Нужен ли новый "рецепт спасения" уголовного права? (Скорбные размышления о статье А.С. Александрова и И.А. Александровой)

Предлагаемые А.С. Александровым и И.А. Александровой столь революционные преобразования в понимании места и роли «материального» уголовного права, по сути, перекликаются с мотивами большевистского гимна («Весь мир... разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим»). Нужна ли такая революция? Принесет ли она пользу? Позволю себе некоторые рассуждения по этому поводу, никак не претендующие на абсолютную истину.

1. О «старшинстве» уголовного права. Авторы статьи сетуют на «укоренившиеся предрассудки по поводу старшинства [уголовного права. -- А.К.] в уголовно-правовой научной семье (которые разделяют и многие процессуалисты)». Вот не знаю доподлинно, что по этому поводу думают «многие процессуалисты», однако специалисты (по крайней мере, многие) в области «материального» уголовного права думают несколько по-другому.

Для наглядности приведу пару цитат (хотя подобных цитат можно привести великое множество) -- «основные задачи уголовного и уголовно-процессуального права являются общими», а «отличие между ними заключается в средствах и способах решения этих задач» [7, с. 32]. Далее, процедурные нормы, содержащиеся в уголовно-процессуальном кодексе, «оживляют» уголовно-правовую материю: «Нормы уголовного права устанавливают абстрактную вину абстрактного человека. Вина же фактическая, т. е. вина конкретного человека в совершении им конкретного преступления, устанавливается с помощью уголовно-процессуальных норм» [8, с. 31]. А разве это не так? По сути, без УПК РФ Уголовный закон представляет собой никому не нужный, «мертвый» документ, а спор относительно «старшинства» уголовного права очень сильно смахивает на дилемму о первичности курицы либо яйца.

Говоря иными словами, современные специалисты в области уголовного права попросту не задаются вопросом о его «старшинстве» (хотя могу предполагать, что для некоторых этот вопрос сродни «фантомной боли»). Почему авторы утверждают обратное -- неизвестно.

2. Какой именно уголовный процесс должен стать «основанием» признания деяния преступным? Удивительно, но факт: авторы, рассуждая о «примате» процесса над материальным правом, среди его участников называют лишь суд и представителей стороны обвинения (прокурора и следователя). Ни разу не упомянута другая сторона процесса -- сторона защиты (позволю себе напоминание: одним из принципов уголовного процесса определена его состязательность, но, по всей видимости, для авторов это совершенно неважно).

Если хотя бы на миг умозрительно согласиться с тем, что «все вопросы» преступления и наказания (уголовной ответственности) будут разрешаться «не в уголовном кодексе, а в сфере уголовного судопроизводства», «через институты обвинения и доказывания», то рисуется настоящая апокалипсическая картина. По сути, решение вопроса о преступности деяния будет отдано на откуп органам государственной власти, выступающим на стороне обвинения. Именно следователь (дознаватель, прокурор) станут решать на свое усмотрение, совершил ли человек преступление. А учитывая, что авторы предлагают преодолеть запрет на применение УК РФ по аналогии через «понимание процесса как правотворчества», логично предположить, что «правотворцем» станет все тот же следователь и/или прокурор (в крайнем случае -- судья).

Именно такой вывод прямо следует из пассажа о том, что «обвинение есть способ бытия уголовно-правовой нормы». Просто интересно: какова будет реакция А.С. Александрова и И.А. Александровой, если в каком-либо его либо ее поведенческом акте «ретивый» следователь усмотрит признаки преступления, прямо и точно не описанного в «общей схеме» Уголовного кодекса, и доведет процесс «доказывания» до передачи дела в суд?

Говоря иными словами, если уголовный кодекс станет «общей схемой», то одно и то же деяние будет расцениваться как преступление только в зависимости от «вкусовых пристрастий» конкретного правоприменителя. Мне лично даже страшно представить, к чему такое «революционное развитие» может привести, когда практически любой акт поведения произвольно может быть объявлен преступным (или наоборот). Аналогичным образом обстоит дело с наказуемостью -- справедливые слова о том, что «пока нет независимого суда» не будет и «верховенства права» потеряют всяческий смысл, если пределы наказуемости будет определять сам суд. уголовный мошенничество законодательство правовой

Авторы очень правильно говорят, что «нельзя объять необъятное -- предусмотреть все возможные ситуации в тексте Уголовного кодекса».

Вот и замечательно! Не хотелось бы банальности, но, если такая «ситуация» в УК РФ отсутствует, то она «легальна» с уголовно-правовой точки зрения.

3. О несерьезности некоторых доказательств «примата» уголовного процесса. Авторы приводят шесть таких доказательств (хотя, по их утверждению, могли бы больше). Три из них («превосходство науки уголовного процесса подготовлено институтами, культивирующими свободу мнений и дискуссий» -- при этом в качестве единственного такого «института» названа Международная ассоциация содействия правосудию; такой примат «содержится в проекте судебной реформы»; среди членов законодательного корпуса, Конституционного Суда РФ «больше процессуалистов, а не материалистов») совершенно несерьезны. Действительно, например, если в законодательном корпусе либо в высших судебных инстанциях не будет представителей, скажем, экологического или какого-либо еще права, эти юридические специальности вряд ли потеряют свою «значимость», правда?

Авторы приводят еще один довод пресловутого «примата»: он якобы содержится «в ряде международных правовых актов». Такой «примат» действительно можно увидеть, но только в том случае, когда международный документ изначально регламентирует вопросы процессуального характера (например, экстрадицию). Как только речь идет о конвенциональном определении преступности того или иного деяния, «солью» такого документа является определение его объективных и субъективных признаков, установление обязанности отразить преступность деяния во внутреннем законе. При этом пределы наказуемости отдаются «на откуп» национальному законодателю. Например, начиная с Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 года, традиционной формулировкой в конвенционных актах международного уголовного права стала обязанность государства принять «необходимое законодательство... в соответствии со своей конституционной процедурой, и, в частности, предусмотреть эффективные меры наказания» [9].

Исключением являются так называемые «уставные» нормы международного уголовного права, где в равной мере сосуществуют «материальные» и «процедурные» нормы -- например, Римский статут Международного уголовного суда, в котором Россия не участвует.

4. О «догмах» уголовного права. Как уже говорилось, более всего от авторов «досталось» так называемым «догмам» уголовного права. Самое удивительное заключается в том, что многих таких «догм». просто не существует.

Да, некоторые авторы продолжают говорить о принципе «неотвратимости уголовной ответственности». Является ли это «общепризнанной догмой» в том плане, что «каждый преступник должен быть наказан»? Вовсе нет. Большинство специалистов утверждают как раз обратное. При этом обычно приводится известный довод о том, что если бы такая «догма» (точнее, ее понимание как обязательной наказуемости любого преступления) существовала в реальности, стало бы невозможным освобождение от уголовной ответственности по основаниям, предусмотренным в статьях 75--76², 78 УК и в примечаниях к нормам Особенной части УК РФ [10, с. 413--416].

Аналогичным образом обстоит дело с «догмой» о «неизменности уголовно-правового основания» ответственности, то есть «невозможности его изменения в ходе процесса по воле сторон». А куда «делось» наиболее «популярное» основание освобождения от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим? Даже если «забыть» о «воле сторон», разве не опровергает эту «догму» переквалификация содеянного в ходе следствия и/или судебного разбирательства?

Далее о «догме» самой уголовной ответственности: да, в статье 8 УК РФ определено основание уголовной ответственности. Правильно это сделано или нет, -- но, как говорится, dura lex. Однако в теоретической плоскости вопрос о правовой природе такой ответственности, ее основании (основаниях), реализации остается одним из самых обсуждаемых. Приоткрою тайну: в доктрине еще в самые «махровые» советские времена была высказана позиция об уголовной ответственности как об «осуждении» («порицании») виновного в обвинительном приговоре суда, вынесенном от имени государства [11, с. 127; 12, с. 30], так что в этом плане А.С. Александров и И.А. Александрова вернулись к «подзабытому» старому.

А вот «догма» о «социальной справедливости» уголовного наказания -- это настоящее изобретение авторов. В доктрине идет нескончаемый спор относительно восстановления социальной справедливости как одной из целей наказания (в этом вопросе в обозримом будущем ясности не предвидится), но назвать ее (цель) «догмой» вряд ли уместно. А если учесть позицию авторов о возможности назначения наказания по усмотрению суда, его (наказания) «социальная справедливость» будет поставлена в прямую зависимость от частного мнения судьи. В итоге «справедливостей» будет столько же, сколько судей.

5. Об искажении или незнании фактов. Самое печальное в статье А.С. Александрова и И.А. Александровой заключается в том, что авторы сознательно либо по незнанию попросту исказили доктринальные позиции по целому ряду проблем уголовного права. В частности, это касается оценки «беловоротничковой» преступности, которую якобы предлагается вывести в «привилегированное» положение по сравнению с преступностью «общеуголовной». Если внимательно прочитать труды «уличенных» в этом «безобразии» профессоров, то речь в них идет совершенно о другом. Например, И.А. Клепицкий говорит о «деградации» «экономических» составов и о «скатывании» России к «состоянию полицейского государства» [13, c. 6--7].

Другое дело, что одним из главных «трендов» уголовно-правовой науки стал тезис об «избыточном» уголовно-правовом воздействии на экономическую сферу, о том, что УК РФ стал настоящей «удавкой» для бизнеса. Так этот факт признается на самом высоком политическом уровне -- но «воз и ныне там». Заметим, что в доктрине было высказано предложение, которое может показаться «посягательством на святое», а именно -- о необходимости декриминализовать состав незаконного предпринимательства [14, c. 11--12].

То же самое касается «бесконечного» реформирования УК РФ и лавинообразного введения в него новых составов. Вот, например, сами авторы совершенно правильно говорят о «несостоятельности» «специализации составов мошенничества». Приоткрою еще одну тайну: именно на доктринальном уровне эта «несостоятельность» стала предметом чрезвычайно бурной дискуссии, в которой данный шаг законодателя подвергся жесткой критике [15; 16].

Наконец, что касается «архаичности» науки уголовного права и ее «неспособности ответить на вызовы времени». По этому поводу можно посоветовать авторам (хотя бы обзорно) ознакомиться с постоянно растущим количеством работ прогностического (а иногда даже футуристического) характера, посвященных реальным и потенциальным уголовно-правовым проблемам, связанным с развитием робототехники и биомедицинских технологий, появлением носителей искусственного интеллекта и т. д. и т. п. [17, c. 527--534].

Общий вывод

Что можно сказать со всей уверенностью -- прочтение статьи А.С. Александрова и И.А. Александровой никого не оставит равнодушным. Но предлагаемая авторами «процессуальная революция» не оставит «камня на камне» от выстраданных и проверенных временем оснований уголовного права. Существует ли необходимость в такой «революции»? Согласны ли мы отказаться от единого уголовного права и единообразного применения уголовного закона (что, кстати, закреплено в п. «о» ст. 71 Конституции России), заменив их бесконечным множеством «уголовных прав», создаваемых по усмотрению суда и/или стороны обвинения? Полагаю, что на эти вопросы надо дать только отрицательный ответ.

Примечания