О внедрении принципа "in dubio pro duriore" (при сомнении - по самому строгому варианту) в российский уголовный процесс

Abstract

On the introduction of the principle “in dubio pro duriore” (in case of doubt, according to the strictest version) in the Russian criminal procedure

уголовный процессуальный интеграция

Конституция Российской Федерации (ч. 1 ст. 45, ч. 1 ст. 46, ст. 52) гарантирует государственную, в том числе судебную, защиту прав и свобод граждан. Государство должно обеспечить пострадавшим от преступных посягательств доступ к правосудию. Реализация данного права тесно связана с эффективным осуществлением со стороны государства уголовно-процессуальной функции в лице соответствующих созданных органов предварительного расследования.

В целях эффективной реализации вышеназванных конституционных гарантий отечественным законодателем принят Уголовно-процессуальный кодекс РФ (далее - УПК РФ), традиционно собравший в себе основные обязательные нормы, определяющие порядок уголовного процесса.

И уже традиционно отечественный законодатель оставляет неизменными основные начала уголовного судопроизводства, закрепленные в гл. 19 и 20 УПК РФ, именуемые стадией возбуждения уголовного дела, а также на практике называемые стадией доследственной проверки сообщения о преступлении. Вышеуказанные нормы фактически определяют начальный этап процессуальной деятельности отечественных органов предварительного расследования, направленный на сбор сведений, необходимых для принятия законного и обоснованного процессуального решения о возбуждении уголовного дела или иного решения, предусмотренного ч. 1 ст. 145 УПК РФ, проводимый в определенные УПК РФ сроки.

Также традиционно стадия поддается значительной критике со стороны научной среды (Л. М. Володиной [1], Ю. В. Деришева [2], В. Н. Махова [3] и др.), по смыслу совокупно характеризующих этап реликтом советской правовой мысли, не обеспечивающим в настоящий момент достижение задач уголовного процесса, характеризуясь не только очевидным необоснованно обвинительным уклоном, но излишней забюрократизированностью, низкой эффективностью досудебных и судебных процедур.

Защита концепции начала уголовного судопроизводства имеет место не только несмотря на отсутствие стадии в отечественном уголовном процессе до кодификации 1961 г., но и даже несмотря на проходящие практически повсеместно реформы уголовно-процессуальных законов в странах бывшего СССР - Украины, Казахстана, Киргизской Республики, Республики Молдовы и иных государств [4], последствием которых ранее существовавшие порядки начала судопроизводства (имеющие «советский корень», вследствие чего близкие действующему российскому) были трансформированы, приведены в соответствие классическому западному образцу.

Представляется, что подобная консервативность основана, в том числе на принципиально неверном понимании закрепленного в ст. 14 УПК РФ принципа «in dubio pro reo» (презумпция невиновности) или «in penalibus causis benignis interpretandum est» (в уголовных делах толкование законов должно быть снисходительным), которому отечественными правоприменителями придается фактическая абсолютизация, проекция даже на стадию возбуждения уголовного дела, что категорически недопустимо.

Российский законодатель, безусловно, должен идти по принципу демократизации уголовного процесса, однако не за счет усиления позиции защиты стороны подозреваемого, обвиняемого (в том числе потенциального), а за счет обеспечения реальной состязательности процесса и доступности его для потерпевшей стороны. Толкование сомнений в пользу потенциального совершителя преступления должно восприниматься как толкование в ущерб потенциальному потерпевшему, а не иначе.

В этом смысле представляется обоснованным рассмотрение зарубежных методик, а в частности предлагается к обсуждению вопрос внедрения в отечественный УПК РФ известного принципа - «in dubio pro duriore», применяемого в ряде развитых иностранных демократических правопорядков (например, Швейцария, Германия), который также находит свое упоминание и в практике Европейского суда по правам человека1. Указанный принцип переводим по отдельным словам: in - в; dubio - сомнение; pro - за; duriore - тяжелее, суровее, а совокупно понимаемый так: «при сомнении - по наиболее строгому варианту».

Стоит оговориться сразу же, что «in dubio pro duriore» выявлен только в немецкоязычной теории уголовного процесса, и он имеет региональный (прежде всего, швейцарский) характер, что является причиной очевидного недостаточного исследования применения принципа нашей, отечественной доктриной до настоящего времени. Впервые в российской теории проблематика была поднята лишь в 2016 г.

Однако успехи или недостатки именно швейцарского уголовного процессуального права, как структурно очень близкого к российскому на институциональном уровне, нас не могут не интересовать.

Стоит сразу оговориться также и о том, что анализ принципа «in dubio pro duriore» в данном правопорядке встречается в большей степени доктринально [ 5], и лишь применительно к окончательному утверждению обвинения и преданию суду (например, как определяющий принцип рассматривается ст. 324 УПК Швейцарии). Однако поскольку именно на этапе доследственной проверки и стадии предварительного расследования отечественная практика и сталкивается с проблематикой защиты прав потерпевших на становление правосудия, то дискуссия относительно внедрения указанного принципа в России более чем актуальна.

Исследуя «in dubio pro duriore» на примере швейцарского законодательства и доктрины, остановиться необходимо на следующих выработанных подходах: а) выбор более строгого варианта при решении вопроса о начале дознания или начале предварительного следствия; б) выбор более строгого варианта при решении вопроса о предъявлении обвинения и передаче дела в суд.

Таким образом, если у полиции есть сомнения, начинать ли дознание, то швейцарская теория и практика сводятся к тому, что необходимо приступить к его производству (косвенно о существовании данного принципа говорит отсутствие стадии возбуждения уголовного дела), если прокурор сомневается, нужно ли издать постановление об открытии производства по делу, то он должен его вынести ; если данное должностное лицо, исходя из имеющейся доказательственной базы,

однозначно не уверено, по каким статьям уголовного закона необходимо предъявлять обвинение, то его следует выдвинуть по более тяжкому из предполагаемых деяний (даже если имеются определенные основания полагать, что обвиняемый, возможно, совершил менее тяжкое преступное деяние) [ 6].

Возможно ли и нужно ли применение данного принципа в России? Вероятно, что потенциал имеется, учитывая имеющиеся у нас традиционные проблемы, возникающие уже на первоначальных этапах уголовного процесса.

Так, например, проводя анализ, следует отметить, что выделяемый «in dubio pro duriore» не противоречит «in dubio pro reo», хотя и противоположен ему по смыслу, однако удачно балансирует и уравновешивает. Закрепление и применение «in dubio pro duriore» на стадии доследственной проверки, дознания, предварительного расследования заведомо направлено как на защиту уже (наиболее вероятно) нарушенных прав потенциального потерпевшего (либо жертвы, поскольку УПК Швейцарии разделяет данные категории в зависимости от вида совершенного преступления), а равно и на защиту прав такого лица в дальнейшем, в том числе от волокиты и незаконного бездействия учрежденных государством уголовно-процессуальных институтов. Внедрение данного принципа, в частности, позволяет на стадии проверки сообщения о преступлении, ст а- дии дознания понизить стандарт доказывания для органов, ведущих производство расследования, необходимого для принятия ими решений, а также определит допустимость ошибки, как неотъемлемого элемента полномасштабной борьбы с преступностью. В связи с указанным, применение «in dubio pro duriore» (приоритетно над «in dubio pro reo») на данном этапе в полной мере будет соо т- ветствовать иному известному в римском праве принципу «status quo ante bellum» (сохранения положения, бывшего до войны).

В то же время, обращаясь к швейцарской теории и практике, отмечается, что, предписывая меру процессуального принуждения (например, заключение под стражу), либо же постановляя приговор, судья, напротив, должен исходить из «in dubio pro reo», истолковывая все сомнения в пользу обвиняемого. Подобный порядок применения принципа презумпции невиновности именно в суде закреплен, например, в ст. 10 УПК Швейцарии. Именно он является определяющим при постановлении приговора, в частности, при квалификации преступления, осуществляемой судом. В названной статье 10 УПК Швейцарии провозглашены схожие со ст. 14 УПК РФ положения о невиновности лица до тех пор, пока оно не будет осуждено окончательным и юридически обязательным приговором. Непреодолимые сомнения относительно того, были ли выполнены фактические требования предполагаемого правонарушения, толкуются судом исходя из предположения, что имели место обстоятельства, более благоприятные для обвиняемого.

Вышеуказанная позиция о потенциале применимости принципа «in dubio pro duriore» в России в целом сходится и с позициями ряда авторов, таких как Е. А. Бравилова [4], А. А. Трефилов [7], однако очевидно, что пока вопрос свеж, детально не изучен, ввиду чего однозначного «да» сказать нельзя.

Обращаясь же к критическим взглядам на «in dubio pro duriore» в российском правопорядке (Л. В. Головко [5], В. В. Клювглант [8]), стоит обратить внимание, что в целом авторы также сходятся на необходимости дальнейшего исследования, ими не опровергнута (а даже и поддержана) также основная мысль - на стадии возбуждения уголовного дела потенциал данного принципа имеет место быть.

Л. В. Головко в указанной в примечании статье, например, соглашается с тем, что сохраняющиеся в ходе расследования сомнения должны приводить нас к необходимости его продолжения, а не, допустим, прекращению уголовного дела, а при наличии сомнений относительно квалификации фактов первоначально необходимо исходить из презумпции наиболее тяжкого преступления.

В этом смысле стоит заметить критические соображения того же автора относительно якобы идентичности принципа «in dubio pro duriore» и теории неустранимых сомнений (вытекающей из ст. 49 Конституции РФ). Л. В. Головко отмечает [5], что теория неустранимых сомнений дает нам возможность ответить лишь на вопрос, почему при наличии сомнений должно возбуждаться уголовное дело и проводиться предварительное расследование (чтобы устранить сомнения). Вместе с тем она не позволяет ответить на другой значимый вопрос - как должны интерпретироваться факты и по какому процессуальному пути должно первоначально идти расследование (например, если имеются признаки, гипотетически указывающие на несколько взаимоисключающих преступлений), и в этом ценность «in dubio pro duriore».

Таким образом, «in dubio pro duriore» потенциально (пока лишь так) может являться той тропинкой, которой следует идти российскому уголовному процессу в целях искоренения существующей до настоящего времени в России пагубной практики необоснованного отказа от начала уголовного судопроизводства со стороны уполномоченных органов, практики неверной (мягкой) квалификации, в ы- званные, очевидно, в т.ч. различными субъективными обстоятельствами (например, в целях обеспечения необходимой статистики преступности, раскрываемости), подтвержденные многочисленными судебными актами, размещенными в открытом доступе. Например, Решение Хабаровского краевого суда от 19 декабря 2018 г. по делу №3А-184/2018~М-180/18, Апелляционное постановление Московского городского суда от 18 апреля 2019 г. по делу № 10-7295/2019, Решение Ленинградского областного суда от 27 мая 2019 г. по делу №3а-115/2019, Апелляционное определение Калининградского областного суда от 6 февраля 2019 г. по делу №33-23/2019 (33-5766/2018), Апелляционное определение Ленинградского областного суда от 12 сентября 2019 г. по делу №33А-5743/2019, Апелляционное постановление Саратовского областного суда от 16 декабря 2020 №22-3093/2020 и пр., в которых рассматриваются вопросы многолетних необоснованных отказов, затягивания даже начала предварительного расследования.

В существующем правовом регулировании же пока не представляется ясным и однозначным, например, каким образом должен действовать дознаватель при поступлении ему сведений о фактах злостного уклонения должника от возврата денежных средств. Аналогичным образом не ясно, каким образом должны быть квалифицированы, например, и сами факты принятия на себя долга без заведомой возможности к его возврату, в условиях значительной и просроченной закредитованности, если в последующем долги так и не будут возвращены. С учетом приведенной и иной практики представляется, что нынешнее регулирование фактически, к сожалению, дозволяет квалифицировать деяния в пользу потенциального нарушителя, заставляя заведомо потерпевшую сторону «выбивать» (путем обжалования и иных правовых методик) возбуждение уголовного дела и его дальнейшее производство.

Заканчивая рассуждение, стоит также заметить, что внедрение и реализация «in dubio pro duriore», возможно, и является ключом, но лишь одним, т. е. не может рассматриваться отдельно, а должно исследоваться в целом с возможностью реформы института возбуждения уголовного дела. В этом смысле заслужив а- ет поддержки идея о трансформации института в институт начала уголовного судопроизводства, подобный ранее существовавшему в УПК РСФСР 1922 и 1923 гг. В целях же обеспечения баланса сторон и снижения количества «побочных» эффектов от применения «in dubio pro duriore» обоснованно внесение в ст. 306 УК РФ изменений об усилении ответственности за совершение заведомо ложного доноса в целях понижения необоснованно подаваемых заявлений о преступлении, а также внесение в данную статью Уголовного кодекса РФ в виде отдельной части соответствующей ответственности за заведомо ложный донос, сопряженный с обвинением конкретного лица в совершении преступления, что обусловлено наличием дополнительного объекта - чести и достоинства конкретного лица, и позволит укрепить баланс интересов всех участников уголовного судопроизводства.

Список использованной литературы