Национально-государственная идентичность россиян: специфика символических оснований

Введение

В рамках современных социально-гуманитарных дисциплин процесс формирования идентичности макросоци- альных групп традиционно относится к числу объектов изучения, обладающих неизменной актуальностью. Сохранение высокой степени интереса исследователей к данной теме обусловлено двумя факторами. С одной стороны, формирование национально-государственной идентичности является непрерывным, с другой - идентичность служит одной из центральных тем политического дискурса в любой стране. При этом идеологические доктрины разных политических сил предполагают разнообразные варианты ее оценки и позиционирования, что естественным образом порождает конфликт мнений и широкую общественную дискуссию.

Особую роль в росте внимания к обозначенной теме играет также существенный объем накопленного эмпирического материала, до сих пор не введенного в научный оборот. В первую очередь это касается процессов, фиксируемых в последние десятилетия. Ярким примером в данном случае может служить степень изученности вопроса о символических основах выстраивания национально-государственной идентичности в современной России. За последние годы опубликован ряд работ, напрямую или косвенно затрагивающих данный вопрос. Его отдельные и несомненно значимые аспекты рассматриваются в публикациях И. З. Герштейна, М. А. Казакова [3; 4], П. К. Гречко [6], Т В. Евгеньевой [8], Ш. Р Кашаф [10], В. С. Комаровского [11], С. П. Перегудова [14], В. В. Регнацкого [15] и Н. Н. Седовой [16].

Вместе с тем, проблема использования символических ресурсов в целях конструирования общероссийской национально-государственной идентичности продолжает остро обсуждаться и сохраняет свою научную важность. Представленное исследование призвано способствовать ликвидации лакун в степени изученности указанной проблемы.

Объектом исследования является формирование национально-государственной идентичности россиян.

Предметом исследования выступают символические основы процесса генерации национально-государственной идентичности граждан РФ.

Цель работы может быть обозначена как выявление специфики символических оснований формирования национально-государственной идентичности россиян.

Обозначенная цель предполагает необходимость решения определенного круга задач, таких как:

- определить роль символов в формировании национально-государственной идентичности;

- выделить особенности символической базы национально-государственной идентичности россиян;

- оценить влияние политики идентичности государства на самоопределение россиян.

Методология и методика исследования

Методология представленного исследования сочетает в себе элементы политического дескриптивного и структурного анализа. Теоретические основания данной работы формируются за счет синтеза политико-психологических концепций «изобретения традиций», «воображаемых сообществ», а также политико-технологических подходов, представленных в исследованиях «политики памяти» и «символической политики». В технологическом ракурсе существенный интерес представляют труды С. И. Белова [2], О. Ю. Малиновой [13], В. В. Регнацкого [15] и ряда других авторов. При этом в рамках исследования сделан акцент на том «символическом потенциале» массового сознания российских граждан, который может быть эффективно использован в рамках конвенциональной модели реализации «политики идентичности» в современной России.

Результаты исследования и область их применения

Национально-государственная идентичность является одной из ключевых основ консолидации общества и легитимации существующего политического строя. Она в значительной степени опирается на объективные факторы, такие как экономические связи, языковое единство (либо родство), наличие универсальных элементов массовой культуры и т. д. Однако не менее важную роль в ее формировании, воспроизводстве и разрушении играет такой элемент, как символические основания. При этом, как показывает опыт, само по себе наличие экономических или культурных связей, форм ведения хозяйства не является обязательным условием интеграции сообществ: на это прямо указывают кейсы геттоизации районов, населенных мигрантами либо представителями этнических и расовых меньшинств в США и Западной Европе [3].

Объективные предпосылки к консолидации макросоциальных групп нуждаются в наделении «эмоциональным смыслом». Последний придает связям между членами сообщества значение, превышающее по своей значимости прагматический интерес к кооперации [7]. И решение данной задачи представляется невозможным в отсутствии системы символов и ритуалов, используемых для создания и воспроизводства политического мифа о единстве. Миф в данном случае нельзя понимать как совокупность ложных знаний. Он представляет собой упрощенный и непротиворечивый, и потому хорошо адаптированный к специфике массового восприятия вариант нарратива, выступающего для сообщества в качестве модели истолкования политической действительности [21]. Базовым элементом мифа является символ, обладающий эмоциональным наполнением и воплощающий собой определенные ценности, стереотипы, модели мышления и поведения [17].

Формирующие идентичность символы выполняют ряд функций. Во-первых, обеспечивают выработку ингруппового фаворитизма, закрепляя представления о наличии у представителей группы определенных достоинств, выгодным образом отличающих их от представителей прочих сообществ. Во-вторых, на их основе выстраиваются образы «значимых других», в том числе - за счет тиражирования стереотипов аутгруппо- вой дискриминации (представлений о более низком статусе прочих сообществ) и аутгруп- повой гомогенности (типового единства системы ценностей и модели поведения всех носителей «чужой» идентичности). В-третьих, символы служат ресурсом конструирования образов коллективного прошлого и общего будущего [16; 20].

Символическая основа национально-государственной идентичности является одним из важнейших ресурсов и в то же время инструментов управления поведением широких масс населения. Она одновременно позволяет решать задачи по их консолидации и дезинтеграции, мобилизации и «умиротворению», канализации деструктивных процессов, урегулированию конфликтов и управлению электоральным поведением [5].

Оценивая состояние символической основы российской национально-государственной идентичности, следует отметить наличие у нее ряда специфических черт.

Во-первых, для нее характерна высокая степень эклектичности. Элементы символического наследия СССР (преимущественно связанные с историей Великой Отечественной войны и темой «покорения космоса») сочетаются с фрагментами образов, унаследованных от Российской империи и оригинальными конструктами, созданными уже в постсоветский период. Внутри этой совокупности наблюдаются очевидные противоречия. Легитимация современных государственных символов во многом подразумевает необходимость придания негативной коннотации советской символике, поскольку РФ сформировалась в результате демонтажа СССР. Одновременно наблюдается конфликт между отдельными элементами советского и дореволюционного наследия. Например, положительное позиционирование образа Николая II естественным образом предполагает отрицательное восприятие образов революционеров.

При этом следует отметить, что существенная часть россиян по-прежнему является носителем советской идентичности. Некоторые из них восприняли данную традицию естественным образом, поскольку родились и прошли процесс политической социализации еще в СССР Одновременно ряд представителей молодежи восприняли советскую традицию в идеализированной форме, чему способствовали рост социально-экономической дифференциации и порождаемый им запрос на социальную справедливость. В 2014-2020 гг. данный тренд получил дополнительный импульс за счет затяжного падения реальных доходов граждан [8; 22].

Показательно, что российские элиты до сих пор не сумели выработать подход, который позволил бы объединить различные элементы символики, формирующей национально-государственную идентичность. Впрочем, влияние данного фактора несколько нивелирует «декоммунизация» содержательной стороны советской символики: сохраняя ассоциативную связь с темой социальной справедливости, символическое наследие СССР частично не ассоциируется с коммунистической идеологией или советским строем. Следствием этого стало возникновение «окна возможностей» в плане синтеза советской символики и политической традиции иных периодов российской истории (от имперской до «новой России» 1990-2000-х гг.). Однако потенциал сочетания советской и «несоветской» символических традиций полноценно так и не использован государством. Более того, многочисленные «символические» противоречия и конфликты, имевшие место в российском обществе, интенсифицированы за счет реализации весьма непоследовательной по своему содержанию государственной политики памяти [8].

Упомянутые противоречия объясняются сбоями в работе каналов обратной связи между основной массой населения и политической элитой, а также своеобразной «эмоциональной искренностью» представителей истеблишмента. Последние зачастую демонстрируют нежелание считаться с моделью восприятия прошлого, присущей большинству россиян. Наглядным проявлением этого являются неудачные попытки ревизии истории первой половины XX в., провоцирующие преимущественно негативную реакцию со стороны основной массы населения. Как результат, сокращается потенциал управления общественным мнением, естественным образом заложенный в символической политике государства [1].

Во-вторых, особенностью символической основы национально-государственной идентичности россиян является акцент на образе коллективного прошлого. С одной стороны, он служит источником для выработки ингруппового фаворитизма за счет отсылок к достижениям предшествующих эпох, с другой - позволяет усилить консолидацию общества за счет сопереживания в рамках мемориализации общей утраты. И в том, и в другом случае первоисточником для создания символического ряда служат события Великой Отечественной войны. За счет сравнительной исторической близости они позволяют придать образам персональную значимость, в том числе через эмпатические связи с родственниками - современниками Великой Отечественной войны либо первых послевоенных лет [15].

Концентрация внимания на исторической повестке не сопровождается значимым ресурсным наполнением соответствующих гуманитарных дисциплин. В реализации политики памяти в рамках государственно-частного партнерства участвуют преимущественно относящиеся к кино- и телеиндустрии коммерческие структуры, не привлекающие профессиональных консультантов в области истории, политической психологии, символической или мемориальной политики. Следствием этого становится ощутимое снижение качества производимого контента (ярким примером этого может служить кинокартина «Утомленные солнцем-2») [19]. В то же время следует отметить успех ряда частных проектов, создатели которых активно используют разработки ученых-гуманитериев (эталоном в данном отношении выступает игровой онлайн-проект «Мир танков»). Таким образом, бизнес, в отличие от государства и аффилированных с ним коммерческих структур, более активно использует прикладной потенциал гуманитарного знания [9].

В-третьих, можно констатировать отсутствие полноценного образа будущего в рамках современного содержания российской национально-государственной идентичности. Он не сформулирован в виде некого «мегапроекта», доктрины либо образа, связанного с преодолением стратегических проблем российского социума. В лучшем случае будущее позиционируется в форме экстраполяции: воспроизведения текущей действительности, однако с более высокими показателями социально-экономического развития. Более того, в рамках публичного политического дискурса присутствует отрицание наличия у России будущего. Причем такого рода нарратив продуцируют представители не только радикальной оппозиции, но и действующей власти. В качестве наиболее известного примера такого рода заявлений можно вспомнить высказывание В. В. Володина: «Нет Путина - нет России» [11].

Отсутствие образа будущего способствует формированию и укреплению политических рисков. Россияне, занимающие в рамках сложившейся социально-политической модели позиции аутсайдеров или в целом не довольные существующей системой, рассматривают «вечную стабильность» как гарантию отсутствия перемен к лучшему хотя бы в отдаленной перспективе. Отсутствие такого рода надежд служит значимым стресс-фактором, подпитывая оппозиционные настроения, в том числе радикального характера [12].

Внимания заслуживает и отсутствие четкости в восприятии «значимых других». Как условные геополитические «враги», так и «друзья» не воспринимаются однозначно основной массой населения. Исключением в данном случае является «крымский консенсус»: период 2014-2015 гг., для которого являлся характерным высокий уровень политизации сознания широких слоев населения на фоне конфронтации с «коллективным Западом» и активной фазы вооруженного конфликта на Украине [11; 12].

Связанная с одним актором символика может воплощать несколько его «ипостасей», обладающих и позитивной, и негативной коннотацией. Например, США и ряд государств Евросоюза, с одной стороны, воспринимаются как «враги». С другой стороны, эти же акторы воспринимаются частью российского общества как своеобразный «эталон» социально-экономического развития.

Китай рассматривается большинством россиян как своеобразный «союзник» России в рамках противостояния с Западом. Однако в то же время экономическая экспансия компаний из КНР в восточных регионах России вызывает серьезные опасения. Помимо того, неявный внутренний дискомфорт в российском обществе вызывает смена характера взаимоотношений Москвы и Пекина. Рост экономики КНР давно уже позволил властям Китая отказаться от статуса младшего партнера в рамках двухстороннего диалога. И это существенно подпитывает фантомные страхи россиян относительно превращения РФ в «сырьевой придаток» КНР [12].

Также размыто восприятие традиционных союзников России на постсоветском пространстве, таких как Беларусь и Казахстан. Традиционная установка на их восприятие в качестве «братских народов» подвергается эрозии в свете участившихся экономических конфликтов и усиления националистических, русофобских элементов в их «политике идентичности» [Там же].

Наконец, роль значимого фактора, определяющего специфику национально-государственной идентичности россиян, играет диспропорция приоритетов в рамках многоуровневой системы социокультурных идентичностей в современной России, подпитываемая распространением бытовой ксенофобии. Как следствие, представители конкретных народов РФ начинают восприниматься как более «чужие», нежели внешние «враги», в достаточно широких слоях населения [18].

Ситуацию усугубляет и формирование мемориальных нарративов регионального уровня, которые содержат в себе негативное позиционирование присоединения той или иной территории к России.

Характерный пример: если в официальном историческом дискурсе России А. П. Ермолов является в первую очередь героем войны 1812 г. и человеком, внесшим существенный вклад в присоединение Кавказа к России, то в традиции многих этносов данного региона он позиционируется как завоеватель. Аналогичным образом в Татарстане неоднозначно трактуется процесс присоединения Казанского ханства к России [7].

Как результат происходит своеобразная «война символов», сформированных на разных уровнях идентичности, что создает благоприятные условия для инициации полноценных политических конфликтов, в особенности - в случае ухудшения социально-экономической конъюнктуры.

Заключение

В целом, следует сделать вывод, что для символических оснований национально-государственной идентичности россиян характерны лакунарность, диспропорция репрезентации хронологических образов, конфликт различных «символов прошлого» и отсутствие четкого восприятия «значимых других» в рамках системы координат «друг-враг», наличие существенных противоречий между символами, сформированными на разных уровнях идентичности (прежде всего, речь идет о конфликте общероссийской национально-государственной и ряда этнорегиональных идентичностей). Такие тенденции указывают на высокий уровень дисфункциональности современной модели формирования общероссийской национально-государственной идентичности и необходимость ее корректировки.

Причинами возникновения обозначенных проблем являются отсутствие стратегического подхода к выработке и реализации политики идентичности, ее конъюнктурный характер и игнорирование таких факторов, как влияние внешней «мягкой силы» и интенсивное развитее социальных медиа в пространстве Рунета. Государственная политика идентичности зачастую выстраивается без учета того, что на процесс самоидентификации граждан оказывают воздействие и иные акторы - как внутрироссийские, так и зарубежные. Реакция на фиксируемые риски носит неадекватный характер. Меры противодействия угрозам во многом сводятся к выполнению формальных процедур и ориентированы скорее на выполнение определенных отчетных показателей.

Возможно предположить, что наличие обозначенных проблем может быть связано как с нехваткой необходимых ресурсов и приемлемых технологических алгоритмов, так и с недооценкой значимости и сложности задач, решаемых в рамках политики идентичности.