Соотношение республиканской и монархической парадигм в концептуальном и функционально-организационном обеспечении политико-правового баланса государственного развития

Москаленко Сергей Григорьевич

доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского юридического института МВД России кандидат исторических наук, доцент.

Keywords: statehood, monarchism, republicanism, absolutism, democracy, tyranny, pragmatism, political and legal balance.

Проблема устойчивости или стабильности, сбалансированного функционирования элементов государственных систем во временном континууме без преувеличения может быть отнесена к числу важнейших вопросов и эмпирических исследований государственности, и концептуализации их результатов, в актуальном, ретроспективном и перспективном ракурсах. Неустойчивые государственные конструкции нежизнеспособны и всевозможные ситуации, связанные с выявлением, дескрипцией и концептуализацией признаков дестабилизаций, их комбинаций, генезиса и механизмов преодоления ситуаций выбора (кризисов) стали мейнстримом уже античной политико-правовой и политико- философской мысли. Кажется, спектр всевозможных подходов исчерпан Платоном, Аристотелем и, возможно, авторами многочисленных, по разным причинам не дошедших до наших дней текстов. В политический нарратив и риторику давно вошли превратившиеся в трюизмы реплики об угрозах тираний, охлократии, олигархий. Общеизвестны радикальные попытки прямого продолжателя античности Никколо Макиавелли, [5] исследовав эмпирический опыт функционирования полисных республик Италии, разработать алгоритм обеспечения баланса развития политического целого любой ценой, если того потребует эффективность осуществления задачи.

В истории России наблюдались общие закономерности, которыми характеризуются поиски обеспечивающих баланс конструкций сложных многоуровневых иерархически организованных систем, какими являются уже самые примитивные государства. При желании, конечно, можно обнаружить множество аналогий с чем угодно и предложить способы описания, по тем или иным причинам удобные авторам. Позитивист Н.П. Павлов- Сильванский нашел феодализм [8], марксист М.Н. Покровский - классовую борьбу [6; 7], академик либерал В.О. Ключевский - договорное рабство в Древней Руси [3]. Радикализированное последовательное доведение такого рода поисков приводит в конце концов к доминированию отвлеченных схем, к публицистическому вытеснению науки, аналогичному полемике славянофилов с западниками, которые легко находили в историческом материале желаемые феномены - самобытные в случае славянофилов, имитационно-заимствованные в случае западников. Но существовали и специфические, характерные только для истории российской государственности характеристики развития и функционирования. Лучшие аналитические умы античности понимали значение адекватного кастинга, этических качеств элиты - властно-управленческого слоя полиса, их способности быть стандартом, высокой планкой для претензий и поведенческих стратегий демоса, то есть аристократией в исконном и глубоком смысле слова. Вырождение элиты, в первую очередь, ведет к деформированному, дисбалансированному развитию всего государственно организованного и регулируемого целого. Полис атомизируется, распадается на несоединимые части и путем к распаду являются трансформации устойчивых нормальных конструкций государственной организации в тирании, охлократии, олигархии-плутократии. Вырождается и дестабилизируется все сверху и донизу: соотношение статических и динамических параметров политического сообщества, иерархия организации элементов государственности, государственное управление, контакт аристократии и демоса, большинства и меньшинства, богатых и бедных, коренных (патрициев) и мигрантов (плебеев). В истории российского государства можно увидеть с особой отчетливостью, не наблюдаемой больше нигде, проявления и созидательного, и разрушительного значения монархической, и республиканской парадигм как типов концептуализации и как вариантов функционально-практического действия. Термины «монархизм» и «республиканизм» широко известны, давно уже стали банальными для обыденного сознания и используются вот уже более двух веков в повсеместном нарративе как противоположности. В этом не было бы ничего гносеологически опасного для поиска истины, если бы данная противоположность не интерпретировалась в ценностном аспекте, когда за республиканизмом закрепляется позитивное и оптимистическое ценностное значение, а за монархизмом - негативное и пессимистическое. В массовом и нередко академическом сознании наблюдается частая путаница понятий, когда одно выдается или принимается за другое. Так, например, чаще всего «монархическое» до сих пор понимается как «тираническое» или «диктаториальное». Нельзя сказать, что данным нарративным аберрациям нет интеллектуального сопротивления, возражения бывают, но, как правило, такие же нарративные по своей природе, как и оспариваемый тезис. Критикуя республиканскую парадигму, «нарративные монархисты» указывают, что вместо одного тирана при монархиях государство получит несколько сот тиранов при республиках - аристократических (олигархических) или демократических (охлократических). Дальше, по сути дела, полемика не развивается, и противостоящие в некорректной полемике стороны перманентно лишают оппонируемые концепции меритократическо- го элемента. Важнейшей задачей поэтому была и остается задача прояснения понятий, прослеживание их адекватного генезиса. Понятие «республика» состоит из двух терминов «рес» - «благо» и «публика» - «общественное» и противопоставляться, как «общественное благо», должно не монархии, а понятию «рес привата», то есть понятию «частное благо». Соответствующим образом, термин «республика» совершенно некорректно отождествлять с термином «демократия». Республика - это оценочное понятие, ценностный феномен, которым в классической древности вместе с греческим термином «политейя» называли идеальное или близкое идеальному государство, с балансированными динамикой и статикой эволюции, адекватной целям существования полиса социальной структурой, унифицированной культурной идентификацией. В платонизме «политейя» (республика) воспринималась как нечто космическое, то есть гармоничное, эстетически очевидное «прекрасное», противостоящее безобразию хаоса, как редкое, кратковременное явление меритократическо- го соответствия динамики и статики в эстетической симметрии полисного циклического развития. Аристотелевская традиция акцентировала внимание на инструментально-функциональном понимании политейи (республики), чем преодолевался слишком отвлеченный и целостный, в котором растворялись детали, взгляд платоников. В основу такого подхода помещался концепт власти и оценка государства в качестве политейи давалась только в случае соответствия ее организации тончайшей и тщательной типологизации власти и властных отношений, разработанной Аристотелем. Власть может быть экономической, как в любом домохозяйстве - власть хозяина над вещами, скотом и рабами. Власть может быть царской - патерналистской (патристической), если речь идет о семьях, во всем аналогичной статусу отца семейства. Здесь власть ничем, кроме воли ее субъекта - хозяина или отца- «базилевса» - не ограничена. Как ближайший аналог политической власти атрибутируется власть супругов, которые для стабилизации выживания целого находят механизмы стабилизации, бесконфликтной, так сказать, диалогической кооперации интересов. В данном случае возникает необходимость в диалоге двух равноценных субъектов, чем в известном смысле моделируется политическое устройство аристократических или демократических городов-государств. Последовательным продолжателем аристотелевской традиции в российском, европейском и мировом философско-правовом дискурсе стал Л.А. Тихомиров [10; 11; 12]. Некоторый всплеск волны интереса к его творчеству неоправданно угас, а интересы простого физического выживания современных государств настоятельно требуют усиленной актуализации и реализации его научных результатов. Продолжая аристотелевскую или общеантичную классическую традицию, Тихомиров в высшей степени оригинально синтезировал подходы естественно-правовой и позитивно-правовой школ правоведения, разработав философско-правовые методологические принципы исследования государственности при акцентировании внимания на идее- принципе, на абсолютном, то есть на его внутреннем теоретическом смысле - «эйдосе». Выявление и осознание такого «эйдоса» становится первейшей задачей конструктивного выживания государства, его самосохранения.

До сих пор сильны стереотипы обыденного сознания, к сожалению, влияющие на академические философско-правовые исследования парадигмальных условий выживания государств. К числу таковых можно отнести упрощенное редуцированное противопоставление монархии республике, причем монархия воспринимается как нечто отжившее, а республика как современное, это сакрализовано для большинства сегментов мира, кроме Великобритании, где монархические и республиканские институты достаточно симметрично комбинируются. Такая позиция основана на логических и исторических подменах. Логически в данном случае очевидно противопоставляются понятия из непротивопоставляемых рядов: монархия как тип верховного властвования, как внутренний «эйдос» государственности противополагается республике, ценностному понятию, применявшемуся задолго до 18 века для атрибутирования качества государственных конструкций, в том числе и монархического типа. Если достигнут баланс интересов монарха, аристократии и демоса, перед нами, в рамках классического стандарта, республика или политейя, если нет, то мы видим хаотизированный дисбаланс интересов тирана, олигархов и охлоса, оцениваемый как государство частного блага, лишившееся механизмов обеспечения политического единства, деструктивное недогосударство, «рес привата», неадекватное своему «эйдосу».

Можно уйти очень далеко в область детализации сочетаний всевозможных конструктивных элементов государственности, но определяющим должно быть системное охваты- вание всех этих трех элементов и в нормальной, и в паталогической формах. С системной точки зрения опять же надо стараться избегать логических подмен, следующей из которых будет очередное qui pro quo: монархия редуцируется до одного признака - единоличной власти, а республика представляется как богатая комбинаторикой признаков демократия. Хотя очевидно эмпирически, что централизованно-диктаторских республик в истории мира было не меньше, чем децентра- лизованно-демократических монархий. Часто монархия смешивается с централизацией и вырождением, а республики отождествляются с демократией и историческими перспективами.

Но самым уязвимым местом при сопоставлении республиканской и монархической парадигм является привычная, хотя и большей частью невольная фальсификация хронологических этапов развития монархических или немонархических государств. Историческая фактография вовсе не подтверждает последовательность монархической и республиканской фаз эволюции как универсальной закономерности. Если вынести за скобки привычный антимонархический и прореспубли- канский нарратив, то монархия становится в один ряд с другими типами верховной власти (родовое понятие) - аристократией и демократией (видовые, наряду с монархией, понятия), образующими эйдетическую основу государственности, разную у разных народов в разные эпохи. Монархия, неожиданно для отвлеченно представляющих исторические процессы наблюдателей, предстает как очень хрупкий, поздний и очень сложный фазис политической эволюции, органический, связанный с умением организовать баланс управления через усиление демократического элемента против аристократического.

Короли и императоры в качестве абсолютных, то есть полноценных, полностью сформировавшихся как таковых монархов, для нейтрализации партикуляризма родовой знати и ее имманентного стремления не просто к высшим этажам государственного управления, а к замене типа верховного властвования с монархического на аристократический, вынуждены были для поддержки обращаться к ресурсу простонародья, бюргерских корпораций, крестьянских общин, как уравновешивающему ситуацию аристократических угроз элементу. Другими словами, фактографически очевидно, что перманентной угрозой монарху являлся не демос-народ, а высшая родовая аристократия. В истории России предельно назидательное значение имеют примеры дворцовых переворотов 18 века, боярские олигархические перевороты и адекватные им олигархические монархи Годунов и Шуйский 17 века, убийства Александра II террористами, воспринятого фольклорно-нарративным сознанием как акт мести царю со стороны «бояр» за отмену крепостного права, убийства Павла I, пытавшегося в масштабе государства ограничить барщину, роли генералитета и великих князей в государственном перевороте февраля 1917 г. Вандея во Франции. Императоры и императрицы в России максимально демонстративно использовали ресурс популизма: как реальные политические инициативы, так и популистские «шоу»: Екатерина II при формировании личного гардероба отдавала предпочтение простонародным мотивам, особенно сарафану и кокошнику, королева Мария Антуанетта изобрела специальный пасторально-крестьянский стиль одежды, манер и вообще бытовой жизни, Александр III одобрил навеянный фольклорными мотивами стиль военной формы, да и личного костюма. Павел I мог выступить против тенденций военной моды и ввести шинель и валенки в качестве зимнего обмундирования для простых солдат.

Сама монархия эволюционировала по тем же ступеням, что и другие формы: монархическая власть, если определенный народ приходил к ней, развивалась от выборной (в истории России в древнейший период князья выбирались и изгонялись городскими или племенными вечами - народными собраниями). Запомнились единичные и, в общем, кратковременные эпизодические попытки конституироваться в более или менее полноценную монархическую власть Владимира Монома- ха, Андрея Боголюбского и Юрия Долгорукого. В этом смысле оправданно такие сочетания, как «демократическая монархия» и «тоталитарная республика», «тираническая демократия». Демократическая выборная монархия при наличии определенных условий трансформируется в наследуемую, то есть аристокра- тизируемую монархию или, по советской терминологии, в сословно-представительную с парламентами и Земскими соборами, как институтами, прежде всего, аристократического ограничения прерогатив монарха. И уже после абсолютной, полностью сформированной, наследуемой по мужской линии фазы развития монархии возможна, если не произойдет крупных социальных эксцессов, постепенная трансформация монархической конструкции государства в правовую конструкцию со всеми ее атрибутами: верховенством права, специализацией властей, сложной системой взаимоконтроля ветвей специализированной профессиональной власти. Монархическую парадигму часто неоправданно категорично отождествляют с централизацией. Всемирная история, в том числе и российская, дают массу фактографического материала о великом разнообразии форм монархий именно с точки зрения централизации в структурном построении государственной территории и организации государственного управления. Так, нам известны рыхлая, децентрализованная, с властью выборного императора Священная Римская империи германской нации, долгое время просуществовавший как фактически конфедерация княжеств и царств Китай, максимально централизованная в эпоху королей Людовиков и Наполеона Франция, синтетическая по признаку смешения централизации и децентрализации на значительных временных отрезках Московия и результат ее эволюции - Россия. Республика может быть с единоличной и даже с сакрализованной высшей властью (культы личности Наполеона, Сталина, американских президентов), примеры тоталитарных государств 20 века очевидны. Республиканская высшая власть может наследоваться, как это произошло в Римской империи с властью римских императоров, сначала уполномоченных Сенатом выборных лиц, впоследствии основателей династий. Опять же, очевидно, что императорство в Риме было республиканской магистратурой (должностью), так и не трансформировавшейся в полноценную монархию как единоличную власть в значении верховной. Наиболее интересным и актуальным является для нас опыт Российского государства. Здесь имелась уже в 18 веке полностью сформировавшаяся абсолютная монархия сверху и спонтанно-демократический фундамент сословного самоуправления снизу. Заслуживает специального исследования уникальный опыт органичной интеграции иррегулярных (самодеятельных, непрофессиональных) структур в систему государственного управления в эпоху абсолютной монархии 1700-1917 гг.

За двести с небольшим лет в Российской империи при сравнительно небольшом аппарате профессионального государственного управления смогли компенсировать эту слабость аппарата, доходившую, например, в эпоху Петра Великого порой до полного его отсутствия, широчайшим использованием местного сословного самоуправления для реализации фискальной, правоохранительной, военной, хозяйственно-распорядительной функций государства. Фактически до 1917 г. стопроцентная профессионализация и специализация государственного аппарата была осуществлена только на столичном уровне и, с конца 19 века, на уровне нескольких самых больших губернских городов.

В исторических условиях России совершенно прав оказался Н.М. Карамзин, увидевший в монархии не некий ветхий отживший тип государственности, а единственный полноценный пример профессионального (в важнейших аспектах) регулярного государственного управления в отечественной истории. Именно поэтому борцы с монархией в России, вольно или невольно, ослабляли не форму государственного устройства, а саму профессионализацию государственного управления как таковую. В этом на удивление тождественны оказались вожаки казачьих войн с формирующимся регулярным государством Разин, Булавин, Пугачев и властители дум и организаторы борьбы со сформировавшимся регулярным государством 19-20 веков в диапазоне от Герцена до Милюкова и Керенского. Все они отстаивали, грубее или тоньше, насущную необходимость ослабления и полного уничтожения профессионального «петербургского» династического государства и замену его иррегулярным конгломератом автономных разнообразных общин без чиновников и налогов, без профессиональной армии, без европейской культуры, без единой унифицированной государственной территории.

Показательно, что централизационная модель организации государственной территории и государственного управления в республиках часто бывала гораздо жестче выраженной, чем в монархиях. Революционный республиканский Париж в 18 веке безжалостно физически уничтожал целые регионы (Лион, Вандея) страны, республика Венеция послужила прообразом для летающего государства Лапута Джонатана Свифта, примером идеального централизованного управления, регулярно и свирепо расправляющегося с провинциями.

В заключение следует подчеркнуть, что для адекватного обеспечения стабильности в государстве требуется противопоставлять не республики монархиям, а варварство цивилизованности, аффективное эффективному, если воспользоваться терминологией Дэвида Юма [13]. Варварская аффективная республика, попирающая принципы и нормы права, гораздо менее предпочтительна, чем цивилизованная правовая эффективная монархия. Особенно это актуально для истории и текущего состояния Российского государства, так много пострадавшего от фетишизации отвлеченных концепций в ущерб здоровому, профессиональному прагматизму в области государственного управления. Республиканские и монархические начала не только не противоречат друг другу, но и, как показывает эмпирический политико-правовой опыт эволюции государственности, могут сочетаться в разнообразных, функционально эффективных комбинациях.

Литература

1. Андреев Н. С царем или без царя. Монархия или республика М., 2013.

2. Карамзин Н.М. О древней и новой России. М., 2002.

3. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. М., 1993.

4. Линтотт Э., Роусон Э. Последний век Римской республики, 146-43 гг. до н.э. Кембриджская история Древнего мира. М., 2020.

5. Макиавелли Н. Государь. М., 2019.

6. Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 2020.

7. Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов. М., 2015.

8. Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988.

9. Сардарян Г.Т. Христианские истоки республиканизма. М., 2019.

10. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993.

11. Тихомиров Л.А. Демократия социальная и либеральная. М., 2019.

12. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 2012.

13. Юм Д. Исследование о человеческом разумении. М., 2018.

Bibliography

1. Andreev N. With the Tsar or without the Tsar. Monarchy or Republic. Moscow, 2013.

2. Karamzin N.M. About ancient and new Russia. Moscow, 2002.

3. Klyuchevsky V.O. Russian history. Complete course of lectures in three books. Moscow, 1993.

4. Lintott E., Rawson E. The Last century of the Roman Republic, 146-43 BC. Cambridge history of the Ancient world. Moscow, 2020.

5. Machiavelli N. Sovereign. Moscow, 2019.

6. Pokrovsky M.N. Russian history in the most concise essay. Moscow, 2020.

7. Pokrovsky M.N. Historical science and the struggle of classes. Moscow, 2015.

8. Pavlov-Silvansky N.P. Feudalism in Russia. Moscow, 1988.

9. Sardarian G.T. The Christian origins of republicanism. Moscow, 2019.

10. Tikhomirov L.A. Sole power as a principle of the state structure. Moscow, 1993.

11. Tikhomirov L.A. Democracy social and liberal. Moscow, 2019.

12. Tikhomirov L.A. Monarchical statehood. Moscow, 2012.

1 3. Hume D. Research on human understanding. Moscow, 2018.