Эффективность права в категориальном аппарате теории права

Ключевые слова: эффективность права; эффективность правового регулирования; эффективность правовой нормы; результативность права; полезность права; оптимизация правового регулирования; категориальный аппарат теории права; «регуляторная гильотина»; оценка регулирующего правового воздействия; дерегулирование; оценка фактического правового воздействия

Efficiency of law in the terminological apparatus of the theory of law

В переводе с латинского efficientia (effectivus)обозначает следствие, результат каких-либо действий. Эффективность показывает соотношение между результатом и затратами (ресурсами), которые использовались для достижения полученного результата. Эффективным признается такой результат, который по своей ценности, полезности превышает произведенные на него затраты, т. е. соотношение результата и затрат должно быть позитивным - перевес в пользу результата.

Категория эффективности получила наибольшую разработку в экономических науках, и прежде всего в менеджменте качества, управлении качеством. Согласно ГОСТ Р ИСО 90002015 «Системы менеджмента качества. Основные положения и словарь»¹, эффективность - это соотношение между достигнутым результатом и использованными ресурсами.

В экономическом словаре под эффективностью понимают «достижение каких-либо определенных результатов с минимально возможными издержками или получение максимально возможного объема продукции из данного количества ресурсов. Эффективность потребления означает распределение товаров между потребителями таким образом, что всякое иное перераспределение не может улучшить потребление кого-либо без ухудшения потребления других людей. Эффективность производства означает распределение имеющихся в наличии ресурсов между отраслями таким образом, что невозможно увеличить объем производства каких-либо товаров без сокращения объема производства других товаров» [4].

В другом экономическом словаре мы видим, что «эффективность - это относительный эффект, результативность процесса, операции, проекта, определяемые как отношение эффекта, результата к затратам, расходам, обусловившим, обеспечившим его получение» [47, с. 404].

«Бюджетная эффективность - относительный показатель эффекта для бюджета в результате осуществления государственной функции, реализации программы, инвестиционного проекта, определяемый как отношение полученного бюджетом результата к затратам, расходам, обусловившим, обеспечившим его получение» ГОСТ Р ИСО 9000-2015. Системы менеджмента качества. Основные положения и словарь // http://docs.cntd.ru/document/1200124393. URL: https://ru.wikipedia.org/..

Автор экономико-математического словаря прямо признает, что эффективность не имеет общепризнанного определения, но, по его мнению, «это одна из возможных (важнейшая, но не единственная!) характеристик качества некоторой системы, в частности, - экономической: а именно, ее характеристика с точки зрения соотношения затрат и результатов функционирования системы. В зависимости от того, какие затраты и особенно - какие результаты принимаются во внимание, можно говорить об экономической, социально-экономической, социальной, экологической эффективности» [34].

На основе экономической науки аналогичные подходы к эффективности сформировались и в других отраслях, например в электроэнергетике «эффективность - результативность процесса, операции, проекта, определяемая как отношение эффекта, результата к затратам, обусловившим его получение», а также «сопоставление эффекта (результата) и затрат, вызвавших этот эффект (результат)» [27], а эффективность стрельбы «считается высокой, если цель поражается малым количеством боеприпасов с минимумом затрат времени»¹.

В гуманитарно-общественных науках, где конкретно-количественный подсчет затрат и результатов не всегда возможен, сформировался более гибкий подход к этой категории как к «способности приводить к нужным результатам, действенности» URL: https://ru.wikipedia.org/. URL: https://ru.wiktionary.org/wiki.. Например, в философии эффективность - это способность причины создавать определенный эффект, а в психологии личности эффективность предстает «как баланс между «продуктом» (результатом) и «источником продукта» (ресурсом, средством, способностью)» [23, с. 374].

Из указанного межотраслевого общенаучного подхода к феномену эффективности мы видим, что он состоит, как минимум, из двух базовых категорий: результата (фактического результата) и источника (ресурсов или затрат, потраченных на полученный результат). Однако нередко учитывают и еще одну категорию для характеристики эффективности - цель, как нужный результат, к которому стремится лицо, использующее источник (ресурс).

Безусловно, право не может не учитывать это общее междисциплинарное понимание эффективности, однако краеугольной проблемой эффективности в праве является ответ на вопрос, что следует понимать под целями, результатом и затратами (ресурсами)? Ответ на этот вопрос связан с типом правопонимания, которого придерживается исследователь категории правовой эффективности.

Эффективность права и типы правопонимания

Кельзеновская позитивистская теория права, как верно отметила Н. В. Варламова, обосновывала эффективность права исключительно действенностью правовых норм: «В данном случае цель правового регулирования заключается в обеспечении определенного (желательного для государства) поведения людей и соотносится с реальным их поведением (результат) и государственно-властными ресурсами (мерами государственного принуждения), которые оказались необходимыми для приведения поведения людей в соответствие с предписаниями правовых норм» [5, с. 214]. Здесь эффективность рассматривается в достаточно простой и понятной форме: как соответствие поведения субъектов права той модели поведения, которое запрограммировало государство в правовой норме: чем больше актов правомерного поведения, требуемого правовой нормой, и меньше использованных санкций, тем эффективнее право.

Наиболее масштабные исследования эффективности права и правовых норм в нашей стране были проведены в советский период. Но несмотря на то, что в целом концепция правовой эффективности также основывалась на юридическом позитивизме, это был не кельзе- новский «западный» позитивизм, а социалистический позитивизм, исходивший из марксистко-ленинского подхода о том, что «право - это возведенная в закон воля господствующего класса». Именно поэтому «эффективность правовой нормы есть не просто результат, эффект ее действия, а соотношение между этим результатом и социальной целью, положенной в основу правового предписания» [19; 38, с. 24; 55]. При этом западная теория эффективности советскими правоведами критиковалась. В связи с этим утверждалось, что обеспечение желаемого для государства поведения не является главной целью правового регулирования, «это лишь средство для достижения более глубоких социальных целей, имеющих классовопартийный, общественно значимый смысл» [38, с. 18]. При таком подходе норма может считаться эффективной, если в результате ее действия достигнута социальная цель ее введения, если не достигнута - норма квалифицируется как неэффективная.

Если при классическом юридическом позитивизме мы сравниваем фактическое поведение адресата правового предписания и закрепленный в норме права образец поведения, то в советском правоведении предлагалось при оценке эффективности соотносить не только поведение и содержание нормы права, но еще и найти цель, которую преследовал законодатель введением данной нормы, и сравнить с ней результат. При этом и советские ученые- правоведы отмечали, что поиск и уяснение такой цели - задача крайне сложная. Сомнений не было только по поводу конечной цели правового регулирования - «построения коммунизма», однако исследователи прямо писали, что использовать ее для оценки эффективности конкретных правовых норм вряд ли возможно [38, с. 83], но иные виды целей правового регулирования выделялись в большом и разнообразном количестве (ближайшие, отдаленные, непосредственные, частные и т. п.). Другая сложность, которую не отрицали и советские ученые-юристы, заключалась в том, что и процесс выявления целей правового регулирования является постоянным, при изучении проблем правовых целей будут обнаруживаться и иные цели. Очевидно, что с еще не обнаруженными наукой целями правового воздействия невозможно было соотносить действие правовых норм (результат) и делать какие-либо выводы об их эффективности или неэффективности.

Кроме того, при таком подходе из понятия эффективности исключался ее положительный, полезный эффект воздействия. Предлагалось рассматривать эффективность как понятие, включающее и нулевую эффективность, и отрицательную эффективность («когда действие нормы лишь отдаляет нас от достижения намеченной цели» либо когда цель «противоречит требованиям жизни») [38]. Другими словами, если бы было установлено, что цель правовой нормы сформулирована неправильно и в результате действия правовой нормы она была достигнута, то мы должны были сделать вывод, что такая норма эффективна, но «со знаком минус» [38] (отрицательная эффективность). В этом смысле эффективность права в большей степени совпадает с философским пониманием эффективности как достижения причиной какого-либо эффекта, который может быть очень низким, нулевым и вообще отрицательным.

Также следует заметить, что эффективность права при таком подходе основывалась на принципе «мы за ценой не постоим», экономика действия правовой нормы выносилась за скобки эффективности и соотношение производилось не между затратами и результатом, а между целью и результатом.

При динамическом, деятельностном подходе к праву эффективность права связывают с эффективностью его действия и правоприменения. Так, К.В. Шундиков писал, что «процесс трансформации целей правового в конкретные результаты завершается на этапе реализации юридических предписаний, в ходе активной, целенаправленной деятельности субъектов правоотношений. Поэтому для повышения общей эффективности права требуется четкая организация процесса воплощения юридических моделей в жизнь, оптимизация правореализационного механизма» [59, с. 30]. С. Э. Либанова замечает, что «проблема эффективности права приобретает особое значение, определяя уровень продуктивности правовых норм ... в правореализующем процессе» [33, с. 71]. Отмечается также, что «эффективность права в целом определяется тем, насколько оно способно удерживать регулируемые общественные отношения в рамках своих норм» [3, с. 134; 36].

Безусловно, эффективность правовых норм мы можем оценить только в процессе их действия. Даже если, например, обязывающая правовая норма не имеет санкции и мы можем видеть этот ее юридико-технический недостаток на этапе ее принятия законодателем и формального вступления в силу и действие, то мы констатируем ее дефективность, но не эффективность (или неэффективность), так как оценка последней возможна в процессе реализации права. Именно поэтому «эффективность правоприменительной деятельности во многом является “индикатором” эффективности норм права, средством ее выражения» [24, с. 43], но не ее синонимом.

При либертарном типе правопонимания понимание права базируется на естественноправовой концепции и представляет собой меру свободы личности [37, с. 28-30], а не «волю господствующего класса». Если в социалистическом позитивизме цель права, с которой сравнивался результат правового воздействия, должна была «отражать требования социальноэкономических и политических закономерностей социализма», то в либертарной теории права цель права заключается в обеспечении максимально возможной в обществе свободы личности. Очевидно, что такой парадигмаль- ный сдвиг в правопонимании потребовал и соответствующего изменения концепции правовой эффективности.

В.В. Лапаева обращает внимание на то, что при оценке эффективности правового регулирования необходимо учитывать достижение им прежде всего правовых целей, а именно обеспечения и защиты прав и свобод человека [32, с. 38]. Сторонником этого подхода является и Н. В. Варламова, которая пишет: «Если целью правового регулирования признается обеспечение свободы в социальной жизни, то ресурсом, за счет которого она может быть достигнута, является ограничение свободы, а результат образует гарантируемая мера свободы... Эффективным правовое регулирование может быть признано, если оно обеспечивает максимальные гарантии прав и свобод при минимальном их ограничении» [5, с. 217]. По мнению этого автора, правовое регулирование эффективно, если обеспечиваются «максимальные гарантии максимальной меры свободы», а это достижимо, если ограничение свобод человека преследовало какую-либо легитимную цель, являлось необходимым в демократическом обществе и было соразмерно преследуемой цели [5, с. 220-221]. Нарушение этих условий-требований эффективности будет свидетельствовать не только о неэффективности правового регулирования, но и об утрате нормативным регулированием правового качества.

Этот подход не является исключительно отечественной правовой традицией. Так, Р. Д. Кутер полагает, что при оценке эффективности права юриспруденция дает информацию о нормативных ресурсах, а экономика показывает, как максимизировать их ценность; при этом главной юридической ценностью должна быть свобода, поэтому цель справедливого общества и права состоит в максимальном увеличении объема базовой свободы, которой все пользуются в равной степени [66].

В современных исследованиях предлагается и более широкий подход к пониманию эффективности права. Так, С. А. Жинкин считает, что изучение эффективности права и законодательства должно базироваться на методологическом плюрализме и многообразии типов пра- вопонимания. Он исходит из того, что право - понятие многомерное, многоаспектное и разные уровни, аспекты и грани права требуют разных подходов к оценке эффективности [13]. Высказано также мнение о том, что «в теоретико-методологическом плане “плюралистический” подход к проблеме эффективности права связан с широким философско-антропологическим подходом, согласно которому эффективность права представляет собой нахождение и осуществление правом осмысленного, безопасного, психологически комфортного как для отдельного человека, так и для общества в целом способа существования личности» [39, с. 9].

Действительно, правовое воздействие создает результат в различных сферах: политической, экономической, психологической, социальной, духовно-культурной и др. Безусловно, формы, показатели и методики измерения эффективности права в этих областях будут различны.

Так, в качестве показателей психологической эффективности права выделяют: «сози- дательность социальных процессов, гуманизм общества, снижение уровня неконструктивной конфликтности, соблюдение и реализация общечеловеческих принципов существования, предоставление возможностей для самореализации личности в данном обществе в соответствующем культурно-историческом контексте» [14, с. 31]. В связи с этим правовая норма может быть эффективной в каком-либо аспекте и неэффективной - в другом. Например, нормативно-правовое повышение пенсионного возраста в России с политико-экономических позиций считается эффективным, а в социальнопсихологической сфере вызвало крайнюю негативную реакцию и вряд ли могло быть признано эффективным, особенно в части таких показателей, как обеспечение гуманизма и снижение конфликтности в обществе. Или другой пример: «норма права, приносящая значительный экономический эффект для развития бизнеса (например, существенно снижающая налоги), может дать обществу в целом обратный эффект (например, дефицит бюджета и сокращение социальных программ)» [60, с. 180].

Сложность с плюрализмом правопонима- ния при изучении эффективности права заключается в выборе того аспекта правового регулирования, который следует считать в каждом конкретном случае приоритетным, чтобы ответить на конкретный вопрос: эффективна ли, например, правовая норма о повышении пенсионного возраста в нашей стране или нет? Другими словами, есть ли единый синтетический показатель эффективности правового регулирования?

С.А. Жинкин полагает, что «психологическое признание норм права является важнейшим фактором их эффективности. Никакое формальное качество норм, их обеспеченность материальными и организационными ресурсами не сделают нормы объективного права эффективными, если они не соответствуют основополагающим психическим установкам, правовым идеалам и ожиданиям людей» [12, с. 75]. Н. В. Варламова, напротив, считает, что «понимание права как меры свободы вообще снимает указанные проблемы. Мера свободы как раз и выступает таким синтетическим показателем, через который выражаются и цели, и результаты правового регулирования, и ресурсы, за счет которых они достигаются» [5, с. 218].

Методологический плюрализм в изучении эффективности права также связывают с выполнением правом различных функций и, как следствие, различных производимых при этом эффектов. Так, в специальной отраслевой литературе обосновывается, что административные санкции выполняют частнопредупредительные, общепредупредительные и воспитательные функции, при реализации которых получаются три самостоятельных результата. При этом, например, эффективность частнопревентивного воздействия определяется через показатели рецидива, совершения проступков в период и после отбывания наказания, а у других функциональных эффектов правового воздействия иные показатели эффективности и оценки [48, с. 270]. С. А. Жинкин предлагал выделять в соответствии с функциями права регулятивную, охранительную, воспитательную и ценностную эффективность права [16, с. 20].

Таким образом, плюралистический подход к изучению эффективности права показывает необходимость самостоятельного исследования различных политических, юридических, экономических, социальных, психологических, духовно-культурных слоев правовой эффективности. Поскольку понимание эффективности права как «соразмерности экономических затрат и правового результата», как «соотношения социальной цели и правового результата» и как «способности обеспечивать позитивную, гуманную, нравственную, интеллектуальную и физическую самореализацию индивидов и их объединений» [12, с. 75] - это понимание трех совершенно разных явлений.

В связи с этим был поставлен вопрос о различных аспектах (уровнях, видах, слоях) эффективности права. В юридической науке обращалось внимание на необходимость дифференциации юридической (специальноюридической) и социальной эффективности, которая в каком-то смысле «примирила» советский и западный позитивистский подходы к эффективности права. Соответствие желаемого результата и фактического результата действия правовой нормы, соблюдение и использование правил поведения, закрепленных в правовой норме, называлось юридической эффективностью, а соответствие фактического поведение адресатов правовой нормы социальной цели, преследуемой законодателем, - социальной эффективностью [62, с. 48-49].

В научной литературе приводится наглядный пример, иллюстрирующий соотношение этих двух подходов к оценке эффективности правового воздействия: «промышленное предприятие без соответствующего разрешения сбросило отходы производства в реку. В результате был причинен ущерб окружающей среде (ухудшилось качество воды), государству (пришлось проводить спасательные мероприятия), имуществу (на водопое отравился скот) и здоровью граждан, купавшихся в реке. Безусловно, существуют нормы права, запрещающие такое поведение, но каковы последствия их применения, какова их эффективность?

В результате применения правовых норм: предприятие оплатило ущерб, рассчиталось с государством, компенсировало стоимость погибшего скота и затраты на лечение граждан, кроме того, уволило сотрудника, который допустил сброс, и объявило выговор главному инженеру. Эффективно ли “сработало” право в данном случае? Какой результат хотели получить, принимая соответствующие нормы?

Желаемый результат в этом случае один - чистая вода (земля, лес, воздух и т. д.). Но именно этот результат и не гарантирован, поскольку компенсация вреда не дает оснований надеяться на то, что в ближайшее время река будет очищена. Кроме того, нет гарантий, что подобное не повторится впредь (несмотря на то, что предприятие достаточно экономически пострадало!), поскольку предприятию может быть экономически выгоднее оплачивать ущерб, чем строить безопасные очистные сооружения» [60, с. 181].

Таким образом, мы видим, что адресат соответствующих правовых норм полностью исполнил все предписания, т. е. норма юридически эффективна, но поскольку ее «внеюридиче- ская» цель не достигнута, то она социально неэффективна.

В современной юридической литературе предлагается помимо специально-юридической эффективности выделять также политическую, социальную, психологическую, воспитательную эффективность права [45].

Здесь возникает важный вопрос о понятии и содержании специально-юридической эффективности права.

Существует ли специально-юридическая эффективность права?

Если под юридической эффективностью права понимать соответствие фактического поведения адресатов правовых норм желаемому поведению, закрепленному в этих нормах, и степень соблюдения, исполнения и использования соответственно запрещающих, обязывающих и управомочивающих правовых норм, то чем тогда юридическая эффективность права отличается от непосредственных форм реализации права (соблюдение, исполнение и использование правовых предписаний)? А если, например, правовое предписание не соблюдается большинством адресатов, то мы должны констатировать низкую эффективность правовой нормы или низкую степень (уровень) ее реализации? Правовая норма неэффективна или в силу каких-то причин не реализуется?

Субъекты права могут активно использовать или исполнять дефектную правовую норму, которая позволяет им получить на «законном» основании какую-либо выгоду или льготу, к примеру налоговую. И мы можем констатировать, что такая норма полностью реализуется, адресаты в едином порыве ее используют или исполняют, перед нами полное совпадение (соответствие) фактического поведения и нормативно закрепленной модели, но очевидно, что для оценки действия такой нормы нам недостаточно категории «степень реализации права», поскольку степень реализации права в таких случаях, как правило, наивысшая. Применять здесь такое понятие эффективности, как соотношение между фактическим результатом и потраченными ресурсами (затратами), тоже бессмысленно. Возможно, было затрачено минимальное количество ресурсов для достижения полученного результата.

Поэтому если вводить в понятийный аппарат теории права категорию эффективности, то ее следует искать за границами соответствия поведения субъектов общественных отношений (фактического результата) поведенческому образцу, закрепленному в правовой норме (желаемому результату). Но где вести такой поиск?

Чаще всего в юридической литературе эффективность права предлагается искать в соотношении фактического поведения с целью, поставленной законодателем: «Эффективность законодательства состоит в качестве его установлений и соответствии результата его реализации тем целям, которые преследовал законодатель (правотворческий орган вообще)» [22, с. 31].

Однако общеизвестно (и история нашего государства и права это, к сожалению, многократно подтверждала), что законодатель может ставить ошибочно или умышленно неправовые, социально вредные, антигуманные и прямо преступные цели. Насколько эффективно право в этом случае, при условии соблюдения адресатами законодательных установлений?

По этому поводу С. И. Пунченко замечает, что «в современных условиях, когда задачи правового регулирования не сводятся к достижению заданных непонятным образом целей, а направлены на выражение и согласование социальных интересов, способствующих нормальному, гармоничному и свободному развитию общественных отношений, должны быть соответствующим образом изменены и положения концепции эффективности права» [46, с. 16]. Он также критикует целевой подход к эффективности правовых норм и предлагает для оценки социальной эффективности права учитывать такие критерии, как: обеспечение посредством права адекватных и полезных форм коллективного поведения; создание правом условий для социальной самореализации и социальной адаптации индивидов; обеспечение правом условий для гармоничного сосуществования социальных, в том числе этнических, групп; гармонизацию государственно-правового регулирования и общественного саморегулирования; успешную реализацию посредством права основополагающих социальных ценностей; удовлетворение посредством норм права потребностей и интересов членов общества; достижение посредством права минимального уровня неконструктивной социальной конфликтности при сохранении конкурентной социальной среды [46, с. 41].

Есть и иные взгляды на социальную эффективность права. Так, С. В. Ибрагимова пишет, что «право является социально эффективным, когда оно: отражает существующее состояние общества и способствует прогрессивному его развитию; создает условия для реализации основополагающих устремлений человека к свободе, счастью, раскрытию его способностей, справедливости, постижению истины; достигает социально значимые цели; соответствует правовым ожиданиям граждан; способствует развитию правосознания и правовой культуры, становлению и развитию у граждан положительных правовых чувств, признанию ими верховенства права» [18, с. 231].

Авторы монографии «Криминализация и декриминализация как формы преобразования уголовного законодательства» пишут, что «все жизненно важные задачи, которые ставит перед собой государство, не могут осуществляться независимо от развития иных сторон общественного бытия и общественного сознания. Уголовное право своими целями, содержанием и формами своего осуществления взаимосвязано со всей структурой общественных отношений. Поэтому эффективность уголовного законодательства достигается в случае, если оно специфическим способом воплощает прогрессивный характер, демократизм, гуманизм и исторически высшую справедливость общества» [29].

В.В. Лапаева полагает, что критерием социальной эффективности права является его способность упорядочить социальные конфликты: «Мера удовлетворения правовых интересов участников регулируемых отношений характеризуется показателем конфликтности, который является одним из показателей эффективности законодательной нормы. Оптимальная степень конфликтности ситуации означает, что существующее правовое регулирование обеспечивает необходимую и достаточную меру свободы в реализации правомерных интересов субъектов социального общения. В противном случае мы имеем дело либо со слишком жесткой законодательной политикой, ущемляющей свободу людей в общественных отношениях, либо с недостаточной правовой урегу- лированностью, ведущей к хаосу и произволу со стороны участников данных отношений. И в том и в другом случаях законодательство, не выполняющее свою роль по упорядочиванию социальных конфликтов и закреплению нормативно-правовой модели их разрешения, является неэффективным» [32, с. 36-37].

В советском праве обосновывалось следующее соотношение юридической и социальной эффективности:«Социальная эффективность

правового регулирования представляет собой возможность достижения с помощью права социально полезных результатов, объективным критерием которых является ах соответствие потребностям прогрессивного развития общества. Юридическая эффективность характеризуется результативностью самого механизма правового регулирования, способностью права осуществлять цели, поставленные законодателем. Такая эффективность предполагает полезные результаты с точки зрения государственной политики господствующего класса. Эффективность социальная с юридической не всегда совпадает, как не всегда совпадают интересы господствующего класса и общества в целом» [25, с. 8].

Однако, чтобы развести социальные цели правового регулирования с целями, которые задал законодатель, нам необходимо их соотнести, определив, насколько цели законодателя корреспондируют указанным социальным целям, и ответив на вопрос: преследовал ли законодатель общественно-полезную цель? Например, С. И. Пунченко обоснованно задается вопросом, который так, к сожалению, и остался в его работе без ответа: «Перенос акцента на оценку цели правовой нормы позволяет оценивать норму в первую очередь с точки зрения ее полезности, а не эффективности. В таком случае возникает вопрос: следует ли вообще исследовать и оценивать правовую норму с позиции ее эффективности, когда цель этой нормы (а следовательно, и сама норма) социально вредная?» [46, с. 40].

Если цель законодателя совпадает, например, с «созданием условий для социальной самореализации и социальной адаптации индивидов», то, видимо, нет никаких препятствий для соотнесения правовой нормы с такой целью правотворческого органа. Но надо обратить внимание, что здесь оценивается не фактическое поведение и поставленная цель, а поставленная общественно-полезная цель и норма права.

Выше уже упоминалось, что другие исследователи предлагают, к примеру, заменить достижение цели как критерия эффективности правовой нормы на такие показатели, как укрепление правовых начал жизни общества, признание прав и свобод высшей ценностью, обеспечение максимальных гарантий прав и свобод при минимальном их ограничении.

Как видим, за понятием эффективности права скрывается множество разнородных и разноаспектных явлений, в частности под ним предлагается понимать соответствие (соотношение) между:

- фактическим поведением субъектов права и требованиями правовых норм;

- фактическим поведением субъектов права и целью законодателя;

- фактическим поведением субъектов права и достижением полезного результата (в различных сферах);

- фактическим поведением субъектов права и затратами на его достижение;

- фактическим поведением субъектов права и объективными (отличными от целей законодателя или несовпадающими с ними) социальными, правовыми, политическими, экономическими, психологическими и другими целями;

- целью законодателя и правовой нормой;

- целью законодателя, фактическим поведением субъектов права и затратами;

- целью законодателя и затратами для ее достижения;

- объективными (отличными от целей законодателя или несовпадающими с ними) социальными, правовыми, политическими, экономическими, психологическими и другими целями и правовыми нормами.

Соотношение эффективности со смежными теоретическими категориями

Методологический плюрализм не должен быть синонимичным методологическому хаосу и беспорядку. И главная методологическая задача в исследовании эффективности права заключается не только в том, чтобы понять, что с чем соотносить, а прежде всего в том, чтобы определить условия заимствования терминов и понятий из других наук.

М. П. Власов описывает эту проблему применительно к экономической науке: «Согласно библейской легенде, бог, разгневанный дерзостью людей, которые пытались построить Вавилонскую башню и достичь небес, заставил их говорить на разных языках. После этого люди перестали понимать друг друга, и башня, конечно, осталась недостроенной. Современные ученые, вероятно, тоже чем-то прогневили бога. И в наказание за это даже специалисты в одной области очень часто говорят на “разных” языках, используя различные термины для обозначения одних и тех же понятий и категорий. А в одни и те же понятия и категории вкладывают разное содержание. Однако однозначное определение терминов крайне необходимо для понимания любой проблемы...» [7, с. 2].

В одной из последних крупных юридических научных работ по рассматриваемой проблематике члены авторского коллектива вкладывают разные смыслы в понятие эффективности права и закона [20].

Юристы охотно используют термины и понятия из других наук (особенно из экономики), не всегда глубоко разбираясь в их специально-отраслевом значении и не учитывая разнообразные подходы к той или иной категории и в других науках. К сожалению, проблематика эффективности права сильно пострадала от такого заимствования и, пока ученые-юристы не договорятся о единообразном понятийном аппарате эффективности, в изучении эффективности права мы не сможем продвинуться дальше. При этом понимание эффективности в экономике и в праве в зарубежной доктрине различается [67, pp. 978-996; 74, pp. 471-482].

Эффективность - это, прежде всего, экономический, финансовый термин и он объясняет соотношение затрат и полученного результата; она может быть либо положительной, либо нулевой, именно поэтому не существует отрицательной эффективности. В правовых научных публикациях, в том числе зарубежных, используется категория «эффективная защита такого-то права», часто авторы приходят к выводу, что защита права по каким-то причинам оказывается ущербной, негарантированной, неэффективной [21, с. 12-16; 63, с. 85-97; 77, pp. 365-383]. Однако что такое неэффективная защита? Это защита отсутствующая: если пишут, что закон определенных субъектов неэффективно защищает, то, по сути, закон их не защищает. Так, Европейский Суд по правам человека отметил, что «он неоднократно устанавливал нарушения статей 3 и 13 Конвенции в связи с неадекватными условиями содержания в изоляторах Российской Федерации, ненадлежащими условиями перевозки между следственными изоляторами и зданиями суда и отсутствием эффективного внутригосударственного средства правовой защиты по подобным жало- бам»Дело «Уразов (Urazov) против Российской Федерации» (жалоба № 42147/05): постановление ЕСПЧ от 14.06.2016 г. // Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2017. № 4(40).. Именно поэтому нет отрицательной эффективности, есть ее отсутствие (если понимать эффективность как достижение желаемого, действенность).

Эффективность подсчитывается путем деления полученного результата на затраты (использованные ресурсы для получения данного результата). Само понятие эффективности не призвано объяснять достижение каких-либо целей или желаемых результатов. Допустим, инвестор получил доход - 150 000 руб. (результат); произвел затрат на инвестиционный проект - 100 000 руб. (затраты). После соотнесения затрат и результата констатируется положительная эффективность (50 000 руб.), но его цель могла быть иной - получение 30 000 руб. или 300 000 руб. дохода.

Когда используют термин «отрицательная эффективность», то нередко смешивают значения понятий «эффективность» и «эффект».

Эффект правового регулирования, действия права или правовой нормы - это фактический результат, он может быть как положительным (улучшилась ситуация), так и отрицательным (ухудшилась ситуация). Эффект измеряется путем сравнения исходного и настоящего состояния. Например, совершалось 200 правонарушений, ввели новую правовую норму, стало совершаться в два раза меньше правонарушений (100 - положительный эффект) или стало совершаться в два раза больше правонарушений (400 - отрицательный эффект). Если констатируется совершение по-прежнему 200 правонарушений (ситуация не изменилась), то эффекта нет вообще.

Иногда положительный эффект от чего- либо приравнивают к его эффективности. Так, в законе «Об обращении лекарственных средств» под эффективностью лекарственного препарата понимается «характеристика степени положительного влияния лекарственного препарата на течение, продолжительность заболевания или его предотвращение, реабилитацию, на сохранение, предотвращение или прерывание бере- менности»Об обращении лекарственных средств (ст. 4): Федер. закон Рос. Федерации от 12 апр. 2010 г. № 61-ФЗ (ред. от 26.07.2019) // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2010. № 16, ст. 1815..

Но в вышеприведенных примерах с уменьшением количества правонарушений и с положительным влиянием на течение болезни мы ничего не можем сказать о соотношении такого результата и потраченных затратах (ресурсах), т. е. об эффективности.

Именно поэтому точнее говорить о положительном влиянии чего-либо как о положительном эффекте, а не об эффективности. В психологическим словаре, к примеру, указывается, что «эффективность лекарственного препарата можно определить, сравнив поведение пациента до и после приема» [44, с. 348], но если пациенту после приема лекарства стало хуже, то мы имеем дело с отрицательным эффектом (хуже, чем было изначально), а не с какой-то степенью эффективности.

При этом «хорошие, положительные последствия, благо, выгода» - это не что иное, как польза [40, с. 558].

В философии «польза» - это «ценностное понятие, отражающее положительное значение предметов и явлений в их соотнесенности с интересами субъекта (индивидуального или коллективного). Наряду с пользой целерациональное мышление использует и др. ценностные понятия, а именно: “успех” - достижение результатов, близких к запрограммированным в качестве цели, “эффективность” - достижение результатов с наименьшими затратами. Так что в более широком смысле нечто признается полезным, если: а) отвечает чьим-то интересам, б) обеспечивает достижение поставленных целей (способствует успешности действий), причем в) с наименьшими затратами (способствует эффективности действий)» [56, с. 663].

Таким образом, польза в узком смысле - и положительный эффект от действия или процесса фактически совпадают. При этом мы видим, что и в общенаучном смысле разграничиваются понятия пользы (положительного эффекта), поставленной цели (желаемого результата) и эффективности.

Оценка достижения поставленной цели связана с другой категорией - результативностью. В нормативном регулировании менеджмента качества есть определения результативности и эффективности: результативность (effectiveness) - степень реализации запланированной деятельности и достижения запланированных результатов, эффективность (efficiency) - связь между достигнутым результатом и использованными ресурсами ГОСТ ISO9000-2011. Межгосударственный стандарт. Системы менеджмента качества. Основные положения и словарь: введен в действие приказом Росстандарта от 22 дек. 2011 г. № 1574-ст. (п. 3.2.14 и 3.2.15)..

Ю. А. Тихомиров по этому поводу заметил следующее: «Действенное регулирование - это регулирование, которое обеспечивает достижение поставленных политических задач. А эффективным регулирование является в том случае, если достижение этих задач обеспечивается при минимально возможных для всех членов общества издержках. Вид и объем регулирования, который экономика страны в состоянии принять, а органы государственного управления - эффективно воплотить в жизнь, имеют свои пределы. Регулирование не только обеспечивает какие-то выгоды, но и сопряжено с определенными издержками» [54, с. 5].

Деятельность считается результативной (действенной), если поставленная цель достигнута, причем могут быть различные степени результативности (в процентном отношении к максимально-желаемому результату). Однако, чтобы быть эффективным, необходимо затратить минимально возможные ресурсы. Допустим, желаемая цель - убить муху, сидящую на стене: если мы выстрелим по ней из пушки, то наше действие будет на 100 % результативным (цель полностью достигнута), но оно будет неэффективным (мы задействовали чрезмерные ресурсы для достижения поставленной цели). Или если два сотрудника по сбору показаний электрических счетчиков обошли каждый по 100 квартир, но один - за 2 рабочих дня, а второй - за 3 рабочих дня, то результативность у них обоих одинаковая, а эффективность (с точки зрения затраченного рабочего времени для получения результата) - очевидно, разная: «...результативность дает возможность четко установить главные и второстепенные цели., а эффективность характеризует взаимосвязь между затраченными ресурсами и достигнутыми результатами» [28, с. 75-88].

Эффективность права в системе других характеристик правового воздействия

Все вышеуказанные общенаучные и междисциплинарные категории для предотвращения теоретического и методологического смешения должны быть разведены и в понятийном аппарате теории права.

Так, возможна постановка вопроса о существовании эффектов права, правового регулирования, правовых норм в различных сферах (политической, экономической, социологической, психологической и др.), причем такой эффект, правовое влияние может быть как положительным, так и отрицательным. При этом сравнивается состояние до и после правового регулирования.

Например, С. И. Пунченко пишет: «Отрицательная социальная эффективность может выражаться в росте социального насилия и социальной конфликтности, увеличении напряжения в отношениях между социальными, в т. ч. этническими группами. Отрицательная эффективность может проявляться и в снижении показателей экономического развития общества, уменьшении социальной мобильности и солидарности, уменьшении количества общественных объединений и социально значимых общих мероприятий. Представляется, что отрицательная социальная эффективность законодательства может вытекать из его социальной неадекватности, его несоответствия социальной структуре общества, его развитию, социальным потребностям. Отрицательная социальная эффективность, на мой взгляд, является результатом прежде всего устаревшего, нерационального либо несправедливого правового регулирования общественных отношений» [46, с. 63].