Юридическая техника в языковой политике: проблемы понимания и правового регулирования

Рассматривая вопрос происхождения изучаемого нами понятия, следует обратить внимание на то, что изначально, еще в советский период, языковая политика понималась как «языковой аспект партийной и государственной политики по национальному вопросу» [4, с. 7]. При изучении истории советского языкознания мы видим, что в таком понимании, в котором определяет «языковую политику» М.И. Исаев, чаще всего употребляется понятие «языковое строительство», а «языковая политика» как научная категория, начиная с предвоенного периода, на некоторое время была забыта полностью. Что касается понятия «языковое строительство», то этот термин начали применять в научной литературе первой трети XX столетия для обозначения всей масштабной деятельности Советского Союза по решению «языковой проблемы». В этой связи было бы логично отказаться от одного из них и использовать в научном обороте во всех других ситуациях иной. «Оставив оба термина, строго разграничив и определив их содержание, исходя из практики употребления и внутренней формы каждого из них» [4, с. 9].

Автор, изучая данный феномен общественно-политической жизни, также отмечает, что «языковая политика» есть «составная часть национальной политики любого государства» [4, с. 4]. Изучая феномен языкового строительства на примере СССР, автор отмечает, что «языковое строительство как понятие социологическое включало в себя идейно-политические... мероприятия» [4, с. 5]. Далее, развивая свою мысль относительно языкового строительства, он заключает: «Таким образом, языковое строительство в СССР представляло систему государственных научных и иных мероприятий по осуществлению языковой политики в СССР» [4, с. 5]. При таком подходе языковое строительство есть практическое воплощение языковой политики. В этом контексте понятие «языковое строительство» намного уже, вследствие чего оно органически входит в структуру языковой политики. Аналогичную интерпретацию понятия «языковая политика» дает в своей работе В.А. Аврорин, который определяет ее как «органическую часть национальной политики того или иного государства, класса или партии» [1, с. 9]. С того же ракурса оценивает «языковую политику» В.М. Алпатов, который в своем исследовании пишет, что «масштабная работа по языковому строительству была частью национально-культурной политики в стране» [2, с. 48]. Далее, отмечая целенаправленный характер мероприятий, направленных на решение проблем в сфере языка, автор пишет, что «для развития языков нужна целенаправленная деятельность, получившая название “языковое строительство”» [2, с.48]. Однако тут необходимо пояснить, что языковая политика не замыкается в какой-либо узкой сфере либо ограничивается какими-то конкретными мероприятиями по решению языковой ситуации. Логично будет заключить, что такая точка зрения на языковую политику неприменима для обозначения процессов, направленных на изменение языка в мононациональных государствах. За более широкое толкование этого понятия выступает Н.Б. Мечковская [9, с. 199].

Понятие «языковое строительство», как мы уже знаем, было введено в 1920-1930-е годы, когда в СССР велась активная деятельность, ставящая пред собой задачи по ликвидации проблем, касающихся языка. К числу этих проблем Н.Б. Мечковская относит «развернутую государством работу по интенсивному развитию малых и окраинных языков» [9, с. 200].

Швейцер А.Д. рассматривает языковую политику «как совокупность мер, принимаемых государством, партией, классом, общественной группировкой для изменения или сохранения существующего функционального распределения языков или языковых подсистем, для введения новых или сохранения употребляющихся лингвистических норм» [14, с. 117].

Прямо противоположную позицию трактовки А.Д. Швейцера относительно понятия «языковое планирование» предложил известный советский социолингвист Л.Б. Никольский [10, с. 117]. Он рассматривает это явление как более широкое, чем «языковая политика». Подтверждая свою мысль касательно понятия «языковое планирование», автор приводит интерпретацию этой научной категории американским социолингвистом Хаугеном [10, с. 118]. В качестве субъекта языкового планирования могут быть не только официальные организационные структуры, но и отдельные лица или группа лиц, которые своей деятельностью могут повлиять на языковую ситуацию в отдельно взятой стране или регионе. Он в своем исследовании к числу выделенных выше понятий включает «языковое прогнозирование», которое в той или иной степени раскрывает содержательную суть «языковой политики». Это понятие вместе с двумя первыми является взаимосвязанными этапами «языковой политики» [10, с. 110]. Далее, отмечая обозначенную проблему относительно теории языковой политики, автор говорит о ее нерешенности и наличии дискуссионных проблем. Исследователь ставит вопрос о четком разграничении понятий «языковое строительство» и «языковое планирование», которые в свою очередь довольно часто используются в качестве синонимов понятия «языковая политика» [10, с. 111]. Автор пишет, что такое понятие, «как прогнозирование, в других науках представляет собой экстраполяцию на будущее установленных законов, имеющих в языке характер тенденций» [10, с. 122]. В своей работе Л.Б. Никольский пишет, что «под языковой политикой мы понимаем совокупность мер, применяемых государством, партией, классами, общественной группой для изменения или сохранения существующего распределения языков или языковых подсистем для введения новых или сохранения употребляющихся лингвистических норм» [10, с. 110-111]. Причем автор, рассматривая это явление, отмечает ее целенаправленный характер.

Возвращаясь к рассмотрению терминологии заявленной в статье темы, необходимо исследовать понятие «защита языковых прав», которое достаточно часто используется не только в теории, но и в практике [8, с. 414-415]

Ограничения, налагаемые на языковые права народов и меньшинств, могут рассматриваться как нарушение их основополагающих прав [15, с. 2].

Функциональные, социально-ролевые характеристики языков определяются не только правовыми нормами, но и комплексом политических, демографических, исторических, социокультурных факторов.

Кроме того, рассматривая процесс регулирования языковых отношений посредством технико-юридического инструментария как показатель эффективности, которой в большей степени способствует непротиворечивость и скоординированность норм права, следует отметить ее тесную связь с проблемами коллизионности. Но с какими бы сложностями не приходилось встречаться российской правовой системе, всегда будет требоваться кропотливая работа по предупреждению правовых противоречий. То есть от существования коллизий целиком и полностью зависит эффективность механизма правового регулирования.

Сам механизм правового регулирования является одним из основополагающих характеристик права, показывающим общие черты, присущие праву вообще. Данное обстоятельство предоставляет ему возможность объединить и систематизировать различные правовые средства, которые оказывают в определенной степени воздействие на общественные отношения в жизни людей, а также на этой базе обозначить ролевое местонахождение какого- либо юридического средства, явления, элемента в правовой жизни общества. Не является исключением и такое правовое средство, явление, как правоприменительное усмотрение, занимающее определенное место и входящее непосредственно, как элемент, в механизм разрешения юридических коллизий.

При рассмотрении данной правовой категории нельзя не сделать акцент на индивидуальное регулирование, которому в механизме правового регулирования и социальном механизме действия права отведено отдельное, особенное место.

Следует заметить, что индивидуальное регулирование проявляется в основном в правоприменительной деятельности, имея строго подзаконный характер, осуществляемый на основе норм права и в формах, предусмотренных законодательством.

Однако взглянем на вещи объективно и не будем полагать, что проблема соотношения нормативного и индивидуального регулирования полностью решена - ее невозможно решить на все времена.

Не вдаваясь в подробности и глубокое изучение механизма правового регулирования следует однако обозначить его основное наполнение с тем, чтобы оно привело к интересующей нас его составляющей - механизму разрешения юридических коллизий, элементом которого, как было отмечено нами ранее, было и остается правоприменительное усмотрение.

Таким образом, грамотное, юридически верное осуществление правореализационной юридической деятельности невозможно без знания механизма правового регулирования языковых отношений и всех его элементов.

В связи с этим можем судить о механизме разрешения юридических коллизий в рассматриваемой нами сфере языковых прав, как об определенной части, составляющей весь механизм правового регулирования.

Поэтому уяснение данной категории лежит в основе решений многих проблемных вопросов, связанных с юридическими коллизиями и может дать ответы на многие поставленные вопросы в этой области права, например, указать место правовому средству (в нашем случае речь идет об юридической технике), которое оно может занимать в системе иных средств и методов разрешения коллизий.

Таким образом, в результате комплексного анализа уже имеющейся в научном обороте понятий, языковую политику можно обозначить как целенаправленную деятельность государства, направленную на изменение языковой ситуации. При этом под целенаправленной деятельностью подразумевается весь спектр возможных воздействий государства на языковую ситуацию. В этом контексте деструктивное воздействие на язык либо ее запрет также будет считаться языковой политикой. Рассматриваемое нами понятие достаточно емкое по своему содержанию, что обусловлено, по нашему мнению, логикой построения языковой политики как целенаправленной деятельности государства, направленной на изменение языковой ситуации. С другой стороны, от характера языковой ситуации зависит выбор типа последней, что говорит о взаимосвязанности этих понятий.

Литература

1. Аврорин В.А. Ленинская языковая политика // Вопросы языкознания. 1960. № 4.

2. Алпатов В.М. 150 языков и политика: 1917-2000. М., 2000.

3. Базиев А.Т., Исаев М.И. Язык и нация. М., 1973.

4. Исаев М.И. Языковое строительство в СССР. М., 1979.

5. 3акон Республики Бурятия «О языках народов Республики Бурятия» от 10 июня 1992 г. // Государственные и титульные языки России. Энциклопедический словарь-справочник. М., 2002.

6. 3акон Республики Коми «О государственных языках Республики Коми» от 28 мая 1992 г. // Государственные и титульные языки России. Энциклопедический словарь-справочник. М., 2002.

7. Закон Республики Марий Эл «О языках в Республике Марий Эл» от 26 октября 1995 г. № 290-Ш; Закон Республики Хакасия «О языках народов Республики Хакасия» от 27 октября 1990 г.; Закон Кабардино-Балкарской Республики «О языках народов Кабардино-Балкарской Республики» (в ред. Закона Кабардино-Балкарской Республики от 18.05.2001 г. № 38-РЗ) // Государственные и титульные языки России. Энциклопедический словарь-справочник. М., 2002.

8. Карнаушенко Л.В., Ахмедов Ч.Н. Охрана и защита прав и свобод человека и гражданина в дискурсе реализации государственных функций // Порядок общества и правовой нигилизм. Ростов н/Д. 2008.

9. Мечковская Н.Б. Общее языкознание: структурная и социальная типология языков. М., 2001.

10. Никольский Л.Б. Введение в социолингвистику. М., 1978.

11. Никольский Л.Б. Синхронизация социолингвистики. М., 1976.

12. Официальный сайт журнала «Стратегия России». Издание Фонда «Единство во имя России» // Повестка дня: русский язык в современной Украине. № 4, апрель 2010.

13. Щвейцер А.Д. Вопросы социологии языка в современной американской лингвистике. Л., 1971.

14. Швейцер А.Д Введение в социолингвистику / ФД Швейцер, Л.Б. Никольский. М., 1978.

15. Phillipson R., Rannut M., Skutnabb-Kangas Т. Introduction // Op. cit. P.M8.

Bibliography

1. Avrorin V.A. Lenin's language policy // Questions of linguistics. 1960. № 4.

2. Alpatov V.M. 150 languages and politics: 1917-2000. Moscow, 2000.

3. Baziev A.T., Isaev M.I. Language and nation. Moscow, 1973.

4. Isaev M.I. Language construction in the USSR. Moscow, 1979.

5. Law of the Republic of Buryatia «On the languages of the peoples of the Republic of Buryatia» from June 10, 1992 // State and titular languages of Russia. Encyclopedic dictionary-directory. Moscow, 2002.

6. Law of the Republic of Komi «On the languages of the peoples of the Republic of Komi» from Мay 28, 1992 // State and titular languages of Russia. Encyclopedic dictionary-directory. Moscow, 2002.

7. Law of the Republic of Mari El «On the languages of the peoples of the Republic of Mari El» from October 26, 1995; Law of the Republic of Khakassia «On the languages of the peoples of the Republic of Khakassia» from October 27, 1990; Law of the Kabardino-Balkar Republic «On the languages of the peoples of the KabardinoBalkar Republic» (ed. Law of the KabardinoBalkar Republic of 18.05.2001 № 38-RZ) // State and titular languages of Russia. Encyclopedic dictionary-directory. Moscow, 2002.

8. Karnaushenko L.V., Akhmedov C.N. Protection and protection of human and civil rights and freedoms in the discourse of the implementation of state functions // Order of society and legal nihilism. Rostov-on-don. 2008.

9. Mechkovskaya N.B. General linguistics: structural and social typology of languages. Moscow, 2001.

10. Nikolsky L.B. Introduction to sociolinguistics. Moscow, 1978.

11. Nikolsky L.B. Synchronization of sociolinguistics. Moscow, 1976.

12. Official website of the magazine «Strategy of Russia». Publication «Unity for Russia Foundation» // Agenda: Russian language in modern Ukraine. № 4, April 2010.

13. Schweizer A.D. Questions of the sociology of language in modern American linguistics, Leningrad. 1971.

14. Schweitzer A.D. Introduction to sociolinguistics. Moscow, 1978.

15. Phillipson R., Rannut M., Skutnabb-Kangas Т. Introduction // Op. cit. P. M8.

Размещено на Allbest.ru