Противоречия в осмыслении начала российской государственности в аспекте различных социальных проектов

Важное значение здесь имеет отмеченная Э. Фроммом особенность формирования социального характера: «Каждое общество собственной практикой жизни, способом отношений, чувств и восприятий развивает систему или категории, которые определяют формы сознания. Фактически эта система действует как социально обусловленный фильтр: переживание не дойдет до сознания, пока не пройдет сквозь этот фильтр» [3].

В социальной практике роль и функция этих фильтров заключается в схематизации и упорядочивании явлений, ситуаций, событий, переживаний и действий, происходящих в социальной реальности. Система социальных фильтров не сводится к одному только положительному или отрицательному восприятию тех или иных политических мер. Она также предполагает формирование в общественном сознании паттернов, упорядочивающих понимание сущности социальных проблем; определение лиц, ответственных за социальные проблемы и мотивацию к решению социальных проблем. В совокупности это означает процесс легитимации существующего или желаемого социального порядка [4].

Таким образом, историческое знание используется в социальной практике в качестве составной части механизма формирования социальных стереотипов как системы оценок социальной реальности для легитимации социального порядка. Одним из первых эту особенность исторического знания отметил Н. М. Карамзин: «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего» [5]. Очевидны указания на догматический элемент в историческом знании, его использование для интерпретации фактов социального бытия в настоящем, мотивации социального поведения и передачи между поколениями базовых ценностей данного социума.

С консервативной точки зрения, которую выражал Н. М. Карамзин, эти свойства исторического знания оцениваются с положительной стороны как средство поддержки социального порядка. В дальнейшем практика тоталитарных режимов показала все отрицательные стороны такого подхода. В связи с этим следует обратить внимание на сущность тех социальных проектов, для легитимации которых применяется историческое знание.

Очевидным представляется вывод о том, что несоответствие тоталитарных проектов базовым потребностям человеческого бытия с неизбежностью предполагает применение ими для своей легитимации искаженного социального, в частности исторического знания. При этом обращает на себя внимание близость тоталитарного проекта к утопическому. Общеизвестной чертой тоталитаризма является подчинение всей деятельности общества достижению единой цели. Столь же общеизвестен логоцентризм утопического проекта, стремящегося трансформировать общество в соответствии с социальным идеалом, созданным на базе той или иной теории. Таким образом, логический подход к социальной реальности, взятый в своей превращенной форме, приводит к утопическому проекту, трансформирующемуся в тоталитарный.

Противоположностью этому подходу служит представление об обществе как системе, исторически складывающейся как результат ответов на те или иные социальные вызовы.

Особенность российской общественной мысли заключается в том, что события отечественной истории интерпретируются в рамках разнообразных идеологических направлений. Общеизвестно, что в российском общественном сознании последних десятилетий преобладают «четыре возможных варианта национальной идеи: повторение советского пути; признание неприемлемым и дореволюционного, и советского опыта, а также признание необходимости начать историческое развитие России “с чистого листа”, ориентируясь на Запад; отрицание коммунистической идеологии, воссоединение с дореволюционной Россией, сохранение в дифференцированном виде советского опыта; смешение вышеуказанных вариантов» [6].

Со своей стороны, А. А. Зиновьев определил социальную организацию, возникшую в России после 1991 г., как «постсоветизм» -- «гибрид советизма (коммунизма), западнизма и национально-русского (дореволюционного) фундаментализма» [7]. Из этого следует вывод о сосуществовании в российском общественном сознании трех основных идеологических направлений: коммунистического, либерального и консервативного. Для каждого из них характерны свои системы ценностей, а также свои интерпретации отечественной истории.

Хотя в социуме не проявляется запрос к возвращению плановой экономики и однопартийной политической системы, общеизвестна высокая степень идеализации таких черт советского периода, как высокая социальная защищенность и социальные гарантии, обеспечиваемые сильным государством. Вследствие этого необходимо учитывать интерпретацию российской истории с точки зрения социалистической идеологии. В этом аспекте началом истории принято считать революцию 1917 г., тогда как предшествующие века рассматриваются в качестве предыстории (подготовки к реализации коммунистического проекта).

Либеральный проект неразрывно связан с концепцией постиндустриализма. Для него идеалом представляется глобальное информационно-компьютерное общество, базовой ценностью которого является идея индивидуализма. В аспекте данной идеологии 1991 г. интерпретируется в качестве начала «новой России», т.е. реализации проекта, отрицающего всю предшествующую российскую историю как период авторитаризма и тоталитаризма. Такой подход близок к утопизму.

Очевидным является слабая распространенность в социуме идеала реставрации феодально-сословной монархической системы. В соответствии с этим консервативное направление представляет интерес как продолжение и развитие в новых исторических реалиях традиционных черт российского социума, выделенных множеством исследователей (государственность, духовность, коллективизм). В рамках этого проекта необходима выработка своего толкования начала российской истории.

Для консервативного проекта, в отличие от утопических, характерно представление об установлении государственности как отправной точки исторического процесса. Основное затруднение здесь связано с определением той даты исторического прошлого, которая означала бы создание российской государственности и отсутствие укоренившейся традиции выделения такой даты -- как в исторической науке, так и в массовом сознании. Именно это, наряду со значительной степенью раскола общественного сознания относительно выбора социального проекта, и порождает затруднения, связанные с интерпретацией начала российской государственности.

Таким образом, учитывая все вышесказанное, можно сделать следующие выводы. Историческое знание -- это особая форма познания социальной реальности, в которой субъект исследования представляет собой неотъемлемую часть исследуемого объекта -- социальной системы в ее развитии. Это с неизбежностью превращает историческое знание в синтез рационального исследования и эмоционального переживания. Такое свойство приближает историческое знание к мифу как единству субъективного и объективного. В практическом аспекте историческое знание служит средством формирования ряда стереотипов, упорядочивающих представления индивидов о социальной реальности. Такие представления используются для легитимации социального порядка. Историческое знание, интерпретируя события прошлого, также тесно связано с легитимацией существующей социальной системы. Для российского общественного сознания основное противоречие связано с расколом общества из-за существования нескольких идеологических проектов: социалистического, либерально-постиндустриального и консервативного, что и затрудняет определение единой концепции отечественной истории.

Список источников

1. Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.: Эксмо; 2006. 960 с.

2. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М.: Мысль; 2001. 558 с.

3. Фромм Э. Человек для самого себя. Исследование психологических проблем этики. М.: АСТ; 2010. 352 с.

4. Schoon Eric W., Duxbury Scott W. Robust Discourse and the Politics of Legitimacy: Framing International Intervention in Syrian Civil War, 2011-2016. Sociological Science. 2019;(6):635-660.

5. Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: Эксмо; 2012. 1024 с.

6. Чубайс И. Б. Россия и Европа: идейно-идентификационный анализ. Вопросы философии. 2002;(10):29-45.

7. Зиновьев А. А. Фактор понимания. М.: Алгоритм, Эксмо; 2006. 528 с.

References

1. Frazer J. J. The Golden Branch: A Study of Magic and Religion. Moscow: Eksmo; 2006. 960 p. (In Russ.).

2. Losev A. F. Dialectics of myth. Moscow: Thought; 2001. 558 p. (In Russ.).

3. Fromm E. Man for himself. Study of the psychological problems of ethics. Moscow: AST; 2010. 352 p. (In Russ.).

4. Schoon Eric W., Duxbury Scott W. Robust Discourse and the Politics of Legitimacy: Framing International Intervention in Syrian Civil War, 2011-2016. Sociological Science. 2019;(6):635-660.

5. Karamzin N. M. History of the Russian state. Moscow: Eksmo; 2012. 1024 p. (In Russ.).

6. Chubais I. B. Russia and Europe: Ideological and Identification Analysis. Voprosy filosofii = Philosophy questions. 2002;(10):29-45. (In Russ.).

7. Zinoviev A. A. The factor of understanding. Moscow: Algorithm, Eksmo; 2006. 528 p. (In Russ.).

Размещено на Allbest.ru