Рональд Дворкин о гражданском неповиновении

Размещено на http://allbest.ru

Владимирский государственный университет

имени А.Г. и Н.Г. Столетовых

Аннотация

Abstract

Ronald Dworkin about civil disobedience

Bazhenova Elena Albertovna, Associate Professor, the Department of Theory and History of State and Law, the Vladimir State University named after Alexander and Nikolay Stoletovs, PhD in Law.

Ronald Dworkin is one of the most prominent liberal theorists of the civil disobedience who views disobedience through the lens of the rights that citizens have in respect of the state. Both conservative and radical critics of the liberal paradigm agree that Dworkin's interpretation diminishes the role of democracy as aprac- tice of collective self-government and self-determination but disagree on the methods of disobedience supported by liberals. While the conservatives criticize Dworkin for disregarding the procedures of dialogue and the value of law in a democratic soiety, the radicals stress the ineffectiveness of the emphasis liberals place on the non-violent nature of disobedience.

Key words: Ronald Dworkin, civil disobedience, human rights, democracy.

Вопрос о том, существует ли моральная обязанность подчиняться закону, интересовал философов со времен античности [1]. Сегодня благодаря Генри Дэвиду Торо, Махатме Ганди и Мартину Лютеру Кингу этот вопрос приобрел новое измерение, а именно: существует ли право на гражданское неповиновение или даже обязанность гражданского неповиновения. Либеральная интерпретация гражданского неповиновения, представленная, в первую очередь, взглядами Джона Ролза и Рональда Дворкина, считается наиболее успешной [6, p. 37], хотя и она нередко подвергается критике. В статье исследуются представления Рональда Дворкина о гражданском неповиновении в сравнении с взглядами ряда других как либеральных, так и нелиберальных мыслителей.

Дворкин рассматривает гражданское неповиновение сквозь призму прав граждан по отношению к государству. В отличие от других авторов, обсуждающих неповиновение в терминах прав (Дж. Рац, Д. Лефковиц), Дворкин считает основой гражданского неповиновения не право на политическое участие, а все права человека по отношению к государству, которые важны для его достоинства, его положения как личности, если эта личность вправе рассчитывать на равное внимание и уважение к себе. Это та составляющая прав людей по отношению к государству, к которой государство не проявляет уважения [5].

В нашем обществе человек действительно иногда имеет право (в сильном смысле этого слова) нарушить закон. Гражданин обладает этим правом в тех случаях, когда закон несправедливо ущемляет его права по отношению к государству. То есть, если человек обладает моральным правом на свободу слова, то у него есть и моральное право нарушить любой из законов, которые правительство, в силу этого морального права гражданина, было не вправе принимать. Право на неповиновение закону - это не отдельное право, каким-то образом связанное с совестью и дополняющее другие права по отношению к государству. Оно есть просто особенность прав гражданина по отношению к государству, и его в принципе невозможно отрицать, не отрицая при этом существования самих этих прав [2, с. 262]. Под правом на неповиновение Дворкин понимает нечто большее, чем моральное право индивида действовать согласно своим убеждениям и совести. Он разграничивает слабый и сильный смысл высказывания о праве на определенные действия. В слабом смысле это высказывание означает, что некто поступает правильно, совершая такие действия, а в сильном - что было бы несправедливо мешать ему их совершать или, по крайней мере, что нужны какие-то особые причины, оправдывающие подобное вмешательство [2, с. 257-258].

Это основополагающее различие нелегко разглядеть из-за сложностей, связанных с идеей права поступать по совести; в последнее время большинство дискуссий о политических обязательствах вращалось вокруг данной идеи, но она только отвлекает от важнейших политических вопросов. Является ли совесть индивида спокойной или нет, возможно, играет решающую, или центральную, роль, когда речь идет о том, совершил ли он нечто неправильное с этической точки зрения, нарушив закон; но оно совсем необязательно играет решающую, или хотя бы центральную роль, когда речь идет о том, имеет ли он право (в сильном смысле) поступать таким образом. Человек не имеет права (в сильном смысле) следовать любым требованиям своей совести, но он может иметь право (в сильном смысле) делать что-то другое, даже если совесть этого не требует [2, с. 260].

В отличие от Дворкина, Ганди полагал, что у человека нет права делать то, что является неправильным [14, р. 416]. Он использовал понятие «право на гражданское неповиновение», подразумевая моральный авторитет, позволяющий человеку нарушить закон. Такой авторитет должен быть заслужен предыдущим поведением лица, решившегося на нарушение [14, р. 423]. Г.Д. Торо придерживался довольно индивидуалистической и либертарианской трактовки гражданского неповиновения (повторяющейся темой его эссе является желание быть оставленным правительством в покое). Тем не менее, Торо говорит не о праве, а об обязанности неповиновения [4, р. 41]. Он с презрением относится к голосованию как средству общественных изменений, и бранит тех, кто ничего не делает, кроме как голосует - кто в том, что касается «мнения», против рабства и войны, «однако в действительности ничего не предпринимает, чтобы положить им конец» [16]. Торо считает, что граждане, скорее, должны отказаться от уплаты налогов, а честные чиновники - уйти в отставку со своих постов. Долг устраниться от поддержки зла и несправедливости объясняет по Торо обязанность гражданского неповиновения [4, р. 44; 16].

Неясность в вопросе о том, является ли гражданское неповиновение правом или обязанностью (долгом), на мой взгляд, обнаруживает важное различие. Говоря о праве на неповиновение, обычно имеют в виду, что индивидуальные предпочтения должны быть защищены от чрезмерного давления со стороны большинства, обладающего законодательной властью. Индивид вправе добиваться учета своих предпочтений. Дворкин пишет об утилитаризме как теории, которую он в целом поддерживает: «Утилитаризм утверждает, что люди рассматриваются в качестве равных, когда предпочтения каждого, сравниваемые с точки зрения только лишь их интенсивности, взвешиваются на одних и тех же весах, без учета личностей и заслуг» [7, р. 154].

Когда неповиновение видится в качестве долга, это указывает на власть над человеком ценности, руководящей им в акте неповиновения. Такая власть подразумевает, скорее, не индивидуальное предпочтение (хотя его и не исключает), но всеобщий характер ценности, ради которой индивид рискует нарушить закон. Человек, чувствующий себя обязанным проявить неповиновение, не просто отстаивает свои предпочтения перед лицом большинства, а предлагает проект общего блага, способный претендовать на общественную поддержку.

Кажется, нечто похожее имеет в виду Ролз, когда говорит, что в поисках морального оправдания для акта неповиновения актор обращается не к принципам персональной морали или религии (не говоря уже о личном интересе), но, скорее, к «широко разделяемому пониманию справедливости, лежащему в основе политического порядка» [12]. Ролз также подчеркивает, что неповиновение должно осуществляться «в рамках верности закону», что, среди прочего, выражается в принятии возможности наказания [12].

Дворкин смотрит на этот вопрос иначе. Он пишет, что «всякое общество, претендующее на признание прав, должно отказаться от идеи общего долга соблюдать закон в любой ситуации» [2, с. 268]. Для Дворкина рост уважения к закону - это просто польза, утилитаристский принцип [2, с. 264], а не ценность. В этом смысле Дворкин как никто далек, например, от Сократа, прямо связывавшего повиновение закону и справедливость (48b-50c) [3, с. 103-106].

Показательно в данном отношении разграничение, которое Дворкин проводит между неповиновением, основанным на честности, моральной целостности (integrity-based disobedience) и неповиновением, основанным на справедливости (justice-based disobedience). В этом позиция Дворкина отличается также от позиции Ганди, полагавшего, что второй тип неповиновения является разновидностью первого. По мнению Ганди, индивиды должны прибегать к гражданскому неповиновению лишь в случае, если дело, за которое они выступают, является справедливым, и даже в этом случае - когда несправедливость столь велика, что наша совесть и самоуважение не позволяют ее терпеть. «Существует множество несправедливых законов, которым хороший гражданин повинуется постольку, поскольку они не наносят вред его самоуважению и моральному существованию» [13].

Дворкин приводит в пример афроамериканцев, нарушавших закон в ходе движения за гражданские права: «Они садились за запрещенные для них обеденные столы, добиваясь права есть жирные гамбургеры рядом с людьми, которые их ненавидели. Мы бы упустили суть, если бы сказали, что они были там, потому что не могли, сохраняя честность, делать то, что требовал от них закон... Они действовали, чтобы оказать сопротивление и отменить программу, которую они считали несправедливой» [8]. Ганди тоже чувствовал себя униженным и оскорбленным, когда в Южной Африке его вышвырнули из вагона первого класса, несмотря на то что у него был билет в этот вагон. По мнению Винита Хаксара, Ганди стал бы утверждать, что уважающий себя человек не должен мириться с такой несправедливостью. Ганди сказал бы, что, когда государство преследует других людей, честный человек может отмежеваться от этого государства посредством гражданского неповиновения и отказа от сотрудничества. Для Ганди аргумент от справедливости связан с аргументом от честности и самоуважения. А когда такой связи нет, не следует нарушать закон, чтобы противостоять несправедливости [14, р. 412].

Вспомним, что для Торо мотив устранения от поддержки несправедливости и зла является центральным в обосновании гражданского неповиновения. Данное отличие во взглядах Дворкина от представлений Сократа, Торо и Ганди свидетельствует, на мой взгляд, об узком понимании Дворкиным справедливости. Цель неповиновения для него - продвинуть понимание справедливости, которого придерживается страдающее меньшинство. Для Сократа, Торо и Ганди, напротив, ведущим при обосновании неповиновения является мотив неучастия в несправедливости, приносящей вред обществу в целом. Так, Ганди не противопоставляет интересы правительства и тех, кто оказывает неповиновение. Он называет неповинующегося «филантропом и другом государства» [10]. Открыто выражая готовность понести наказание, люди, нарушающие закон, делают шаг к тому, чтобы показать свое искреннее желание участвовать в поиске подлинной справедливости и морали [14, р. 411].

В некоторой степени мотив поиска справедливости не чужд и Дворкину. Он признает важность рассмотрения чиновниками, решающими вопрос о наказании, доводов гражданина: «Если гражданин утверждает, что имеет моральное право не служить в армии или право выражать свой протест тем способом, какой находит наиболее эффективным, то чиновник, который сочтет нужным ему ответить, а не просто силой принудить к повиновению, должен ответить на доводы этого гражданина; он не может просто сослаться на закон о призыве или на решение Верховного Суда, придавая им особое, не говоря уже, решающее значение. Иногда чиновник, добросовестно вникающий в морально-этические доводы гражданина, может прийти к выводу, что притязания этого гражданина небезосновательны или даже правильны» [2, с. 268].

Государство, пишет Дворкин, не сможет восстановить уважение к закону, не представив каких-либо оснований уважать закон [2, с. 280]. Нарушение закона в ходе гражданского неповиновения - это способ проверки данного закона на соответствие принципам справедливости и честной игры [2, с. 289-290].

Такой взгляд связан с либеральным подходом Дворкина к демократии (Даниэль Марковиц называет этот подход «демократия как разум»). Демократия здесь рассматривается как частный случай применения более общих принципов справедливости, которые, как и политический авторитет демократических решений, ими обосновываемых, могут быть оценены путем абстрактного рассуждения о справедливости и демократии, в отрыве от эмоциональных последствий действительного участия в демократической политике [15, p. 1905].

Трудности в обеспечении демократией равного распределения политической власти приводят Дворкина к отказу от акцента на демократических процедурах в пользу содержательной в широком смысле концепции, рассматривающей демократию как форму правления, «с наибольшей вероятностью способную дать содержательные решения и результаты, направленные на то, чтобы обращаться со всеми членами сообщества с равной заботой» [9].

В противовес либеральному взгляду на неповиновение Марковиц выдвигает идею демократического неповиновения, связанную с республиканским взглядом на демократию. Либеральное и демократическое неповиновение различаются, согласно Марковицу, в трех отношениях: природы преследуемых целей; методов, в особенности, места, которое отводится в практике неповиновения принуждению; а также взгляда на институциональную структуру, наиболее подходящую для протестных движений.

Либеральное неповиновение стремится навязать конкретную стратегию, которая согласовывалась бы с либеральными идеалами свободы и равенства, тогда как демократическое неповиновение направлено на преодоление инерции демократических институтов, мешающих демократическому суверену взяться за вопрос из-за того, что существенные соображения, касающиеся данного вопроса, исключаются из общественной или законотворческой повестки [15, p. 1940].

Характерная для демократического неповиновения ситуация складывается, когда инерционные институты демократической политики объединяются, чтобы полностью исключить из политической повестки вариант стратегии, пользующийся значительной поддержкой граждан, - когда ни одна крупная политическая партия не поддерживает данную стратегию, основные средства массовой информации ее игнорируют, и положение дел не меняется при обращении к законным формам протеста [15, р. 1938-1939].

Либеральное неповиновение, по Марковицу, стремится принудить правительство к отказу от определенных стратегий и практик. Сторонники либерального неповиновения могут обратиться к убеждению и заставить большинство рассмотреть аргументы, которые, возможно, изменят его мнение. Как замечает Дворкин, требование участников движения за гражданские права о том, что белое большинство не может легитимно подчинять черное меньшинство законам Джима Кроу, было подкреплено тем фактом, что большинство не желало или, по меньшей мере, перестало желать навязывать этот кастовый режим перед лицом открытого, организованного и ясно выраженного неповиновения [8]. Выступающие за гражданские права «принудили [большинство] рассмотреть аргументы, которые могли изменить его мнение, даже хотя поначалу казалось, что оно не хочет этого делать» [8]. Сторонники либерального неповиновения в этом случае, пишет Марковиц, прибегли к методам, которые стимулировали демократический пересмотр политики в области законодательства о гражданских правах в 1960е. Однако это лишь инструментальное использование разума. Основания для либерального неповиновения не исчезают просто потому, что большинство остается при своем мнении. Тогда протестующие могут по- прежнему отказываться от повиновения, прибегая к принуждению [15, р. 1941].

Основание для демократического неповиновения той или иной стратегии, напротив, лишается силы, если неповиновение достигает успеха в том, чтобы вызвать демократическое участие в отношении этой стратегии, даже если суверен подтверждает следование ей. Демократическое неповиновение никогда не принуждает общество отказаться от стратегии, но должно убедить его сделать это. Такое неповиновение не принуждает к определенному результату демократического участия, но может принуждать к факту участия [15, р. 1941].

Что касается институциональных структур для протестных движений, то в случае с либеральным взглядом тесная связь между проблемой, оправдывающей неповиновение, и результатом неповиновения, обусловливает институционально укорененный характер организаций, ведущих кампании по неповиновению. Такие организации, как правило, пользуются постоянной поддержкой «электората» и обладают четкой позицией по конкретным вопросам политической повестки [15, р. 1942]. Кампании демократического неповиновения, напротив, предпринимаются недолговечными альянсами меняющихся групп, которые объединяются вокруг негативных по существу усилий, направленных на дестабилизацию - как свободная коалиция антивоенных организаций, направлявшая противодействие американскому присутствию во Вьетнаме [15, р. 1943]. Трактовка Дворкиным гражданского неповиновения связана с его взглядом на повиновение закону как утилитарный принцип, обеспечивающий эффективность одобряемой большинством социальной политики [2, с. 272]. Не случайно Дворкин отвергает модель, рекомендующую устанавливать равновесие между правами индивида и требованиями общества в целом [2, с. 270]. Коллективные цели не являются для него легитимным противовесом индивидуальным правам. Таким противовесом могут быть лишь права других индивидов: «“Уравновешивание” уместно тогда, когда государству приходится выбирать между конкурирующими правами, например, между правом южанина на свободу объединений и правом чернокожего на равное образование» [2, с. 272].

Республиканский взгляд на неповиновение, отстаиваемый Марковицем, напротив, исходит из представления о том, что люди свободны постольку, поскольку ими управляют законы, принятые ими же самими. Демократический процесс, надлежащим образом структурированный и организованный, превращает граждан из изолированных индивидов в участников демократического суверена, с которым они себя идентифицируют и волю которого воспринимают как свою собственную, даже если перевес оказался не на их стороне. Участники хорошо функционирующего демократического процесса сохраняют индивидуальную свободу, поскольку принимают на себя авторство коллективных решений, вырабатываемых в ходе этого процесса [15, р. 1912].

При таком взгляде повиновение закону приобретает характер морального принципа, связанного с убежденностью индивида в справедливости коллективных политических решений: при их принятии он имел возможность высказаться и поэтому несет за них ответственность. Это в чем-то похоже на Сократа, который, хотя и полагает, что не нужно следовать мнению большинства в вопросах справедливости («Критон», 47d-48a), тем не менее, задает Критону вопрос: «.. .Ежели ты признал что-либо справедливым, нужно ли это исполнять или не нужно?» (49е) [3, с. 103-105]. Подобный взгляд, вопреки первоначальному впечатлению, не делит общество на большинство и меньшинство и не противопоставляет друг другу их интересы. В свете сказанного проясняется позиция Дворкина по вопросу о наказании за неповиновение. Дворкин настаивает, что обществу следует быть терпимым к проявляющим неповиновение. Так, прокурор может воспользоваться своей свободой решать, применять ли уголовный закон в конкретном случае. Он может не доводить дело до суда, и это право прокурора не означает попустительства, ведь он использует его лишь когда у него есть веские причины.

Наиболее очевидная причина состоит в том, что эти люди поступают так из лучших побуждений, в отличие от тех, кто нарушает закон из корысти или же с целью свергнуть существующее правительство. Если мотив учитывается при проведении различий между ворами, почему же тогда не учитывать его при проведении различий между уклоняющимися от военной службы? Другая причина практическая: наше общество причинит себе ущерб, наказывая группу людей, среди которых - а к «отказникам» это, безусловно, относится - многие из наиболее сознательных и законопослушных граждан. Заключая таких людей в тюрьму, мы еще больше отчуждаем их от общества; отчуждаем и многих из тех, кого угроза тюрьмы удерживает от открытых действий [2, с. 282].

В отличие от Дворкина, Ганди полагает, что с теми, кто не повинуется закону, необходимо поступать без поблажек, если только не окажется, что они правы. Однако, как отмечает Хак- сар, это в любом случае делает несправедливое обращение с неповинующимися крайне вероятным, поскольку чиновники будут либо отрицать их правоту, либо, если они ее признают, сами должны будут уйти в отставку, и их заменят те, кто убежден в неправоте оказывающих неповиновение и в том, что они заслуживают наказания [14, р. 421-422]. Хаксар предпочитает позицию Ганди позиции либералов, поскольку, по его мнению, при либеральном подходе движения, проповедующие крайне аморальные взгляды, также могут претендовать на толерантность, даже если они нарушают закон [14, р. 422]. Вряд ли можно согласиться с аргументацией Хаксара. Дворкин, обсуждая вопрос о наказании тех, кто отказывается от службы в армии, пишет, что «мало кто из «отказников» согласился бы жить в обществе, где убежденные сторонники расовой сегрегации были бы вольны нарушать ненавистные им законы о гражданских правах» [2, с. 283]. По Дворкину, ключевым здесь является вопрос сомнения в конституционности нарушаемого закона (в данном случае - закона о призыве). Он спорит со сторонниками «доктрины о политических вопросах», по мнению которых решение задач, связанных с внешней или военной политикой, следует препоручить другим ветвям власти [2, с. 285]. Дворкин полагает, что постольку, поскольку вопросы войны и призыва непосредственно связаны со справедливостью, они могут относиться к юрисдикции суда [2, с. 286]. Дворкин, таким образом, выступает сторонником судебного активизма, полагая, что для суда уместно брать на себя разрешение дел, в которых затрагиваются серьезные проблемы политической морали.

В противовес такой позиции, сторонники республиканского взгляда считают, что суд должен избегать роли окончательного арбитра в политических конфликтах [15, р. 1922;]. Напряженность между конституционным контролем и демократией даже сильнее, чем напряженность между политическим неповиновением и демократией. Конституционный контроль (осуществляемый назначенными, а не избранными судьями) признает демократические законы недействительными, тогда как политическое неповиновение ограничивается лишь собственно открытым неповиновением таким законам [15, р. 1929].

Предпочтения Дворкина в пользу толерантности к практикующим гражданское неповиновение, а также в пользу судебного разрешения вопросов о конституционности сомнительных законов согласуется, на мой взгляд, с тезисом Марковица о том, что либеральное неповиновение стремится принудить правительство к отказу от тех или иных политик и практик. В случае легитимности и демократического характера порядка, породившего сомнительный закон, политическое неповиновение имеет автократический оттенок [15, р. 1898]. Возможно, что именно опасения такого рода побудили Ганди рассматривать неповиновение как подразумевающее диалог между неповинующимися и властями, - диалог, способствующий просвещению не только его участников, но и общества в целом [14, р. 421]. либеральный дворкин неповиновение демократический

Опыт, полагает Ганди, показал, что простое обращение к разуму не действует на людей с устойчивыми убеждениями. «Глаза их понимания открываются не аргументами, а страданиями Сатьяграхи. Сатьяграхи стремится добраться до разума при помощи сердца» [10]. Для того, чтобы эта тактика работала, участники неповиновения должны не только быть готовы претерпеть наказание, но и призывать власти наказать их. Интересно, что радикальные критики либеральной парадигмы в чем-то разделяют претензии консерваторов, а в чем-то идут дальше либералов. С одной стороны, они упрекают либералов в недостаточном внимании к идее демократии как самоуправления и коллективного самоопределения, а также в недооценке преобразовательных возможностей неповиновения [6, р. 40-41]. С другой - они позитивнее, чем либералы, оценивают роль насилия в практике неповиновения. Сведенное только к ненасильственным действиям, неповиновение, по их мнению, теряет свою эффективность. Как отмечает Робин Селикейтс, даже если согласиться с тем, что гражданское неповиновение по определению символично, оно не может быть сведено исключительно к этому измерению. Без моментов действительной конфронтации (рассматриваемых во многих случаях как насильственные) оно потеряет свое символическое воздействие и будет сведено к простому обращению к совести власть имущих и большинства, лишившись всякой перспективы возыметь практический эффект [6, р. 42-43].

Отметим в качестве итога, что либеральная интерпретация гражданского неповиновения, отстаиваемая Дворкиным, критикуется, главным образом, за умаление роли демократии как практики коллективного самоуправления и самоопределения. Исходя из в целом мажоритарной трактовки демократии, Дворкин рассматривает неповиновение в терминах прав меньшинства по отношению к большинству. Согласно консервативным критикам, такая интерпретация отводит недостаточную роль процедурам диалога между общественными и политическими группами, полагаясь на автократические инструменты конституционного контроля либо кампаний, ведущихся институционально укорененными организациями.

Пренебрегает она и ценностью повиновения закону, упуская роль страдания при наказании как аргумента, способного убедить общество в правоте неповинующегося. С позиций радикальных оппонентов, либеральная интерпретация, напротив, недостаточно подчеркивает преобразовательный потенциал неповиновения и значение решительных, порой насильственных действий активистов и протестных групп для достижения целей неповиновения.

Литература

1. Баженова Е.А. Сократ о повиновении закону // Труды Института государства и права РАН. Т. 15. № 2. 2020.

2. Дворкин Р. О правах всерьез. М., 2004.

3. Платон. Критон // Собрание сочинений в 4 т. Т. 1. 1990.

4. Alton S.R. In the Wake of Thoreau: Four Modern Legal Philosophers and the Theory of Nonviolent Civil Disobedience // Loyola University Chicago Law Journal. Vol. 24. Issue 1. 1992.

5. Brownlee K. Civil Disobedience In: The Stanford Encyclopedia of Philosophy. Fall 2017 Edition, Edward N. Zalta (ed.). URL: https:// plato.stanford.edu/entries/civil-disobedience/#Rig.

6. Celikates R Rethinking Civil Disobedience as a Practice of Contestation - Beyond the Liberal Paradigm // Constellations. Vol. 23. № 1.2016.

7. Dworkin R. Rights as Trumps. In: Waldron J. (ed.). Theories of Rights. Oxford, 1984.

8. Dworkin R.A Matter of Principle. Cambridge, 1985.

9. Dworkin R. Sovereign Virtue: The Theor. and Pract. of Equal.. Cambr., 2000.

10. Gandhi M. Non-Violent Resistance. New York, 1961.

11. Gandhi M. Young India 1919-1922. Madras, 1924.

12. Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge, 1971.

13. Haksar V. The Right to Civil Disobedience // Osgoode Hall Law Journal. Vol. 41. № 2, 3. 2003.

14. Selected Writings of Mahatma Gandhi. Duncan R. (ed.). London, 1971.

15. Markovits D. Democr. Disobedience // The Yale Law Journal. Vol. 114. 2005.

16. Thoreau H.D. On the Duty of Civil Disobedience // The Project Gutenberg. Last upd.: Jan. 18, 2018. URL: http://www. gutenberg.org/ files/71/71-h/71-h.htm.

Bibliography

1. Bazhenova E.A. Socrates on obeying the law // Proceedings of the Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences. Vol. 15. № 2. 2020.

2. Dvorkin R. On rights in earnest. Moscow, 2004.

3. Platon. Kriton // Collected works in 4 vols. Vol. 1. 1990.

4. Alton S.R. In the Wake of Thoreau: Four Modern Legal Philos. and the Theory of Nonviol. Civil Disobed. // Loyola Univer. Chic. Law Jour. V. 24. Issue 1. 1992.

5. Brownlee K. Civil Disobedience In: The Stanford Encycl. of Philos.. Fall 2017 Edit., Edward N. Zalta (ed.). URL: https:// plato.stanford.edu/ entries/ civil -disobedience/#Rig.

6. Celikates R. Rethinking Civil Disobedience as a Practice of Contestation - Beyond the Liberal Paradigm // Constellations. Vol. 23. № 1.2016.

7. Dworkin R. Rights as Trumps. In: Waldron J. (ed.). Theories of Rights. Oxford, 1984.

8. Dworkin R.A Matter of Principle. Cambridge, 1985.

9. Dworkin R. Sovereign Virtue: The Theory and Practice of Equality. Cambridge, 2000.

10. Gandhi M. Non-Violent Resistance. New York, 1961.

11. Gandhi M. Young India 1919-1922. Madras, 1924.

12. Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge, 1971.

13. Haksar V. The Right to Civil Disobedience // Osgoode Hall Law Journal. Vol. 41. № 2, 3. 2003.

14. Selected Writings of Mahatma Gandhi. Duncan R. (ed.). London, 1971.

15. Markovits D. Democr. Disobedience // The Yale Law Journal. Vol. 114. 2005.

16. Thoreau H.D. On the Duty of Civil Disobedience // The Project Gutenberg. Last upd.: Jan. 18, 2018. URL: http://www. gutenberg.org/ files/71/71-h/71-h.htm.

Размещено на Allbest.ru