем социальным организмом. Она может привести к настоящей цепной реакции с последствиями, которые, в обществе ограниченных размеров, очень скоро становятся фатальными. Поэтому месть повсюду находится под самым строгим запретом» [4, с. 23-24]. С последним утверждением мне трудно согласиться, поскольку в очень многих районах мира и сейчас обычай прямо предписывает кровную месть. Не могу присоединиться и к мнению этого автора о том, что решения судебных властей всегда выносятся в качестве последнего слова мести. Решение суда имеет и другие функции.

Современный исследователь внесудебных форм защиты прав и свобод личности А.М. Смирнов справедливо утверждает, что в период усиления государственной власти и укрепления ее институтов, особенно силового назначения, публичная власть полностью делегировала себе «право на насилие» и осуществление правоохранительной деятельности, что повлекло установление запретов на вершение криминального самосуда [5, с. 27]. Автор правильно указывает на то, что обеспечение было достаточно сложной задачей, поскольку самосуд стал весьма популярным явлением среди всех слоев населения. Добавлю: и на все времена, поскольку всегда найдутся?

люди, которые не доверяют людскому суду и наказанию, захотят сами расправиться с виновником, особенно если к этому их понуждает общественное мнение и т.д. Так что и частная месть (самосуд) вечна.

Отступление от выполнения правил кровной мести в глубокой древности (а в некоторых ре-гионах и сейчас) считалось преступным. Вслед за этим исполнение правил кровной мести расценивается как преступное.

Одним из главных атрибутов идеи бога является его противоречивость и парадоксальность, что вполне может привести в полное недоумение и даже отчаяние рядового верующего. Так, иудео-христианский Яхве, с одной стороны, воплощение любви и заботы, жертвующий единственным сыном для спасения человечества; с другой - это яростный и буйный тиран, без колебания расправляющийся с теми, кто отвергает его и не следует его указаниям. В этом отношении Христос - копия своего отца.

Идея божественного, в основе которой лежит, с одной стороны, страх, а с другой - стремление выйти с духом за рамки физической оболочки и обеспечить себе бессмертие, очень быстро стала использоваться как одно из средств властвования, что привело к созданию различных структурно иерархических образований. Жрецы культа приняли на себя, вернее, присвоили право руководить поступками и мыслями индивидов. Формы поклонения божеству менялись: на смену магии пришли молитва и жертвоприношение. В любом виде подобное действие представляет собой выпрашивание милостей и смирение со своим ничтожеством. На волне этого происходило навязывание властелина всемогущего и всесильного, выразителями воли которого объявлялись друиды, жрецы, маги, шаманы, священнослужители, т.е. служители культа. Заставить подчиниться себе одними увещеваниями в рамках психологического воздействия было невозможно. Поскольку ереси, т.е. отступления от принятых догматов, существовали всегда, требовалось принуждение. Поэтому все отступления от религиозных канонов для властьимущих рассматривались как сверхопасные. Подрыв веры, основ религии в свете этого приобретал уровень преступного.

Е.Б. Кургузкина отмечает красноречивость жестких предписаний, утвердившихся в христианской церкви. Это требование целибата (полного отказа от половых отношений) для священников, запрет на обращение верующих

в государственный суд, запрет браков евреев с неверными, на потребление мяса жертвенных животных. В области общественных отношений ожидание второго пришествия мессии выражалось в пассивности: раб не должен был пытаться изменить свое положение, даже если имел возможность освободиться. Требовалось безоговорочно подчиняться верховной власти («Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от бога» (См. Рим., 13:1)). Женщина должна была пребывать в состоянии приниженности (жена подчиняется мужу и в знак своего повиновения должна носить на голове знак этого - платок (1 Кор., 11:3-12)). Нарушение этих предписаний считалось преступным и строго каралось. По сути, религиозные предписания, идеи могли предложить лишь перспективу добровольного принятия того, что было заложено объективным экономическим, социальным, политическим развитием той исторической эпохи [2, с. 79].

Нарушение религиозных традиций для сложившегося бытия представлялось разрушающей силой и с позиций рядовых индивидов, которые в силу неразвитости и консервативности предпочитают сиюминутную стабильность устоев пусть и позитивным, но переменам. Кроме того, развивающаяся со временем нетерпимость к учениям различных конфессий либо к еретическим течениям вызывает необходимость бороться с ними. Более всего для этих целей подходит включение всех полагаемых вредными деяний против устоев веры, религии и ее служителей в число преступных.

История развития научной мысли постоянно пополнялась примерами гонений инакомыслящих. Сократ был обвинен в непочитании богов и казнен. Аналогичное обвинение было предъявлено Аристотелю, который вынужден был оставить Афины. К суду по обвинению в безбожии был привлечен Анаксагор (утверждал, что Солнце - раскаленная глыба, а не бог Гелиос). Его спасло лишь заступничество Перикла, однако Афины также пришлось покинуть. Подобной же участи подвергся Протагор из Абдер («О богах я не могу знать ни того, что существуют, ни того, что их нет, ни того, каковы они по виду») [6, с. 318].

В Древнем Риме считалось преступным неучастие в церемониях, посвященных римским богам. Значительно позже, в XIII в., выдающегося ученого Р. Бэкона в течение десяти лет держали под арестом в Париже. После освобождения через несколько лет он вновь был заключен в тюрьму на 14 лет. Все это - за обоснование учения об исторически преходящем характере христианства [7, с. 18, 107, 112, 223-229].

Надлежит заметить, что апологеты религии использовали понятие преступного не только как инструмент расправы над своими противниками по толкованию религиозных идей, но и по более неприглядным поводам с целью завладения чужим имуществом или получения власти.

Особенно ярко подобное применение понимания преступного проявилось в деятельности инквизиции, принеся неисчислимые беды и несчастья населению многих государств.

Официальной основой, сущностью понимания преступного для средневековой инквизиции явилась ересь. Ереси выражали противоречивые интересы различных прослоек горожан, крестьян, национальные или местные настроения.

Когда мы говорим о преступлении как о грехе, то невольно переходим на уровень богословских понятий. Преступление как термин, по-видимому, намного старше греха, последний появился с развитием христианского богословия в IV-VI вв., а за преступления (или как бы их еще не называли) карали намного раньше. Впрочем, как и раньше, многие проступки считались преступлениями перед богами.

Понимание греховного изначально связывалось с обособлением личности от бога. Отделение человека от бога, его самостоятельность проявляются в свободе. Ее доказательством является грех, т.е. возможность индивида поступать по своей воле вопреки божественным указаниям. В свете этого основой преступного стала злая воля человека. Но по христианской теодицеи одна личность не может отвечать за свои дела и мысли, поскольку причинно-следственная связь начинается с онтогенезом. Ее же мыслят в филогенезе, она предшествует конкретному существу. Все, что делает индивид, он не начинает, а продолжает делать то, что делалось до него, на что прямо указывал Е.Н. Трубецкой. Наследственность греха связана с признанием христианского учения о первородном грехе. Адам считается в христианстве первым грешником, причем богословие делает вид, что ему как будто неизвестны иные мифологии о первом человеке и первом грехопадении. Однако дискутировать с богословием - совершенно бесполезное дело, хотя нельзя отказать ему в весьма тонких наблюдениях о человеческой натуре.

Но в целом понятия зла в богословии и преступного в науке совпадают очень мало. Например, утверждение Н.О. Лосского о том, что «в отличие от Абсолютного добра зло не первично и не самостоятельно» [8, с. 346], не может быть принято всерьез. Понятно, что добро и зло возникли самостоятельно, что наиболее опасные формы зла впоследствии были выделены в разряд преступных. Зло осуждалось еще задолго до появления государства общиной, родом, племенем. Некоторые наказания были очень суровы. Многие из соответствующих преступлений, прежде существовавших и наказываемых даже государством (например, связанных с потусторонними силами), в современных цивилизованных государствах даже не рассматриваются в качестве преступных.

Не забудем также, что многое из того, что в Средневековье объявлялось злом и грехом, на самом деле ими не было. Напротив, злом были те нормы, которые предусматривали наказание за мнимые грехи. Такие нормы следует отнести к преступным. Преступными были все законы тоталитарных государств (СССР, Германия, Италия, Китай, Камбоджа), которые в уголовном порядке карали за действия, отнюдь не преступные. Поэтому каждый закон следует оценивать весьма критически.

Как справедливо отмечает Е.Б. Кургузкина, стремление понять сущность преступного связано, прежде всего, с тем, что в уголовном праве криминализация и декриминализация деяний при всем стремлении к наибольшей объективности все же не могут быть свободны от волюнтаристского подхода тех, кто непосредственно занимается законотворчеством. Кроме того, не исключены случаи намеренной криминализации деяний, которые, не являясь общественно опасными, считаются таковыми только для узкого круга власть предержащих в защиту нарушения ими общественных интересов. Поэтому постижение подлинно преступного не может в полной мере лежать в рамках юридической науки и должно выходить за ее пределы. Е.Б. Кургузкина ссылается на Г.В.Ф. Гегеля, который отмечал, что юридическая наука как наука о позитивном праве занимается не смыслом права, а соответственно, и не смыслом преступного, а тем, что в данном месте и в данное время соответствующим властно-авторитетным образом установлено (позитивировано) как закон. Уголовное право как юридическая наука, следовательно, в своем подходе к пониманию преступного исходит не из разума, а из авторитета, т.е. властного установления. «Тем самым, - указывает Г.В.Ф. Гегель, - позитивная наука о праве есть историческая наука, принципом которой является авторитет. Все остальное - дело рассудка и касается внешнего порядка, сопоставления, последовательности, дальнейшего применения и т.п.» [9, с. 283].

С этими утверждениями трудно согласиться. Во-первых, юридическая наука действительно занимается и смыслом права, и смыслом преступного. Юридическая наука не просто принимает то, что установлено в качестве закона, она может и в случае необходимости должна подвергнуть его критике и даже потребовать его отмены. Всего этого юридическая наука не сможет сделать, не исследовав смысла закона. Во-вторых, никакая наука о праве, в том числе позитивная, не может быть исторической, а только юридической.

Преступное, являясь частью общественной жизни и общественного духа, не может не находить отражения и выражения в культуре. Культура, в свою очередь, вносит определенный вклад в объяснение и понимание исследуемого социально негативного явления с точки зрения этических, эстетических взглядов социума. Преступное как воплощение зла неоднократно привлекало внимание писателей, драматургов, художников, скульпторов. Видимо, в противоборстве добра и зла, позитивного и негативного представители искусства пытались осознать движущие начала деятельности человека, с культурологической точки зрения объясняли сущность преступного.

Преступность появилась в жизни людей тогда же, когда они стали людьми, но в те времена она так не называлась, и само понятие преступления появилось значительно позже, с появлением письменности. Человек «родился» и «вырос» во враждебной ему среде, а поэтому страшился всего: природы с ее катаклизмами, богов и духов, им же изобретенных, диких зверей, людей других родов и племен, к тому же он не знал и не понимал самого себя. Во всем чувствовалась недостаточность, возникла и в глубинах психики сохранилась на все времена нужда в защите и утверждении себя, улучшении своего материального и социального положения, психического комфорта. Все это, с одной стороны, стимулировало творчество и труд, а с другой - толкало на совершение поступков, запрещенных имеющимися нормами поведения. Эти поступки потом и стали называться преступлениями, которые во всей человеческой истории и во всех без исключения случаях мотивировались стремлением улучшить свое положение. Стимулы (мотивы) нарушающих нормы поступков с тех далеких времен нисколько не изменились - корысть, ревность, месть, утверждение и самоутверждение, стремление к власти и т.д.

Еще один мотив направлял и направляет преступное поведение. Это амбивалентное (двойственное) отношение к смерти: страх перед ней, не изживаемый в человеке ни в коем случае, и одновременно тяга к ней, принципиально непонятной и поэтому устрашающей. Такое отношение к смерти стало причиной возникновения религии, которая давала людям великую веру в загробное существование и была призвана смягчить страх перед неизбежной кончиной. Религия еще давала возможность объяснения всему, всем явлениям в природе и самом человеке, чей первобытный предок был безразличен в отношении естественных причин [10, с. 284-332]. В то же время названное выше отношение к смерти стало постоянной субъективной причиной убийств - и «обыденных», и тоталитарных.

Особое место в структуре преступности и, конечно, в жизни общества занимают убийства. Их количество и характер должны служить мерилом морали и порядка в стране, показателем защищенности населения, мерилом нравов, обычаев и традиций, прямо указывать на идеологические корни, как, например, в нацистской Германии и большевистском СССР. По состоянию убийств, т.е. по количеству регистрации таких преступлений, можно судить о состоянии преступности в целом. Неудивительно, что убийства, особенно многоэпизодные и сексуальные, убийства детей, вызывают острую реакцию людей, единодушное требование строгого наказания преступников. Убийцей, как и любым другим преступником, человек не рождается, а становится под влиянием социальных противоречий, но именно убийства позволяют думать, что при их совершении могут быть значимы некоторые биологические факторы. З. Фрейд полагал, что если человек как живое вышел из неживого, то, возможно, в глубинах его психики сохранилась информация о том сверхдалеком времени, и он для решения своих актуальных проблем превращает в неживое живого человека. Не исключено, что некрофильское убийство, т.е. убийство ради убийства, порождено именно этим. Но это только предположение.?

Реакция общества и государства на убийство почти всегда жесткая, хотя, конечно, бывают исключительные случаи, когда, например, убийца вызывает жалость и сострадание, а его жертва - порицание и презрение. Государство ни в коем случае не осудит убийцу, действовавшего по его приказу, а толпа может поддержать государство-убийцу. В нашей стране самыми суровыми наказаниями для убийц являются лишение свободы на длительный срок и пожизненное лишение свободы. К ним приговариваются убийцы детей, виновные в двух и более преступлениях, причем последние могут быть совершены как одновременно, так и сериями, растянутыми по времени. Для общества, для идеи справедливости, должного воздания за неимоверное зло ставится вопрос о досрочном (условно-досрочном или амнистии) освобождении от наказания наиболее опасных убийц. Многие из них, не испытывая никакого раскаяния, твердо надеются на это. Так, иркутский убийца Попков, убивший 81 женщину, заявил корреспонденту телевидения, что ему не в чем каяться и что он по закону через 20 лет может быть освобожден по амнистии. Мне такое решение вопроса в уголовном законе представляется крайне несправедливым и подлежащим отмене, во всяком случае, нуждающимся в существенной коррекции. В законе необходимо указать, что, если суд посчитает, что лицо, совершившее убийство (убийства), представляет особую опасность, оно может быть приговорено к длительному лишению свободы без права на досрочное освобождение или пожизненному лишению свободы без права на освобождение, что должно быть указано в приговоре. Тогда осужденный не будет выпущен на свободу даже по амнистии и помилованию.

Совершение серийных сексуальных и несексуальных убийств, одновременных многоэпизодных убийств (двух и более людей одновременно), убийств детей и подростков дает основание предложить выделение еще одной категории преступлений, помимо особо тяжких, - абсолютно (или чрезвычайно) тяжких. За их совершение нужно наказывать пожизненным лишением свободы без права на освобождение. Такому же наказанию необходимо подвергать лиц, которые уже хотя бы один раз наказывались за особо тяжкие насильственные или дважды за тяжкие насильственные преступления. Есть еще одна категория особо опасных людей - это невменяемые лица, лишающие других жизни. Практика показывает, что многие из них до этого находились на принудительном лечении в медицинской организации, но были оттуда выписаны как излечившиеся. Такие лица принудительно должны быть помещены в медицинскую организацию специализированного типа с интенсивным наблюдением пожизненно. Криминология обязана внятно и ясно информировать общество и государство, что существует особая порода убийц - некрофильских. Это наиболее опасная категория, ее впервые описал Р Крафт-Эбинг, считая некрофилами тех, кто вступает в сексуальные отношения с мертвыми женщинами. Э. Фромм существенно расширил границы этого явления, убедительно доказав на примере Гитлера, что некрофилия может иметь колоссальные социальные последствия. Мои исследования некрофилии привели к выводу, что следует различать две основные разновидности некрофильских убийц: тех, кто убивает, потому что им нравится убивать, они убивают ради убийства, получая при этом удовлетворение, в том числе сексуальное; тех, кто испытывает к смерти амбивалентное, двойственное отношение - тяготения и отвергания одновременно; они, иначе говоря, боятся смерти, но их тянет к ней как к непонятному, таинственному и страшному, убивая, они тщетно пытаются понять, что это такое. У вторых тоже могут быть сексуальные влечения. Самой страшной разновидностью тех и других являются садонекрофилы, которые причиняют своим жертвам перед убийством особые страдания и мучения.

Подводя итоги, можно, наверное, сделать такие выводы.

1. Преступление не идентично преступному, второе понятие намного шире первого. Преступление - правовое понятие, преступное - неправовое, поэтому первое опирается на уголовный закон, второе - на общечеловеческую мораль. Преступное всегда рядом с преступлением.

2. Многие из законов тоталитарных держав (СССР, Германия, Италия) являются преступными, но их нарушение расценивалось властью как преступления. То же самое можно сказать о преступных приказах и распоряжениях, в том числе основывающихся на преступных же законах. Такие приказы и распоряжения преступны, хотя и основываются на законе, их исполнение тоже преступно.

3. Понятие конкретного преступления или общие начала уголовного права обязательно должны строиться с учетом преступного.

4. Преступное, как и преступность, имеет свое ядро, неизменную часть, при этом преступное будет способствовать появлению новых статей и отмиранию некоторых других в уголовном законе.

Литература

мораль преступный приказ

1. Фрезер Д.Д. Золотая ветвь. М., 1986.

2. Кургузкина Е.Б. Понимание преступного // Философские науки. 2008. № 5. С. 77-79.

3. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994.

4. Жирар Р Насилие и священное. М., 2000.

5. Смирнов А.М. Внесудебные формы защиты прав и свобод личности: уголовно-правовое и криминологическое исследование: авто- реф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2009.

6. Антология мировой философии: в 4 т. Т. 1.

7. Свободомыслие и атеизм в древности, Средние века и эпоху Возрождения / под ред. А.Д. Сухова. М., 1968.

8. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994.

9. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 2007.

10. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1999.

1. Fraser D.D. Golden branch. Moscow, 1986.

2. Kurguzkina E.B. Understanding the criminal // Philosophical sciences. 2008. № 5. P 77-79.

3. Trubetskoy E.N. Meaning of life. Moscow, 1994.

4. Girard R. Violence and Sacred. Moscow, 2000.

5. Smirnov A.M. Extra-judicial forms of protection of individual rights and freedoms: criminal law and criminological research: auth. abstr. ... Dr of Law. Moscow, 2009.

6. Anthology of world philosophy: in 4 vols. Vol. 1.

7. Freethinking and atheism in antiquity, the Middle Ages and the Renaissance / ed. by A.D. Sukhov. Moscow, 1968.

8. Lossky N.O. God and world evil. Moscow, 1994.

Размещено на Allbest.ru