Роль воздействия правовой системы как социального института на рост деструктивных форм поведения среди молодежи

Молодые люди, начиная со становления индустриального общества, хотят самоутвердиться и почувствовать себя взрослыми, хотят, чтобы окружающие их таковыми считали. Вместе с тем они все чаще оказываются в ситуации, когда их возвращают в условия возраста незрелости - детства. Сегодня мы сталкиваемся с непрекращающейся практикой расширения границ детства. Так, по современной классификации ВОЗ, период детства укладывается в диапазон до 25 лет, а собственно молодость продлевается до возраста в 44 года. По данным Росстата мы можем проследить, что к середине ХХ века в РСФСР на период молодости, т. е. до признания зрелости человека, приходилось порядка 36 % жизненного цикла. Во 2-й половине ХХ века этот период уже достигал 51 % жизненного времени, а в настоящее время он составляет 62 %. Все это находит свое отражение и в вопросах определения юридической границы возраста, связанного с социальной зрелостью [12, рр. 131-132; 22, рр. 22-23]. Этот процесс сопровождается ощутимыми социальными последствиями, в частности, связанными с противостоянием группы взрослых и группы «взрослых детей». «Взрослые дети» должны делать то, что нужно, по мнению взрослых, но это, как правило, не очень согласуется с собственным желанием совершать эти действия у самих молодых людей, а совершать они должны эти действия только потому, что они «большие». Вместе с тем они не могут делать многое из того, что, как правило, желаемо и привлекательно для молодых людей, но не одобряемо взрослыми, по причине неразумности «взрослых детей», они еще маленькие для подобных действий. Все это создает у молодых людей потребность искать выход, который под влиянием целого ряда факторов носит ярко выраженный эмоциональный характер и проявляется в бунтарстве и протестах.

Молодые люди активно вовлекаются в общественно-политические процессы [18; 19, p. 135], что в принципе характерно для всех исторических периодов и обществ обозримого прошлого - именно со студенческой молодежью связывается большая часть революционных событий (например, в России начала ХХ века, Украине 2013 года и др.). Молодежь по своим социальным особенностям является самой авангардной группой в любом обществе. Она ориентирована на будущее, ее не тяготят воспоминания и рефлексия относительно прошлого опыта, она легко впитывает все новое, поскольку отсутствуют факторы, тормозящие или препятствующие восприятию новых идей, технологий и многого другого.

Молодежь по своей психологической природе категорична, ей свойственен «юношеский максимализм», проявляющийся в контрастном (черно-белом) восприятии всего происходящего, как в личной, так и общественной жизни. Вместе с тем молодежь характеризуется определенной степенью инфантильности, ей не свойственно задумываться о последствиях тех или иных собственных действий, что проявляется в сниженной мере ответственности за последствия собственных поступков [10, рр. 3-4, 17; 13, рр. 8-9]. Ответственность ощущается молодыми людьми, как правило, post factum. По этой причине именно на молодых людей направлена агитация и пропаганда, вовлекающая их в разнообразные экстремистские и радикальные движения.

В связи с этим важно задаться вопросом реальной социальной работы, как на общественном, так и государственном уровнях, с молодежью, и особенно несовершеннолетними, с целью первичной превенции девиантного поведения среди этих возрастных групп. Молодые люди в силу своих психофизиологических и возрастных, а в последнее время и социокультурных особенностей становятся легкой добычей разного рода криминальных рекрутеров [22, p. 23].

Состояние правовой системы как института профилактики и контроля за деструктивным поведением

В постфигуративном обществе молодежь как социально-демографическая группа не выделялась. В сохранившихся до XIX века родоплеменных обществах мы, собственно, и видим наличие только двух социально-демографических групп - «дети» и «зрелые/взрослые» люди. В нем существует соответствующее разделение и в оценках поведения и действий, применяемых к каждой из этих социальнодемографических групп. Так, став взрослыми, в результате успешного прохождения инициации, все члены общества следовали единым нормам и правилам, в том числе подвергались и санкциям, которые не распространялись на детей - незрелых членов общества.

Однако изменения в социальной системе приводят к формированию и развитию социальной группы молодежь как обособленного элемента социальной системы, оказавшейся между традиционными группами «дети» и «взрослые», которая характеризуется и специфичным, обособленным социальным положением. Они уже не дети, но еще и не взрослые/зрелые люди, и это привело к необходимости определения нормативных границ и санкций, которые могли бы применяться к этой социально-демографической группе. Однако сформировавшийся к настоящему времени нормативно-оценочный подход к ней оказался столь же противоречивым, как и само положение этой группы. Ее рассматривают либо с позиции «еще не зрелые люди», следовательно, они еще «дети». Либо исходят из позиции - они «уже не дети», следовательно, они «взрослые».

Это противоречие, заложенное в правовой системе большинства современных обществ, и оказывает дестабилизирующее влияние на всю социальную систему, поскольку вызывает к жизни активное проявление девиантности именно в молодежной среде, и все чаще это девиантное поведение может быть определено как деструктивное.

Но чем конкретно для правовой системы отличались «дети» и «зрелые/взрослые»? В первую очередь разделением и характером прав - обязанностей - ответственности. Для детей во все времена и у всех народов был характерен минимальный набор, который увеличивался, но по мере их приближения к группе «взрослые / зрелые».

Во-вторых, характером и степенью строгости отношения и оценки со стороны правовой системы к факту нарушений существующих социальных норм и правил. Здесь мы, как правило, видим более снисходительное отношение к «детям», поскольку они еще недостаточно сформировались (физически, психологически, морально-нравственно и т. д.) для выполнения обязанностей.

При этом в родоплеменных обществах человек становился взрослым не по факту биологического возраста, а по факту именно зрелости (вкупе физической, психологической, морально-нравственной и т. д.), что определялось в ходе «сдачи экзамена на зрелость» - прохождения обряда инициации. В этой общественной системе все было достаточно «просто» - ты либо ребенок, либо взрослый. Здесь можно было встретить по биологическому возрасту р е- бенка в стане «взрослых», но никто не считал его ребенком и не делал поблажек ввиду его биологического возраста. Были и обратные ситуации, когда люди, достигшие биологического возраста зрелости / взрослости, оставались в стане «детей» и никто в общине не воспринимал их зрелыми / взрослыми людьми, несмотря на их биологический возраст. Это собственно первичные критерии для определения «дееспособности».

В современных типах общества ситуация начала меняться, так как формирование прослойки, а в последующем и самостоятельной социально-демографической группы затрудняет традиционное для системы префигуративного общества восприятие дееспособности и соответственно исполнение правовой системой функций контроля и наказания. Проявляется это в неоднозначности отношения как «взрослых» к «детям», так и наоборот.

Вспомним, что эта новая социальнодемографическая группа постоянно изменяет свои границы, как в целом, так и в отдельных сферах (например, образовательной, трудовой, политической) жизнедеятельности социальной системы. Как правило, в современном мире принято к молодежи относить возрастную группу от 14-16 лет до 25-30 лет.

Вместе с тем важно отметить неоднозначность нижней возрастной границы, которая связывается с возрастом социальной зрелости и, соответственно, дееспособности, в разных странах возраст совершеннолетия связывается с возрастным диапазоном от 14 лет до 21 года. Однако возраст частичной дееспособности, как правило, наступает несколько раньше. Так, по трудовому законодательству РФ, человек может начать трудиться с 14 лет. В целом ряде стран возраст частичной дееспособности установлен на уровне 14-15 лет, что находит свое отражение в возрасте наступления уголовной ответственности за совершаемые противоправные деяния, хотя он может быть и не закреплен, как, например, в африканских странах, где возможно привлечение к ответственности и в 8 лет [12, рр. 131-132].

Итак, правовая система современного мира разрывается между двумя позициями [22, р. 23] по отношению к тем, кто стал частично дееспособным:

1) они уже большие и должны нести полную ответственность и выполнять обязанности в полном объеме;

2) они еще маленькие, их нужно учить их правам, защищать их права, а нести полную ответственность они еще малы, как и исполнять обязанности.

На наш взгляд, обе эти позиции ущербны и способствуют росту деструктивных моделей поведения в обществе. Сторонники первой позиции частичную дееспособность рассматривают под углом категоричного «они обязаны и должны», что вызывает к жизни протестные движения, которые, как правило, нацелены на пересмотр молодыми людьми ценностных ориентиров общества. При этом они полагают, что ценности «взрослых», которые начинают восприниматься как «враги» / аутгруппа, навязывающие им свои взгляды, не имеют ничего общего с правильным восприятием жизни и реальности. В результате такого протеста формируются именно деструктивные модели поведения (например, хиппи). Акцент в них делается, как правило, на расширении прав и свобод, при этом «я имею право» приравнивается и, редуцируясь, сводится к «я могу». Как следствие, мы видим рост «взрослого поведения», того, что, как правило, запрещается детям: алкоголизма, наркомании, табакокурения, сексуальной раскрепощенности и свободы (которая доходит до распущенности), экстремистских движений, суицидальных попыток и собственно суицидов, а также многих других деструктивных проявлений в поведении именно этой части молодежи.

И здесь представители другой группы - «взрослых» могут почувствовать себя удовлетворенными: «Мы являемся истинными борцами с деструктивными моделями поведения в молодежной среде, мы борцы за снижение социальной напряженности в обществе». Однако и они причастны к формированию и росту деструктивного поведения части молодежи, поскольку, делая акцент на их «правах» и попытке «защитить», доводят ситуацию до нарушения прав других, в т. ч. «взрослых».

Молодой человек, уверившись, что ему все должны, не задумывается о своих обязанностях, ведь не звучит «я должен», вокруг говорят, что у него есть права, а значит, «мне должны». Поскольку у молодого человека в этом подходе редуцированы обязанности, следовательно, не может идти и речи о его ответственности за собственные действия. И мы видим рост деструктивных форм поведения - буллинг, хулиганство и иные правонарушения, которые, как правило, связаны с конструктом «мне надо», «я хочу». Здесь мы сталкиваемся с аналогичными моделями и формами деструктивного поведения, вызваны они к жизни доминированием гедонистических и потребительских установок. Но, став взрослым, достигнув возраста совершеннолетия и, соответственно, полной дееспособности, он будет подвергаться наказанию, без каких либо смягчений, не только за действия, но и за бездействие, например в ситуации «оставление в опасности».

Результаты / обсуждение

Рассмотренные ранее фактологические данные, демонстрирующие отсутствие прямой зависимости между уровнем преступности в среде несовершеннолетних и совершеннолетних молодых людей, позволяют нам говорить о том, что правовая система современных обществ недостаточно отрегулирована и поэтому сама способна провоцировать и продуцировать деструктивность в обществе в целом и молодежной среде в частности.

Современное общество пытается само себя обмануть, оно закрывает глаза на существующие факты и отрицает их, а вместе с тем очень негодует по поводу роста преступности в обществе, причем не просто роста, а ее неуправляемости.

Именно в этом направлении важно организовывать полноценную структуру профилактической работы, начав с первичной профилактики. Исследователи отмечают, что студенческая молодежь все более становится готовой «преступить правовые и нравственные запреты, если того потребуют их личные интересы и потребности» [5, с. 124]. Понято, что проводить первичную профилактику среди студенческой молодежи уже слишком поздно. Это нельзя отнести к проблеме правовой системы в полной мере, поскольку это пограничная территория с институтом образования. Современная система образования стремительно уходит от воспитательной работы, которая и должна, собственно, включать аспекты первичной превенции деструктивного поведения. Учреждения образования, несмотря на номинально обозначенную в законе «Об образовании в Российской Федерации» воспитательную функцию, практически ее не выполняют, подменяя целостный образовательный процесс, подразумевающий под процессом обучения и воспитание.

Правоохранительные органы, в лице участковых уполномоченных, совместно с администрацией образовательного учреждения (вуза) могли бы организовывать работу по вторичной профилактике [5, с. 125]. Несмотря на наличие нормативно-правовой базы, которая указывает на вероятность подобного межведомственного взаимодействия, начиная с Федерального закона № 120-ФЗ «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних», на практике выясняется, что нет нормативной базы, которая бы регулировала эти межведомственные отношения. Другим недостатком является отсутствие четких критериев оценки: как организована и проведена работа - формально или у нее есть фактический результат.

Хочется присоединиться и поддержать исследователей, которые ратуют за идеи проведения мониторинга, уточняя, что требуется не просто мониторинг криминальной ситуации в вузах страны, необходима системная и комплексная диагностика ситуации начиная с несовершеннолетних, в период их недееспособности, в том числе и с позиции уголовного и административного права. Все это позволит своевременно планировать и организовывать эффективные превентивные мероприятия по формированию ценностно-нормативных ориентиров у подрастающего поколения.

В другом исследовании акцентируется внимание на насилии в более ранний период, в рамках школьной среды. Здесь отмечается высокий уровень латентной противоправной деятельности, до правоохранительных органов доходит информация не более чем о 18 % случаев [2, с. 80]. Е. В. Грибанов считает, что «насилие выступает следствием обостряющихся противоречий общественного развития» [2, с. 79]. Но списывать все только на противоречия общественного развития не очень корректно, поскольку мы наблюдаем состояние аномии, усиленное разрывом между процессами развития социальной системы и адаптации к ней акторов. Этот разрыв вызывает к жизни состояние стресса, а следовательно, и все возрастающее эмоциональное напряжение, которое не имеет регламентированных механизмов снятия, что, собственно, и приводит к неконтролируемому эмоциональному выплеску.

Важно заметить, что в состоянии постоянно усиливающегося стресса люди не просто более эмоциональны, они чаще начинают испытывать отрицательные эмоции, которые и выливаются в деструктивные социальные действия [19, р. 122]. Это и является начальной точкой, индуцирующей деструктивный сигнал во всех направлениях и ко всем, особенно к несовершеннолетним, которые вдобавок к этому характеризуются возрастной спецификой восприятия времени и социального пространства и отношения к ним.

В связи со всем вышесказанным возникает вопрос о корректности утверждений о том, что современные несовершеннолетние подвержены немотивированной жестокости, поскольку находятся в информационном потоке, который достаточно массированно транслирует деструктивные модели поведения, воспринимаемые ими в качестве нормы, т. е. нормативной составляющей этого общества. Важно понимать и выделять не только внешние, но и внутренние факторы криминализации несовершеннолетних. Так, в качестве другой значимой составляющей агрессивности подростков можно назвать их социокультурную особенность - стремление изменить, и как можно скорее, свой социальный статус, перейти из состояния «детей» в состояние «взрослых». Однако общество, стремясь в гуманном порыве заботиться о правах и интересах детей, забывает вести с ними речь об их обязанностях и ответственности, тем самым создавая ситуацию, когда несовершеннолетние доказывают свою зрелость инфантильными способами - посредством пьянства, наркотиков, демонстрации силы и бесстрашия («могу делать все, что хочу, - грабить, избивать, убивать»). Именно в этот период возникает самое страшное - обезличивание действий, связанное с бесчувствием и циничностью акторов [16, р. 420]. В этом случае мы должны вести речь однозначно о мотивированном поведении и мотивированной жестокости - с целью достижения высокого социального статуса и социального успеха любыми средствами.

Очень часто, говоря об организации превентивной работы в подростковой среде, делают упор на организации их в формальные группы. Представители правовой и образовательной систем почему-то забывают, что эта возрастная группа по своим психологическим и социокультурным особенностям в большей степени ориентирована на неформальные группы и отношения, что очень хорошо используется деструктивными группами [1, с. 27-30]. Именно неформальные группы позволяют им в протестном порыве, с одной стороны, обособиться от взрослых, которые не принимают их в свой круг, не признают как взрослых, а с другой - разорвать социальные узы с младшей группой несовершеннолетних и обрести свою собственную социальную идентичность. Они во все обозримые исторические времена стремятся создавать свой собственный мир, в котором все (правила, ценности, нормы) устроено так, как хотят и считают правильным сами подростки. Однако неверно считать этот феномен деструктивным, полярное значение этих групп может быть по отношению к обществу и его нормативной системе как положительным, так и отрицательным, в зависимости от того, как общество, в лице окружающих взрослых, воспринимается подростками, какие отношения между ними сложились к этому периоду.

Конструктивные неформальные группы получают свое становление, в случае если молодые люди доказывают и взрослым и более младшим товарищам свою зрелость, как возможность и способность выполнять в полной мере обязанности в социуме, а также нести за свои действия ответственность наряду с формированием системы внутреннего самоконтроля.

Деструктивными неформальные группы, как правило, становятся, когда несовершеннолетние не способны выполнять обязанности и нести ответственность, как того требует объективная социальная реальность, при этом молодые люди очень хотят получить заветный статус. В этом случае они вычленяют для идентификации в своем окружении тех взрослых, которые асоциально или даже антисоциально относятся к обществу, в котором они живут. Они инфантильно полагают: чтобы стать взрослым, достаточно выполнить определенный ритуал, например выпить, продемонстрировать свою силу (неважно, что на тех, кто слабее и заведомо не сможет ответить). Они пытаются доказать окружающим, но в первую очередь себе (в отличие от конструктивной группы), убедить себя, в том, что они перешли рубеж, разделяющий детей и взрослых. Происходит это вследствие того, что у них, как правило, фиксируется неадекватный уровень самооценки - низкий или нереалистично высокий, последний заставляет их часто оказываться и переживать фрустрирующие ситуации неудач.

Однако мы считаем, что ситуация начинает складываться и формироваться намного раньше, задолго до возраста уголовной или административной ответственности. Это очень важный момент, поскольку возникает вопрос: откуда берутся стойкие рецидивисты в возрастной группе 16-17 лет или возрастном периоде с 18 до 30 лет, если с 14-15-летними было все так хорошо. Аналогичный вопрос возникает и при рассмотрении групп 14-15-летних и не достигших 14-летнего возраста.

Видно, что существующая профилактическая работа в принципе малоэффективна. Во- первых, по причине, того, что мы начинаем работать по возникшему факту, а требуется организация работы превентивного характера и с более ранними возрастными группами. Во- вторых, по причине слабого мониторинга реальной ситуации в обществе и научной поддержки принимаемых политических решений относительно:

- ситуации собственно с девиантным поведением несовершеннолетних,

- систематического анализа и воздействия на внешние факторы, способствующие развитию личности несовершеннолетнего в целом и его девиантности и деструктивности в частности,

- требующихся, имеющихся и направляющихся ресурсов общества и государства (на разных уровнях) на социализацию подрастающего поколения.

При определении мер воздействия относительно девиантного поведения в правовой системе можно выделить два подхода:

- борьба с ожидаемыми угрозами. В этом аспекте можно видеть существенное проявление иррациональности, поскольку, как следствие, возникает ситуация «проживания» вариа- тивных/параллельных реальностей, с пониманием возможных рисков и переживанием множества опасений.

Этот подход связан с генерацией в обществе импульсов угрозы/опасности/риска, которые запускают защитные реакции на уровне как отдельного человека, так и сообщества. При этом додумываются вероятные угрозы и, в стремлении их избежать, продуцируются действия, которые являются реальной угрозой для других (по принципу сицилийской защиты);

- поддержание в социальной системе порядка (понятности, предсказуемости, ожидаемости).

Этот подход связан с минимизацией иррационального компонента в оценке ситуации и перспектив ее дальнейшего развития. Вследствие этого существенно снижается риск эмоционального заражения «страхами» и формируется (при правильном, планомерном и системном социализирующем воздействии начиная с раннего возраста) социальная зрелость, что в первую очередь связано с категорией ответственности за поступки и их последствия.

Мы полагаем, что более эффективным является именно второй подход, который требует рассмотрения феномена на междисциплинарном уровне, поскольку психологические, педагогические, социологические аспекты, которые в совокупности находят свое отражение в политических и правовых (юридических) сторонах жизни общества [14, p. 4].

К сожалению, в регулировании и координации широкого круга участников профилактической и реабилитационной работы, как правило, существуют большие трудности [5, с. 125; 9, рр. 3-4], в том числе в связи со слабой профессиональной подготовкой в этом вопросе.

Разделяем позицию В. А. Шуняевой [7, с. 179], которая считает, что фундаментом криминологической профилактики преступности среди несовершеннолетних должна быть единая нормативная база, где необходимо выделять такие функции, как регулятивная, охранительная, воспитательная, идеологическая и прогностическая. Одновременно хотелось бы отметить некоторые аспекты, требующие доработки.

Для достижения профилактической цели требуется несколько расширить содержание воспитательной функции, не сводя ее только к знанию закона. Речь идет о направленности на формирование и развитие личности, в «ядро» которой прочно встроен конструкт просоци- ального, созидательного мировосприятия и ми- родействия. Также необходимо определить более действенные и эффективные механизмы, поскольку воспитать правовое сознание и культуру посредством одного убеждения представляется маловероятным. Убеждение действительно может быть полезным и эффективным в случае коррекции моделей и форм поведения у молодых людей, когда проявляются незначительные отклонения от правовой нормы и имеется сформированное критическое мышление.

Идеологическая функция тесно связана с воспитательной и, считаем, должна выступать как целеполагающая, т. е. должны быть предложены с одной стороны, конструкт-модель поведения, включая основные характеристики, а с другой - совокупность мер, направленных на превенцию криминализации.

В прогностической функции следует выделять не только познавательный аспект, обобщающий и систематизирующий получаемую информацию, но и собственно ориентирующий аспект. На основе анализа полученной информации должны разрабатываться все возможные сценарии развития ситуации при разных условиях, чтобы выбрать оптимальный вариант для конкретной социальной системы, а также иметь возможность научно обоснованно выделять необходимые средства, для эффективного использования финансовых, человеческих и прочих ресурсов во имя достижения главной цели.

Однако любая система способна «уйти в сторону», если в ней не предусмотрены критерии эффективности. Все попытки в настоящее время определить их декларативным путем не дают результата. Данные критерии должны быть тщательно сформулированы исходя из функций криминологической политики в части профилактики. Другой проблемой профилактики преступности несовершеннолетних является отсутствие четко установленных источников и объемов финансирования. Государственная криминологическая политика формируется на длительную перспективу и именно поэтому требует гибкого подхода к вопросам стратегии и тактики выполнения работ. Корректировка должна осуществляться не менее чем 1 раз в полгода, но не должна превращаться в суетное, слишком частое изменение плана работ, что способно привести не к более точному и сбалансированному пути достижения поставленных целей и задач, а к хаотичному метанию, приносящему больший вред, чем бездействие.

На уровне организаций, входящих в правовую систему как социальный институт, важно установить роль каждого участника:

-гражданские структуры, в виде общественных объединений формального и неформального характера, которые в первую очередь ориентированы на формирование и параллельную первичную превенцию деструктивных моделей поведения у входящих в нее акторов. В случае необходимости включать в процесс вторичной превенции и реинтеграции тех, кто слишком отклонился от нормативной оси;

- законодательные органы ориентированы на создание максимально формализованных норм, которые вместе с тем должны быть однозначными, четкими и точными, поскольку выступают в роли Меры. В современном мире законодательные органы всех стран не способны достичь этой идеальной вершины, возможно, вследствие того, что нормативно акты создаются как заплатки на ту или иную конкретную правовую прореху;

- суды ориентированы на оценку соблюдения тех норм, которые установил законодатель, однако именно от них зависит, насколько наказание будет неотвратимым;

- правоохранительные организации, в своем традиционном виде, выполняют две функции: выявление деструктивных действий и профилактика противоправных и деструктивных действий. Вместе с тем реальность такова, что мы можем часто отмечать отсутствие специализированных подразделений, квалифицированных кадров, имеющих достаточную профессиональную подготовку для осуществления именно профилактической работы. Можно возразить, что в системе МВД для профилактики правонарушений среди несовершеннолетних есть такие структурные подразделения, как центры временного содержания несовершеннолетних правонарушителей и подразделения по делам несовершеннолетних. Но их территориальное расположение и ограниченное количество сотрудников, как правило, не позволяют вести полноценную превентивную работу;

- организации, ориентированные на исполнение наказания, имеют две главные задачи в рамках правовой системы изоляция источника социальной опасности и угрозы в лице преступников и их перевоспитание. И здесь мы сталкиваемся с тем, что перевоспитание как таковое практически не получается осуществить, а вот социализировать к криминальной субкультуре вполне вероятно. Однако насколько эффективен и конструктивен шаг по смягчению наказания для того, чтобы люди не социализировались в криминальной субкультуре? Мы уже видели, что рецидивность преступлений составляет, как минимум, треть, а значит, необходимо искать обоснованный и эффективный способ решения данной проблемы. Каким образом можно удовлетворить обе потребности социальной системы: изолировать просоциаль- ную часть населения от угроз, исходящих от асоциальной и антисоциальной части населения, и ресоциализировать последних?

Заключение / выводы

Современное состояние социальной системы любого общества связано с воздействием нескольких факторов. Во-первых, в условиях глобализации происходит размывание или сильное стирание границ (пространственных, культурных и иных) между социальными системами. Во-вторых, современные социальные системы находятся в стадии перехода к новому типу общества (информационному, цифр о- вому, инновационному). Эти процессы протекают не просто быстро, а имеют импульс постоянного ускорения. В совокупности все это приводит к снижению, если не исчезновению традиционных, стабильных и устойчивых целей, ценностей, норм, моделей поведения, средств достижения целей институциональным путем в конкретных обществах. Проявляется рост таких типов адаптации, выделенных Р. Мертоном, как «Инновация», «Мятеж» и «Ретретизм». Они занимают в современном мире лидирующие позиции, как способы адаптации к стремительно изменяющейся социальной реальности.

Однако Р. Мертон, рассматривая и выделяя эти типы адаптации, в середине прошлого столетия находился в несколько иных социальных условиях. Рассматривая типы приспособления на материалах США, он имел социальную систему с четкими границами, которые жестко очерчивали общества, отделяя одну систему от другой. Вместе с тем мы можем говорить об уникальности и, соответственно, актуальности его исследования и для современной ситуации во всем мире, поскольку в социальной системе США фиксировались те адаптационные механизмы («Инновация», «Ретретизм», «Мятеж»), которые не были свойственны в таких масштабах иным социальным системам - государствам. В других социальных системах они находили свое воплощение и более явное проявление лишь в периоды общественно-политических потрясений (революций и т. п.). Этот факт связан с особенностями возникновения социальных систем и формирования в них социокультурного кода - целей, ценностей, норм, институциональных средств достижения целей.

В настоящее время деструктивные формы поведения становятся бичом социальных систем большинства стран и приобретают глобальный характер:

- экстремизм и терроризм, которые не связаны с интервенцией в классическом понимании, а появляются как бы из «тела» самой системы;

- снижение качества собственного человеческого ресурса. Среди коренного населения стремительно, по нарастающей тиражируются такие деструкции, как алкоголизм, наркомания, потребительство, иждивенчество, отказ от продолжения рода, суицид и др.;

- социальные системы значительного числа стран не способны полноценно функционировать, например, в экономическом сегменте из-за снижения человеческого ресурса в количественном и качественном аспектах. Вследствие этого государства стремятся выправить ситуацию за счет привлечения разными способами «чужаков» - «миграционная политика» становится одним из центральных вопросов для современных стран;

- мигранты, как новая в социальной системе и достаточно представительная социальная группа, запускают в социальных системах новые импульсы деструкций. Девиантное поведение мигрантов, как правило, связано с использованием средств достижения целей, присущих их «родной» социальной системе, в результате они нарушают социокультурные коды принимающей социальной системы и вносят дестабилизацию в разные уровни жизнедеятельности принимающего общества. В ответ коренное население тоже начинают совершать деструктивные действия, интуитивно ощущая угрозу не только для «Я», но и для «Мы», они стремятся защитить социокультурные коды собственной системы. В этом благородном порыве они нарушают нормы, которые характерны для периода стабильного функционирования системы, но совершают действия, являющиеся нормой в периоды, например, оборонительных войн. При этом, заметим, деструктивное поведение фиксируется как у одной, так и у другой стороны. Связано это, во-первых, с тем, что данное конкретное общество само пригласило и впустило «чужаков» в надежде оздоровиться за их счет - иметь возможность полноценно функционировать. Следовательно, система должна проявлять «гостеприимность», т.е. принимать тех, кого она зовет такими, какие они есть. Во-вторых, инновационное общество предъявляет требования к акторам, ее образующим, быть гибкими и креативными. Вследствие этого у определенной части общества созрело желание отказаться от некоторых существующих социокультурных кодов, которые воспринимаются как устаревшие, мешающие. Они жадно вбирают в себя все коды, которые привносятся извне;

- цифровое общество размыло границы между системами-государствами, они стали похожи на мыльный пузырь, который легко может лопнуть от малейшего деструктивного импульса внутри или снаружи.

Однако к этим новым деструктивным вызовам современной социальной реальности оказалось не готово большинство государств; в частности, правовые системы, которые успешно функционировали в стабильной ситуации, начали давать сбой в этих новых, сложных условиях. В качестве подтверждения этих выводов можно вспомнить целую волну событий деструктивного характера, прокатившуюся по всему миру, хотя, по-видимому, она еще идет - взрывы в культовых местах, гостиницах, вокзалах; образование псевдогосударств, имеющих своей целью уничтожение всех, кто не хочет принимать и разделять их правила и нормы жизни и т.д. Не менее показательны события на территории Евросоюза, когда во время традиционных праздничных мероприятий люди ощутили свою полную незащищенность, что в дальнейшем проявилось и в обыденной жизни, когда жители европейских государств начали задаваться вопросом безопасности собственных детей по дороге в школу и из нее. В этой связи возникает проблемный вопрос для правовой системы этих государств: защита себя и своих близких, своего имущества от посягательств является преступлением или нет? Столь же актуальный вопрос для современных глобальной социальной системы и локальных в конкретных странах: осуществляется ли контроль, и если да, то каким образом и за соблюдением каких именно норм?

Официальная статистика Евросоюза показывает всплеск правонарушений, совершаемых мигрантами. Но это только часть проблемы, поскольку все эти процессы оказывают стихийное социализирующее воздействие на подрастающее поколение, определяя будущий социокультурный код, с одной стороны, а с другой - ставя подрастающее поколение в условия сложного выбора, какому именно социокультурному коду или их миксу необходимо следовать. Этот выбор молодежь осуществляет через идентификацию себя с кем-то из окружения, а окружение сильно разрослось в размерах и стало очень разным по своим качественным характеристикам. В традиционном обществе несовершеннолетний в возрасте до 3-5 лет ощущал на себе воздействие, в том числе стихийное, ограниченного круга, представленного семьей и соседями, к возрасту 6-10 лет этот круг мог расширяться вследствие посещения образовательного учреждения. Однако в цифровую эпоху мы можем фиксировать изначально широкий круг агентов социализации. Так, средства массовой коммуникации и интернет-пространство присоединяются к традиционным институтам социализации и быстро вытесняют их. Это имеет логичное объяснение, поскольку сами взрослые, особенно ближайшее социальное окружение - семья, изолируют себя от несовершеннолетних, погружаясь в виртуальную реальность средств массовой информации и Интернета. Экономическая ситуация в конкретном обществе способна усугубить положение постоянным и длительным вовлечением взрослых в трудовой процесс, отрывая от родительских обязанностей. Еще больше страдает институт семьи из-за нуклеаризации: в большинстве семей нет прародителей. Они обособлены желанием пожить «для себя», что характерно для западно-европейской культуры. Однако благодаря все той же виртуальной реальности и новым транспортным технологиям можно видеть распространение этой модели поведения, на наш взгляд, деструктивной, с позиции социальной системы, по всему миру. Имеет место и нежелание самих «молодых» родителей впускать поколение прародителей в свою семью, видя в них стагнационный фактор: «Они ничего не понимают в современной жизни. Они будут мешать развитию детей».

В результате современный ребенок оказывается предоставленным самому себе. Он сам должен решить и понять, что является целью, ценностью и нормой в этом мире. В лучшем случае он доверяется с максимально раннего возраста «профессионалам», по сути, чужим для ребенка людям, которые должны о нем заботиться, но забота может быть разной. Согласно теории Абрахама Маслоу человеку свойственна иерархия потребностей, состоящая из семи ступеней, однако не все они могут проявиться даже у взрослых людей. И корни, и причины неразвитости мотивационной сферы современного человека - все это берет начало именно в детском периоде: несовершеннолетние постепенно, при благоприятных условиях обнаруживают и открывают для себя мир новых потребностей, которые и делают (или не делают) его собственно человеком - общественным, социальным, морально-нравственным существом. Итак, забота о несовершеннолетних может сводиться к удовлетворению физиологических потребностей (сыт, обут, одет), а может вводить его в пространство социального мира с наличием множества более сложных потребностей - от стремления к защите (безопасности), уважения и коммуникации до самоактуализации.

Однако здесь мы и сталкиваемся либо со стихийной социализацией, когда «присмотрщик» ориентирован только на физиологическую заботу, но он не транслирует те социокультурные коды, которые быстро и основательно усваиваются именно малолетними. Либо мы видим не «присмотрщика», а именно «наставника». Вопрос: чему он наставляет, куда направляет несовершеннолетнего? Если в целом ряде стран можно увидеть, что эту трудовую нишу занимают мигранты или представители другого социального слоя, то каких социокультурных кодов в дальнейшем будет придерживаться ребенок?

Ко всему этому добавляется разрыв эмоциональных связей между родителями и детьми, что послужит основанием для будущего конфликта поколений, что в последующем получает свое воспроизводство в направлении нуклеаризации семей. Несовершеннолетние пытаются восполнить недостающие, но столь важные именно в этот период эмоциональные связи на стороне. В традиционном обществе - это двор, соседи, та среда, которую легко можно контролировать и направлять / управлять через смену места жительства, что и делается в ряде стран. Однако современная ситуация - иное дело, мы видим всплеск деструктивности несовершеннолетних не только в бедных слоях населения, но и во вполне обеспеченных, и связано это с тем, что несовершеннолетние находят «отдушину» там, где практически родители не могут осуществлять контроль - в виртуальной реальности. Именно из этой виртуальной, но все же социальной среды рекрутируются экстремисты и террористы, именно там тиражируются модели эскапизма - поведения, связанного с бегством от реальности во что угодно (алкоголь, наркотики, в «лучший мир» - другую страну или другую реальность, а порой и в мир иной).

Существующие нормы начинают противоречить друг другу, например федеральные законы РФ. Так, Семейный кодекс РФ обязывает и налагает меру ответственности на родителей за заботу о детях и создание достойной среды для развития личности (хотя у каждого свое понимание достойного), закон «Об образовании в Российской Федерации» требует, чтобы современный школьник был интегрирован в информационное пространство. Эти две позиции уже транслируют противоречие, поскольку можно ли и нужно ли несовершеннолетнего интегрировать в интернет-пространство, ведь именно на этом пространстве и происходит «ловля неокрепших душ». Создает ли безопасные условия для несовершеннолетнего свободный доступ в виртуальный мир? Ведь интегрироваться, не выходя или выходя под присмотром, достаточно сложно, поскольку ты в лучшем случае слепо выполняешь чьи-то команды - куда пойти, что посмотреть. Именно так и формируется интеллектуальная и социальная инфантильность. Но есть масса других нормативных актов. Например, ответственность за распространение экстремистской информации несет собственник гаджета, а значит, родитель должен ограничивать доступ несовершеннолетнего в виртуальную реальность, но это практически невозможно, и об этом сегодня ведут речь профессионалы, IT-специалисты. Таким образом, эти нормативно-правовые акты обязывают родителя обеспечивать ребенка всем необходимым для образования и личностного развития: образование, в свою очередь, требует виртуальной среды как места самостоятельного обучения. А кто ответственен и обеспечивает безопасность несовершеннолетнего в этой ср еде? С одной стороны, IT-специалисты говорят о возрастающей трудности обеспечивать безопасность и перехватывать вредоносный контент. С другой стороны, мы видим, что своих детей они предпочитают изолировать до определенного возраста от виртуальной реальности и технологий, научив жить в традиционной реальности.

Итак, можно сказать, что мы сами рекрутируем в известном смысле молодых людей в деструктивные ряды и делаем это на основе законодательства, поскольку они должны достаточно рано и достаточно свободно, а значит, в условиях сниженного уровня контроля оказаться в свободном плавании по цифровой реальности.

Молодежь, как уже было сказано ранее, во всем обозримом периоде развития человеческого общества являлась точкой турбулентности, поскольку по своей психологической природе данный возраст, а точнее группа, поскольку ее возрастные границы изменяются в разные исторические периоды, стремится к изменениям. Она готова и желает преобразовать мир в идеалистическом порыве. Она не испытывает страха, поскольку у нее за плечами нет опыта и груза ответственности, которые бы ее порывы охлаждали. Поэтому мы видим конструктив в деятельности этой социально-демографической группы, связанный с прорывами в науке, технике, культуре. Аналогичным образом мы наблюдаем и деструктивные проявления, связанные с призывами к разрушению (насилию) в общественно-политических, общественноэкономических, этнических, культурных контекстах. Это различные революционные и экстремистские движения - как этнические, конфессиональные, так и социально-культурные.

Сегодня деструктивное поведение молодежи «уточняется» («специфицируется») особенностями современного периода развития общества, в частности его динамичностью, прагматичностью, утилитарностью и гедонистичностью, что в совокупности приводит к тому, что молодежь оказывается не способной выстраивать конструктивные отношения непосредственно на межличностном уровне, зато есть ощущение своего всемогущества в виртуальной реальности.

Таким образом, можно заметить, что правовая система в современном мире, как социальный институт контроля и наказания, к сожалению, в большинстве стран не справляется со стоящими перед ним задачами. Это не проблема отдельных организаций, это проблема системного плана - отлаженность и синхронизация деятельности всей правовой системы, как на локальном, внутригосударственном, так и глобальном, международном, уровнях. Мы полагаем, что всплеск деструктивности в современных обществах вызван целым рядом причин:

1) формирование нового типа общества, связанного с все возрастающими рисками рассогласования динамических аспектов на макро- и микроуровне. Слишком стремительный и все ускоряющийся темп развития социальной системы, со стремительным расширением ее границ лишает человека равновесия и возможности понимать, что будет дальше, а это является одним из основных требований для его полноценного формирования как личности, социального субъекта;

2) размывание границ привычного пространства, в связи с взаимопроникновением объективной и виртуальной реальности, влечет за собой формирование фрагментарного восприятия и, соответственно, бессистемной, калейдоскопичной картины мира, а также клипового мышления. Актор теряет способность созидать и преодолевать препятствия, его главное предназначение - потребление всего без разбора;

3) глобализация также способствует стиранию пространственных и социокультурных границ, в результате чего люди перестают быть дифференцированными по различным социальным основаниям - этнической принадлежности, государственной принадлежности и др. Все это способствует регрессивному развитию в современном человеке одномерности, он упрощается и, наконец, становится неинтересен как окружающим, так и самому себе. Заметим также, что глобализация, как процесс, направленный на объединение всего многообразия существующих стран, народов, культур в единое большое общество, способствует стремительной атомизации всех обществ - через процесс обособления каждого отдельного человека.

Ответ на эти вызовы времени требует от правовой системы и в целом социальной системы выработки новой стратегии противостояния, которое должно иметь научно обоснованные и выверенные позиции, а также коллективных усилий в духе сотрудничества, а не конкуренции.

Библиографический список

1. Грибанов Е. В. Преступность несовершеннолетних в контексте культурной криминологии / науч. ред. А. В.Симоненко. Краснодар: Краснод. ун-т МВД России, 2017. 158 с.

2. Грибанов Е. В. Школьное насилие: меры профилактики и контроля (по материалам экспертного опроса) // СОЦИС. 2016. № 7. С. 77-81.

3. Дюркгейм Э. Норма и патология // Социология преступности. (Современные буржуазные теории). М.: Прогресс, 1966. С. 39-44.

4. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: АСТ, Хранитель, 2006. 873 с.

5. Симоненко А. В., Грибанов Е. В. Оценка криминальной ситуации в вузовской студенч е- ской среде и меры ее коррекции // Вестник Воронежского института МВД России. 2015. № 1. С. 122-127.

6. Топеха Т. А. Факторы, влияющие на социализацию молодежи в условиях трансформации российского общества: дис.... канд. соц. наук. Пермь, 2005. 313 с.

7. Шуняева В. А. Криминологическая политика профилактики преступности несовершеннолетних: утопия или необходимость // Социально-экономические явления и процессы. 2015. № 6. С. 176-180.

8. Bjork-James S. Many hate crimes never make it into the FBI's database // The Conversation. 2019. URL: https://theconversation.com/ many-hate-crimes-never-make-it-into-the-fbis- database-109071.

9. Cherney A. The Release and Community

Supervision of Radicalized Offenders: Issues and Challenges that Can Influence Reintegration // Terrorism and Political Violence. 2018. DOI: 10.1080/09546553.2018.1530661. URL:

https://doi.org/10.1080/09546553.2018.1530661.

10. Cotte S., Cunliffe J. Watching ISIS: How Young Adults Engage with Official English- Language ISIS Videos // Studies in Conflict and Terrorism. 2018. DOI: 10.1080/1057610Х.2018. 1444955. URL: https://doi.org/10.1080/1057610X. 2018.1444955.

11. De Grazia S. The Political Community: a Study of Anomie. Chicago, 1948. 258 p.

12. Igbinovia P. Perspectives on Juvenile Delinquency in Africa // International Journal of Adolescence and Youth. 1988. Vol. 1. Pp. 131-156. DOI:10.1080/02673843.1988.9747632. URL: https://doi.org/10.1080/02673843.1988.9747632.

13. Klausen J., Libretti R., Hung B. W. K., Jayasumana A. P. Radicalization Trajectories: An Evidence-Based Computational Approach to Dynamic Risk Assessment of “Homegrown” Jihadists // Studies in Conflict and Terrorism. 2018. DOI: 10.1080/1057610Х.2018.1492819. URL: https://doi.org/10.1080/1057610X.2018.1492819.

14. Knudsen R.A. Measuring radicalization: risk assessment conceptualizations and practice in England and Wales // Behavioral Sciences of Terrorism and Political Aggression. 2018. DOI: 10.1080/19434472.2018.1509105. URL: https://doi.org/10.1080/19434472.2018.1509105.

15. Lindekilde L., O'Connor F., Schuurman B.

Radicalization patterns and modes of attack planning and preparation among lone-actor terrorists: an exploratory analysis // Behavioral Sciences of Terrorism and Political Aggression, 2019. Vol. 11, Issue 2. DOI: 10.1080/19434472.2017.1407814. URL: https://doi.org/10.1080/19434472.2017.

1407814.

16. McCauley C., Moskalenko S. Mechanisms of Political Radicalization: Pathways Toward Terrorism // Terrorism and Political Violence. 2008. Vol. 20. Pp. 415-433. DOI: 10.1080/ 09546550802073367. URL: https://doi.org/10. 1080/09546550802073367

17. Omar Y. S. Young Somali men growing up in the West left alienated and at risk of violence // The Conversation. 2019. URL: https://theconver- sation.com/young-somali-men-growing-up-in-the- west-left-alienated-and-at-risk-of-violence-106664.

18. Parker T., Sitter N. The Four Horsemen of Terrorism: It's Not Waves, It's Strains // Terrorism and Political Violence. 2016. Vol. 28. Pp. 197216. DOI:10.1080/09546553.2015.1112277. URL: https://doi.org/10.1080/09546553.2015.1112277.

19. Savells J. Juvenile Delinauency in Japan // International Journal of Adolescence and Youth. 1991. Vol. 3. Pp. 129-135. DOI: 10.1080/ 02673843.191.9747698. URL: https://doi.org/10. 1080/02673843.1991.9747698.

20. Weert A. van de, Eijkman Q. A. M. Subjectivity in detection of radicalization and violent extremism: a youth worker's perspective // Behavioral Sciences of Terrorism and Political Aggression. 2018. DOI: 10.1080/19434472.2018.1457069.

URL: https://doi.org/10.1080/19434472.2018.

1457069.

21. Wilner A.S., Dubouloz C.-J. Homegrown terrorism and transformative learning: an interdisciplinary approach to understanding radicalization // Global Change, Peace and Security. 2010. Vol. 22, Issue 1. Pp. 33-51. DOI: 10.1080/ 1478115090348795. URL: https://doi.org/10.1080/ 14781150903487956.

22. Young S, Greer B, Church R. Juvenile delinquency, welfare, justice and therapeutic interventions: a global perspective // BJPsych Bulletin. 2017. Issue 41(1). Pp. 21-29. URL: https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC52 88089 (дата обращения: 15.02.2019).

References

1. Gribanov Е. V. Prestupnost ' nesovershen- noletnikh v kontekste kul'turnoy kriminologii / Е. V. Gribanov; nauch. red. A. V. Simonenko [Juvenile Delinquency in the Context of Cultural Criminology; ed. by A. V. Simonenko]. Krasnodar, 2017. 158 p. (In Russ.).

2. Gribanov Е. V. Shkol'noe nasilie: mery profilaktiki i kontrolya (po materialam ekspertno- go oprosa) [Violence at School: Measures of Its Prevention and Control (Expert Opinions)]. SOCIS. - Sociological Studies. 2016. Issue 7. Pp. 77-81. (In Russ.).

3. Durkheim E. Norma ipatologiya [Norm and Pathology].Sotsiologiyaprestupnosti (Sovre- mennyeburzhuaznyeteorii) [Sociology of Crime (Modern Bourgeois Theories)]. Moscow, 1966. Pp. 39-44. (In Russ.).

4. Merton R. Sotsial'naya teoriya i sot- sial'naya struktura [Social Theory and Social Structure]. Moscow, 2006. 873 p. (In Russ.).