Рецепция и транслитерация понятий и терминов византийского права: когнитивные аспекты систематизации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Институт всеобщей истории РАН

Рецепция и транслитерация понятий и терминов византийского права: когнитивные аспекты систематизации

Юрий Яковлевич Вин

Аннотация

Современная гуманитарная наука рассматривает рецепцию как освоение чужестранной правовой и юридической культуры. Рецепция права, будучи составной частью социальной культуры, касается собственно византийского права и его славянских правопреемников.

Раздел «Методы и подходы к изучению понятийно-терминологической рецепции: теоретические аспекты» содержит обоснование анализа рецепции аутентичных понятий и терминов памятников права. Во главу угла поставлены когнитивные аспекты понятийно-терминологической рецепции в свете ее неотъемлемой связи с историей права и подъемом правовой культуры. Заимствование понятий и терминов в византийском праве объявляется особой научной проблемой.

Раздел «Понятийно-терминологическая рецепция в византийском праве: научные основания» опирается на представления о коренном преобразовании системы средневекового византийского права. Ее идейная суть зиждилась на каноническом праве и правилах, отображавших основы вероисповедания и моральные устои христианства и стоящие за ними правоотношения. Одновременно получают оценку последствия перехода в послеюстиниановский период византийской истории от «римского» права, записанного на латинском языке, к раннесредневековым формам греческих компиляций. На указанных основаниях заимствование в византийском праве из римского права понятий и терминов вполне оправданно считать рецепцией в полном смысле этого слова.

Раздел «Анализ понятийно-терминологической рецепции в византийском праве» отсылает к конкретным примерам заимствования лексики римского права в средневековом византийском праве. Здесь раскрываются основные принципы систематизации реципированных понятий и терминов. Предметом внимания должны стать их частеречный состав и морфологические особенности, как отдельные понятия и термины, так и образованные ими словосочетания и синтагмы.

Раздел «Результаты и Заключение» декларирует необходимость выявления полного круга заимствованных понятий и терминов, их идентификации и систематизации с помощью обращения к современным информационным технологиям. Технологическими ресурсами для выполнения поставленной задачи предназначены стать Экспертная система «Византийское право и акты» и разрабатываемый на ее основе электронный тезаурус.

Ключевые слова: Византия, византийское право, рецепция, понятия, термины, экспертная система, тезаурус.

THE RECEPTION AND TRANSLITERATION OF CONCEPTS AND TERMS OF BYZANTINE LAW: COGNITIVE ASPECTS OF SYSTEMATIZATION¹

Yury Ya. Vin

Institute of World History, RAS, Moscow, Russian Federation

Abstract

Introduction. The contemporary Humanities consider the reception as perception of foreign law and juridical culture. The reception of law, having been a component part of social culture, is applied to Byzantine law and its Slavonian assignees.

The section The methods and approaches to study on reception of concepts and terms: theoretical aspects contains grounds of analysis of reception. It means the authentic notions and terms of law monuments. The cognitive aspects of conceptual and terminological reception are examined as something paramount in the light of integral connection with the history of law and the upgrowth of culture. The adoption of concepts and terms in Byzantine law is proclaimed as special academic problem.

The section The conceptual and terminological reception in Byzantine law: scientific grounds relies on an overview of fundamental transformation of the system of Mediaeval Byzantine law. Its ideological gist was based on the Canon law and rules, which represented the fundamentals of creed and moral principles of Christianity and legal relationships. The evaluation is simultaneously given to consequences of transition from Roman law, written in Latin, to Early Mediaeval forms of Greek compilations in post-Justinian period of Byzantine history. These grounds allow considering the adoption of Roman law concepts and terms in Byzantine law as their reception in full sense of this word quite justifiable.

The section The analysis of conceptual and terminological reception of Byzantine law refers to specific examples of adoption of Roman law vocabulary in Mediaeval Byzantine law. Here, the main principles of systematization of loan notions and terms are represented. The parts of speech and morphological composition of loan words, separate concepts and terms as well as word-combinations and syntagmas formed by them are to be a special object of attention.

The section The results and conclusion declares a necessity of revelation of full circle of loan notions and terms, their identification and systematization by contemporary information technologies. The Expert System `Byzantine Law and Acts' and the online Thesaurus developed now are to be technological resources, intended to fulfill this aim.

Key words: Byzantium, Byzantine Law, reception, concepts, terms, Expert System, Thesaurus.

Chacun de nous craint tellement d'avouer qu'il travaille avec des notions a demi obscures et dont il ignore le sens plein qu'il ne communique aux autres que ce qu'il croit avoir bien defini.

(Каждый из нас настолько боится признаться, что он работает с наполовину туманными понятиями, точный смысл которых ему не известен, что передает другим только то, что ему кажется четко определенным.)

S. Moscovici (С. Московичи)

Введение

Проблема рецепции - всеобъемлющая проблема современной гуманитарной науки. Рецепция охватывает разные отрасли научных знаний и культуры. Разумеется, приоритетное внимание отдано проблемам рецепции в сфере права, особенно истории права, где издавна закладываются основы научных теорий рецепции. Достаточно сослаться на суть рецепции как воплощения культурной интеграции народов вообще, и в частности права. Сама по себе рецепция, воспринимаемая в широком плане взаимного влияния правовых культур различных народов, является выражением присущих им интенций, обуславливаемых асинхронностью и многовариантностью исторического развития каждого из них [32, с. 105-106]. В этом ракурсе рецепция права, рассматриваемого как составная часть социальной культуры, - наиболее общий феномен. Он способствует видоизменениям национальной юридической системы реципиента [42, р. 27 etc., esp. p. 30]. Рецепция права, представляя собой, несомненно, фактор цивилизационного развития общества, является ассимиляцией чужеродных моделей права. В ней видят освоение чужестранной юридической культуры. В этом смысле слова рецепция права - результат удовлетворения конкретных потребностей развития страны- реципиента. Рецепция служит ускорению трансформации ее юридической системы и обогащению ее собственной юридической культуры [42, р. 68-69].

Именно поэтому сохраняют чрезвычайную актуальность взгляды на рецепцию и высказывания о ее сути известных ученых. Среди них, бесспорно, должен быть назван Ф.В. Тарановский, выдающийся теоретик и историк государства и права, знаток средневекового Русского государства и стран Балканского полуострова. По мнению историка, рецепция иноземного права происходит под влиянием совокупности объективных причин и не может быть произволом или следствием рутины профессиональных юристов ([36, с. 246], также см.: [36, с. 176-177 и далее]). Конечно, это касается не только собственно византийского права, но и его славянских правопреемников [10, с. 46-50]. Несомненно, усвоение ими византийского правового наследия протекало по мере вызревания объективных условий и надобности заимствования чужеродных норм. Их рецепция осуществлялась опосредованно и, во всяком случае, - непрямолинейно [38, с. 56 и далее].

Современные правоведы предлагают самые разнообразные интерпретации проблемы рецепции, помещая в центре своего внимания заимствования в сфере права. В этом плане особой важностью обладает не просто отнесение правовой системы к сложным системам государственного устройства, а признание того, что развитие правовой системы необходимо требует ее взаимодействия с другими социальными системами, как и взаимодействия с правовыми системами других государств. Именно заимствования извне специалисты по праву считают рецепцией. При этом подчеркивается, что заимствования предполагают их адаптацию к заимствующей их правовой системе. Саму по себе правовую рецепцию подразделяют на три ведущих направления. Во главу угла ставят рецепцию смыслов, когда заимствуется сущность явления, его характерные черты. Это позволяет сохранять специфический механизм регулирования. Наряду с тем выделяют рецепцию содержания. Она заключается в заимствовании содержания юридической деятельности. Наконец, в теоретическом осмыслении рецепции получает отображение также рецепция формы. Речь идет о заимствовании формы, наполняемой новым содержанием и смыслом (подробнее см.: [31, с. 43]). Таковы общие посылки к реализации цели настоящего исследования - теоретическое обоснование изучения рецепции понятий и терминов византийского права.

Методы и подходы к изучению понятийно-терминологической рецепции: теоретические аспекты

Каковы бы ни были основные направления рецепции, в ее предмете хотелось бы выделить именно те аспекты, которые имеют прямое или косвенное отношение к заимствованию понятий и терминов. Прежде всего подразумеваются аутентичные понятия и термины памятников права, отображающие основное содержание его положений. Собственно говоря, рецепция понятий и терминов не исключает ее причастности к каждому из вышеназванных направлений заимствований в сфере права. С указанных позиций обращение к когнитивным аспектам изучения понятий и терминов само по себе ведет настоящее исследование по пути выявления когнитивных ориентиров средневекового мышления. За этим, безусловно, стоит специфика средневековой когниции, то есть мышления и познания. Интерпретация когниции с широких позиций подразумевает усвоение информации человеческим сознанием. Связанные с этим процессы реализуются, если их рассматривать в языковом воплощении, как взаимодействие систем восприятия, представления и понимания заключенного в слове информации. Речь, таким образом, идет о познании и отображении в сознании человека прошлого окружающей действительности. В рецепциях византийских правовых памятников аккумулируются идейные основания и вехи эволюции всего средневекового права. В конечном счете, вопрос стоит не просто о формировании правовых понятий и юридической терминологии, а о широком понимании права как фактора культурного развития средневекового человека, которое обусловлено характеристиками процесса его мышления. Показательно, что эти сугубо когнитивные аспекты рецепции сохраняют свою силу издревле вплоть до сегодняшнего дня, когда происходит заимствование римского терминологического наследия в современном законодательстве. Здесь реципированные термины неизбежно наполняет новое содержание, тогда как их использование нацелено на сохранение юридической сущности правовых норм [23, с. 77]. Однако при их характеристике ни в коем случае нельзя забывать о культурном значении заимствованных понятий и терминов, точнее говоря, их восприятии как средства культурного влияния. Недаром границы использования понятия рецепции в современной науке очень часто расширяются до обозначения заимствований в сфере культуры. «Рецепция культуры» и тому подобные формулировки обозначения этого явления - один из наиболее распространенных стереотипов современной научной мысли, в том числе касающейся византийско-славянских исследований (например, см.: [35, с. 166-168; 33, с. 9-19; 56, р. 214-261; 57, р. 214-261]). Безусловно, такой научный подход отображает неотъемлемую связь рецепции с историей права и подъемом культуры (например, см.: [29, с. 157 и далее; 28, с. 206 и далее; 27, с. 187 и далее; 26, с. 229 и далее; 25, с. 229 и далее; 24, с. 232 и далее]).

Сказанное касается культуры общества в целом, в особенности такого общества, как византийское. В этом смысле показательна устремленность современного американского ученого Э. Калделлиса, с которой он обратился к проблеме заимствования греческого наследия в византийской культуре. Ученый вводит в название своего труда, посвященного проблеме эллинизма в Византии, понятие «рецепция классической традиции» (the Reception of the Classic Tradition) (см.: [53]). Однако во Введении к книге специалист проясняет отнюдь не содержание понятия «рецепция». Оно на самом деле остается на периферии концепции ученого, а в центре его внимания оказываются формулировки с использованием приводимого понятия, которое введено в названии труда. Во-первых, его автор ставит логическое ударение на роли, сыгранной «рецепцией классической традиции» в процессе «трансформаций византийской идентичности». В ее характеристике Э. Калделлис отступает от восприятия Византии в качестве универсалистской, христианской многоэтнич- ной империи, что общепринято в научном сообществе. Греческий интеллектуал настаивает на том, что речь должна идти о национальном, в современном смысле слова, государстве «ромеев», имея в виду под ними греческое обозначение римлян [53, р. 4-5]. Во-вторых, патриот уточняет, что введение в название его труда понятия «рецепции классической традиции» предполагает изучение этого явления как фактора трансформации «греческой идентичности» (Hellenic identity) [53, р. 67]. Оставляя в стороне своеобразие изложенной концепции, нужно признать то, что в ее свете самое понятие «рецепции», как показывает содержание труда, соотнесено с переменами в области прежде всего культуры, а не права. О последнем ученый, правда, упоминает неоднократно. Преимущественно Э. Кал- деллис затрагивает проблемы права в широком его понимании как фактора культурного развития Византии ([53, р. 48-49, 51, 52, 59, 66, 69 etc., 77-78, 102, 104, 189]; также ср.: [53, р. 64]). И в этом смысле право сопоставлено с развитием греческого языка. Это позволяет в Заключении труда его автору утверждать, что римская правовая традиция - это всего лишь некая ограниченная «траектория» в национальной культуре, то есть «эллинизме». Он стал неким транснациональным идеалом, который «укоренился» (to be rooted) в греческом языке благодаря «не прекращающемуся» его «существованию» [53, р. 390].

Рассказывая о концепции Э. Калделлиса, в конце концов, нельзя забывать о том, что римская правовая традиция сама по себе испытывала неоспоримое влияние эллинизма. Наиболее ярким примером тому является рецепция системой римского частного права первых столетий новой эры родосского морского права в форме «Родосского морского закона» («Lex Rhodia Navalis»). Свидетельством служат и «Дигесты» Юстиниана, и «Василики» (D.XIV.2 - B.A.LIII.3. Также см.: B.A.LIII.3.Add. «ТА КЕФАЛАІА TOY NOMOY TON POAIQN» etc.) (подробнее см.: [18, особ. с. 106-151; 19; 7, с. 492; 34, с. 74 и далее]; также см.: [41]). Одновременно надо отметить тот факт, что Э. Калделлис поднимает проблему соотношения латинского и греческого языка в средневековом византийском обществе, его культуре, в сфере просвещения и государственного управления, и иных областях каждодневной жизни преемников римского наследия, включая право (подробнее см.: [53, р. 64 etc.]). Касаясь мысли Э. Калделлиса относительно роли греческого языка, остается только подчеркнуть - исходным пунктом суждений ученого стали его наблюдения по поводу того, что латинские термины римского права далеко не всегда могут быть переведены на греческий язык надлежащим образом. В этой связи, ссылаясь на термины греческого происхождения, Э. Кал- деллис приводит, в частности, пример понятия «auctoritas» (см: [53, р. 64]; о греческом эквиваленте понятия «auctoritas» подробнее см.: [9, с. 36-41; 15, с. 58-60]).

Здесь надо сказать о том, что «рецепция» понятий и терминов в византийском праве является особой научной проблемой. Само понятие «рецепция» разъясняется как восстановление действия - отбор, заимствование, переработка и усвоение того нормативного и идейно-теоретического содержания римского права, которое применимо для регулирования общественных отношений на «более высокой ступени» развития (см.: [29, с. 157; 28, с. 206; 27, с. 187; 26, с. 229; 25, с. 229 и далее; 24, с. 232]). На первый взгляд, может показаться, что понятие «рецепция» в отношении к артефактам средневековой византийской культуры неправомерно, поскольку речь идет об одной и той же «ступени общественного развития» и культуре! Наверное, с формальноюридической точки зрения дело обстоит именно так. К тому же, по мнению Н.Р. Филатова, современного специалиста в области рецепции права, она, как и сопряженные с правом проявления «преемственности», «аккультурации» и иные подобного рода феномены, раскрывает содержание стоящих за ней в сфере правовой культуры понятий благодаря взаимодействию и взаимовлиянию различных культур и правовых систем. Однако в этом смысле правовая рецепция предполагает заимствование прошлого правового опыта, равно как и элементов современных правовых систем, которые опосредует их «правопреемственность» (подробнее см.: [39, с. 11 и далее, особ. с. 12]). Иначе говоря, рецепцией права оправданно называть не только любое заимствование, как подчеркивает Н.Р. Филатов, из одной правовой системы в другую, но и преемственность правовых институтов, юридической техники и правоприменения. В конечном счете, обоснованно считать правовой рецепцией и заимствование идей, и общих взглядов, касающихся правопорядка [39, с. 14-15]. Безусловно, такое понимание рецепции вполне оправданно проецируется на византийскую правовую культуру.

Понятийно-терминологическая рецепция в византийском праве: научные основания

Действительно, на пути Византии от поздней Античности к Средневековью происходит, если воспользоваться выражением Э. Калделлиса, кардинальная «трансформация» самых разных аспектов развития византийского общества и культуры, восприявших всей своей природой идейные основания христианства. И это в первую очередь надлежит относить к византийскому праву. Оно испытало глубочайшие системные перемены, вызванные к жизни становлением христианства в качестве господствующей религии. Переход к новым устоям жизни сопровождала огромная по своим масштабам и принципиальная по своему существу переработка силами блестящей плеяды византийских юристов и комментаторов обширного позднеантичного наследия. Первым этапом формирования византийского права стало создание законодательства Юстиниана. В дальнейшем оно сводилось в более или менее обширные компендиумы и законодательные своды, крупнейшим из которых стали «Василики» (подробнее см: [30, с. 134-254]). Равным образом происходило составление многочисленных схолий к такого рода памятникам права (подробнее, например, см.: [62, р. 279 etc.]).

Оценивая общее развитие византийского права, нужно исходить из того, что структура вновь созданных средневековых его памятников в сравнении с Юстиниановым законодательством претерпела решительные изменения, носившие системный характер. Наряду с тем уже во времена Юстиниана начинается интеграция императорского законодательства с церковными канонами (см.: [6, с. 10 и далее, особ. с. 14 и далее; 5, с. 388-389 и далее]; также см.: [4, с. 37-47]). Иначе говоря, на пути становления средневекового византийского права последовали не просто несомненные его видоизменения, а произошла, вновь прибегая к выражению Э. Калделлиса, «трансформация» всей правовой системы. Принципы ее построения в корне изменяются благодаря господству христианского мировоззрения и очевидному подъему канонического права (см.: [30, с. 72-84]). В правовой культуре средневековых византийцев укрепляются начала христианского вероучения. Они шаг за шагом проникают и прямо или косвенно представлены практически во всех наиболее значимых памятниках средневекового византийского права. Поэтому упреждая вопрос об их «юридизме», следует признать, что в средневековой Византии фактически складывается обновленная и осененная идеями христианства и идеологии господствующих кругов общества правовая система. Ее идейная суть, как показывают энциклопедически отточенные материалы одной из последних посвященных тому коллективной монографий зарубежных специалистов, зиждилась на каноническом праве (подробнее см.: [52]). К сожалению, их труд лишен какого-либо обобщения. Тем не менее ясно, что влияние канонического права оказывалось ощутимо в византийском имперском законодательстве и правовой мысли на протяжении всей истории Византии [52, р. 125132, 150-163, 174-176].

Говоря иными словами, в недрах средневекового социума родилась новая по своей идейной сути, запечатленной в каноническом праве, система права, где приоритет, бесспорно, принадлежал правилам, отображавшим основы вероисповедания и моральные устои христианства и стоящие за ними правоотношения (см.: [54, р. 24-114]). Нет сомнения в том, что в глазах средневекового византийца позднеантичное наследие служило лишь для придания почерпнутым в нем правовым нормам «юридической» силы, претворенной в новой правовой системе. Она, будучи подкреплена авторитетом юристов прошлого, выстраивалась как принятые и признанные в средневековой юриспруденции правовые нормы древности (см.: [59, р. 115-169; 58, р. 170214]). Благодаря лишь этому при цивилизационном подходе византийское право повсеместно отождествляется с римским наследием как «римское» или «греко-римское», то есть «византийское» право [42, р. 42 etc.]. И самое удивительное, этому принципу, который зиждется на рассмотрении средневекового византийского права в качестве системы «римско- византийского» права, многие ученые, если не большинство из них, следуют даже в тех случаях, когда на первый план выходит признание ведущей идеологической роли канонического права как основополагающей формы средневекового права (например, см.: [42, р. 56 etc.]). Возникает вопрос: насколько оправданно отождествлять византийское право с римским?

Отвечая на заданный вопрос, нужно сказать, что эта проблема является предметом непрекращающейся дискуссии (подробнее см.: [3, с. 173-178, особ. с. 173-174]). В первую очередь нельзя умолчать о тех, кто, рассматривая поставленную проблему исключительно под углом «римского» права, откровенно ее извращает, когда основополагающие памятники византийской правовой мысли, такие как «Эклога», «Прохирон» и даже «Васи- лики», объявляются «сборниками упрощенного римского права» (см.: [29, с. 163; 28, с. 214; 27, с. 192; 26, с. 236; 25, с. 236; 24, с. 237]). В противоположность тому ведущие ученые, Я.Н. Щапов и его последователи, оценивая роль рецепции византийских правовых установлений и норм, как правило, исходят из посылки признания «византийского права» даже тогда, когда речь идет о церковном праве (например, см.: [40, с. 9-10 и далее, 235 и далее, 239 и далее]; ср.: [2, с. 305-306.]). Правда, рассказывая о рецепции римского права в России и у южных славян, Е.В. Белякова выказывает убеждение в том, что Византия выступала «носительницей культуры римского права и христианства на пограничье Европы и Азии» (см.: [5, с. 386]). Согласно мнению специалистки, Византия, рассматривая себя как продолжение Римской империи, «сохраняла римское право» (см.: [1, с. 218-219]). Оно, по словам Е.В. Беляковой, сохраняло свое значение, а христианизация права, как утверждает историк, носила декларативный характер (см.: [2, с. 303-304]). Недаром Е.В. Белякова, затрагивая проблемы изучения «Мерила Праведного», отмечает, что в нем явно наметились первые в средневековом Русском государстве признаки систематизации собранных там заимствований с целью создания свода юридических памятников (см.: [3, с. 175176; 4, с. 50-52]). Вопреки тому хотелось бы солидаризироваться с мнением К.В. Вершинина относительно характера преобразования византийского права. Освещая роль его рецепции в средневековом Русском государстве с современных научных позиций исследователя древнерусской письменности, свою концепцию ученый выразил также в связи с оценкой исторического значения «Мерила Праведного». К.В. Вершинин, будучи хорошо осведомлен о составе названного памятника, опирается на его содержание и совершенно ясно показывает, что обращение к церковным канонам и Священному Писанию кардинально видоизменяло суть византийского права на его стезе к Средневековью ([8, с. 113 и далее], там же см. основную литературу).

Раскрывая природу наблюдаемых историками права его преобразований в средневековой Византии, нельзя также пренебречь последствиями перехода в послеюстинианов- ский период византийской истории от «римского» права, записанного на латинском языке, к раннесредневековым формам греческих компиляций. Разумеется, их ряд явно не ограничивается только «Василиками» и может быть заметно расширен, как это делает Сп.Н. Троянос, описывая сложившуюся ситуацию в сфере средневекового византийского права во времена его бесповоротного перехода на греческий язык. Тогда еще сохранялись признаки использования латинского языка в юридической практике. Однако знание латыни византийскими правоведами и судьями XXI вв. приходится подтверждать весьма изощренными изысканиями. Они сами по себе свидетельствуют более всего, пожалуй, о высокой степени учености средневековых знатоков юриспруденции (см.: [65, ст. 168-176]).

Бесспорно, в Средние века многие правовые нормы древности претерпели очевидные коррективы. Несмотря на все многочисленные изменения и вносимые исправления и поновления, значительная часть воспринятых из римского права правоустановлений хранила авторитет их прежней юридической компетенции. В условиях бесповоротного преобразования византийского права и его перехода на греческий язык «юридизм» средневековой системы права в значительной степени опирался на заимствованные у позднеантичных юристов правовые понятия и термины, иногда просто техническую терминологию, которая составляла остов многих правовых положений. Средневековые византийские правоведы осваивали их богатство посредством воспроизведения и толкования значения понятийно-терминологических заимствований. Принимая во внимание всю глубину системных преобразований византийского права, с одной стороны, с другой - его коренных перемен, дававших о себе знать с переходом на греческий язык, и главное - обусловленной религиозными установками обновленной идейной значимости, как заимствованные из римского права положения, так и понятия и термины вполне оправданно считать рецепцией в полном смысле этого слова!

Независимо от того, разделял ли приведенную выше точку зрения или нет Н. ван дер Валь, природа понятийно-терминологических заимствований византийского права стало предметом специального исследования нидерландского правоведа еще несколько десятилетий тому назад (см.: [63]). Названный историк права был отлично знаком с содержанием и рукописной традицией так называемых «Парафраз Институций» Феофила Анте- цессора и целого ряда других памятников византийского права, включая Схолии к «Васи- ликам» - сформировавшийся на протяжении многих столетий вплоть до XIII в. обширный комплекс комментариев. Он, в конце концов, превратился в бездонный кладезь понятийно-терминологических рецепций византийского права [43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51]. Благодаря комплексному подходу нидерландский ученый последовательно воссоздал общую картину работы средневековых византийских юристов по освоению позднеантичного правового наследия (подробнее см.: [63, S. 30-33 u. a.]).

Особое внимание Н. ван дер Валь обращает на формы записи понятийно-терминологических заимствований в византийских памятниках права. Он использует свои наблюдения над рецепцией понятий и терминов византийского права для их частеречной, отчасти морфологической и концептуальной систематизации, охватывая в том числе специальную терминологию. Пытливый исследователь отмечает прежде всего прямые заимствования латинских понятий и терминов. Наравне с ними в поле зрения историка права попадают их греческие транслитерации, которые носят название «экзеллинизмы» (єЈ,єХХпУіор.оі.) (подробнее см.: [63, S. 38 u. a., bes. S. 50 u. a.]). В их широком распространении греческий коллега нидерландского ученого Сп.Н. Троянос усматривает влияние «Василик» (см.: [65, о. 174]). Н. ван дер Валь же подтверждает, что нередко в памятниках раннесредневекового византийского права латинские понятийно-терминологические заимствования бывали записаны в форме прямых транслитераций, полных или частичных, когда актуальные для юридической науки латинские понятия и термины переданы в греческой транскрипции (см.: [62, р. 280 etc.]). При довольно узком юридическом профиле такого рода транслитераций их разнообразие ощутимо возрастало, как доказывают материалы Экспертной системы «Византийское право и акты», благодаря большому числу вариантов транскрипции отдельных понятий и терминов (подробнее см.: [13, с. 4566, особ. с. 49-50; 12, с. 130-139, особ. с. 131132; 60, р. 595-615, esp. р. 598-599]). Как бы то ни было, эта яркая особенность византийской юридической терминологии служит наглядным выражением переходного характера раннесредневековой юриспруденции, который растянулся вплоть до XIII века.

В своих исследованиях византийских памятников права той эпохи Н. ван дер Валь в ряду форм записи разнообразных рецепций отмечает также передачу латинских понятий и терминов посредством их греческих эквивалентов, что тщательно характеризует на ряде примеров «технической», по словам названного ученого, терминологии (см.: [64, р. 127-141, esp. р. 127-128], также см.: [55, р. XXIII-XXVI]). При этом правовед выказывает себя удивительно тонким исследователем, в поле зрения которого попали изменения семантики рассматриваемых понятий и терминов в процессе замещения их латинских прототипов греческими эквивалентами. Этому явлению уделено самое пристальное внимание ученого, ему удается показать многозначность таких заимствований. Однако выявляя изменения значений каждой терминологической рецепции, в поисках причин их семантических отклонений Н. ван дер Валь остается историком византийского права. Будучи блестящим знатоком каждого из памятников права, он способен подчеркнуть семантические нюансы любого терминологического заимствования, но ограничивается чуть ли не формальным объяснением мотивов самой рецепции понятий и терминов. По убеждению замечательного специалиста, вся мотивация средневековых юристов в их предпочтении использовать в своих трудах латинские прототипы или их греческие транслитерации сводится к проблеме профессионального двуязычия средневековых корифеев права (см.: [64, р. 128 etc.]). На самом деле - это предпосылка для их выбора использовать ту или иную известную форму записи понятий или терминов!

В этой связи приходится с большим сожалением констатировать, что Н. ван дер Валю остаются неизвестны принципы изучения его российскими коллегами аналогичных описанным нидерландским ученым явлений, которые в отечественной науке получили наименование «грецизмов» и «кальки». Их распространение обусловил, как это обозначил Б.А. Успенский, «буквализм» церковнославянских переводов (подробнее см.: [37, с. 56 и далее, особ. с. 58-62, 73-74, с. 304 и далее, 345 и далее, 462 и далее, особ. с. 467 и далее]; также см.: [21, с. 202, 216-217; 22, с. 118 и далее, 125 и далее, 278-279, 295]). К ряду названных заимствований относятся «лексические грецизмы» - непосредственное использование лексики греческих прототипов. Оно мотивировано стремлением наиболее точно передать значение заимствованного понятия в зависимости от того, идет ли речь о переведенном произведении или нет. Именно тогда возникает необходимость применить оригинальное заимствование с его транскрипцией кириллическими буквами (подробнее см.: [20, с. 117-136, особ. с. 117-118 и далее]). В большинстве же случаев средневековые переводчики стремились подыскать в церковнославянском языке буквальные аналогии греческим понятиям и терминам, то есть калькировали их с помощью обладавших адекватными значениями церковнославянских понятий. А иногда эти «семантические кальки» составляли обороты речи, которые нередко были представлены производными и сложносоставными словами, образованными по типу греческой конструкции (см.: [17, с. 101-102; 16, с. 19-20, 128, 131-132]).

Анализ понятийно-терминологической рецепции в византийском праве

рецепция византийское право

Уясняя описанные подробности средневековой «технологии» в сфере права, если позволительно так говорить, надо признать, что они отнюдь не препятствовали, напротив, были направлены на восполнение позднеантичной правовой традиции, воспроизведение ее системных черт, в том числе напрямую касающихся понятийно-терминологического аппарата средневекового права. Выдвинув на передний план задачи теоретического характера, обусловленные методологией когнитивного подхода к рассмотрению проблематики рецепции византийского права, автор этих строк не может не следовать по пути Н. ван дер Валя. От его внимания в тексте «Парафраз Институций» Феофила Антецессора не укрылись «латинизмы», то есть воспроизведение латинских понятий и терминов. Особенностью многих из них оказываются адаптированные к латинской или смешанной транскрипции морфологические формы заведомо греческого происхождения (ср.: [55, p. XXIII etc.], также см.: [63, S. 42 u. a.]). Их спектр, надо признать, достаточно широк, хотя в первую очередь это касается латинских понятий и терминов, представленных преимущественно, как сказано, «грецизированными» отглагольными формами и их производными. Их образчиками служат такие примеры, как abstinateuein, abstinateusantos, adempteuso, adempteuomenon, aditeuein, aditeusai, aditeuein, aditeueto, aditeuon, aditeuontos, aditeusantes, aditeusantos, aditeusasin, aditeuOeisa, aditeususin, Zditeusan, adiudicateuein, adiudicateuOp, adiudicateuOen, adsignateuein, adsignateusai, adsignateuse, adsignateuOp, comfirmateuei, ecomfirmateusen, committeuetai, compensateusas, continuateuetai, curatoreuontai, defendeuein, defendeusai, defendeuesOai, defendeuonta, deportateuOenti, designateuesOai, emancipateusantos, emancipateuOeis, emancipateuOentes, excusateuein, excusateuetai, excusateuOpsetai, excusateuontai, exheredateuein, exheredateuesOai, exheredateuontai, exheredateusa, exheredateuOeis, exheredateuesOosan, geriteuein, legateusas, enouateuen, enouateuse, pacteusas, petiteuein, petiteuo, petiteuei, petiteusei, petiteuon, petiteuonti, petitionon, petiteuonton, praeteriteuOeis, praeteriteuOentes, praeteriteuOeisin, praeteriteuOosin, repudiateusai, praeteriteusosi, repudiateus p, repudiateusas, repudiateuon, erepudiateusen, erepudiateusa, erepudiateuon, traditeusp, traditeusai, traditeuonta, translateuein, translateuomenon, usucapiteuein, usucapiteusei, usucapiteueto, usucapiteusen, usucapiteusas, usucapiteusa, usucapiteusai, usucapiteusasi, usucapiteuesOai, usucapiteuOeis, usucapiteuOen, usucapiteuomenon, usucapiteuomenu, usucapiteukenai и так далее.

Приводимый ряд примеров доказывает, что было бы ошибкой останавливаться на представленных здесь достижениях именитого ученого в деле систематизации реципированных понятий и терминов римского права в средневековом византийском праве. На настоящем этапе их изучения настоятельной делается потребность машинного анализа понятийно-терминологического аппарата памятников византийского права с использованием компьютера в целях охватить наиболее емкий массив их данных, касающихся номенклатуры византийских понятий и терминов. Допустим, Н. ван дер Валь среди прочих обратил внимание на такие понятийно-терминологические заимствования, как fideicommisson и fideicommissarios (см.: [55, p. XXV]). Однако надо отдавать себе ясный отчет в том, что только непосредственных транслитераций первого термина в его различных формах и вариантах, скажем, в Схолиях к «Василикам», насчитывается порядка 210 вхождений в текст, а второго - около 110 единиц. Поэтому важно не просто выявление отдельных вызывающих исследовательский интерес примеров, а соблюдение общих принципов информационного подхода к их изучению.

Высоко оценивая вклад Н. ван дер Валя и его коллег в изучение принципов рецепции понятий и терминов права, нельзя не подчеркнуть значения описанных явлений для изучения понятийно-терминологической системы византийского права. Прежде всего, достаточно вспомнить о том, что используемые в «Парафразах Институций» Феофила Антецессо- ра латинские понятия и термины зачастую сопровождают пояснения. В их числе выделяются не только определения понятия «закона», приравнивающие его латинское обозначение («lex») к греческим номинациям как общего названия письменных установлений: «'Еуурафод 5 є vo род eoiiv olov p Lex, та plebiscita, senatus consulta, 5іатадєід РаоїХікаї, ap%ovTOv }5ікта, t§v оофол' Рпокрюєїд» и другие их варианты (Theoph. Paraphr. I.2.3, 4, 5, 6; ср.: IJ.I.2.3). Равным образом объясняются и другие понятия, скажем, концепт «собственник»: «Е'і 5є тід Ррфотєрад єо%є тад 5є- опотєіад, єХєуєто pleno iure dominus, тоитєотг тєХєіф 5ікаіф 5єопдтрд...» (Theoph. Paraphr. I.5.3; ср.: CJ.IV49.11).

Рассказывая об общих принципах анализа подобных примеров, первым надлежит считать отделение собственно рецепции и семантического калькирования, хотя без внимания к последнему анализ собственно рецепции понятий и терминов византийского права, если и допустим, то в большинстве случаев малоэффективен. Это подтверждают не только простейшие примеры калькирования глагольных форм, скажем, adsignateusai }тоі проокирйоаг (Theoph. Paraphr. III.8 pr.), которые предполагают утверждение или подписание юридических документов. Пожалуй, более убедительным примером послужит описание юридической процедуры отклонения искового заявления, предусматривающей обращение с просьбой о «репарации», то есть «возражения», букв. «восстановления» (reparatio). В Схолиях к «Васи- ликам» это процессуальное действие поясняется следующим образом: «р апарат ю\'а }тоі dvaveooiv», а далее уточняется: «Р'акаг'юту» (B.B.VII.1.8.P.3; ср.: NJ.82.C.6). Другими словами говоря, здесь представлена рецепция латинского термина в форме его греческой транскрипции, а затем предложены две греческие кальки, раскрывающие значение заимствования.

Конечно, с таким калькированием вполне оправданно сопоставить прямое соотнесение латинской и греческой лексики, в частности, объяснение Феофила «plico сот! то пХеко, replico то а\'аллско.) ка! dvaXuo» (Theoph. Paraphr. IV.14 pr.).

Вышеуказанному принципу воспоследует различение прямых заимствований латинских понятий и собственно греческих транслитераций. В этой связи прежде всего надо было подробно говорить о воспроизведении в греческой транскрипции обозначений должностного статуса и званий, к примеру: «лріукіф» (princeps), «[ХХоботргог» (illustres), «пра ітор» или «праєтор» (praetor), «прокоир атор» (procurator), «коиратор» (curator), «5єфЄ'оор» (defensor), «quaestor», «когаїотор» (quaestor) и так далее. Большая часть подобных терминов историкам довольно хорошо известна, по крайней мере, в их оригинальных латинских вариантах, поэтому даже их греческие транслитерации сейчас не нуждаются в специальных комментариях.

В отличие от приведенных примеров, обширная юридическая терминология, требуя профессионального внимания специалистов, иногда становится не вполне ясна даже для них, в особенности, когда на первый план выходят, как было уже отмечено, разнообразные вариации ее греческих транслитераций. Образчиком могут служить различные варианты процессуальных обозначений в Схолиях к «Василикам» иска о ведении чужих дел без поручения (negotiorum gestio) - от прямых рецепций латинских обозначений до весьма искаженных форм греческих транслитераций, начиная с указаний на соответствующий раздел «Дигест» «De negotiorum gestorum» или «De negotiis gestis», «negotiorum gestorum» или «gestorum negotiorum», последовательно преобразованных в формы в «то negociorum gestorum», «negociorumgestorum», «negotiorum gestorum», «vagotiorum gestorum», «vєYOTlдpum уєот o роир», «тєуоотдіб роир gestorum», «Aєnegoтюgєот'qд», и завершая собственно греческими номинациями: «Ає 'єуотюусотід», <щєубтЈцд уеотгд», «тєуотдюроир уєотброир», «гіф' 'єутюуготі» или просто «'єуотюроир», «тєуотдюроир». А этот ряд также дополняют обозначения субъекта указанного процессуального действия « о уєуотгу є отшр», «уауотюуєотшрод», «о уєуот^оуєотшр» и так далее.

В рамках процесса изучения рецепции понятий и терминов требуется проведение, как можно видеть хотя бы на приведенных выше примерах грецизированных латинизмов, их частеречной систематизации. А для понятий и терминов, представленных производными и сложносоставными по своей структуре словами, настоятельной делается их морфологический и орфографический анализ. Следует особо выделить факты слитного написания слов в некоторых рецепциях, по сути, целостные фразы, которые включают различные понятия и термины. Это обнаруживает пример одной из сентенций Талелая: «auttemporisdele- ginecess ionisnullamhab etnecessitatemdomina » (B.B.XLVIII.20.35.Pc.2), или образец цитирования сочинения Папиана с элементами транслитерации: «callidoconmitebidericaccusagtionis- gatopunfe» (B.B.XXI.2.20.Pa.1), понимание которого доступно только специалистам.

Приведенные примеры убеждают в том, что объектом изучения должны стать не только отдельные понятия и термины, но и образованные ими словосочетания и синтагмы. В их ряду, к примеру, могут быть отмечены часто упоминаемые в «Парафразах Институций» Феофила ссылки на «законные права» («та legitima о (каш.»). А в Схолиях к «Васили- кам» подобным образчиком служат аллюзии на исполнение судебного решения типа «iudicatum solvi»: «Ц iudicata solvi» (B.B.VIII.2.1.P.1) - «ц 'юиЗікатоиц обХоиі», «Ц іоиоікатоу облош» и тому подобное. Ведь многие из них, будучи юридическими терминами, также претерпевают, выражаясь современным языком, форматирование, приводящее их к полной неузнаваемости. Так, среди заимствованных технических латинских терминов Н. ван дер Валь одним из первых упоминает обозначение выполнения юридических процедур «от чужого имени» (alieno nomine). К сожалению, его трансформации известный ученый описывает слишком кратко (подробнее см.: [63, S. 38 u. a., bes. S. 51; 55, p. XXIV]). На самом деле латинские варианты этой сугубо юридической ремарки в процессе их заимствования в Схолиях к «Василикам» дополняют разнообразные, в том числе их просторечные формы записи, где синтагма нередко редуцирована до одного слова: «alie nomine», «alienomine», «alionomine», «alienOmine», «alienomine». И то же самое приходится повторить и о греческих транслитерациях этого юридического термина: «а Хієуоуоціує», «aXiavoprva», «aXiavavoprva», «аХюуоріує».

Равным образом все сказанное повторяется и в отношению такого юридизма, как «ipso iure» (см.: [63, S. 39]). Он указывает на факт совершения процессуального действия «в силу самого права». Транскрипции обозначения этого терминологического выражения представлены несколькими основными формами записи, включая греческие транслитерации, редуцированные до одного слова: «ipso ioure», «ipsoi'ure», «ipsoi'ure», «ipsoiure», «ipsoi'ure», «ipsoisure», «ipooiure», «'Ipsoi'ure», «'Ipsoi'ure», «їуо юнра», « цююбра», «цююира», «цю'Гоира», а также «шооюира», «'лооюира», «'лобюира», « 'лоошра», « 'лоошга», « 'лоошга», « 'лоошга». Перечисленные заимствования и транскрипции, в свою очередь, надо подчеркнуть, нередко входят в состав более обширных фразеологических оборотов. Одним из них, наверное, судя по комментарию издателей Схолий к «Василикам», является выражение «ipsoiusapemoram» (B.B.XLV1.43.Pc.3).

К сказанному следует прибавить, что приведенный образчик правотворчества средневековых византийских схоластов отнюдь не единственный пример терминологических рецепций и транслитераций, о содержании которого приходится лишь догадываться. Некоторые из них остаются непонятыми даже для самих издателей Схолий к «Василикам». Это подтверждает, скажем, одна из схолий Стефана, где наряду с несколькими другими «украшениями» юридической риторики представлено выражение «cuanSiciosuam» (B.B.XII.1.14.Ca.5). Оно, повторим, далеко не единственный образец подобного рода, который допустимо было бы здесь воспроизвести!

Наиболее актуальны, разумеется, аспекты семантики и смыслообразования рецепций византийских понятий и терминов с учетом хронологических вех их восприятия и изменения значений, которыми наделяли лексику исторического прошлого современники. Изучение используемых ими понятий и терминов византийского права в указанном ключе на современном этапе развития гуманитарных знаний, конечно же, оправдывается только посредством реализации методов когнитивных наук. Каждое из понятий само по себе требует уяснения как значения данного словоупотребления, так и общего смысла. Он заведомо предопределен контекстом, где встречается анализируемая рецепция, независимо от формы написания лексической единицы. В частности, исследователь вправе ожидать изменение семантики терминов «завещание» (testamentum) и «завещатель» (testator) (см.: [63, S. 38, 40, 42, 44, 46]). Однако установить подобные факты с достоверностью позволяет только контекстный анализ. В данном случае, когда речь идет о рецепции указанных терминов в Схолиях к «Василикам», автор этих строк ограничен задачей указать различные формы их транскрипции. Они раскрывают не только типичные заимствования и транслитерации термина «testamentum»: (ex) testamento, testameto, testamento, testamcvrou, тєотарс'то, rsorapcvrou, rsorapcvrm. Также выявляются транслитерации названий титулов и понятийно-терминологические синтагмы: Ає тєотар.є'тід, Ає тєотар evipg, тєатадіЛ'гі, гєато.цє\'гіфакг(о\'а (sic!), тєотацє'тіфактіш' (sic!). Аналогичным образом необходимость контекстного изучения терминологических рецепций с целью определения их значений и смысловых нюансов многообразных форм заимствований прослеживается также на примерах обозначения завещателя, восходящего к латинскому понятию «testator»: testatoris, testatoris, тєота тор, тєота тшр, тєота город, тєотатшрод, тєотаторі, тєотатшрі, тєотатора, тєотатшра, тєотаторш', тєотатшрш', и даже, возможно, случайной описки «тєотарород» (sic! см.: B.B.XXIII.1.45.Pa.2).

Заключение

Безусловно, число приведенных примеров может быть бесконечным. Среди понятийно-терминологических рецепций в средневековом византийском праве всегда могут быть найдены яркие образчики правотворчества византийских юристов. Обращаясь к их наследию, автор этих строк на данном этапе выдвигает задачу уяснения общих принципов изучения византийских понятий и терминов. Нет сомнения в том, что сами способы реципирования и транслитерации понятий и терминов византийского права, которые ранее охарактеризовал Н. ван дер Валь и его коллеги на материалах «Парафраз Институций» Феофила Антецессора и ряда других памятников византийского права, обладают не просто большим профессиональным значением. Бесспорна также огромная значимость такого рода рецепции в качестве культурного феномена. Однако для того, чтобы им воспользоваться надлежащим образом, опираясь на современный научный уровень изучения византийского права, вначале предстоит очертить полный круг заимствованных понятий и терминов - выявить, идентифицировать и систематизировать их не путем разрозненных наблюдений, а с помощью обращения к современным информационным технологиям. Технологическими ресурсами для выполнения поставленной задачи предназначены стать уже упомянутая Экспертная система «Византийское право и акты» и разрабатываемый на ее основе электронный Тезаурус. Собственно говоря, названные программные продукты проектируются и создаются именно с указанными целями (подробнее см.: [14; 11; 61]).

Увы, в настоящее время большинство объяснений отмеченных тенденций изучения византийского права преимущественно сводится к аргументам, как это проделал в своих публикациях Н. ван дер Валь, на уровне здравого смысла. К искреннему сожалению, большой ученый недавно ушел из жизни. И даже если допустить, что автор этих строк упустил какие-то последние труды Н. ван дер Валя или его коллег, они отсылают читателя к сравнительно узкому или, во всяком случае, далеко не исчерпанному рассмотренными примерами кругу заимствованных понятий и терминов и лишь частичной их систематизации. Как правило, номенклатура таких понятийно-терминологических заимствований на сегодняшний день полностью не выявлена. А креативная их интерпретация требует соединения усилий представителей различных когнитивных наук и использования междисциплинарного подхода с учетом исторического характера проделанных доселе наблюдений. Единственное заключение, которое оправданно сделать в настоящее время, состоит в признании того, что необходимо системное выявление и идентификация рецепций и транслитераций понятий и терминов византийского права. Также востребовано дальнейшее обсуждение проблемы заимствования понятий и терминов у византийцев в праве средневековых южных славян и Русского государства. Научная актуальность изучения византийских понятий и терминов предопределена культурной значимостью их рецепции как таковой - она без какого-либо сомнения выходит далеко за рамки византиноведения. И такого рода изыскания предстоит проделать, соединяя усилия исследователей разного профессионального профиля для того, чтобы плоды их анализа, достигнув современного научного уровня, приобрели подлинно системный характер.

Список литературы

1. Белякова, Е. В. Значение римского правового наследия для народов Евразии / Е. В. Белякова // Евразия. Этнокультурное взаимодействие и исторические судьбы. - М.: РГГУ, 2004. - С. 218-221.

2. Белякова, Е. В. «По какому праву?» (О некоторых особенностях правовых систем Московской Руси) / Е. В. Белякова // Россика / Русистика / Россиеведение. Кн. 1. Язык / История / Культура. - М.: РГГУ, 2010. - С. 303-311.

3. Белякова, Е. В. Пути распространения римского права в Средневековой Руси / Е. В. Белякова // Римское частное и публичное право: многовековой опыт развития европейского права: материалы IV Междунар. конф., Москва - Иваново - Суздаль, 25-30 июня 2006 г. - Иваново: Ивановский гос. ун-т, 2006. - С. 173-178.

4. Белякова, Е. В. Кормчая книга: от рукописной традиции к первому печатному изданию / Е. В. Белякова, Л. В. Мошкова, Т А. Опарина. - М.; СПб.: ЦГИ, 2017. - 496 с.

5. Белякова, Е. В. Законодательство императора Юстиниана в русской и славянской традиции. Особенности русской рецепции римского права / Е. В. Белякова, Я. Н. Щапов // Этнокультурное взаимодействие в Евразии: Программа фундаментальных исследований Президиума РАН. Кн. 1 / под ред.