Доктринальные и законодательно-судебные модели бандитизма как социально опасного деяния: историко-правовой аспект

Размещено на http://www.allbest.ru/

Доктринальные и законодательно-судебные модели бандитизма как социально опасного деяния: историко-правовой аспект

Максимов Павел Викторович,

заместитель начальника кафедры уголовного права и криминологии Краснодарского университета МВД России, кандидат юридических наук

Выявляются и в историко-правовом аспекте исследуются подходы отечественного законодателя и научные воззрения по уголовно-правовому регулированию ответственности за бандитизм, а также признаки, отличающие эту категорию от других. Рассматриваются особенности трансформации шайки (в дореволюционном законодательстве) в банду (в советском уголовном праве), а также состояние данной формы преступного соучастия в российском уголовном законодательстве в контексте исторического развития уголовной правовой доктрины, на которую оказывает влияние множество различных факторов. Отмечается, что состав бандитизма сформировался в период революционного кризиса (события 1917 г. и Гражданская война) во многом по политическим причинам и в дальнейшем как в теории уголовного права, так и в законодательстве и судебной практике имел противоречивое толкование. Делаются выводы о том, что банда как форма преступной организации постепенно себя изживает, а для более эффективного противодействия указанным и иным антиобщественным деяниям необходимы новые формы уголовного правового регулирования преступных сообществ.

Ключевые слова: бандитизм, шайка, банда, соучастие, политический фактор, революция, толкование, судебная практика.

бандитизм законодательство шайка

DOCTRINAL, LEGISLATIVE AND JUDICIAL MODELS OF BANDITRY AS A SOCIALLY DANGEROUS ACT: THE HISTORICAL AND LEGAL ASPECT

Maksimov Pavel Viktorovich,

deputy head of the department

of criminal law and criminology

of the Krasnodar University of the Ministry

of Interior of Russia,

candidate of juridical sciences

The author determines and analyzes approaches of the national legislator and scientific views on criminal law regulation of responsibility for banditry in the historical and legal aspect as well as signs that distinguish this category from others. The article focuses on peculiarities of transformation of a "mob" (in the pre-revolutionary legislation) into a "gang" (in Soviet criminal law) as well as the state of this form of criminal complicity in the postSoviet Russian criminal legislation in the context of the historical development of criminal legal doctrine, which is influenced by many different factors. The author points out that the structure of banditry was formed during the revolutionary crisis (the events of 1917 and the Civil war) mainly for political reasons. Later, it had controversial interpretation both in the theory of criminal law and in the legislation and judicial practice. The author comes to the conclusions that a gang as a form of criminal organization is gradually becoming outdated and for more effective counteraction to these and other antisocial acts, new forms of criminal legal regulation of criminal communities are needed.

Key words: banditry, mob, gang, complicity, political factor, revolution, interpretation, judicial practice.

Уголовно-правовые модели бандитизма как социально опасного деяния стали целенаправленно формироваться в России со времени издания первого полномасштабного уголовного закона -- Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. [1] (далее -- Уложение 1845 г.). Исходя из его норм, мы можем выявить основные тенденции развития как уголовно-правовой мысли, так и законодательного регулирования состава данного деяния и ответственности за его совершение. Прежде всего следует заметить, что сам термин «бандитизм» вошел в законодательный оборот лишь после Октябрьской революции 1917 г. До этого использовался термин «шайка». Так, в ст. 1146 Уложения 1845 г. было предусмотрено наказание за создание «злонамеренных шаек», равно как и за участие в них, а само деяние, согласно мысли законодателя, посягало на «общественное спокойствие и порядок». В статье 1148 определялся состав более тяжкого преступления -- «составление шайки для разбоев или зажигательств». Важно подчеркнуть при этом, что здесь уголовная ответственность предусматривалась за само «составление шайки», т. е. за организацию преступной группы в виде «шайки» (данный признак в дальнейшем стал одним из важнейших при квалификации бандитизма), а «разбой» и «зажигательство» были основной характеристикой преступной деятельности шайки.

По справедливому замечанию отечественного правоведа Н. С. Таганцева, «существо шайки заключается в постоянном характере сообщества, в обращении членами шайки преступной их деятельности как бы в ремесло» [2, с. 17]. Он указывал, что шайка «обыкновенно» состоит из трех и более «сообщников». А. Ф. Бернер предлагал следующую дефиницию: шайка -- это «союз, направленный на целый ряд преступлений, из которых каждое не определено еще в отдельности» [3, с. 526], т. е. здесь сделан акцент на самом факте создания такого «союза», предназначенного для совершения «как однородных, так и разнородных» преступлений, которое должно рассматриваться как признак самостоятельного преступления. Шайку при этом понимали, прежде всего, как особый вид соучастия в преступлении. С точки зрения Ю. В. Грачевой, в дореволюционный период уголовная ответственность членов шайки определялась по совокупности статей: в первую очередь за создание самой шайки и совершенные преступления [4, с. 29].

Приведенные позиции стали доминирующими в теории уголовного права России того времени и были развиты А. С. Жиряевым, И. Я. Фойницким, Н. Д. Сергеевским, В. К. Случевским и др. [5, с. 8] Такой же подход, по сути, сохранился и в Уголовном уложении 1903 г. [6] (далее -- Уложение 1903 г.), где элементы, аналогичные современному составу бандитизма, характерны для составов преступлений против собственности (например, в главе 32). В Уложении 1903 г. более четко отражено указанное доктринальное толкование ответственности членов шайки, в частности в соответствии со ст. 52 «согласившийся принять участие в сообществе для учинения тяжкого преступления» член шайки, который, однако, не участвовал в совершении замышленных шайкой преступлений, «отвечает только за участие в сообществе», иначе он «наказывается в случаях, особо законом указанных» [6], т. е. в статьях Особенной части Уложения 1903 г. совершение преступления шайкой являлось отягчающим обстоятельством. Но в целом в этом акте нет принципиальных новелл в части регулирования преступных групп в виде шаек.

Советский законодатель в своих первых, еще разрозненных уголовно-правовых актах сначала принял имперскую терминологию, но вскоре стал использовать иную. Так, в Декрете Совета Народных Комиссаров «О суде» от 13 июля 1918 г. фигурировал термин «бандитизм», определение которого появилось позже -- в Декрете Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении» от 20 июня 1919 г.: «участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежей, пособничество и укрывательство такой шайки» [7]. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в приведенной дефиниции еще нет политической составляющей. Со временем совершаемые шайками преступления, так или иначе посягавшие на деятельность государственных органов и их должностных лиц, стали отграничиваться от общеуголовных (убийств, разбоев, грабежей и др.). Тем самым был взят курс на политизацию преступной деятельности шаек. Такой подход отражал реально складывавшееся социально-экономическое и, соответственно, криминальное положение в стране [8, с. 36]. Дело в том, что в условиях революционного кризиса, повлекшего за собой разруху, гражданскую войну и неустойчивость советской власти, противоборствующие политические структуры, особенно в прифронтовых территориях, для достижения своих целей нередко использовали методы, присущие бандам. В частности, по мере продвижения Красной армии отступавшие и уже в значительной степени разрозненные отряды Белой армии, бойцы которых считались врагами советской власти, нередко деградировали в банды и с учетом масштаба прифронтовых территорий распространялись повсеместно. Далеко не все бывшие белогвардейцы сумели бежать за пределы страны или легализоваться. В сложившейся ситуации участие в бандах, по сути, стало для них формой выживания. При этом практически любое их преступление, хоть в малейшей степени связанное с насилием (например, грабеж или вымогательство), считалось «контрреволюционным», поскольку совершалось «врагами трудового народа», т. е. приобретало политическую составляющую. Соответственно, само создание такого рода шаек (банд) из лиц, имевших на руках оружие и сохранявших организованность, квалифицировалось как преступное деяние повышенной общественной опасности, а совершаемые ими нападения считались бандитскими и были выделены советским законодателем в самостоятельный состав преступления.

Противодействию бандитизму как социально опасному деянию советская власть уделяла пристальное внимание. Так, в постановлении Совета Труда и Обороны (конец 1920 г.) речь шла о том, что «очищение Украины от бандитизма» является «вопросом жизни или смерти», поэтому данный аспект деятельности органов советской власти воспринимался в качестве «большой и самостоятельной стратегической задачи» [9].

Поскольку антибольшевистское движение набирало силу, термины «банда», «бандитизм», «бандит» получили широкое распространение, в том числе стали использоваться законодателем, что отражало специфику правотворчества того времени [10, с. 16]. В частности, в период Гражданской войны в документах встречались такие выражения, как «калединская банда», «деникинские банды», «белогвардейские банды», «банда Антонова», «хулиганская банда» и т. д. Разумеется, они имели, прежде всего, политическое и агитационное значение, однако настолько вошли в практику, что оказывали влияние и на формулировки законодательных норм. В связи с этим возникала ситуация неопределенности, которую удалось преодолеть благодаря кодификации советского уголовного права: в 1922 г. был принят Уголовный кодекс РСФСР (далее -- УК РСФСР), затем, после образования СССР, -- Уголовный кодекс СССР 1926 г. В них состав бандитизма находился в разделе «государственные преступления». Так, в ст. 59.1 УК РСФСР 1926 г. бандитизм определялся как «организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановка поездов и разрушение железнодорожных путей и иных средств сообщений и связи» [11]. С этого момента законодатель больше не использовал термин «шайка», а уголовная составляющая бандитизма стала вытеснять политическую. Здесь важно заметить, что типичные уголовные банды никуда не подевались и по-прежнему создавали для советской власти серьезные проблемы не только в годы Гражданской войны, но и в условиях НЭПа. Преступления, совершаемые ими, получали широкий резонанс, а борьба с ними нередко воспринималась как задача, имеющая очевидное политическое значение. В этом был определенный резон, поскольку, с одной стороны, такие преступления дестабилизировали общественный порядок, наносили ущерб не только гражданам, но и государству, а с другой -- государству и обществу требовалось не просто ликвидировать отдельные бандпроявления, а изменить моральный климат, психологическое состояние внутри страны. В свое время на данном аспекте делал акцент выдающийся отечественный историк и теоретик права П. Г. Виноградов: «Решающим моментом в существовании закона является не столько материальная возможность принуждения, сколько психологическая привычка признавать обязательность норм, установленных общественной властью, и подчиняться им» [12, с. 77]. Безусловно, для советской России, где вследствие революционных катаклизмов общественное правосознание было подорвано, а бандитизм приобрел огромные масштабы, это была не просто политико-правовая, но и общеполитическая задача, которая в целом в результате принятых мер к концу 1930-х гг. уже не выставлялась как первоочередная.

С уголовно-правовой точки зрения важным этапом в развитии доктринально-законодательной модели бандитизма является принятие Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. Здесь родовым объектом бандитизма по-прежнему был политический (государственный) строй страны: данную характеристику законодатель взял из предшествующих уголовных законов. Соответственно, мера наказания как за государственное преступление была практически наивысшей: верхний предел -- смертная казнь с конфискацией имущества. Состав бандитизма определялся в ст. 77: «Организация вооруженных банд с целью нападения на государственные, общественные учреждения или предприятия либо на отдельных лиц, а равно участие в таких бандах и в совершаемых ими нападениях» [13]. При всей схожести с предыдущей законодательной дефиницией (1926 г.) здесь политический аспект был еще несколько снижен.

Что касается уголовно-правовых признаков, то по этому поводу в 1950-х гг., особенно накануне новой кодификации уголовного, уголовно-процессуального и исправительно-трудового права, среди советских ученых велись дискуссии, в ходе которых высказывались различные мнения о том, какие признаки бандитизма следует считать основными, как квалифицировать данное деяние. В частности, с точки зрения П. Ф. Гришанина, устойчивость в качестве характеристики преступной группы не является обязательным признаком банды [14, с. 20]. Приведенную позицию не разделяли П. И. Гришаев и Г. А. Кригер, полагавшие, что, если сводить бандитизм к деяниям в виде групповой разновидности разбоя, хулиганства или убийства (а именно так придется квалифицировать их без устойчивости как признака банды), это будет входить в противоречие с самой природой бандитизма, «извращать смысл закона» и приводить к «необоснованному усилению репрессий в отношении лиц, фактически совершивших менее опасные преступления» [15, с. 108--109]. М. И. Ковалев считал, что отказ от признака устойчивости может означать «отождествление банды с организованной группой и искусственное принижение общественной опасности бандитизма, что недопустимо» [16, с. 244]. Содержание дискуссии того времени отражено, в частности, в работе Р. Н. Таймасова [17]. Такая доктринальная неоднозначность сказывалась и на судебной практике, когда суды то включали совершаемые бандой деяния в состав бандитизма, то квалифицировали их дополнительно, учитывая, что в указанной формулировке бандитизма (ст. 77 УК РСФСР) однозначности тоже нет. Это продолжалось довольно долго. Представляется, что справедливое мнение в 1975 г. высказал Н. И. Загородников, который, опираясь на судебную практику, в том числе судов высших инстанций, отметил, что при бандитских нападениях совершается совокупность групповых преступлений (убийство, хищение и уничтожение чужого имущества и т. п.). Их квалификация должна охватываться составом бандитизма, значит, дополнительная квалификация не требуется [18, с. 278].

Приведенная полемика отражала период некоторой неопределенности в характеристике бандитизма как социально опасного явления. Это видно и из толкования данного вопроса высшими судебными инстанциями. Так, в 1993 г. Верховный Суд Российской Федерации дал разъяснение, в корне отличное от судов-предшественников: «Судам следует иметь в виду, что ст. 77 УК РСФСР, устанавливающая ответственность за организацию вооруженных банд, участие в них и в совершаемых ими нападениях, не предусматривает ответственность за возможные последствия преступных действий вооруженных банд, в связи с чем требуют дополнительной квалификации преступные последствия нападений, образующие самостоятельный состав тяжкого преступления» [19]. Такое толкование во многом схоже с позицией законодателя Российской империи, представленной в уложениях 1845 и 1903 гг. Между тем указанное решение Верховного Суда Российской Федерации вызвало различные суждения. Так, Ю. В. Грачева высказала недоумение по его поводу: «Пленум Верховного Суда РФ не смутило, что за бандитизм (ст. 77 УК РСФСР 1960 г) в качестве наиболее строгого вида наказания за его совершение все еще была предусмотрена смертная казнь» [4, с. 31]. Хотя Уголовный кодекс Российской Федерации (далее -- УК РФ) 1996 г. стал регулировать смертную казнь иначе, Пленум Верховного Суда Российской Федерации в обновленном постановлении (1997 г.) привел фактически свою предыдущую позицию [20]. На наш взгляд, такое изменение официального и доктринального толкования имеет свое объяснение, которое вытекает из оставления за бандитизмом в отличие от всех предшествовавших советских законов только уголовной составляющей, что, в свою очередь, было предопределено распадом СССР в 1991 г. и принятием Россией общеевропейских ценностей [21, с. 27]. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что статья о бандитизме входит в главу 24 УК РФ «Преступления против общественной безопасности» (напомним, что ранее состав бандитизма включался в разделы о государственных преступлениях).

Сегодня дискуссии вокруг законодательного регулирования бандитизма и ответственности за его совершение продолжаются. Так, разделение бандитизма на два деяния (чч. 1, 2 ст. 209 УК РФ) дополнительно актуализировало проблему соучастия, с учетом того что и по другим составам преступлений предусматривается наличие такого признака, как организованная группа (ч. 3 ст. 35 УК РФ), что наряду с изменениями УК РФ существенно трансформируют институт соучастия в преступлении. Современные ученые при этом предлагают множество путей совершенствования уголовно-правового определения признаков бандитизма (работы П. В. Агапова, Ю. А. Клименко, О. А. Поповой, Л. В. Глазковой, С. Л. Крамарева, О. А. Кузнецовой, Д. Н. Маринкина, Е. А. Маслаковой, В. М. Харзиновой и др.).

С учетом выявленных тенденций развития доктринальной и законодательной модели бандитизма есть основания для вывода о том, что первоначально сформированный состав бандитизма (после 1917 г.) спустя сто лет, вероятно, себя уже исчерпал (имеем в виду целесообразность выделения этого деяния в качестве самостоятельного преступления и принимаем во внимание, что за прошедшие десятилетия характер преступного поведения людей изменился по причине естественного влияния научно-технического прогресса, глобализации и других социальных явлений, к тому же в России потерял значение политический фактор, который когда- то был главенствующим). В настоящее время формирование банд в первоначальном представлении об их преступной деятельности (заранее спланированное групповое нападение с применением грубой физической силы, холодного и огнестрельного оружия, причинение вреда здоровью, угрозы, разрушение имущества и т. п.) происходит сравнительно редко. Неслучайно вопрос об охвате бандитизмом совершаемых бандой преступлений вызывал столь острые дискуссии. Появляются новые, более сложные формы соучастия (начиная от «цеховиков» и «теневиков» 1970-х гг. [22]), сегодня это касается в первую очередь организованной преступности, в арсенале которой изощренные способы совершения тяжких преступлений (незаконный оборот наркотиков, незаконная торговля оружием, проституция, вымогательство и мошенничество в сфере экономической деятельности, хакерские атаки, легализация криминального бизнеса и т. д.). Эту преступность объединяют, как правило, те же признаки, что и банды, но без нападений, поэтому для более эффективного противодействия указанным и иным антиобщественным деяниям необходимы новые формы уголовного правового регулирования преступных сообществ, куда банды, очевидно, в обозримом будущем уже не будут вписываться.

Литература

Виноградов П. Г. Очерки по теории права. М., 1915. 152 с.

Уголовный кодекс РСФСР (утвержден постановлением Верховного Совета РСФСР от 27 октября 1960 г.) // Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1960. № 40. Ст. 591.

Гришанин П. Ф. Понятие преступной организации и ответственность ее участников по советскому уголовному праву: дис. ... канд. юрид. наук. М., 1951.238 с.

Гришаев П. И., Кригер Г. А. Соучастие по уголовному праву. М., 1959. 155 с.

Ковалев М. И. Соучастие в преступлении: в 2 ч. Свердловск, 1962. Ч. 2. 273 с.

Таймасов Р. Н. Проблема разграничения бандитизма и смежных составов преступлений в теории советского уголовного права // Вестник Российского университета кооперации. 2010. № 1 (5). С. 154--157.

Загородников Н. И. Советское уголовное право. Общая и Особенная части. М., 1975. 568 с.

О судебной практике по делам о бандитизме: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 21 декабря 1993 г. № 9 // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 1994. № 3. С. 7--10.

О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 17 января 1997 г. № 1. Доступ из справ.-правовой системы «Консуль- тантПлюс».

Схатум Б. А., Упоров И. В. Естественное и позитивное право: понятие, история, тенденции и перспективы развития / под ред. Л. П. Рассказова. Краснодар, 2000. 146 с.

Упоров И. В. Мировой экономический кризис и статистика преступности в России // Общество и право. 2009. № 5. С. 41--44.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. № 19283.

Таганцев Н. С. Курс русского уголовного права. Часть общая. Книга первая. Учение о преступлении. СПб., 1880. 174 с.

Бернер А. Ф. Учебник уголовного права. Т. 1. Часть Общая. СПб., 1865. 614 с.

Грачева Ю. В. Уголовная ответственность за организационную деятельность: прошлое, настоящее, будущее // Вестник Университета имени О. Е. Кутафина. 2018. № 12. С. 23--33.

Медведева Н. Т., Упоров И. В. Истоки и развитие уголовного наказания. Рязань, 1997. 88 с.

Уголовное уложение от 22 марта 1903 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание третье. № 22704.

Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении: декрет Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 20 июня 1919 г. // Собрание узаконений РСФСР. 1919. № 27. Ст. 301.

Упоров И. В. Развитие уголовного наказания в первые годы советской власти // Уголовное право. 2000. № 4. С. 36--39.

О мерах борьбы с бандитизмом и об управлении войсками внутренней службы на Украине: постановление Совета Труда и Обороны от 6 декабря 1920 г. // Декреты Советской власти.

М., 1986. Т. 12. С. 261--262.

Курдюк П. М., Курдюк Г. П., Упоров И. В. Правотворчество в современной России: учеб. пособие. Краснодар, 2003. 92 с.

О введении в действие Уголовного Кодекса Р.С.Ф.С.Р. редакции 1926 года: постановление Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 22 ноября 1926 г. (вместе с Уголовным кодексом Р.С.Ф.С.Р.) // Собрание узаконений РСФСР. 1926. № 80. Ст. 600.

Code of Criminal and Correctional Punishments on 15 August 1845. Complete collection of laws of the Russian Empire. 2nd collection; No. 19283.

Tagantsev N. S. The course of Russian criminal law. General part. Book 1. The study of crime. Saint Petersburg; 1880: 174.

Berner A. F. Textbook of criminal law. Vol. 1. General part. Saint Petersburg; 1865: 614.

Gracheva Yu. V. Criminal responsibility for organizational activities: the past, present and future. Courier of the Kutafin Moscow State Law University (MSAL). 2018; 12: 23--33.

Medvedeva N. T., Uporov I. V. The origins and development of criminal punishment. Ryazan; 1997: 88.

Criminal Code on 22 March1903. Complete collection of laws of the Russian Empire. 3rd collection; No. 22704.

Decree of the All-Russian Central Executive Committee on 20 June 1919. "On exemptions from general jurisdiction in areas under martial law". Collection of laws of RSFSR. 1919; 27: 301.

Uporov I. V. The development of criminal punishment in the first years of the Soviet regime. Criminal Law. 2000; 4: 36--39.

Resolution of the Council of Labor and Defense on 6 December 1920. "On measures to combat banditry and on commanding internal service troops in Ukraine". Decrees of the Soviet government. Moscow; 1986; 12: 261--262.

Kurdiuk P. M., Kurdiuk G. P., Uporov I. V. Law making in modern Russia. Textbook. Krasnodar; 2003: 92.

Decree of the All-Russian Central Executive Committee on 22 November. "On putting into effect the Criminal Code of the RSFSR as amended in 1926". Collection of laws of RSFSR. 1926; 80: 600.

Vinogradov P. G. Essays on the theory of law. Moscow; 1915: 152.

Criminal Code of the RSFSR (approved by the Resolution of the Supreme Soviet of the RSFSR on 27 October 1960). Vedomosti Ver- khovnogo Soveta RSFSR. 1960; 40: 591.

Grishanin P. F. The notion of a criminal organization and responsibility of its participants in Soviet criminal law. Dissertation of candidate of juridical sciences. Moscow; 1951: 238.

Grishaev P. I., Krieger G. A. Complicity in criminal law. Moscow; 1959: 155.

Kovalev M. I. Complicity in a crime. In 2 parts. Sverdlovsk; 1962; Part 2: 273.

Taimasov R. N. The problem of differentiation of banditry and related crimes in the theory of Soviet criminal law. Vestnik of the Russian University of Cooperation. 2010; 5 (1): 154--157.

Zagorodnikov N. I. Soviet criminal law. General and special parts. Moscow; 1975; 568.

Resolution of the Plenum of the Supreme Court of Russia No. 9 on 21 December 1993. "On judicial practice in cases of banditry". Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation. 1994; 3: 7--10.

Resolution of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation No. 1 on 17 January 1997. "On the practice of applying the legislation on responsibility for banditry by courts". Available from: reference and legal system "ConsultantPlus".

Skhatum B. A., Uporov I. V. Natural and positive law: the notion, history, trends and prospects of development. Ed. by L. P. Rasskazov. Krasnodar; 2000: 146.

Uporov I. V. The world economic crisis and crime statistics in Russia. Society and Law. 2009; 5: 41--44.

Размещено на Allbest.ru