Траектории взаимодействия общества и государства в условиях социального риска в дискурсе постомодернизма

Размещено на http://www.allbest.ru

Саратовский национальный исследовательский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского (г. Саратов).

Траектории взаимодействия общества и государства в условиях социального риска в дискурсе постомодернизма

Головченко Владимир Иванович

доктор политических наук, профессор, профессор кафедры

теории государства и права,

Аннотация

В статье автор рассматривает актуальную проблему взаимодействия власти и социума через призму дискурса постмодернизма. Особое внимание в работе обращено на траектории и динамику взаимоотношений государства и гражданского общества в условиях глобализации и социального риска.

Abstract

TRAJECTORIES OF INTERACTION BETWEEN SOCIETY AND THE STATE IN THE CONDITIONS OF SOCIAL RISK IN THE DISCOURSE OF POSTMODERNISM

Vladimir I. Golovchenko

DSc (Political), Professor of the Department of Theory of State and Law, Saratov National Research University named after N.G. Chernyshevsky (Saratov).

In the article the author considers the actualproblem of interaction of power and society through the prism of postmodernism discourse. Particular attention is paid to the trajectories and dynamics of relations between the state and civil society in the context of globalization and social risk.

Основная часть

В российском обществе происходят сложные, противоречивые процессы социальной самоидентификации и стратификации. Россияне критически оценивают своё положение по шкале жизненных успехов. За последние 2-3 года уменьшилось число тех граждан, кто причисляет себя к среднему классу. Характерно, что во взглядах россиян доминируют демократические и патриотические ориентации, произошёл скачок в значении индикатора позитивной трудовой мотивации, однако при этом снижается рейтинг Президента России.

В пространстве отношений общества и государства важную роль играет преодоление «двойной морали» - разрыва между морально-ценностными установками и практическим поведением. При этом, на наш взгляд, именно государство, на пути к достижению в российском обществе ценностного согласия. Следовательно, траектории и динамику взаимоотношений между обществом и государством можно выявить в континууме российской духовной культуры.

Наряду с этим важную роль в становлении взаимодействий общества и государства играет мониторинг социально-трудовой сферы. К сожалению, эта сторона социально-экономического развития страны не получила до сих пор должного научного изучения. В последние годы в России проводятся мониторинги земель, экологического и социально-гигиенического состояния. Вместе с тем, информация о социально-трудовой сфере крайне ограничена, хотя своевременная информация могла бы помочь органам государственной власти оперативно регулировать социальную политику и решать такую острую проблему как безработица, снижая при этом градус социальной напряжённости.

Российские исследователи и практики употребляют термин «мониторинг» чаще всего в узком смысле, характеризуя его как инструмент выборки социальной статистики. Между тем, думается, что лавной целью мониторинга является, прежде всего, своевременное выявление изменений, происходящих в социально-трудовой сфере, изучение, сбор и обобщение этой информации.

Траектории взаимоотношений общества и власти пролегают также в пространстве демографической проблематики. Очевидно, что основная причина острого социально-демографического кризиса кроется в социально-экономическом и политическом курсе правительства РФ с начала 90-х годов прошлого века и пролонгируется до настоящего времени. Между тем, большинство экономистов подчёркивают, что России необходимо отказаться от «традиционной», так называемой полуколониальной ориентации экономики на экспорт углеводородного сырья, и перейти на развитие промышленности основанной на применении новейших достижений науки - «хай-тэк индастри», то есть отраслей наукоёмких, высоких технологий.

Современные социальные процессы, выразившиеся в одной из своих крайних форм - протестных выступлениях, показали, насколько проблематичным и противоречивым являются взаимоотношения государства и гражданского общества. В связи с этим И. К. Пантин подчёркивает, что «России сегодня, чтобы выйти на собственный путь демократического развития, необходима не просто «вторая волна» демократизации, но формирование действительно демократического мировоззрения и подлинно демократического движения» [5, с. 138]. Вполне очевидно, что для повышения эффективности управления политической элите необходимо признать и противодействовать способности государства концентрировать власть. власть социум постмодернизм протестный

В частности, одним из ключевых вопросов современной политологии является актуальность модернистских идеологий в формировании будущих систем управления. Для Гидденса [2] и Бека [1] либерализм и социализм исчерпали себя по мере того, как эти проекты выходили за свои собственные пределы. Поэтому они стремятся возродить, хотя и в значительно изменённой форме, аспекты консервативной критики этих оптимистических модернистских теорий.

Напротив, учёные-марксисты стремились переосмыслить социализм и тем самым сохранить его сущность как теории освободительной борьбы. Однако можно утверждать, что все эти мыслители, в значительной степени адаптировав классические теории, сошлись на общей плюралистической позиции, в основе которой лежит демократизация государства и гражданского общества.

Постмодернизм представляет собой всеобъемлющую критику всех теоретических проектов, включая либерализм и социализм, которые предлагают целостные объяснения человеческого существования. Постмодернисты особенно язвительно отзываются о мета-нарративах, которые являются теориями, претендующими на способность отображать будущее направление развития общества путём анализа прошлого и настоящего состояния человечества. Вместо статичного индивидуализма либерализма и тягостного коллективизма марксизма постмодернизм артикулирует фрагментарность, релятивизм и множественные, часто противоречивые идентичности. При этом превознести одну идентичность, один фрагмент или одну «истину» - значит подавить другие, не менее значимые позиции.

Таким образом, мета-нарративы, подобные марксизму, могут быть только тоталитарными и саморазрушительными. С этим отрицанием понятия универсального субъекта связан радикальный взгляд на власть. Опять же, как и идентичность, власть понимается как многогранная. Как утверждает Фуко, власть присутствует в «социальных институтах, в экономическом неравенстве, в языке, в самих телах каждого из нас» [7, с. 87-90]. Любая система знаний, которую постмодернисты называют дискурсом, неизбежно предполагает материализацию власти. Из-за постоянно присутствующего характера власти в человеческих отношениях, попытки найти главный источник власти, например в государстве, классе или группе корпораций, тщетны.

Постмодернистская парадигма имеет свои сильные стороны. Она была особенно привлекательна для некоторых феминистских мыслителей, которые видят в ней мощную критику марксизма и либерализма, которые на первый взгляд кажутся эмансипирующими, но опираются на концепции справедливости, равенства и братства, которые явно гендер- ны. Подчёркивая, что власть осуществляется как на микро-, так и на макроуровне, работы таких авторов, как Фуко, чувствительны к феминистскому понятию «личного как политического». Однако, несмотря на положительные аспекты постмодернизма, с точки зрения главных проблем политологии его вклад ограничен. Это происходит потому, что постмодернисты сильны в критике понятий универсальности и пределов мета-нарративов, но предлагают мало конструктивной альтернативы модернистским позициям, которые они жёстко критикуют.

Проблема постмодернистского подхода к социальным институтам и власти заключается в его негативности: власть никогда не воспринимается в постмодернизме как потенциально позитивный атрибут, как это понимается, например, в понятиях расширения прав и возможностей. Дело в том, что в любой системе управления приходится делать сложный выбор между различными институциональными формами. Такой выбор неизбежно связан с нормативными суждениями. Как известно, постмодернистская парадигма предлагает две возможные политические концепции.

Во-первых, крайний и нигилистический релятивизм, который либо возвращается к досовременному фатализму, либо ведёт к ницшеанской борьбе за власть, где сильные торжествуют над слабыми.

Во-вторых, учитывая постмодернистскую критику либерализма, радикальную либертарианскую перспективу, где всё, что имеет значение, - это свобода выбора, а не природа или последствия самого выбора.

В этой социальной конструкции государство рассматривается лишь как одно из проявлений властных отношений, которые окружают нас со всех сторон и поэтому не поддаются локализации. С этих позиций гражданское общество - это «рынок», в котором мы участвуем во множестве жизненных событий, однако не имеем никаких очевидных обязательств перед кем-либо или чем-либо.

Ограниченность постмодернизма в определении проблем управления, с которыми сталкиваются современные общества, констатируют в своих работах и Гидденс, и Бек. Для Гидденса постмодернизм сводится к бесполезному «признанию бессилия перед лицом сил, превосходящих нас самих» [2, с. 10]. В то время как У. Бек видит в постмодернизме больше возможностей, чем Гидденс. Однако и он разделяет предпочтение последнего понятию реконтекстуализированной современности, а не постмодернистского предположения, что социальное изменение, влияющее на современность, сигнализирует о её конце, а не о её преобразовании в новую форму [1, с. 65]. Таким образом, оба учёных мыслителя отрицают отождествление современности исключительно с понятиями индустриализма. Эти рассуждения приводят к выводу о том, что процессы глобализации и роста общественного сознания наводят на мысль о том, что современность содержит в себе семена собственного обновления и потенциального уничтожения.

Ключевым посылом анализа Гидденса в определении «поздней современности» является радикальный взгляд на глобализацию [2, с. 34]. Для Гидденса глобализация не является только лишь описанием экономической взаимозависимости, а скорее относится к взаимосвязям между локализованными сообществами и глобальными процессами современности. Продукты современного общества, такие как телекоммуникации, микрокомпьютеры и спутники, позволили современности стать самосознательной, и Гидденс использует термин социальная рефлексивность для обозначения этого процесса.

Из-за этого растущего глобального осознания люди всё чаще оценивают даже частные аспекты своей жизни с точки зрения глобальных изменений. Более того, по мере того, как современный мир достигает своих пределов, люди и сообщества всё больше осознают риски и ограничения того, что Гидденс называет продукционистской логикой современности.

Действительно, для Гидденса основная проблема, с которой мы сталкиваемся, это - искусственная неопределённость, которая состоит из опасностей нашего собственного производства, таких как угроза экологического коллапса, глобальная эпидемия «искусственного» вируса или ядерная катастрофа, вызванная войной или техногенной аварией. Достижения современности в создании всё более сложных технологий уничтожения и коммуникации означают, что мы одновременно находимся под большим риском исчезновения и всё больше осознаём, что такая возможность существует.

Политические последствия роста производимой неопределённости глубоки, и Гидденс цитирует снижение поддержки традиционных механизмов представительства как свидетельство того, что поздняя современность требует новой формы управления [2, с. 7]. Однако ни марксизм, ни либерализм не могут обеспечить последовательную программу перемен, отсюда необходимость выйти за рамки догм левых и правых.

Гидденс особенно критично относится к сдвигу в сторону неолиберализма со стороны многих правых партий. Он определяет напряжённость в продвижении неолибералами, с одной стороны, рыночных сил, которые разрушают сообщества и традиции, и, с другой стороны, их «догматический акцент на традиционных ценностях» [2, с. 43]. Социализм, однако, не предлагает альтернативы. С крахом коммунизма левые были вынуждены перейти к идеологической обороне, сосредоточенной на устаревшем видении государства всеобщего благосостояния [2, с. 69].

Социальные риски, возникающие в глобальной среде, безусловно влияют на жизнедеятельность отдельных людей и групп. Они находят своё отражение в конструировании человеком собственной социальной реальности - в развитии представлений о ней, опосредованных субъективной интерпретацией, в истолковании её явлений, наделённых субъективными смыслами, и проявляются в сознательном намерении и мотивации деятельности при взаимодействии с окружающей средой. Изменяющаяся социальная реальность лишь отчасти является детерминацией объективной реальности, но в основном она становится культурно сконструированным феноменом, продуктом человеческого взаимодействия.

Объективной предпосылкой риска в современном обществе является инновационная составляющая его динамичного развития, которая изменяет человека и его окружение. Понимаемая в широком смысле как окружающая среда, условия существования человека, среда обитания делится на естественную и искусственную. Первая - это совокупность всех природных и социальных условий конкретного места его проживания, а вторая -рукотворный материальный мир, формирующий социокультурную, технологическую, информационную и экономическую инфраструктуру, или т.н. субэкологические локусы.

Многообразие возникающих социальных рисков среды обитания включает угрозу возникновения экологической катастрофы, вызванной вмешательством человека в природу; а также все виды опасностей, связанных с негативными последствиями научно-технического прогресса, и развитием глобальных информационных систем. Сюда же следует отнести риски, возникающие в результате изменения и разрушения социальной и культурной пространства человека и его повседневной деятельности; риски, возникающие в коммерческой, производственной и хозяйственной деятельности. «Они являются продуктом передовых промышленных технологий, - считает У. Бек, - и будут постоянно укрепляться по мере их дальнейшего совершенствования» [1, с. 24]. По мнению учёного, регулярная уязвимость человека к угрозам, вызванным самой модернизацией, порождает инновационный риск, который в современном быстро меняющемся обществе становится системным и комплексным.

Изменения, характерные для эпохи постмодернизма, связаны с ускорением, наблюдаемым во всех сферах деятельности современного общества. Они проявляются в нарастающем динамизме социальных взаимодействий, в быстром рождении и быстром увядании новых социальных формаций, в расширении индивидуальной и групповой свободы, в снижении предсказуемости меняющейся жизненной ситуации. Для них характерно «сокращения временного интервала, где можно быть уверенным в определённом постоянстве наших жизненных отношений» [1, с. 94].

Это непосредственно влияет на социокультурную сферу и выражается в трансформации ценностных, нормативных и нравственных оснований деятельности. Размытые и неопределённые, а значит, непрочные и хрупкие новые культурные предпосылки не являются однозначными по своей природе и могут быть нарушены без особых последствий. Создавая ощущение плюрализма, демократии и толерантности, они не в состоянии обеспечить предсказуемость общественных отношений.

Заключение

Крах ценностно-регулятивных моделей и ослабление социального контроля становятся причиной разрушения нормативности. Аномическое состояние как результат разрушения нормативности, некогда являвшееся предметом анализа Э. Дюркгейма в контексте культуры дезорганизация и дисфункциональность ценностей [3], анализ Р. Мертона с точки зрения институциональных дисфункций и социально значимых различий ценностей и средств их достижения [4], а также анализ Эриха Фромма с точки зрения человека деструктивности производства [6] становится имманентным состоянием современного общества, способствующим росту социальной неопределённости и повышенному социальному риску.

Можно сделать вывод о том, что социальная политика не на декларациях, а на деле будет направлена на реализацию роста человеческого потенциала нации как условия продуктивной, полноценной жизни социума, количественный рост представителей среднего класса, как ключевой общественной доминанты общества, развитие гражданского общества и правового государства. Государственные институты без поддержки гражданского общества с этим не справятся, нужна консолидация всех общественных сил страны. Такова траектория взаимодействия общества и государства, их проблематичный, но всё-таки перспективный характер взаимоотношений.

Библиографический список (References)

1. Бек, У. Общество риска. На пути к другому модерну : монография / У. Бек. - М. : Прогресс- Традиция, 2000. - 384 с

2. Гидденс, Э. Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь / Э. Гидденс. - М. : Весь мир, 2004. - 120 с.

3. Дюркгейм, Э. О разделении общественного труда / Э. Дюркгейм. - М. : Канон, 1996. - 432 с.

4. Bek, U. (2000). Obshhestvo riska. Na puti k drugomu modernu: monografija. [Risk Society. On the way to another modern: monograph]. Moscow. Progress-Tradicija. 384 p.

5. Giddens, Je. (2004). Uskol'zajushhij mir. Kak globalizacija menjaet nashu zhizri. [The Elusive world. How globalization changes our lives]. Moscow. Ves' mir. 120 p.

6. Djurkgejm, Je. (1996). O razdelenii obshhestvennogo truda. [On the division of social labor]. Moscow. Kanon. 432 p. ISBN 5-88373-036-1.

7. Мертон, Р. К. Социальная структура и аномия / Р. К. Мертон // Социология преступности (Современные буржуазные теории). - М. : Прогресс, 1966.С. 299-313.

8. Пантин, И. К. Демократия в России: противоречия и проблемы / И. К. Пантин // Политические исследования. - 2003. - № 1. - С. 134-148.

9. Фромм, Э. Анатомия человеческой деструктивности / Э. Фромм ; пер. с англ.

10. Э. М. Телятникова. - М. : АСТ, 2007. - 624 с. - ISBN 5-17-039867-0.

11. Фуко, М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 2 / пер. с фр. И. Окуневой. - М. : Праксис, 2005. - 320 с. -

12. Merton, R. K. (1966). Social'naja struktura i anomija. Sociologija prestupnosti (Sovremennye burzhuaznye teorii). [Social structure and anomie] Moscow. Progress. P. 299-313.

13. Pantin, I. K. (2003). Demokratija v Rossii: protivorechija iproblemy. [Democracy in Russia: contradictions and problems]. Politicheskie issledovanija. No 1. P. 134-148.

14. Fromm, Je. (2007). Anatomija chelovecheskoj destruktivnosti. [The Anatomy of human destructiveness]. Moscow. AST. 624 p.

15. Fuko, M. (2005). Intellektualy i vlasf: Izbrannye politicheskie stafi, vystuplenija i intervju. Ch. 2. [Intellectuals and power: Selected political articles, speeches and interviews. Part 2]. Moscow. Praksis. 320 p.

Размещено на Allbest.ru